Глава вторая. Первый бой старой гвардии
По замыслу командования 4-й армии, 19 августа (1 сентября) 1914 года части 1-й гвардейской пехотной дивизии влились в наскоро сколоченный отряд генерала Мрозовского. Его состав был довольно пёстрым – отдельные части семи пехотных и одной конной дивизии. Большие массы пехоты численностью около 40 батальонов – сила полутора корпусов, имели только 8 пеших и одну конную батареи. 76 орудий противостояли шестнадцати австрийским батареям. Многие полки вообще не имели артиллерии[16].
Лейб-гвардии Измайловский полк и три гвардейские батареи находились ещё в пути. Их появление ожидалось к вечеру 20 августа (2 сентября). Однако штаб 4-й армии, под впечатлением от прорыва австрийских войск у станции Травники, торопил генерала Мрозовского, который решил наступать, не дожидаясь подхода измайловцев и недостающей гвардейской артиллерии. 19 августа (1 сентября) он отдал приказ – на рассвете следующего дня атаковать неприятеля, занявшего позицию к западу от деревень Седлиско Вельке, Суходолы и Воля Издиковская. Тактика встречного боя сводилась к лобовой пехотной атаке, смонтированной в условиях спешки. Была ли острая необходимость форсировать события, посылая в наступление не собранные полностью, измотанные переходом войска, или можно было подождать один-два дня, находясь в обороне? В чём заключался стратегический расчёт? Приведём мнение генерала Н.Н. Головина: «Отряд ген. Мрозовского, силой в 40 бтл., 10 бтр. и 18 сотен, должен был встретиться 20-го августа (2 сентября) с 2,5 пех. дивизиями маршевой бригады Х А.-В. корпуса, силой в 37 бтл., 16 бтр. и 5 эск.
Таким образом, преимущество в огневой силе было на стороне нашего врага. Но начиная со следующего дня, несмотря на подход к боевой линии Х А.-В. корпуса третьей его пех. дивизии (45-й), преимущество в силах переходило на нашу сторону, так как у нас заканчивалось сосредоточение частей Гвардейского и III Кавказского корпусов, а в тыл Х А.-В. корпуса выходил наш XXV корпус. При такой стратегической обстановке нам совсем не нужно было торопиться с атакой. Напротив того, встретив атаку Х А.-В. корпуса на позициях Гренадерского корпуса, мы выиграли бы время для более глубокого выхода в тыл Х А.-В. корпусу, не только нашего XXV арм. корпуса, но и следующего уступом левее его другого корпуса ген. Плеве – XIX.
Упорствующему в своём наступлении ген. Гуго Мейснеру грозило бы полное окружение всего его корпуса.
Отсюда видно, что спешно смонтированная атака отряда ген. Мрозовского являлась стратегически преждевременной» (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 63).
Наступление гвардии планировалось через позицию гренадерского корпуса. Она простиралась от деревни Пиотрков к Ольшанскому лесу на колонию Хойны, далее тянулась на Волю Гадзеницкую, а затем вдоль реки Гелчев. Во время наступления правый фланг гвардии мог опасно открыться. Поэтому план разворачивания дивизии гласил – наступая, полкам следовало двигаться уступами слева, что снижало риск охвата противником правого фланга дивизии, но вместе с тем создавало условия для сложной организации боя.
Передовой левый уступ образовывал лейб-гвардии Егерский полк с приданными ему 5-й и 6-й батареями 2-го дивизиона лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады. Вектор наступления егерей смотрел на фольварк Жеготов. Сосед слева – 7-й гренадерский Самогитский полк 2-й гренадерской пехотной дивизии, собранной у деревни Гардзеницы и имевшей задачу в итоге боя овладеть деревней Суходолы. Справа от егерей, при огневой поддержке 3-й батареи 1-го дивизиона лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады, уступом назад разворачивался лейб-гвардии Семёновский полк. Перейдя реку Гелчев между деревнями Владиславов и Выгновице, семёновцы должны были наступать на высоту, расположенную севернее фольварка Анусин. Ещё правее, без артиллерии, уступом назад, располагался лейб-гвардии Преображенский полк с задачей двигаться через деревни Стрыйна и Владиславов и занять господствующие высоты 106 и 119.
На долю преображенцев выпала наиболее трудная задача – обеспечение правого фланга дивизии, за которым располагались поредевшие полки Гренадерского корпуса. В предшествующие боевые дни они потеряли от 30 до 50 процентов штатного состава, что подорвало их боеспособность. Гренадеры едва сдержали натиск 37-й австрийской гонведной пехотной дивизии. Ей удалось продвинуться до края долины речки Ольшанки, впадавшей у деревни Стрыйна в реку Гелчев, и создать угрозу правому крылу преображенцев. 37-я гонведная дивизия составляла правый фланг V австро-венгерского корпуса и наступала на север от Крщонова, стремясь сомкнуться с левым флангом X австро-венгерского корпуса. Логика подсказывала, что и 20 августа (2 сентября) наступление австрийцев на данном участке фронта возобновится. Однако лейб-гвардии Преображенский полк не получил в своё распоряжение ни одного орудия, что обрекало его на неоправданные потери.
