Глава 2
Империя нищих и пьяных
Тюрьмы для бездомных
В последнее время в России вошло в моду прославлять дореволюционных богатеев и купцов, мол, те думали не только о стяжательстве и руководствовались не одной лишь алчностью, «заботились о бедных», «строили ночлежки». Да и вообще бизнес в те времена был сплошь «социально ответственный». Так, в Нижнем Новгороде недавно был открыт памятник известному купцу-«меценату» Николаю Бугрову. Крупный предприниматель, методы управления которого позднее ставил в пример даже товарищ Сталин, «по совместительству» являлся светским лидером беглопоповской старообрядческой общины Нижнего Новгорода. Ему, как и многим другим, в заслугу ставят «заботу о бедных», постройку Вдовьего дома (возле которого и поставили памятник), а также содержание знаменитого ночлежного дома на ул. Рождественской.
Однако современники почему-то относились к деятельности Бугрова более скептически, а его «ночлежку» называли чуть ли не тюрьмой для нищих.
В рождественские праздники 1899/1900 года особая санитарная подкомиссия городской думы Нижнего Новгорода провела своего рода выездное совещание на знаменитой нижегородской Миллионке. Так называли знаменитый трущобный район, располагавшийся между рекой Волгой и кремлевской стеной в районе Ивановской и Белой башен. Широкую известность он получил благодаря пьесе Максима Горького «На дне», написанной в 1902 году. Первоначально писатель рассматривал другие названия – «Без солнца», «Ночлежка», «Дно» и «На дне жизни». И в общем-то все они одинаково подходили к сюжету. В пьесе изображена группа обитателей ночлежного дома для неимущих и их трагические судьбы. Произведение, учитывая его скандальность, было разрешено к постановке только в Московском художественном театре, где 18 декабря 1902 года и была с большим успехом осуществлена первая постановка. Которую осуществили прославившиеся уже при советской власти режиссер Константин Станиславский, попутно исполнивший одну из центральных ролей, и драматург Владимир Немирович-Данченко.
Горький, как известно, работал журналистом в газете «Нижегородский листок», которая освещала острые социальные проблемы города и неоднократно публиковала материалы о жизни Миллионки. Именно на основе этих публикаций писатель и сформировал сюжет пьесы «На дне», в которой все герои имели своих реальных прототипов.
Ну а за пару лет до написания пьесы упомянутая думская подкомиссия в составе председателя доктора Н.И. Долгополова, гласных думы В.В. Акинфеева и И.И. Фролова, городских санитарных врачей и полицейских отправилась на улицу Живоносновскую (ныне Кожевенная), которая являлась своего рода «центральным проспектом» трущобного квартала. Визит на Миллионку, к тому же проходивший в 10 часов вечера, был вовсе не случайным. Дело в том, что предприниматель Николай Бугров, обладавший большим влиянием на городскую власть, а также часть депутатов Гордумы предложили ликвидировать в городе все нелегальные и полулегальные ночлежные квартиры, как «рассадники разврата и криминала». Чтобы все низы общества не расползались по трущобам, а стройными рядами отправлялись к Бугрову. Там-де и дисциплина на высоте, и пьянство запрещено. Ну а санитарная подкомиссия должна была подготовить соответствующий доклад и предложения.
Вначале господа посетили не самое приличное место – знаменитый в те годы дневной притон, так называемый «шалман-клуб».
«При входе членов комиссии прежде всего пора зил удушливый воздух во всем «клубском» помещении, – рассказывал отчет. – Посетителей почти не было, только у самого входа двое оборванных мальчуганов угощались водкой с какой-то проституткой, да в глубине комнаты какой-то субъект без рубашки в одном рваном пиджаке, надетом на голое тело, заплетающимся пьяным языком доказывал что-то своему собеседнику, услащая свою речь крепкой руганью. Его собеседник находился в крайне затруднительном положении: с одной стороны невиданная в «клубе» компания «господ», которые, по-видимому, пришли за делом, с другой – препятствие в виде пьяного товарища, который с самым решительным видом загородил ему дорогу, требуя дослушать его до конца.
– Нет, ты посмотри, какие гости к нам пожаловали, – пробует провести собеседника товарищ.
– Плевать, – решительно заявляет пьяный. – Ну их всех на…
Когда члены комиссии выходили из «клуба», то энергичный собеседник сидел в куче снега, разгребая последний голыми ногами; пьяные, громкие ругательства его оглашали уже опустевшую Живоносновскую улицу».
Думцы немедля отдали приказ отправить полуголого мужика в часть, а сами отправились в соседний дом М.А. Горинова, где находились дешевые ночлежные квартиры. Отворив первую попавшуюся дверь, высокие гости были чуть не сражены невероятной кислой и затхлой вонью, будто зашли не в жилье, а в мусоропровод. Отдышавшись и прокашлявшийсь, а потом слегка адаптировавшись к мерзкому запаху, члены комиссии начали осмотр помещений. Оказалось, что «гостиница» для бедных представляет собой самый что ни на есть, как сейчас говорят, «экономкласс». Все помещения были разделены на «комнаты» площадью 5–6 квадратных метров каждая. Причем в каждом таком номере, отделенном от соседнего тоненькой дырявой переборкой, было устроено что-то вроде нар. «Кто же тут живет?!» – вопрошали изумленные увиденным члены комиссии. Как оказалось, уважаемые товарищи зашли не куда-нибудь, а в дешевый бордель. Причем трудились и жили в нем отнюдь не вольные девицы-проститутки, ищущие легкой жизни, а самые настоящие секс-рабыни!
К содержательнице публичного дома некой гражданке Пироговой приходили или приводились девушки и женщины, имевшие долги или неоплаченные кредиты. А нередко просто бомжихи и пьяницы. Пирогова соглашалась выплатить долги или же сама одалживала денег, но при условии, что дамы отработают в ее заведении, как говорится, по полной программе. Так девицы и попадали в кабалу, выбраться из которой было практически невозможно… Условия для посетителей в борделе также, можно сказать, соответствовали уровню «минус пять звезд», то есть относились к «экономклассу». Непосредственно для «работы», то есть интимных утех, была выделена специальная комната с ржавыми старыми кроватями, разделенная на несколько «секций» грязными ситцевыми занавесками. То есть во время «аншлага» клиенты могли не только наслаждаться дешевой платной любовью, но и подслушивать, а то и подсматривать друг за другом. Вот так выглядело российское секс-рабство на рубеже XIX–XX столетий!
