Натура – дура, художник – молодец
Эта некогда расхожая среди художников шутка никак не подходит к задачам художника кино. Если станковист, живописуя кистями на холсте портрет или натюрморт, может и имеет полное право исказить натуру до неузнаваемости, говоря: «А я так вижу!», то все труды художника (и даже артистов!) кино фиксируются посредством разных инструментов, одним из которых является ОБЪЕКТИВ. Всё искусство кино зависит от этих дорогостоящих стекляшек, их светосилы, фокусного расстояния, глубины резкости и т. д. Объектив, он и есть объектив, ибо ОБЪЕКТИВНО передаёт то, что попало в его поле зрения. И не учитывать (тем более – не понимать!) свойства того или иного объектива художник кино не имеет права.
Бог мой, сколько сил и времени приходится потратить на студентов, прежде чем они мало-мальски научатся видеть мир «киношным» зрением.
Хочу рассказать о НАТУРЕ, которая является, собственно, ОСНОВОЙ КИНО.
Художник, едва начав читать сценарий, обязан видеть картинки, и чем ярче они будут вспыхивать в его сознании и прочем подсознании, тем лучше. Всякий читатель «видит» свои картинки, но именно от тебя ждут картинок будущего фильма, поначалу хотя бы на словах. Вот тебе начало что-то мерещиться, скачут какие-то воспоминания, бред в башку лезет… Часто мерещится что-то гениальное во сне, как Менделееву «евонная» таблица. Но не торопись рисовать-фиксировать все эти «глюки», потому что это может быть тупиковым путём, и «разворачивать оглобли» впоследствии будет трудно. Должно возникнуть желание и необходимость встречи с Её Величеством НАТУРОЙ.
Натура – это всё. В зависимости от сюжета – моря и пустыни, дворцы и хижины, чердаки и подвалы, рестораны и сортиры, самолёты и поезда… Короче – жизнь. Но жизнь, ограниченная сюжетом сценария и бюджетом проекта. Поэтому, будь любезен, если ты профессионал, поугомони свои фантазии и поищи натуру поближе и подешевле. Начинаешь вспоминать разные города и веси, где бывал, обзванивать друзей и знакомых, шарить в географических картах, путеводителях и прочих интернетах…
Наконец, решение принято, и вы едете (летите) в некий город с надеждой на восторги, которые обычно не случаются.
Выбор натуры – счастливая пора, начало творчества, ощущение свободы и ответственности одновременно. Ты, как щенок, спущенный с поводка, радостно носишься по поляне, тем не менее не забегая за границы дозволенного хозяином пространства.
Во времена развитого социализма и планового хозяйства на выбор натуры обычно ехали: режиссёр, оператор, художник (иногда – 2-й режиссёр) плюс администратор, который выезжал заранее и готовил «почву» – гостиницу, транспорт, встречи с местными начальниками и прочими туземцами. Ныне же, к сожалению, чаще всего едут художник и администратор, он же – шофер, если цель путешествия не за 1000 вёрст. Иногда подключается режиссёр и совсем редко – оператор. И называется теперь выбор натуры на «мериканьский» манер – «локейшн».
А однажды меня и вовсе в тупик поставили, сказав, что я еду заниматься «скаутингом». Но я, когда-то получивший по недоразумению «пятёрку» по английскому на госэкзамене во ВГИКе, быстро «допёр», что еду заниматься разведчеством. Вообще-то, ничего нового. Ещё Н.К. Крупская, выступая в 1921-м году с идеей создания детской коммунистической организации, назвала свой доклад, по-моему, ещё более коряво: «О бойскаутизме». Так что, я – пионер! А «локейшном» мы потом все вместе займемся, когда я предложу наилучшие варианты своих «скаутингских» усилий. Век живи…
Стоит сказать, что такой подход, судя по всему, правилен, ибо кто, как не художник, должен быть первым в этом деле. Кроме того (не смейтесь), редкий оператор имеет фотоаппарат и вообще умеет фотографировать как надо – другое видение.
Отбор и должное фотографирование натуры – отдельная тема, и рассказать об этом необходимо.
Когда-то, когда я был совсем «зелёным», меня удивляло и возмущало, что едут «творцы» на выбор натуры и никто-никто не интересуется, кто же будет фиксировать эту пресловутую натуру на пленку? Кто отвечает за то, что мы привезём из поездки нормальные негативы и что время и деньги потрачены не зря. По молодости я думал, что это – прямая забота оператора, а уж то, что и у меня есть плохонький «Зенит-ЗМ» – мой личный «довесок». Отнюдь. В некоторых съёмочных группах, где никто из «творцов» не имел фотоаппарата, была практика возить с собой художника-фотографа, чего я никак не понимал. Однажды я взял с собой в поездку по ближайшему Подмосковью нашего замечательного фотографа, моего друга, Валеру Кречета. И зарекся больше этого не делать. Во-первых, в машине стало тесно; во-вторых, я каждую минуту подзывал его к себе (а ему топтаться по колено в снегу в легких туфлях не очень хотелось) и указывал на объект съёмки, а он скулил, что плёнки мало, и для выбора натуры её ему не выдавали; в-третьих, получив фотографии, я с трудом узнавал объекты… Поэтому, не один десяток лет я всё снимаю сам, и среди многих сотен тысяч снимков не только всегда узнаю свой, но и расскажу, что происходило вокруг и кто был за кадром.