Кроме того, офицерский состав гвардейских полков до вечера 19 августа (1 сентября) не знал оперативной обстановки, не знали гвардейцы и об особенностях местности в районе будущего сражения, о чём красноречиво свидетельствует семёновец полковник Зайцов 1-й: «Общая обстановка, кроме ощущения близости боя, была, однако, полку совершенно неизвестна. Мало того, спешная переброска полка в состав 4-й армии (генерала Эверта) под Люблин не позволила высшим штабам снабдить полк даже картами нового района. Как это ни может сейчас показаться невероятным, но на полк была выдана только одна двухверстная карта окрестностей Люблина. В этой смутной и тревожной обстановке полк простоял первую половину дня 19 августа» (Зайцов А.А. Семёновцы в 1914 году. Гельсингфорс, 1936). Даже командиры батальонов не обеспечивались картами. Они имелись только у командиров полков. Как выяснилось позже, карты эти оказались не двухвёрстными, а устаревшими трёхвёрстными, из-за чего в ходе боя возникло немало трудностей. Как с горечью отметил Н.Н. Головин, анализируя причины тяжёлых потерь Петровской бригады: «Неточная карта (3-верстка), – пишет ком. Л.-Гв. Егерского полка, – дала повод к некоторым недоразумениям в течение боя. Объемы лесных площадей на картах не отвечали действительности». (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 70.) Он же сделал вывод, что отсутствие карт привело к целому ряду ошибок в воспоминаниях участников боя, путанице в наименовании высот, складок местности и деревень.
Накануне боя в штабе 1-й гвардейской дивизии царила хмурая атмосфера. По свидетельству Н.И. Скорино, приведённому Н.Н. Головиным, причиной тому стало посещение гвардейским начальством штаба Гренадерского корпуса. Вот что он отмечал: «Все они имели озабоченный вид, были молчаливы, и даже обычно веселый и разговорчивый ген. Бринкен был молчалив и задумчив.
По словам ординарца бригадного командира Л. Гв. Преображенского полка, Малецкого{8}, на них сильно подействовало печальное последствие обычной резкости ген. Мрозовского. Он более чем грубо обрушился на приехавшего в штаб, по его вызову, ком-ра Несвижского гренадерского полка, полковника Герцыга. Резко обвиняя его в неудачных действиях полка и угрожая отрешением “по несоответствию”, он настолько мало стеснялся в выборе своих выражений, что полковник Герцыг, чувствуя себя оскорбленным свыше всякой меры, вернувшись в полк, застрелился в своей палатке.
Из разных фраз, которыми время от времени обменивались генералы, мы скоро поняли, что подпоручик Малецкий не вполне прав. Конечно, смерть брата любимого и уважаемого к-ра 2-й бригады (1-й гв. пех. дивизии) ген. м. Герцыга… вызывала у них естественное чувство горечи и сожаления о погибшем, но больше и прежде всего их угнетало беспокойство за грядущий день и неуверенность в успешности выполнения поставленной командующим армией задачи» (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 64).
Суетливый и нервный взгляд командования 4-й армии и Гренадерского корпуса на прорыв австрийцев у Травников мог привести к непоправимой ошибке – истреблению элиты императорской армии в первом же бою. Бою, который, по мнению Н.Н. Головина, был совершенно не нужен. Как мы уже говорили, стоило подождать сутки, находясь в обороне, и ситуация на фронте коренным образом менялась в пользу русской армии. И тогда собранные в кулак четыре полка 1-й гвардейской дивизии с артиллерией могли нанести сокрушительный контрудар. Но штаб 4-й армии, не разобравшись в оперативной обстановке, решил иначе. Не успевшую собраться гвардию он суетливо бросал в огонь, подобно издёрганному карточному игроку, что кроет козырным тузом шестёрку.
В 7 часов утра 20 августа (2 сентября) 1-я гвардейская пехотная дивизия сосредоточилась в лесу к северу от деревни Стрыйна. К 8 часам, согласно установленной командованием диспозиции, полки развернулись фронтом на юго-восток по линии реки Гелчев.
Лейб-гвардии Преображенский полк разворачивался от деревни Хойны, где находился с двух часов ночи на привале. Общий вектор направления атаки преображенцев указывал через деревни Стрыйна и Владиславов на высоту 106.
Батальоны преображенцев разошлись в назначенные места. В боевую линию пошли 1, 2 и 4-й батальоны, каждому из которых был придан пулемётный взвод. С ними установили телефонную связь. Отсутствие карт заставило командира полка графа Игнатьева распорядиться снимать с убитых австрийских офицеров походные сумки и карты. Штаб полка расположился на пологом скате, который спускался в лощину, где находилась деревня Владиславов. На склоне окопались части Гренадерского корпуса генерала Мрозовского. Сзади – роща с гренадерскими обозами и переполненными лазаретами.
Накануне было пасмурно и моросил дождь, а к восходу солнца тучи рассеялись. Со стороны неприятеля – тихо. Казалось, вся природа замерла в ожидании чего-то нового, необычного. Ни выстрел, ни крик не нарушали покоя дивного августовского утра. К Владиславову, словно на манёврах, спускались ровные цепи 1-го батальона флигель-адъютанта полковника герцога Н.Н. Лейхтенбергского{9}. В его расположение вклинилась колонна 2-го батальона полковника Казакевича{10}. В результате рота Его Величества осталась справа от 2-го батальнона, а 2-я и 3-я роты – слева. Прикрывая разворачивание батальонов, далеко вперёд ушла 4-я рота штабс-капитана Кутепова. Он стремился опередить австрийцев и занять ключевую высоту 106 до подхода главных сил 1-го батальона.
Уступом справа на расстоянии полуверсты за 2-м батальоном шёл 4-й батальон полковника графа Литке{11}, назначенный в полковой резерв. 3-й батальон располагался позади центра наступления полка и до поры оставался в резерве командира дивизии. При каждом батальоне находился пулемётный взвод. На левом фланге действовал лейб-гвардии Семёновский полк. Без поддержки артиллерии через деревни Стрыйна и Владиславов преображенцы наступали на высоты, занятые Х австрийским корпусом.
Далеко впереди цепей кружили разъезды конной разведки и шли полковые разведчики. Переправившись через речку Гелчев и пройдя деревню Владиславов, первыми вступили в бой конные разведчики. Они напоролись на ружейный и пулемётный огонь вражеской пехоты. Это наступала 2-я австро-венгерская пехотная дивизия, левое крыло которой касалось деревни Ченстоборовицы. Австрийские цепи выходили из леса неподалёку от юго-восточной окраины Владиславова. Заговорила вражеская артиллерия. Разорвавшейся гранатой сильно контузило в правый глаз помощника начальника конных разведчиков, подпоручика барона Торнау 2-го{12}. Однако он оставался со своими разведчиками до конца боя и лишь затем отправился на перевязочный пункт, откуда на несколько месяцев уехал на лечение в Петроград.