Не менее печальную картину комиссия обнаружила и в соседнем доме Распопова.
«Те же картины в ночлежных квартирах, та же грязь и удушливый запах, – рассказывала газета. – В одной из квартир ночные посетители застали игру в карты. Старые, замасленные, черные карты находились в руках хозяйки квартиры – молодой испитой бабенки, вторым партнером была проститутка с осипшим голосом и третьим – девочка лет семи. Играли в «пьяницы».
– Для препровождения времени, ваше благородие, – хриплым голосом заявила проститутка.
– Хорошее занятие для девочки в Рождество, – грустно заметил Н.Н. Долгополов, погладив ребенка по голове».
Однако, к удивлению членов комиссии, практически все опрошенные жители «дна» заявили, что в этих скотских условиях жить несравненно лучше, чем в бугровской ночлежке! Здесь, мол, мы на свободе, что хотим, то и делаем, а там как в тюрьме! Вход и выход только по расписанию, никакого курения, пьянства и азартных игр. Впрочем, по одной из версий, Николай Бугров, будучи неформальным лидером нижегородских старообрядцев, своими «социальными проектами» преследовал именно корпоративные цели. Ведь староверы, в отличие от «классических» православных, славились нетерпимым отношением к разного рода «слабостям» и социальным порокам, в том числе проституции и пьянству. Отсюда такое жесткое, по сути, казарменное отношение к бездомным и бедным, попавшим в ночлежку. Неудивительно, что члены комиссии в итоге встали на сторону жителей трущоб. «Попади я на место этих людей, я тоже предпочел бы ночевать в ночлежной квартире, нежели в бугровском приюте! – заявил по итогам выездного совещания председатель доктор Долгополов. – Как ни грязны ночлежные квартиры, как здесь ни плохо, но все эти физические лишения ночлежники переносят сравнительно легко – их не лишают здесь самого главного: свободы, свободы движения, действия».
В самой бугровской ночлежке на Скобе, считавшейся образцовой, тоже вскрылись многочисленные недостатки. В первую очередь ее явная переполненность. Притом что ночлежный дом приспособлен на 700 человек, реально внутрь «запихивали» не меньше тысячи. Сами помещения сильно напоминали тюремные камеры, в которых бездомные спали сплошными рядами, в том числе под нарами и в коридорах. При появлении смотрителя посетители были обязаны прекращать болтовню и по первому требованию выворачивать свои карманы и пожитки. Кроме того, все жильцы перед вселением проходили своеобразную сортировку. В нижних камерах, где вечно стоял тяжелый, смрадный запах и холод, спал исключительно «пришлый деревенский люд», а местные золоторотцы (привилегированные посетители) наверху в более комфортных и сносных условиях.
В общем, от ликвидации конкурирующих ночлежек в итоге отказались, а жизнь на Миллионке продолжала течь своим чередом, вдохновив Алексея Максимовича на написание знаменитой пьесы. Любопытно, что уже в 1910 г. пьеса «На дне» была экранизирована в Венгрии. А самыми большими поклонниками творчества Максима Горького оказались японцы. Видимо, жизнь и быт наших низов больше всего вызывал аналогии с аналогичными социальными проблемами императорской Японии! В 1921 г. пьеса «На дне» была экранизирована режиссером Минору Муратой под названием Rojo no Reikon («Духи на дороге»), а в 1956 г. уже известным режиссером Акирой Куросавой. Кстати, последний считается одним из самых влиятельных кинорежиссеров за всю историю кино. Куросава создал 30 фильмов в течение 57 лет своей творческой деятельности и по праву считается классиком японского кино. Его творчество оказало огромное влияние не только на национальный, но и на мировой кинематограф. При этом за рубежом Куросава всегда пользовался большей популярностью, чем у себя дома.
Пьесу «На дне» он снял с заменой реалий царской России на реалии феодальной Японии. Причем это была практически единственная вольность, которую позволил себе Куросава при переработке сюжета, в остальном фильм почти везде дословно соответствовал тексту первоисточника. Наиболее принципиальным новшеством постановки является режиссерская трактовка: Куросава поставил фильм не в трагической, а в гораздо более иронической интонации, придав социальной драме некий сатирический оттенок. Кстати, именно Куросава четырьмя годами ранее снял киноадаптацию романа Федора Достоевского «Идиот», причем сохранив его оригинальное название.
«Зарегистрировано 807 проституток, функционируют 696»
Стоит отметить, что проституция в православной царской России существовала вполне легально. И даже являлась, можно сказать, привычным атрибутом повседневной жизни. Жизнь проституток и их влияние на жизнь людей, как и сопутствующие стороны российской действительности, довольно ярко иллюстрирует история громкого уголовного дела, получившего известность как «Дело о трупе в чемодане».
В 1899 году некий Гурн в звании сержанта артиллерии участвовал во Второй Бурской войне. Под конец кампании он стал адъютантом лорда Эдварда Белтама из Скотвел-Хилл и влюбился в его молодую жену леди Мод Белтам. По возвращении в Европу связь Гурна и леди Белтам была разоблачена ее мужем. Когда лорд Белтам собирался выстрелить в леди Белтам, Гурн ударил его молотком и затем задушил. После чего спрятал труп в чемодане… Так началась история одного из самых популярных персонажей XX века – зловещего и неуловимого Фантомаса.
Чем-то похожие события (в части чемодана) произошли летом 1903 года.