Надо сказать, что теперь во многих группах есть «казённые» цифровые «мыльницы». Но выбирать с ними натуру – сущее наказание. Главнейший их недостаток – «тугодумье». Уговорить или заставить продюсеров потратиться на хороший фотоаппарат невозможно. Я покупал себе ежегодно по новой «мыльнице», пока, разозлясь и сказав себе – не гонялся бы ты, поп, за дешевизной, – не потратился лет 6–7 назад на зеркальный «Nikon» D-80. До сих пор он меня вполне устраивает, и я не унижаюсь, выпрашивая в группе аппарат, который, обычно всегда занят для фотопроб актёров.
Хороший инструмент необходим в любом деле.
Конечно же, вам теперь, думаю, и представить невозможно, как можно выбирать натуру без цифровой аппаратуры.
А когда-то я выпрашивал в мосфильмовском фотоцехе ролик случайной черно-белой «КН-2» или «КН-3» (или покупал у друзей-журналистов высокочувствительную и почти секретную «А-2») и заряжал под тонким гостиничным одеялом кассеты. После каждой поездки их набиралось штук по 15–20. Я сдавал их в фотоцех, где плёнку безответственно проявляли, чаще всего (для скорости) в бумажном проявителе, и выдавали мне чудовищного вида негативы, ссылаясь на то, что я ставил неправильную экспозицию. Потом я с лупой ломал глаза над этими негативами, выбирая достойные для печати фотографии, которые тоже печатались лаборантами абы как на просроченной бумаге и проявлялись сразу кучей. Бороться с этим было невозможно. Одному Богу известно, как нам все-таки удавалось разбираться в этом хламе. Ведь часто, глядя на фотографию, помнишь, как снимал, но что это и в каком городе – застрели, не помнишь. Вот так, почти «вслепую», и работали. И ведь неплохо работали, хотя в головах у нас часто была какая-то каша из впечатлений. Зато потом мы почти всегда ездили на утверждение отобранной натуры и заново удивлялись и радовались. Или разочаровывались. Однажды, например, вернувшись на утверждение отобранной натуры в Серпухов, мы пришли в ужас от его вида – весь город был выкрашен в конфетно-розовый цвет. Главный архитектор города объяснил, что им по весне прислали шесть(!) железнодорожных цистерн только этой краски, и они «освежили» город к 1-му Мая. Пришлось впопыхах заново искать натуру.
Кстати, ещё одна привычная для нас особенность выбора натуры в те времена: кино давно снималось на цветную плёнку, мы же фотографировали на случайную ч/б, поэтому иногда для памяти я записывал в блокнот цвет стен или обоев.
Был в те времена прекрасный и неприхотливый фотоаппарат «Горизонт», который поймать в продаже было невозможно. Его особенность заключалась в поворачивающемся – панорамирующем – объективе, имеющем весьма широкий угол обзора. При коротком фокусном расстоянии у него, естественно, была хорошая глубина резкости. Для меня он оказался незаменимым при съёмке интерьеров. Я и сейчас с удовольствием купил бы его, но наши продали патент, говорят, англичанам, и теперь «Горизонт» – раритет. Возможности его видны, например, на фотографии, сделанной под тесным куполом обсерватории для «Парада планет». Заметьте, никакой вспышки или специального освещения нет, но широта разрешения для наших задач достаточная. (Здесь я отрезал ещё метра два пола по переднему плану). В круглой башне нет никаких «точек отхода», и другим аппаратом такую фотографию сделать было невозможно. Теперь любые панорамы я «склеиваю» в специальной компьютерной программе. А тогда, спасибо друзьям, у меня иногда бывал спаситель-»Горизонт».
Для масштаба я обычно ставлю человека, и Вадим Юсупович Абдрашитов всегда безропотно исполнял роль «мерила». Ведь человек, как известно, – есть мерило всего сущего.
Темы выбора натуры я касаюсь и в других письмах. Для каждой картины – свой метод, способ, подход, свои особенности. Невозможно написать некое «Методическое пособие по выбору натуры для художественных фильмов». Расскажу здесь о нескольких случаях из моей практики.
Нет, прежде, думаю, я обязан рассказать вам о тех качествах, коими, на мой взгляд, весьма желательно обладать художнику, выбирающему натуру.