Вскоре начальник пеших разведчиков – поручик Эллиот 2-й прислал командиру полка ценные сведения о положении частей X австро-венгерского корпуса. Выяснилось, что его левофланговая 2-я пехотная дивизия, наступала под углом к расположению преображенцев и на левом (западном) берегу реки Гелчев части неприятеля находились на расстоянии 1–2 километров от реки. Кроме того, южнее высоты 119, где ожидалось наступление 37-й гонведной дивизии – правого фланга V австро-венгерского корпуса, неприятель не обнаружен. Следовательно, заняв высоту 119 до подхода австрийцев, преображенцы могли вклиниться между вражескими корпусами и даже выйти в тыл 2-й пехотной дивизии.
Вскоре пришло донесение командиру полка, что доблестный поручик Эллиот 2-й{13} пал, сражённый пулей вблизи от австрийских окопов. Солдаты вынесли его тело в тыл. Полк принёс первую кровавую жертву войне. Полковник граф Игнатьев и присутствующие офицеры молча сняли фуражки и перекрестились.
Бой разгорался. То бегом, то шагом, цепи передовых батальонов устремились в лощину, на дне которой у речки Гелчев находилась деревня Стрыйна. Первый батальон двигался к высоте 106, второй – к деревне Владиславов. Грозно гремели вражеские пушки. Над головами наступающих рот густо рвались шрапнели, а гранаты поднимали столбы из комьев земли и едкого дыма. Появились первые раненые. Однако цепи не сбавляли темп наступления. Великаны-преображенцы без остановок и перебежек в полный рост шли вперёд и бодро равнялись, словно на учении.
Под оглушительный треск и вой шрапнелей русские цепи вошли в деревню Стрыйна. От разрывов вражеских гранат вокруг полыхали и рушились избы. Впереди, увлекая за собой солдат, неизменно бежал капитан Веденяпин{14} с криками: «Третья рота, за мной!» По мосту 1-й и 2-й батальоны перешли речку Гелчев и вошли в подожжённый вражеской артиллерией Владиславов. Полковник Казакевич остановился посреди деревенской улицы, пропуская вперёд роты, весело размахивал руками и, как всегда, громко острил:
– Австрийцы стреляют горохом, а потому не балдей!
А вокруг оглушительно рвались гранаты и шрапнели, сжигая дома и калеча людей.
За рекой начинался подъём в гору со дна лощины. В это время к орудийным залпам австрийских орудий присоединился ураганный ружейный и пулемётный огонь. Сквозь грохот боя слышались отрывистые команды офицеров, их призывы не замедлять движения. От вражеского огня преображенцы несли ощутимые потери. Пороховой дым и пыль от разрывов снарядов стояли сплошной пеленой, затрудняя видимость, но цепи не снижали темп наступления. Не обошлось без недоразумения. Согласно диспозиции, лейб-гвардии Семёновский полк наступал впереди уступом слева. Роты 1-го батальона двигались так быстро, что семёновцы приняли их за бегущих австрийцев и вскоре их пули засвистели в спину преображенцам.
Вскоре на возвышенностях восточного берега реки Гелчев и в самой деревне Владиславов разгорелся жестокий встречный бой.
Двигаясь во главе первого батальона, 4-я рота штабс-капитана Кутепова ушла далеко вперёд. Около половины восьмого она сбила боевое охранение неприятеля, а затем овладела ключом позиции – высотой 106 и под огнём стала укрепляться на ней. «Богатый опытом японской кампании, Кутепов давал ценные советы своим товарищам – ротным командирам 1-го батальона, в первом же бою проявил во главе своей роты чудеса храбрости и дал доказательства глубокого понимания военного искусства», – писал полковник В.В. Свечин (Свечин В.В. Генерал Кутепов (сборник статей). Париж: Издание комитета имени генерала Кутепова, 1934. С. 193).
Штабс-капитан Кутепов послал донесение своему командиру батальона о взятии высоты и стремительно оценил обстановку. Высота 106 господствовала над окружающей местностью. Впереди разворачивались цепи австрийцев с целью вернуть утраченную ключевую возвышенность. Сзади, осыпаемые вражеской шрапнелью, быстро подходили роты 1-го и 2-го батальонов. Несмотря на критическое положение своей роты, штабс-капитан Купепов твёрдо решил удерживать высоту 106 до подхода подкрепления.
Стремясь перехватить инициативу, лежавшие перед 4-й ротой густые австрийские цепи поднялись в решительную контратаку и пользуясь превосходством в численности ворвались в расположение преображенцев. На скатах и на гребне высоты закипел рукопашный бой. Положение спас капитан Веденяпин. Он со своей 3-й ротой первым пришёл на помощь оборонявшим высоту. Австрийские цепи не выдержали и отхлынули. Русские стрелки провожали их метким ружейным огнём. В это время без ранцев и сапёрных лопаток на гребень поднялась 2-я рота капитана князя Аргутинского-Долгорукова{15} и влилась в интервалы 3-й и 4-й рот. Чины 1-го взвода пулемётной команды поручика Моллера 1-го{16} втащили на высоту «максимы».