7 августа 1903 года на железнодорожную станцию Харьков, натужно пыхтя и испуская клубы дыма и пара, прибыл скорый поезд № 5 из Москвы. Уставшие и потные от жары служащие станции начали разгружать багаж. Вскоре в глаза им бросился огромный чемодан, обтянутый парусиной. Привлекал он своим вниманием не столько из-за больших размеров и непомерной тяжести, сколько из-за неимоверного зловония, испускаемого на несколько метров. Как будто в чемодане перевозили тухлое мясо. Железнодорожники положили неприятную посылку подальше и вызвали полицию. Прибывшие стражи порядка в присутствии понятых (которым не позавидуешь!) вскрыли чемодан…
Содержимое повергло всех в шок! В чемодане лежал труп мужчины, шея которого была стянута проволокой. Последующий осмотр тела показал, что несчастному на вид 50 лет, а судя по одежде, принадлежал он к торговому сословию. «Задушенный среднего роста, лысый, на бороде, усах и голове волосы рыжеватые с проседью, – сообщалось в полицейском рапорте. – Одет в темно-серые ботинки и пиджак. А на кальсонах метка Я.М. В кармане пиджака найдена записка на имя Якова Матвеева по поводу отправки дегтя». На самом чемодане была обнаружена дорожная багажная квитанция № 730. По ней сыщикам быстро удалось установить, что 6 августа чемодан с трупом прибыл в Москву на сортировочную станцию, а уже оттуда был отправлен дальше по Московско-Курской железной дороге скорым поездом. Ну а отправили ужасающую «посылку» вечером 5 августа из Нижнего Новгорода…
Нижегородская губерния в то лето, как обычно, бурлила и кипела. Ведь начало августа – это и массовое паломничество в Саровскую пустынь, и последний, самый оживленный период работы Нижегородской ярмарки. Каждый год тысячи паломников со всей страны наводняли губернию. Кто-то прибывал по железной дороге, кто-то на пароходах, иные и вовсе пешком. Местные власти как могли старались помогать богомольцам. В районе города Сарова за счет казны заранее возводились временные ночлежные бараки, амбулаторные покои, больницы, водогрейные. По окончании торжеств все это добро по дешевке распродавалось на аукционах, а на следующий год строилось заново. Обеспечивали паломников и транспортом. От Казанского вокзала Нижнего Новгорода до Арзамаса ходили специальные богомольческие поезда.
Нередко в Саров везли душевнобольных, надеясь, что святые мощи излечат их от недуга. Так, некий тульский купец по фамилии Лялин внезапно помешался. То есть полностью утратил чувство реальности и перестал узнавать родственников. Вызов психиатра на дом ничего не дал, кроме расплывчатого диагноза «помутнение рассудка». Тогда родные решили свозить его в Саровскую пустынь. В долгий путь Лялин отправился под руку со своей матерью и одним из рабочих по фамилии Дудов. Там они водили его по церквям и святым местам, прикладывали лицом к крестам и иконам. Ну а потом вся компания богомольческим поездом вернулась на Казанский вокзал Нижнего Новгорода. На выходе из здания пассажиров всегда поджидала целая толпа извозчиков.
Когда «помешанный» купец Лялин качающейся походкой вышел из здания Казанского вокзала, ближайший легковой извозчик, сразу приметив богато одетого клиента, тотчас подскакал к нему. Сопровождающие немного замешкались в толпе, в результате тот по-барски уселся в пролетку и громко крикнул: «Трогай!» Напрасно рабочий Дудов гнался за «такси» и кричал вслед: мол, пассажир душевнобольной. Извозчик только еще быстрее разогнал лошадь и вскоре скрылся вдали. На плашкоутном мосту Дудову удалось разузнать, что хозяин поехал через реку на ярмарку. Где и пропал без вести…
В общем, возвращаясь к нашей истории, сумасшедший купец Лялин и стал первым «кандидатом» на тот самый труп в чемодане. Мол, алчные нижегородские извозчики ограбили, убили и отправили медленным ходом в Харьков…
Резонансное дело, о котором из газет узнала вся страна, было поручено следователю по особо важным делам С.П. Некрасову. Следы быстро привели стражей порядка на Нижегородскую ярмарку. Правда, первоначальная версия с пропавшим здесь сумасшедшим купцом из Тулы не подтвердилась. Последнего вскоре обнаружили в одном из увеселительных заведений. Без одежды и денег, но все-таки живого и здорового. Однако вскоре наметилась версия вторая. В полицию явилась содержательница номеров на ярмарке некая гражданка Васильева. Она заявила, что из ее гостиницы на Ново-Базарной площади исчез 50-летний торговец Яков Матвеев. Сыщики сразу же обратили внимание, что инициалы и приметы пропавшего совпадают с описанием трупа в чемодане. Ну а после того, как 10 августа тело, правда уже в цинковом гробу, прибыло скорым поездом обратно в Нижний, стало окончательно ясно, что убитый не кто иной, как тверской купец Матвеев. Оставалось установить, кто и за что задушил торговца проволокой, а потом избавился от тела столь экзотическим способом.
Нижегородская ярмарка. Ее нередко называли чуть ли не «карманом России». Ежегодно сотни кораблей, поездов и повозок с грузами прибывали сюда со всей России. Тысячи крупных и мелких сделок, бойкая оптовая и розничная торговля, новые связи и знакомства, звон монеты, шелест купюр, лихая гульба и развлечения на любой вкус – таковы были типичные атрибуты жизни ярмарки в летние месяцы. Ну а где деньги и развлечения, там, понятное дело, и криминал. Помимо торговцев и покупателей на обширную, застроенную как шедеврами архитектуры, так и типовыми зданиями равнину около стрелки съезжались воры и жулики всех мастей. Их промысел тоже не прекращался ни днем ни ночью.
«Вчера во время поздней литургии в Старом Ярмарочном соборе у крестьянина Сергачского уезда Якова Артемьева похищен из кармана кошелек с 45 рублями денег, двумя векселями и различными деловыми бумагами, – сообщала криминальная хроника. – Похищение совершено, когда Артемьев прикладывался к кресту… Крестьянин Уфимского уезда, деревни Манчезев Алексей Гаврилов заявил, что 5 августа он спал на берегу озера позади балаганов на Старо-Самокатной площади и во время сна у него неизвестно кто похитил из кармана платок с деньгами – 23 рубля». «Спящие» вообще были настоящим эльдорадо для воров! Ибо сопротивления они не оказывали, на помощь не звали, а главное, примет преступников во время сновидений запомнить, естественно, не могли.
Вот и некий Николай Чистяков, проживающий на Московском шоссе, как обычно, напился и средь бела дня прилег отдохнуть возле дома Арбекова. Где и уснул… Ну а когда открыл глаза, не обнаружил ранее лежавших в кармане вещей на сумму 18 рублей, да еще и кошеля с 45 рублями.
Тащили не только из карманов и гостиничных номеров, но и из храмов. Благо во время ярмарки поток посетителей резко возрастал, и пропорционально ему увеличивалось и количество денег в церковных кассах. В ночь на 11 августа злоумышленники нагрянули в Спасо-Преображенский (он же Старо-Ярмарочный) собор. Проникли они в священное здание весьма нехитрым способом – попросту перепилив решетку в одном из окон. В кассе им удалось найти только 150 рублей, а вот в обнаруженном за алтарем церковном сундуке жуликов ждала настоящая удача – банковские билеты на сумму аж 11 147 рублей. Огромные деньги по тем временам! Для сравнения: в ограбленной в ту же ночь Петропавловской кладбищенской церкви воры смогли поживиться лишь 60 рублями из кассы и еще мелочью из кружки для пожертвований.
Полиция пыталась бороться с жуликами. По всей ярмарке проводились плановые и внезапные облавы и проверки документов. Например, 10 августа стражи порядка неожиданно нагрянули на Самокатную площадь и в соседний садик. Улов оказался весьма богатым. В руки полиции попали сразу 15 воров-профессионалов, из которых восемь оказались лишенными права проживания в Нижнем Новгороде за ранее совершенные злодеяния.
Ну а следователь Некрасов тем временем обследовал место преступления. Оказалось, что убийство купца Матвеева произошло утром, между 9 и 11 часами, 5 августа в номерах Васильевой. Помещение состояло из прихожей на первом этаже и двух верхних коридоров, по которым были расположены номерные комнаты. При этом все здание обслуживали три человека: горничная, коридорный и швейцар. Последний часто отлучался по тем или иным делам и не мог вспомнить всех посетителей. В ходе допроса Некрасову тем не менее удалось выяснить, что накануне убийства Матвеев явился в номер не один, а с двумя девушками. Швейцар смог достаточно подробно описать их. В результате дам удалось обнаружить по приметам в каталоге девиц легкого поведения…
Проститутки традиционно были привычным атрибутом ярмарочной жизни. Большинство из них работало сезонным методом. То есть приезжали в город на лето, трудились два-три месяца в разгар торговли, а потом весь год жили на вырученные средства. При этом многие из путан официально регистрировались и получали своего рода лицензию на работу. «Проституток к 15 августа зарегистрировано 807, из которых функционируют 696, – официально сообщала пресса. – Это число надобно признать уже высшей мерой, если судить по прежним ярмаркам». Работенка у девиц была трудная, периодически они проходили «плановое» лечение. «111 проституток, из них 9 тайных, находятся на лечении в больницах», – констатировала газета.
Именно ярмарочная проститутка Марья Романова сыграла роковую роль в судьбе 20-летнего сына цехового Алексея Ростокина. Молодой человек нигде не работал, зато любил посещать всевозможные увеселительные заведения и публичные дома. В общем, считал, что жизнь надо прожить красиво. Во время очередной прогулки по ярмарке он познакомился с указанной девицей легкого поведения. И вот тут-то в душе плейбоя и произошла роковая перемена. А именно – нежданно-негаданно нагрянула любовь. Ну и, соответственно, ревность к другим клиентам Марьи. Посему Алексей снял номер в гостинице и уговорил возлюбленную проживать с ним. Ну а чтобы распутную девицу не тянуло «на работу», стал похищать из дома ценные вещи, закладывать их в ломбард, а на вырученные средства организовал любимой красивую жизнь. Как потом выяснилось, Ростокин планировал содержать Романову до окончания ярмарочного сезона, то есть до 25 августа. А там, думал, работы у нее не будет и начнет девушка жить да поживать с новым женихом. Однако глупый план не удался. По причине того, что, когда 15-го числа молодой человек украл из дома очередные 150 рублей, он был разоблачен отцом и выгнан на улицу. Осознав, что любимую ему все-таки не удержать, Алексей решил покончить с жизнью, а заодно убить и ее, «чтоб никому больше не досталась».
Свой коварный замысел он попытался воплотить на берегу озера. Некоторое время Алексей и Марья выпивали и закусывали на траве. Внезапно горе-влюбленный встал и сказал: «Прощай, Маша! Умирать – так умирать вместе!» После чего выхватил револьвер, выстрелил в пассию, а потом себе в голову… Причем трижды.
Однако никто так и не умер. Как впоследствии оказалось, для сведения счетов с жизнью Ростокин использовал модный в начале XX века карманный револьвер «Бульдог». Который, по сути дела, являлся не боевым, а травматическим. Данное оружие не имело ствола, и пули вылетали прямо из барабана. Соответственно, их начальная скорость была небольшой.
Кстати, именно из такого револьвера в 1880 году во время покушения был ранен 20-й президент США Джеймс Гарфилд. Последнего потом «добили» врачи, которые неправильно провели операцию по изъятию пули, вовсе не представлявшей смертельной угрозы организму.
Купец Яков Матвеев, как показало расследование, тоже стал жертвой ярмарочных проституток, а вовсе не Фантомаса. Мотив преступления тоже оказался незамысловатым. Распродав все товары, Матвеев решил задержаться в гостинице и, попросту говоря, немного покутить. В злополучную ночь на 5 августа он привел к себе в номер проституток Лизу Штукатурову и Любу Куликову. В разгар пьяной оргии откуда ни возьмись появились их ревнивые ухажеры Иван и Петр. Вломившись в номер, последние напали на Матвеева и стали требовать с него деньги. Однако торговец оказался «жадным» и платить налетчикам отказался. Да еще и попытался поднять крик. Тогда злоумышленники задушили потерпевшего и ограбили. Ну а тело решили спрятать.
Однако вынести его из гостиницы незаметно не представлялось возможным. Да и закопать в людном месте тоже было как-то «не по-людски». Тогда-то одному из грабителей и пришла в голову мысль вынести труп в чемодане. Покинув здание, они вызвали извозчика и погрузили «поклажу» в пролетку. Ну а чтобы и у «таксиста» не возникло никаких подозрений, не придумали ничего лучше, как отвезти чемодан на вокзал и отправить куда-нибудь подальше скорым поездом… После этого все четверо ударились в бега.