Поредевшие роты 1-го батальона залегли в полосе травы. После стремительного броска люди выдохлись. Заканчивались патроны. Однако, разгорячённый успешной атакой, капитан Веденяпин громким голосом кричал лежавшему неподалёку штабс-капитану Кутепову, призывая наступать дальше. Несколько раз он вставал во весь рост. В итоге его фуражку пробила австрийская пуля. Хладнокровный командир 4-й роты, видя потери и отсутствие резервов, решил остаться в обороне. Австрийцы не прекращали артобстрел высоты. Их пушки пристрелялись. Всё ниже над головами рвались шрапнели, всё точнее ложились гранаты, а ответить преображенцы не могли, ведь своей артиллерии им не дали. И негде укрыться от вражеских пулемётов, что поливали гребень смертоносным свинцом. Надо бы окопаться, но сапёрные лопатки солдаты побросали во время перебежек, посчитав их обузой. Они крепко пожалели об этом, когда пришлось рыть землю руками и чем попало.
В начале десятого австрийцы возобновили атаки на высоту 106. Густые цепи вражеской пехоты вышли из леса и решительно двинулись вверх по склону. Впереди цепей шли офицеры. Грозно блестели на солнце их обнажённые шашки. Безнаказанно гремели вражеские пушки, подавляя пулемёты преображенцев. Разрывом снаряда контузило в голову штабс-капитана Кутепова, а поручик Вуич{17} получил пулевое ранение в ногу.
Без четверти десять вражеские цепи залегли в каких-нибудь 70–50 шагах от позиции преображенцев. Несмотря на контузию, штабс-капитан Кутепов продолжал управлять 4-й ротой. Он поднялся в полный рост и тут же упал на землю, как подкошенный. Ружейная пуля угодила ему в левую ногу и раздробила кость. Ногу ему связали, подложив шашку с одной стороны, а с другой – кусок доски. Лёжа на носилках, он остался на поле боя и громко подбадривал солдат.
Роты таяли на глазах. Как только ударили пулемёты поручика Моллера, открыв свое местоположение, то их сразу нащупала вражеская артиллерия. Громыхнули залпы австрийской пехоты. Вскоре все пулемёты умолкли. Рядом с ними лежала перебитая прислуга. А их командир поручик Моллер жадно ловил ртом воздух, захлёбываясь кровью, – пуля тяжело пробила ему грудь навылет, прострелив лёгкое.
Меткий ружейный огонь преобраденцев не давал вражеским цепям подняться для последнего броска. Но и австрийцы успели пристреляться. Вскоре получил ранение заместитель штабс-капитана Кутепова поручик Галлер{18}, первым со своей полуротой ворвавшийся на высоту 106. Когда оба офицера 4-й роты выбыли из строя, командование ею принял фельдфебель подпрапорщик Ящихин, но вражеская пуля нашла и его, ударив в руку. Теперь остатки роты возглавил младший унтер-офицер Кошкаров.
В перестрелке повторно ранен поручик Вуич. Он стал отползать назад, но и там свистел шальной свинец. Третья пуля оборвала его жизнь. Накануне боя он говорил товарищам, что точно будет убит. Предчувствие не обмануло его… Повсюду раздавались стоны раненых и призывы о помощи. Легкораненые пытались отползти в тыл, но многих настигали шальные пули.
Тяжело ранен пулей в ногу командир 2-й роты капитан князь Аргутинский-Долгоруков. В 3-й роте получил ранение младший офицер прапорщик Зборомирский 1-й{19}.
Австрийцы вновь попытались контратаковать. Их цепи подходили всё ближе к позиции 4-й роты.
– Если противник ворвётся, то 4-й роте принимать в штыки. Приказа отходить не будет! – громко крикнул штабс-капитан Кутепов.
Усилился пулемётный и артиллерийский огонь. Преображенцы огрызались ружейными залпами. Враг совсем близко. Превозмогая боль, Александр Павлович попытался встать и не смог. В глазах товарищей он всегда был бравым гвардейцем, расчётливым и распорядительным командиром, знавшим все тонкости армейской науки, а теперь лежал беспомощный на влажной после вчерашнего дождя польской земле… Смерть он предпочитал плену и выхватил револьвер. Это увидели солдаты Пётр Лисица и Антон Ковалёв. Под огнём приближающихся австрийских цепей они бросились к своему ротному командиру и стали выносить его из боя. Вокруг скрежетали разогретые порохом винтовки. Рота готовилась к штыковой схватке. По земле волоклась едкая гарь. Где-то позади громыхнули орудия. Совсем рядом рванули вражеские шрапнели. Оба солдата получили ранения, но они, истекая кровью, всё же доставили своего командира в полевой лазарет (РГВИА. Ф. 2583. Оп. 2. Д. 915. Л. 1–1 об.).
Примечательно свидетельство о личных качествах А.П. Кутепова одного из его сослуживцев Владимира Владимировича Дейтриха: «Кутепов, вступив в войну (для него уже вторую) с репутацией блестящего строевика, точно окунулся в родную стихию и сразу завоевал себе репутацию боевого офицера, уже выдающегося во всех отношениях, выдающегося даже среди тех, кто почитаться таковыми могли сами. Мы, младшие офицеры, верили слову Кутепова. Молодость, хотя и склонна к зубоскальству, но, как никто, поддаётся обаянию отваги. Храбрый офицер – в сущности тавтология. Кто не храбр, тот не может, не вправе быть офицером. Храбростью проявляется благородная сторона человеческой натуры. В храбрости и подвиге победа духа над тлением… Рыцарство недаром обозначало во все века тот идеал, к которому мужчина должен стремиться.
Кутепов был храбр той волевой храбростью, которая, сознательно преодолев страх смерти, уже не имеет далее задерживающих рубежей, кроме велений разума. Мы, стараясь изо всех сил быть храбрыми, всё-таки сознавали, что Кутепов храбрее нас. Этим объяснялось то влияние, которое он как начальник имел над нами в бою» (Дейтрих В.В. Преображенского полка последний командир. Генерал Кутепов (сборник статей). Париж: Издание комитета имени генерала Кутепова, 1934. С. 219–220).
«Для характеристики Кутепова, как офицера и командира, я приведу то, что мне пришлось слышать о нём от солдат.