Русская полиция, в отличие от легендарного комиссара Жюва, сработала на редкость оперативно. По всей стране были разосланы ориентировки на преступников. В результате уже 20 августа в Царицыне арестовали Штукатурову и Куликову, которые через неделю на пароходе были доставлены в Нижний Новгород. Затем с их помощью вышли и на след самих убийц.
В проститутки женщины попадали конечно же разными путями, очень часто из-за бедности и безысходности. Типичная для того времени драматичная история произошла с крестьянской девицей Ядринского уезда Ольгой Никитиной.
Несмотря на бурное развитие технического прогресса и сопровождавшее его разрушение традиционных норм морали, набожные родители предначертали 19-летней девушке скромную богопослушную жизнь. Посему отправили ее послушницей в Крестовоздвиженский монастырь, располагавшийся на нынешней площади Лядова. «Будь кроткой, трудись, молись», – напутствовал дочку отец. Девица пробыла в обители 4,5 месяца. Однако перспектива провести остаток дней в неустанных молитвах и служении Господу Ольге не очень понравилась. Как говорили в советские времена, ее «поманили огни большого города». Благо совсем рядом со стенами монастыря начиналась Большая Покровская улица, а там совсем другая жизнь: балаганы, рестораны, гульба и веселье!
Однажды в окрестностях монастыря послушница случайно познакомилась с солидным мужчиной Леонидом Беловым. Господин был намного старше Никитиной, зато, как говорится, при деньгах. Белов являлся домовладельцем, то есть хозяином нескольких домов на Обозной улице, квартиры в коих сдавал внаем. «Вот он, мой благодетель!» – подумала девица и сразу ответила согласием на предложение Белова стать его содержанкой. Обрадованная Ольга переехала из монастыря на Обозную, что расположена между улицами Маслякова и Малой Покровской, где и жила со своим «принцем» 10 месяцев. Однако коммерческое счастье, как водится, оказалось недолгим. В конце концов Никитина своему содержателю надоела, и он ее выгнал. Да ко всему прочему еще и признался, что женат! При этом Белов, как нарушивший ее девственность, обещал выдавать барышне ежемесячно по 25 рублей. Но обещания не сдержал.
Обратно в монастырь после такого греха путь, понятное дело, был закрыт. К родителям с подобным позором тоже не явишься. В результате Никитиной пришлось поступить в дом терпимости Калининой, расположенный тут же, неподалеку, на Малой Покровке. Однако работа ночной бабочкой оказалась, мягко говоря, не намного лучше службы в монастыре. Никитина продержалась в публичном доме всего месяц. Не видя никакого исхода из своего позорного положения, она в итоге надумала покончить всякие расчеты с жизнью. С этой целью купила в москательной лавке на Нижнем базаре флакон крепкой водки и, придя во двор дома Белова, таковую выпила. Девица, до того мало знакомая с алкоголем, полагала, что адский напиток попросту убьет ее. Стоит ли говорить, сколь наивен был данный план суицида! Ведь водка, конечно, опасный напиток, но это все же не цианистый калий и не мышьяк.
Опорожнив лишь половину бутылки, несчастная девушка попросту свалилась наземь и потеряла сознание. И в таком состоянии Ольга была обнаружена городовым Михалициным, который доставил ее в Мартыновскую больницу с диагнозом отравление. Там-то в ходе полицейского дознания жертва несчастной любви и поведала стражам порядка свою печальную историю. Казалось бы, сама виновата! Ан нет! На дворе был 1909 год, и до Октябрьской, а уж тем более сексуальной революции, разрешивших свободные отношения между М и Ж, было еще далеко. На домовладельца Белова тут же завели дело по статье «Незаконное сожительство» и отдали его под суд.
Вместо водки – чаек и лимонад!
Пьянство в России к началу XX века достигло невероятных масштабов. «При царе народ нищенствовал, и тогда пили не от веселья, а от горя, от нищеты. Пили, именно чтобы напиться и забыть свою проклятую жизнь. Достанет иногда человек на бутылку водки и пьет, денег при этом на еду не хватало, кушать было нечего, и человек напивался пьяным», – говорил в 1936 году нарком пищевой промышленности СССР Анастас Микоян.
В последнее время поклонники царизма и дореволюционной России пытаются «разоблачить» даже пьянство. Мол, даже в 80-х годах при Горбачеве водки пили меньше, чем за сто лет до этого, а царя Александра III и вовсе оклеветали, обвинив в пьянстве. Дескать, источником сведений о знаменитой «фляжке в сапоге» являются воспоминания начальника дворцовой охраны генерал-адъютанта П.А. Черевина, с которым царь и закладывал за воротник. А тот поведал тайну об алкоголизме царя физику П.Н. Лебедеву, а Лебедев, в свою очередь, в 1911 году рассказал ее революционеру-эмигранту В.П. Бурцеву. Кой и опубликовал эту сенсацию в эмигрантском издании «Будущность». Следовательно, никаких доказательств беспробудного пьянства Александра III якобы не существует. Впрочем, и президент Ельцин, как известно, выход из самолета однажды «просто проспал», а оркестром дирижировал просто от хорошего настроения. В вытрезвитель-то не забирали! Хотя на самом деле стоит лишь внимательно взглянуть на фотографии некоторых, чтобы понять, какими они были трезвенниками…
Аналогичным образом поклонники царизма «разоблачают» миф о русском пьянстве. Попросту приводят статистику. Дескать, потребление спирта на душу населения составляло в 1903 году всего 6,4 литра на человека в год, в 1908 году – 7,0 литра, в 1913-м – 7,4 литра. В то время как в 1980 году среднестатистический советский человек выпивал аж 14 литров спирта в год, а в 1985-м – 13,3 литра. Ну а в 2000 году, если верить этим данным по потреблению спирта, наш народ и вовсе спился, допившись до 16,2 литра в год! Вот, казалось бы, убедительнейшие цифры.
Однако при этом люди, привыкшие закупать спиртное в супермаркетах в красивых бутылках, забывают, что в конце XIX – начале XX века подавляющее большинство населения составляли крестьяне. А они пили в основном отнюдь не водку, а простой русский самогон! Его варили по самым разным рецептам и повсеместно. В отличие от водки и вина самогон не облагался никакими акцизами, введенными при Александре II, не требовал дорогостоящей тары и стоил дешево. Многие семьи запасали этот нехитрый напиток самостоятельно. Понятно, что потребление самогона никто не считал и не учитывал.
Водка же при всей ее простоте в то время оставалась напитком, можно сказать, «элитарным», до ее массового потребления обществу еще надо было дорасти. Даже продажа водки в бутылках появилась только при Александре III. До этого сорокаградусной торговали только в кабаках и только чарками и ведрами!
В 1885 году с целью приучить народ пить водку дома и началась торговля в бутылках. Мол, нечего в кабаке нажираться, купил «четвертину» и иди домой. Однако это не соответствовало исконным русским традициям. Ведь дома мужика ждала злая жена, посему и было принято напиться с мужиками в кабаке, а уже потом являться домой. Посему, купив бутылку, пьяницы сразу же выпивали ее прямо возле лавки.
Тогда правительство решило бороться с пьянством путем винной монополии. Официально ее целями было не только пополнение бюджета, но также ликвидация самогоноварения, улучшение качества водки, а также «привитие русскому народу культуры потребления водки и других алкогольных напитков».
Кабаки как «традиционные рассадники пьянства» ликвидировались, вместо них учреждались казенные винные лавки, в которых спиртное продавалось только навынос. По специальному разрешению торговать водкой разрешалось также в трактирах, железнодорожных буфетах, фруктовых и бакалейных лавках.
Первоначально винная монополия была введена лишь в четырех губерниях – Пермской, Оренбургской, Самарской и Уфимской. Затем к ним постепенно добавлялись новые регионы, и с 1902 года водочная монополия уже действовала повсеместно.
Репрессивные меры в России традиционно пытались совмещать с созданием некой альтернативы. В данном случае – пытаться перевоспитывать население, отучая его от дурных привычек. Перед введением монополии во всех регионах были образованы так называемые «губернские общества попечительства о народной трезвости» – общественные организации, частично финансировавшиеся за счет казны. В их задачи входило, в частности, «оказывать содействие учреждениям и частным обществам, деятельность которых направлена на народное отрезвление», «осуществлять надзор самостоятельно и совместно с полицейскими органами за правилами торговли крепкими напитками как в заведениях, содержимых частными лицами, так и в казенных винных лавках», «распространять среди населения здравые понятия о вреде неумеренного потребления крепких напитков», а главное, «организовывать для населения мероприятия, дающие возможность проводить свободное время вне питейных заведений, в чайных, столовых, читальнях при чайных, в библиотеках и пр.». То есть создавать ту самую «альтернативу алкоголизму».
Вместо кабаков стали массово создаваться «чайные». Некоторые деятели наивно полагали, что народ тянет в питейное заведение не одно вино, а больше потребность в общении. Мол, люди склонны соединять общение с потреблением чего-либо съестного или напитков. Этим, дескать, и определялась привлекательность «мест продажи питий». К началу XX века в стране было уже почти 2000 чайных, в которых посетителям предлагали дешевый чай с бутербродами, а также настольные игры. Понятно, что торговля чайком по доходности не шла ни в какое сравнение с водкой, посему эти заведения были дотационными.
Именно в рамках антиалкогольной кампании (точнее, кампанейщины) родилась еще одна идея – так называемых народных домов, эдаких центров массового культурного досуга для народа. Первое такое заведение открылось в столице, второе – в Нижнем Новгороде. Третий народный дом был открыт 2 февраля 1903 года в Харькове. Он имел два зала и библиотеку-читальню, там работали вечерние школы и драматический кружок, которым руководил украинский писатель и драматург И.М. Хоткевич. Затем народные дома стали открываться и в других городах России.
Ну а традиционные русские пивные стали трансформироваться в «лимонадные»! «С введением винной монополии в Нижегородской губернии число пивных значительно сократилось, – констатировала пресса. – Однако бывшие владельцы, не желая терять прибыль, выправили себе документы под продажу прохладительных напитков». Лимонад, понятное дело, не пользовался столь высоким спросом у населения, как пиво, посему прибыль от такой лавки была в разы меньше. Но бизнесмены нашли выход! А именно: стали обзаводиться «женской прислугой». Иными словами, превращали лимонадную в нечто среднее между питейным заведением и публичным домом. Выпив прохладительного напитка, посетители могли тут же присмотреть себе даму – по выражению полицейских, «для сомнительных дел». Больше всего развелось таких полуборделей на улице Алексеевской. Так что приключения посетителям были гарантированы не хуже, чем в пивной.
«Третьего дня некая Гликерия Колесова, повздорив из-за чего-то с содержательницей лимонадной лавки на Алексеевской улице в доме Крицкой, Евдокией Зубликиной (ссора, вероятно, была вызвана несправедливым распределением доходов. – Авт.), произвела целый погром. Схватив табуретку, она стала наносить удары налево и направо посетителям и служащим, расшибла стекла в окнах и рамы, изломала стулья, и полиция с трудом справилась с рассвирепевшей воинствующей девицей», – рассказывала газета «Нижегородский листок».
Народные дома пьянства
Ну а что касается народных домов, которые, по сути, насаждались сверху, по ответной инициативе снизу стали создаваться своего рода народные дома пьянства! Которые представляли собой некие «клубы», замаскированные под разного рода «культурные» заведения и даже библиотеки.
Так, в селе Сормово в начале XX века возникло сразу два клуба, один – мелких служащих, второй – коммерческий – клуб инженеров. Что из себя представляет второй, очень красочно описал один из посетителей, решивший провести своего рода журналистское расследование.
«Было 10 часов вечера, – писал журналист, подписывавшийся коротким псевдонимом из одной буквы «Х». – Пройдя два каких-то закоулка, мы очутились перед двухэтажным деревянным зданием, верх которого сиял огнями, и оттуда доносился на улицу какой-то гул и шум, напоминавшие прилив морских волн.
Поднимаемся по темной и вонючей лестнице на второй этаж и, предупрежденный красноречивой надписью на клочке бумаги: «Звонок. Звоните за проволоку», прибитом к двери, освещенной коптящей лампочкой, – «дергаем за проволоку». Дверь открыл какой-то маленький, юркий, с черной бородой человечек и моментально скрылся в соседнюю комнату, из которой доносился гул множества голосов, стук бильярдных шаров и вырывались удушливые клубы табачного едкого дыма. Стены прихожей были сплошь завешаны верхней одеждой и шапками, а на грязном полу в хаотичном беспорядке валялись калоши. С трудом найдя место для своих пальто, мы вошли в небольшую комнатку, уставленную по стенам шкапами, наполненными книгами.