– Строг, – говорили про него ещё до войны, – но зря человека не обидит; к тому же нашего брата понимает, можно сказать, насквозь видит, ему не соврёшь. Если в чём провинился – лучше прямо говори – виноват. Тогда – ничего, а коли начнёшь с ним крутить – тогда беда.
С ним ещё то хорошо, что ему ни фельдфебель, ни взводный – не указ, службу знает, да и сам во всё входит и видит, где правда. Одно слово – командир…
Таковы отзывы о Кутепове в мирное время, в военное они ещё любопытнее.
– Герой, – отвечали все, кого, бывало, ни спросишь, а что Кутепов? Если же ещё спросишь: что очень храбрый? – то слышишь: “Да что храбрый, храбростью нас, Ваше Высокоблагородие, не удивишь, – наши господа офицеры все как есть, храбрые… Этот не то что храбр, а Бог его знает, какой-то особенный. Кругом смерть, ну прямо ад иной раз, а он как ни в чём не бывало – смеётся, шутит, нашего брата бодрит”… И опять та же аттестация, что приходилось слышать и в мирное время – службу знает, – но теперь во сколько раз знаменательнее звучат эти два слова!
Слышал я и такие пояснения:
– Одной храбрости на войне мало, – надо и дело разуметь, иначе толку мало, лишь одни потери… Вот на этот счёт капитан Кутепов, дай Бог ему здоровья, молодец – ни одного человека зря не погубит. За ним, можно сказать, как за каменной горой.
– Иные господа и храбрые и вояки хорошие, да горячатся малость – кидаются в атаку, когда ещё нельзя – ну, ничего и не выходит… Капитан же Кутепов всегда спокоен, за всем следит и за своими и за неприятелем, а коли прикажет что, так уж знай, что именно так и надо…» (Свечин В.В. Генерал Кутепов (сборник статей). Париж: Издание комитета имени генерала Кутепова, 1934. С. 194–195).
Пока 1-й батальон вёл бой за высоту 106, за правым его флангом наступал 2-й батальон. 5-я рота капитана Есимонтовского{20} первой взошла на гребень между высотами 106 и 119. Впереди весь пологий скат покрывали густые цепи австрийцев. Не окапываясь, преображенцы открыли ружейный огонь по врагу. Однако их меткие залпы не остановили австрийцев. Неся ощутимые потери, они продолжали наступать. В это время подоспела 7-я рота штабс-капитана Чернявского{21} и заняла позицию левее 5-й. Загромыхали её дружные залпы. Вскоре полурота 6-й под командованием подпоручика Верёвкина{22} подтащила пулемёты приданного батальону 2-го пулемётного взвода и установила их в интервалах 5-й роты. Полковник Казакевич, выказывая презрение к смерти, сел на стул за цепями и принялся руководить ротами. Он приказал ударить в штыки на передовые цепи австрийцев. Коротким контрударом преображенцы заставили врага откатиться назад, на что он ответил ураганным ружейным и пулемётным огнём. Австрийская пуля пробила ногу полковнику Казакевичу. Он упал на землю, но покинуть передовую позицию отказался и лёжа продолжал командовать батальоном и громко подбадривал солдат. Капитан Есимонтовский получил пулевое ранение в область почек. Рана оказалась смертельной. Без малого восемь месяцев лечения и борьбы за жизнь не дали желаемого результата, и 14 (27) мая 1915 года он скончался…
Не сумев отбросить преображенцев атаками пехоты, враг сфокусировал на его позиции всю мощь своих огневых средств, прежде всего подавляя пулемёты и выбивая офицеров. Вскоре пуля ударила в голову штабс-капитану Чернявскому. Его доставили в тыл на перевязочный пункт. Находясь в бессознательном состоянии, А.С. Чернявский слабеющими губами шептал – не молитву, не имена родных и близких, – в предсмертном жару он бормотал марш родного полка. Через шесть дней он скончался…
Над правым флангом 2-го батальона зловеще нависла высота 119. На ней заняли позицию австрийские орудия и открыли ураганный огонь, накрывая шрапнелью и гранатами весь гребень, ведущий к высоте 106. С фронта затрещали австрийские пулемёты, поливая лейб-гвардейцев свинцом.
Шрапнель ударила в голову подпоручику Верёвкину, но после перевязки он не покинул позицию. Вскоре в пулемётном взводе оказались выбиты все наводчики. В строю остались лишь подпрапорщик Крайнов и дальномерщик, которого вскоре срезала австрийская пуля. Его пулемёт замолк. Увидев, что все огневые точки преображенцев подавлены, подняла голову австрийская пехота. На густые залпы лейб-гвардейцы огрызались редкими ружейными выстрелами. Вблизи от замолкшего пулемёта, с залитым кровью лицом и набухшей повязкой на голове лежал подпоручик Верёвкин. Он сам схватился за гашетки «максима» и открыл огонь, прижимая врага к земле. Вскоре его вынесли в тыл, раненного в голову и в ногу. На перевязочном пункте, весело и нервно смеясь, он с восторгом рассказывал о подвигах своих солдат.
Последними поднялись на позицию 2-я полурота 6-й и полурота 8-й роты. Подтягивая на гребень резерв 5-й роты, пал, сражённый пулей в голову, фельдфебель роты подпрапорщик Иваненко. Младший офицер той же роты подпоручик Вестман{23} получил ранение. Ранены младшие офицеры 7-й роты подпоручик фон Кубе{24} и прапорщик Трусов{25}.
С высоты 119 бухнули вражеские орудия. Они по-прежнему безнаказанно простреливали гранатами и шрапнелью весь гребень, по которому проходил рубеж обороны 2-го батальона. Часть позиции пересекала Владиславов, разделив деревню на две неравные части. Большая часть находилась в руках преображенцев. Она полыхала одним огромным костром.
Чтобы сообщить о критическом положении 2-го батальона, полковник Казакевич послал в штаб полка донесение со своим ординарцем подпоручиком Гессе 1-м{26}. Пробираясь в тыл, он пал, сражённый шрапнелью.
2-й батальон из шестнадцати офицеров потерял восьмерых. Не лучше обстояли дела и в 1-м батальоне преображенцев. В 3-й и 4-й ротах из шести офицеров осталось двое. А нижних чинов в обеих ротах насчитывалось не более ста штыков. Потери составили около 80 %!
Так в глухом углу империи, на склонах безымянных высот, без артиллерии, без поддержки частей фронта и почти без резервов, в первом же своём бою на Великой войне погибала Старая гвардия…
К полудню для охвата правого фланга поредевших рот двух батальонов преображенцев австрийцы двинули на высоту 119 2-й батальон своего 58-го пехотного полка. Одновременно вражеская пехота нажимала с фронта. Полковник Казакевич понимал, что в сложившейся обстановке в случае решительной атаки австрийцев его преображенцам трудно будет удержаться на гребне. Оценив опасность, он приказал отвести цепь назад к господскому дому, о чём сообщил командиру полка, прося о поддержке. Отход 2-го батальона заставил и 1-й батальон осадить свой правый фланг, при этом продолжая оборонять ключевую высоту 106. Получив донесение о ходе сражения и о чувствительных потерях передовых частей, полковник граф Игнатьев решил, что настало время ввести в дело 4-й батальон.
В это время левее преображенцев, от опушки леса у колонии Хойны через окопы 6-го гренадерского Таврического полка наступали семёновцы. Справа в первой линии шёл 2-й, а слева 4-й батальоны, во второй линии остались 1-й и 3-й. В деревне Жабья Воля для прикрытия обоза находилась 7-я рота. Младшим офицером в ней служил подпоручик Тухачевский – в будущем один из первых пяти маршалов Советского Союза. Двое суток 7-я рота охраняла обоз и не принимала непосредственное участие в боевых действиях полка.
Около десяти часов батальоны первой линии по пологому скату спустились в широкую и местами заболоченную долину реки Гелчев и повели наступление на высоты кряжа её правого берега. Впереди перед лесным массивом отчётливо виднелся фольварк Анусин. Движение частей по пересечённой местности затруднялось отсутствием карт даже у командиров рот и батальонов. То и дело ротам приходилось останавливаться, чтобы определить своё местоположение и не потерять связь с соседними частями. К тому же размеры лесов и заболоченных участков, очертания высот правобережного кряжа и других складок местности не соответствовали той единственной карте, которая находилась у генерала фон Эттера{27}. Поэтому ориентиры движения данные офицерам в штабе полка приходилось корректировать на ходу.
Наличие всего одной батареи сводило операцию к лобовой атаке пехоты. С самого начала движения батальоны первой линии попали под мощный шрапнельный огонь вражеских орудий. Однако розовые облачка шрапнелей рвались слишком высоко, и существенных потерь семёновцы не понесли. О работе австрийской артиллерии Н.Н. Головин подмечал: «В бою под Владиславовом также и в боях под Суходолами все воспоминания русских участников обращают внимание на высокие разрывы австрийских шрапнелей, что свидетельствует о большом удалении А.-В. артиллерии от фронта пехотных столкновений.
Это обстоятельство чрезвычайно облегчило боевые действия Петровской бригады в бою у Владиславова. Отсутствие артиллерийской поддержки ее наступления компенсировалось нарушением связи между наступавшей им навстречу А.-В. пехоты со своей артиллерией» (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 76).
Когда батальоны первой линии стали подниматься по склону кряжа на правом берегу реки, то они оказались в сфере ружейного и пулемётного огня австрийцев. Волнами накатывала вражеская пехота. «На фронт Петровской бригады наступала своим левым флангом 2-я австро-венгерская дивизия фельдмаршала-лейтенанта Липощака (X корпус). Дивизия была смешанного состава (поляки, галичане и полк босняков)», – пишет полковник Зайцов 1-й (Зайцов А.А. Семёновцы в 1914 году. Гельсингфорс, 1936).
На высотах у фольварка Анусин завязалось упорное встречное сражение. Восемь орудий приданной лейб-гвардии Семёновскому полку 3-й батареи 1-го дивизиона лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады обосновались к северо-востоку от деревни Владиславов и открыли огонь по вражеской позиции. Рубеж, занятый австрийцами, проходил по опушке леса восточнее деревни Выгновице.
Наиболее горячий бой разыгрался на фронте правофлангового 2-го батальона. Под свинцовым дождём австрийских пулемётов семёновцы залегли. Несколько попыток атаковать неприятеля не увенчались успехом. Особенно тревожное положение образовалось на участке 8-й[17] имени А.В. Суворова роты, которой командовал штабс-капитан Мельницкий 1-й{28}. Тяжёлые ранения получили её младшие офицеры прапорщик Штильберг{29} и подпоручик Пенхержевский 2-й{30} – его рана оказалась смертельной. В пылу сражения роты смешались, управление ими нарушилось. Под впечатлением от больших потерь в первом же бою, теснимые плотным огнём неприятеля, некоторые роты 2-го батальона стали отходить. Несколько человек 8-й «суворовской» роты вышла к позиции своих артиллеристов.
Близился полдень. Бой шёл с переменным успехом. Положение выправили части под командованием одного из лучших стрелков полка младшего штаб-офицера 2-го батальона капитана Свечникова{31}. Хорошо знавший его по совместной службе в полку Ю.В. Макаров{32} так писал о нём: «…отличный стрелок. Судьба его была самая необычайная. На войну он вышел “младшим штаб-офицером”. Всякую “ученую” войну он презирал и даже карты читал плохо. Девизом его было: “вперед, без страха и сомненья…” Не было ничего удивительного, что при таком девизе он заработал Георгиевский крест, но довольно удивительно было то, что он остался жив и что из пяти полученных им в разное время ран, ни одной не было очень серьезной. Когда началась революция, он «ушел в частную жизнь» и превратился в рабочего на каких-то земляных работах. И вот этого человека, которого в течение 4 лет не сумели убить австрийские и немецкие пули, в 1918 году, где-то около Любани, задавило на смерть вагонеткой» (Макаров Ю.В. Моя служба в Старой гвардии 1905–1917. СПб.: Северная звезда, 2013).