Над продолговатым столом, поставленным посередине, свешивалась лампа с разбитым колпаком. За столом сидели трое субъектов, которые, немилосердно дымя папиросами и распивая пиво, оживленно разговаривали о бурах и англичанах.
– Это библиотека клуба, – шепнул мой провожатый.
Входим в следующую комнату. На пороге я на одно мгновенье приостановился и… чуть было не предался постыдному бегству, так как представившаяся моему взору картина настолько напоминала физиономию низкопробного трактирчика на Балчуге в праздничный день, что во мне невольно зародилось сомнение: не обманул ли меня мой знакомый…
Представьте себе комнату средних размеров, сверху и донизу наполненную густыми волнами табачного густого дыма. В двух диагональных углах установлены круглые столы, покрытые зеленым сукном, за которыми заседает в общей сложности до 30 человек играющих. В остальных двух углах стоят четырехугольные столики, нагруженные графинами с водкой, окруженными рюмками, с небогатым закусочным ассортиментом (яйца, селедка, маринованные грузди, сыр, колбасы и вобла). Средину комнаты занимает огромный квадратный стол, загроможденный пивными бутылками, подмокшими стаканами и подмокшими газетами и подмокшими журналами (как-никак библиотека! – Авт.), забросанными окурками папирос. Жара тропическая, духота невозможная.
Экспансивные, раскрасневшиеся лица игроков, лихорадочный блеск глаз, дрожащие от волнения и азарта руки, загребающие медные марки или отсчитывающие круглые или овальной формы металлические штучки, звон золотых и серебряных монет, смешанных с марками, – все это производило впечатление какого-то игорного притона.
В соседней комнате происходила бильярдная игра. Почти все пространство комнаты занимал большой бильярд, вокруг которого с киями в руках расхаживало несколько человек. На лавках и стульях расположились вдоль стен со стаканами в руках зрители, следившие за ходом игры.
Среди публики то и дело шмыгал юркий человечек, отворивший нам дверь. Он по требованию посетителей то приносил на тарелке закуску к водке, то откупоривал бутылки, то швырял на стол к играющим коробки с папиросами».
Как оказалось, этот «юркий человек» был не кто иной, как фиктивный владелец «клуба», на имя которого был выдан патент на право торговли пивом. Таким образом, «клуб служащих» на деле был не чем иным, как замаскированной пивной, а точнее, банальным кабаком. Каковые царское правительство «изжило»!
При этом «клуб» имел сложную иерархию. Здесь были свои «старшины» и «пайщики». На средства последних и были приобретены бильярд, игорные столы, книги, мебель и прочее.
«Пай стоит 15 рублей, – продолжал свой рассказ Х. – Всякий, заручившийся таким пайком, счи тается членом клуба. Кроме того, существуют еще «гости» из служащих же завода, которые за право посещения «этого клуба» и пользование библиотекой ежегодно уплачивают 3-рублевый членский взнос.
Члены клуба, или пайщики, пользуются известными преимуществами и привилегиями. Так, например, пайщику, желающему сыграть на бильярде, предоставляется право играть не в очередь, вследствие чего сплошь и рядом случается, что «гостю», записавшемуся на доске, во весь вечер не удается сыграть ни одной партии. Кроме того, членам клуба предоставлена возможность играть и в карты, и на бильярде всю ночь напролет, тогда как гости могут пребывать в клубе только до 1 ч ночи».
Уже давно известно, что ликвидировать и даже сократить пьянство административными мерами невозможно. Ибо они нисколько не устраняют сами причины этого явления, а во всех случаях направлены лишь против его конкретных проявлений. Пьяниц попросту выгоняли с «насиженных мест» и гнали их в подворотни, кусты и притоны. И то в основном в крупных городах.
Кроме того, «победы» традиционно одерживались на бумаге. Отчеты чиновников, как водится, пестрели рапортами о сокращении потребления водки, уменьшении количества испитого зелья и алкоголиков.
«Обвиняемый был пьян, посему невиновен»
Но народ как пил, так и продолжал пить! «Возмутительное преступление произошло на днях в селе Мадаеве, – писал «Нижегородский листок» в 1900 году. – В этом селе справлялся престольный праздник, вследствие чего большая часть жителей была в сильно нетрезвом виде, остальная просто в нетрезвом. Этой же участи не избегло семейство Черухова, где все перепились, начиная с отца. В пьяном виде Тит Черухов начал приставать к сыну Данилу, требуя от него повиновения, последнему это не понравилось, почему и возникла у них ссора, вскоре перешедшая в драку. Разозлившийся отец схватил деревянную лопату, которою и принялся бить непокорного Данила. На помощь отцу подоспел второй пьяный сын, Семен, начавший бить брата кулаком по чему попало. Когда Данил, сваленный на пол, уже едва подавал признаки жизни, отец, бросивши лопату, схватил несчастного за волосы и, притащив его к порогу дверей, начал бить головой об порог, а также дверью по голове. Наконец, соседи, услышавшие шум, подоспели на выручку и вырвали избитого из рук злодеев, но, к сожалению, помощь опоздала». В общем, типичная семейная попойка закончилась плачевно. Одного понесли на кладбище, а двое отправились в тюрьму…
Примечательно, что в судах «состояние алкогольного опьянения» являлось отнюдь не отягчающим, а, наоборот, смягчающим вину обстоятельством. В духе перепил человек, с кем не бывает? Да и вообще, виновность подсудимого зачастую определялась не по признакам преступления, а по некой ситуативной целесообразности. То есть, если человек ни с того ни с сего пырнул кого-то ножом, его могли посадить, а если тяжкие телесные были им нанесены обидчику в пьяной драке, то это могло сойти и за «самооборону».