Под умелым руководством капитана Свечникова лейб-гвардейцы заняли ключевую высоту и установили на ней пулемёты. После ряда ярых атак вражеская пехота выдохлась.
Выждав удобный момент, семёновцы сами перешли в наступление. В 4-м батальоне ранило командира 15-й роты доблестного капитана Рихтера{33} и младшего офицера 13-й роты подпоручика Рыльке{34}.
Около двенадцати часов прервалась связь с лейб-гвардии Егерским полком, позиция которого отделялась от фронта Петровской бригады лесным массивом. Об этом генерал фон Эттер сообщил в штаб дивизии в двенадцать часов дня.
Занятый 2-м батальоном рубеж примыкал к позиции преображенцев, за высоты которой шла ещё более ожесточённая схватка. О чём свидетельствует участник боя полковник Зайцов 1-й, а в дни Люблинских боёв – подпоручик, младший офицер 3-й роты. Он пишет: «Несмотря на тяжесть боя у фольварка Анусин, положение наших соседей справа – Преображенцев, наступавших через Стрийну-Владиславов, было ещё тяжелее, так как против них, кроме частей 2-й австро-венгерской дивизии, были двинуты для защиты её фланга, который охватывал Преображенцев, ещё и части соседней 37-й гонведной венгерской дивизии» (Зайцов А.А. Семёновцы в 1914 году. Гельсингфорс, 1936). О тяжёлом положении на передовой и чувствительных потерях полка генерал фон Эттер доложил комдиву.
Штаб 1-й гвардейской дивизии обосновался на возвышенности неподалёку от деревни Майдан Полицкий. Наблюдение за боем на командном посту велось при помощи мощной артиллерийской подзорной трубы, но обзор затруднял сложный рельеф местности. До одиннадцати часов утра сведений проясняющих картину боя от командиров частей не поступало, а с десяти часов до начала двенадцатого не удавалось связаться с командиром лейб-гвардии Егерского полка, так как генерал Буковский{35} отправился на передовую и центральная станция переносилась вслед за ним. Зато часто звонил генерал Мрозовский. Он заметно нервничал. Однако к полудню все необходимые сведения в штаб дивизии поступили. Приведём картину боя со слов одного из штабных офицеров Н.И. Скорино: «…из донесений ген. Бринкена и командиров частей выяснилось, что наступление 1-й бригады встретило упорное сопротивление противника. Преображенцы лихо атаковали и взяли указанную им высоту; несмотря на губительный огонь и большие потери, их цепи шли в рост… К сожалению, вследствие больших потерь, Преображенские роты не успели во время восстановить нарушенные атакой порядок и закрепиться на высотах; австрийцы неожиданно перешли в наступление и Преображенцы, не выдержав их контратаки, были вынуждены очистить высоту, не успев вынести всех своих раненых.
Тяжелые потери понесли и Семеновцы, наступавшие левее Преображенцев на лес восточнее д. Выгнановице; противник, занимавший позицию по опушке леса, сильным ружейным огнем остановил их цепи; малейшая попытка продвинуться вызывала усиление огня противника, наносившего Семеновцам большие потери. Некоторые роты, потеряв офицеров и не вынеся пулеметного огня, смешались и начали отходить; часть 8-й роты вышла к 3-й батарее, к этому времени ставшей на позицию к северо-востоку от д. Владиславов, правее 2-го дивизиона, и обстрелом занятого противником леса, содействовавшей наступлению Семеновцев. Сообщая о приостановке наступления полка, командир полка доносил о большой убыли офицеров и нижних чинов и об утере связи с Л. гв. Егерским полком» (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 67).
В полдень, потрясённый известием о потерях Петровской бригады, генерал Мрозовский решил, что наступил предел возможностям. Он распорядился вывести Старую гвардию из боя. Но генерал Олохов и его начальник штаба полковник Рыльский{36} решительно воспротивились, считая, что отвод в тыл старейших гвардейских полков в первом же бою пагубно скажется на моральном состоянии войск. Их точку зрения разделял и командир преображенцев полковник граф Игнатьев. Генералу Бринкену комдив приказал продолжать выполнение задачи, возложенной на бригаду, а в штаб гренадерского корпуса передал телефонограмму следующего содержания: «Не считаю возможным исполнить Ваше приказание, так как вывод Гвардии из ее первого боя произведет на нее и на Армию тяжелое, непоправимое впечатление» (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 67). В это время в штаб дивизии приехал командир гвардейского корпуса генерал Безобразов. Выслушав доклад комдива и ознакомившись с обстановкой, он решил не вмешиваться в управление боем. Приняв позицию стороннего наблюдателя, комкор сказал о необходимости упорства и неотвратимости тяжёлых потерь.
Около двенадцати часов дня, получив от комдива распоряжение продолжать бой, полковник граф Игнатьев отдал приказ взять высоту 119 силами 4-го батальона. Оставив в резерве при штабе полка 16-ю роту, полковник граф Литке развернул свои части уступом за правым флангом 2-го батальона. Заходя правым плечом вперёд, его цепи быстрым шагом атаковали высоту с юго-запада и заставили неприятеля переменить фронт на себя. Ярко описал минуты атаки Н.Д. Нелидов, в день боя – подпоручик, младший офицер 15-й роты: «Австрийцы стреляют, стреляют, а великаны в красных погонах все идут как на параде. Никто не ложится, не стреляют; сигнализируют флажками. В некоторых местах дошло до рукопашной. С 25 солдатами, мы пошли в атаку на роту и вбежав в их цепи, смешались с ними и полверсты вместе бежали, а потом выяснилось, что мы их взяли в плен, а также два пулемета» (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 72).
Не дав австрийцам перестроиться, преображенцы ворвались на высоту. Австрийцы бросили в контратаку резервную роту, но их остановил меткий огонь пулемётного взвода старшего унтер-офицера Юдина. Контратака захлебнулась. Австрийцы отхлынули, оставив на поле боя 123 убитых и раненых. Подавив последнее сопротивление штыковым ударом, преображенцы овладели вражеской позицией.
Взятие высоты 119 4-м батальоном имело решающее значение. Инициатива явно ускользала из рук неприятеля, ведь занятой им южной части Владиславова теперь с обоих флангов угрожали отбитые преображенцами высоты. Австрийцы поспешно ушли из деревни. Теперь 1-й и 2-й батальоны преображенцев смогли выправить линию фронта, вернув оставленную прежде позицию.
В то же время австрийские цепи скрытно пытались обойти левый фланг полкового боевого участка и были сметены прицельным огнём четырёх «максимов» пулемётного взвода под командованием поручика барона С.А. Торнау при поддержке полкового резерва – двух взводов штабс-капитана Шоманского{37}. Впоследствии барон С.А. Торнау вспоминал: «Когда мы подвинулись вперед, уже по окончании боя, один из моих унтер-офицеров уверял меня, что он бегал вниз и сосчитал 32 трупа на месте, где находились австрийцы. Может быть, он и преувеличивал, но, во всяком случае, результат стрельбы был очень хорошим, и больше из балки противник не появлялся… Граф Игнатьев находился вблизи, и я, воспользовавшись затишьем на моем участке, пошел к нему за новыми распоряжениями. Он был очень доволен результатами моей стрельбы и боем вообще, который явно склонялся в нашу пользу» (Торнау С.А. С родным полком (1914–1917). Берлин, 1923. С. 25–26).
Не знавшие до сего дня поражения части 2-й австро-венгерской дивизии явно выдыхались. Им на помощь поспешила 37-я гонведная дивизия V австро-венгерского корпуса. В два часа дня обозначилось её движение в обход правого фланга преображенцев через фольварк Пассов и деревню Поличизна. Для отражения удара полковник граф Игнатьев вытребовал из резерва бригады свой 3-й батальон и отдал приказ атаковать неприятеля и упредить его манёвр.
В третьем часу дня капитан Иванов{38} развернул 3-й батальон для атаки. На ходу рассыпаясь в цепи, с безукоризненным равнением великаны-преображенцы перепрыгивали гренадерские окопы. Знаменный взвод со знаменем полка находился при батальоне. Капитан Иванов ожидал распоряжения передать знамя в штаб. Однако, вводя в бой свой последний резерв, полковник граф Игнатьев решил для поднятия духа оставить полковую святыню в наступающих цепях. «Взяв знамя ближе к чехлу, старший унтер-офицер Пономарёв перепрыгнул окоп. В окопах гренадер послышалась команда «смирно». Тут же у окопа ассистент у знамени роты Его Величества ефрейтор Пашков открыл складень образа Преображения Господня, висящего на груди знаменщика» (Андоленко С.П. Преображенцы в Великую и гражданскую войны 1914–1920 годы / Составители А.А. Тизенгаузен, С.Б. Патрикеев. СПб.: Славия, 2010. С. 58).
Стремительной атакой преображенцы отбросили врага от деревни Поличизна и двинулись дальше. Австрийцы оказали жёсткое сопротивление, а у преображенцев не осталось резервов. Последней вступила в дело 12-я рота. С ней шёл знаменный взвод. Видно было издалека, как знамя двигалось вперёд в рядах пехоты. Когда цепь залегла под огнём, знаменщик и часовой при знамени полка оставались стоять. Вскоре одна из рот овладела фольварком Пассов. Враг отступил на всём участке 3-го батальона. Большой кровью заплатили за это преображенцы. Когда на другой день лейб-гвардии Семёновский полк собрался в деревне Поличизна, со слов полковника Зайцова 1-го: «Всё поле было усеяно павшими преображенцами» (Зайцов А.А. Семёновцы в 1914 году. Гельсингфорс, 1936).
В четвёртом часу дня австрийцы предприняли последнюю отчаянную попытку нащупать уязвимое место в позиции преображенцев. Надеясь найти лазейку на их стыке с соседними частями, они попытались обойти её правый фланг ещё глубже, наметив удар западнее деревни Поличизна. Но там их встретили части гренадерского корпуса, срочно стянутые за правый фланг Петровской бригады. Под гром орудий 1-й гренадерской дивизии австрийцы отошли вдоль обоих берегов речки Ольшанки. После провала последней контратаки они явно выдохлись и перешли на всём фронте 1-й гвардейской дивизии от активных действий к обороне.
Многочасовой встречный бой истощил резервы преображенцев. Артиллерия всё ещё не подошла. Утомлённые и обескровленные батальоны старейшего гвардейского полка ожидали новых попыток неприятеля перехватить инициативу. В этой обстановке полковник граф Игнатьев обратился за помощью к левофланговым соседям – семёновцам. Несмотря на тяжесть боя на высотах у фольварка Анусин, генерал фон Эттер счёл возможным откликнуться на просьбу преображенцев. Для содействия им он двинул через деревню Стрыйна свой 3-й батальон, оставив в резерве при штабе полковом штабе только две роты со знаменем. Перейдя реку Гелчев, 3-й батальон семёновцев попал под артиллерийский огонь, однако непосредственное участие в бое в тот день он не принимал.
После четырёх часов на всём фронте лейб-гвардии Преображенского полка неприятель стал отходить. Преображенцы возобновили наступление, не встречая сопротивления.