Типичный такой судебный случай описывала газета «Нижегородские губернские ведомости». В окружном суде слушалось дело о поножовщине, произошедшей во время празднования нового, 1897 года. «При предварительном следствии выяснилось, что в Новый год команда парохода Мешкова «Владимир», в числе 10 человек матросов, устроила на данные хозяином деньги пирушку: была куплена четверть водки и поставлен самовар, – сообщала газета. – Один из подвыпивших матросов, крестьянин Котельнического уезда Алексей Кокоулин, стал шуметь и ругаться. Другой матрос, именно Хуснетдин Шайахметов, стал уговаривать его успокоиться и соснуть и, наконец, схватил его и повалил на кровать. В этот момент Кокоулин и нанес ему большим складным ножом три раны в плечо и живот».
Казалось бы, налицо если не покушение на убийство, то как минимум «превышение пределов самообороны». Сейчас за такое даже условным сроком не отделаться. Но вот господам присяжным заседателям вина матроса вовсе не показалась очевидной. Ими было «учтено», что «обвиняемый Кокоулин был пьян до бесчувствия и решительно не помнил, как было дело». А нож тот, оказывается, просто носил с собой в кармане. Так, хлебца отрезать или консервную банку открыть. То есть резать никого не планировал и не замышлял. Присяжные также учли, что раны у потерпевшего татарина оказались «несерьезными», Шайахметов пролежал в больнице полтора месяца, после чего «чувствует себя здоровым и может работать». А посему вроде бы и никакого особого ущерба здоровью Кокоулин не нанес. Малость поцарапал обидчика, и все.
«Показаниями свидетелей Саражетдинова и Полотнова устанавливается, что между потерпевшим и обвиняемым произошла ссора и драка: «схватились за воротки». Это, по мнению присяжных, возымело решающее значение при рассмотрении дела: вроде как Шайахметов сам виноват, полез в драку и напоролся на нож. В итоге Кокоулина взяли да и оправдали.
Еще один аналогичный случай. В Канавине, что на Нижегородской ярмарке, на улице Песочной средь бела дня была ограблена старушка по имени Александра Сарафанникова, которая «несла своему старику» две бутылки водки. В 13:00 бабушка проходила мимо дома Панкратова, где ей повстречалась группа пьяных мужчин. «У ворот стояла кучка подвыпивших мастеровых, и между ними сильно пьяный крестьянин Андрей Фомичев, – рассказывала криминальная хроника. – Последний, выхватив у старухи одну бутылку водки, скрылся с ней в глубь дома Панкратова. На крики старухи явилась полиция, которая арестовала крестьянина Чеснокова, несмотря на уверения старухи, что бутылку выхватил не он. В 7 часов вечера Фомичев проспался, узнал о случившемся, после чего явился в часть, где и был задержан».
Однако грабителю повезло. На состоявшемся вскоре суде его защищал известный адвокат Серебровский, который сумел внушить присяжным, что деяние Фомичева надо квалифицировать не как ограбление, а как «пьяное озорство». И те взяли да и оправдали обвиняемого! Вот оно – «бережное отношение к подсудимым»!
Впрочем, «передовое» российское правосудие порой выдавало и не такие «сенсации»!
Жуткая по своему содержанию семейная драма рассматривалась 26 апреля 1903 года сессией Нижегородского окружного суда. Крестьянин деревни Соколовка Макарьевского уезда Иван Хрындин обвинялся в убийстве жены.
Женился указанный гражданин на своей Дарье по любви и прожил с ней «душа в душу» семь лет. И родилось у них двое сыновей. Жила счастливая семья в одной большой избе с овдовевшим братом Ивана и их отцом – Андреем Хрындиным, «крепким здоровым человеком за 60 лет». У них имелась мукомольная мельница, приносившая неплохой доход. Кроме того, Хрындины торговали лесом, а в свободное время плотничали. Несмотря на свой почтенный возраст, старик не выпускал хозяйство из своих рук и сам вел дела. Сыновей же держал в полном подчинении.
Много натерпелись молодые крестьяне от деспотичного папаши, но самое страшное было еще впереди. Однажды Иван стал замечать, что его Дарья проводит слишком много времени со свекром, а на вопросы о нем отвечает уклончиво. Заподозрив неладное, он стал следить за отцом. И вскоре худшие опасения подтвердились… В одну из ночей Иван увидел, как старик слез с печи и, подкравшись к Дарьиной постели, полез под бок к невестке. Тогда несчастный муж вскочил с постели с криком: «Разве так делают, батюшка?!» После чего схватил топор и двумя ударами «разрубил голову жены»…
Журналисты, присутствовавшие на суде, описали «соблазнителя» сущим зверем: «Старик имеет хищную, свирепую физиономию, он не смотрит прямо на человека, и злые глаза его едва видны из-под нависших седых бровей. Каким образом он склонил несчастную женщину на сожительство с собою, эту тайну она унесла с собой в могилу. Любви же, конечно, здесь предположить было невозможно: кроме страха, гадливости и отвращения безобразный старик ничего не мог к себе внушить, тем более что Дарья очень любила своего мужа».
Решающую роль в исходе процесса сыграла заключительная речь адвоката Гнеушева. «Из-за удовлетворения своих гнусных стремлений зверь не останавливался ни перед чем, ему не дорога жизнь семьи сына, – заявил он. – Его не интересует перспектива ужасной катастрофы.
Соблазненная им, доведенная до состояния игрушки угрозами сноха скрывает от своего мужа свой тяжкий грех, боясь мести мужа, старик-изверг делает, что ему вздумается, и несчастная женщина становится его жертвой». Поступок Ивана адвокат объяснил, как сейчас принято говорить, состоянием аффекта.
В результате присяжные, одиннадцатью голосами против одного, то есть практически единогласно, оправдали убийцу! И это при том, что зверски зарубил топором он вовсе не того, кто, собственно, и являлся причиной «аффекта», а совершенно невиновную женщину.
А уже на следующий день на скамье подсудимых оказался сам старик-насильник. Его обвиняли по статье «незаконное сожительство». При этом помимо случая с невесткой следствию стали известны и другие факты насилия над «чужими женщинами». Когда не ожидавшего возмездия Хрындина спросили, чем он оправдывает свои поступки, тот не нашел ничего лучше, как ответить, что во всем, дескать, виновата его жена, так как «слишком стара». Потому, мол, несчастного старика и потянуло на молодых. Подобное обстоятельство, естественно, не показалось присяжным смягчающим, и развратный дедушка получил два года арестантской роты с лишением всех прав.