В обсерватории
Не надейтесь, что кто-то о чём-то договорился, и вы едете только смотреть и оценивать. Не думайте, что кто-то предложит вам хороший вариант – такое случается крайне редко. Будьте настойчивы в своих предложениях и поисках, «заражайте» своей заинтересованностью и неугомонностью окружающих. Не стесняйтесь расспрашивать людей обо всём, что им интересно, при этом «выуживая» информацию, которая, возможно, пригодится вам. Помните, что никто нигде вас не ждёт, и никто не понимает, чего вы хотите. Поэтому, будьте благожелательны к людям, исключительно вежливы и нахальны. Знайте, что любому человеку легче и удобней вам отказать, чем пустить вас куда-либо и заниматься вами. Всем им, включая вашу же администрацию, это не нужно, это нужно только вам. Любой сторож с огромным удовольствием будет вас «отфутболивать» к начальству, которое придёт завтра или не появится никогда. Вам, показывая свою власть, будут запрещать фотографировать, заглядывать за угол или заходить в туалет. Постарайтесь понять ситуацию, «влезть в шкуру» запрещающего и искренне ему посочувствовать.
Совсем недавно, для телефильма «У каждого своя война», мы искали сахарный завод 1950-х годов. Занятие заведомо бесперспективное – слишком изменились технологии. Мы ломали головы над альтернативами сахарному заводу. Не забывайте, что ради одного объекта мы не могли поехать в какой-нибудь Сыктывкар. Непременно надо найти в тех городах, в которых мы будем работать – Москва, Ярославль, Переславль-Залесский. Всё. Нигде ничего подходящего не было. Я осмотрел законсервированный мукомольный завод, и всё было бы почти хорошо, если бы он работал. «Оживить» его у нас не хватило бы всех денег, отпущенных на сериал. В Переславле мы осмотрели «мёртвый» сыроваренный комбинат. Но, даже если «закрыть глаза» на его оборудование и конвейерную линию середины 1960-х годов, у нас не хватило бы средств на то, чтобы всё это включить и обогреть. Положение наше становилось критическим. Совершенно случайно мы узнали, что в Ярославле есть старинная фабрика по изготовлению… валяной обуви. Это никак не вязалось с нашей героиней – «сладкой женщиной». По сюжету наша героиня выручает подругу, укравшую пару килограммов сахара для голодных детей.
Надеюсь, режиссёр – он же один из авторов сценария – Зиновий Ройзман простит моё мелкое бахвальство, но это я заверещал, что валенки лучше, чем сахар, что пусть та тётка украдёт для ребёнка валенки, потому что ему не в чем ходить в школу, что стремление к знаниям лучше желания пить чай с сахаром, что по фактурам такого ещё не было, что мы видели в кино всё что угодно, но до промышленного производства валенок ни один сценарист не додумался. И мы поехали на фабрику.
Начальник охраны был рад показать нам… свою значимость и никак не хотел пускать нас на стратегически важный объект. Да-да, не удивляйтесь. Именно – стратегический объект – ведь они обувают Армию! И немножко – милицию. А розница – это какие-нибудь жалкие полпроцента от всего производства. Была пятница, начальство уже «свинтило» с объекта, суббота-воскресенье у него – у начальства – законные выходные. Не судьба. И мы понуро направили стопы в сторону наших машин. Но это был манёвр. Я вприпрыжку вернулся на проходную и, извиняясь и заикаясь, попросился в туалет. Начальник ещё не успел уйти в свой кабинет и милостиво велел охраннику проводить меня. Вернувшись на проходную, я заметил, что начальник заметно подобрел, он даже сочувственно улыбнулся. Я откликнулся на улыбку, поблагодарил, пожаловался на погоду, на изменившиеся времена, на сволочей-продюсеров, зажавших нас в жёсткие сроки. И пока он, от нечего делать, слушал меня, рассказал ему, что изготовление валенок, конечно, интересно, но нам нужен сахарный завод, а на валенки так, одним только глазком бы взглянуть, на всякий случай. Походя, обратил внимание на его замечательные валенки, облитые снизу резиной, и, позавидовав, спросил, где можно такие купить. Начальнику было лет сорок, он явно тяготился своей работой, и ему надоело «надувать щёки». Разговорились, и он согласился устроить мне беглую экскурсию. «Но без фотоаппарата!», – спохватился он. Я легко согласился, но тут же «закручинился» – без режиссёра не смогу принять решения. Отступать ему было некуда. «Ладно, но только одного режиссёра», – соблаговолил он. Я замахал рукой заждавшимся меня товарищам, показывая один палец. Зиновий Александрович мгновенно всё понял и вмиг оказался в проходной.
Нам хватило десятиминутной экскурсии, чтобы понять, что это – наше. Станки 30-х годов с ременными передачами(!), пар, смрад, едкий запах кислоты, вороха шерсти, сотни и сотни валенок в работе… Мы совершенно искренне восторгались и удивлялись, что явно льстило начальнику. Мы узнали его имя-отчество и стали расспрашивать о производстве. Оказалось, что народ работает в этих условиях по 3 часа в день. Продолжив разговор на улице, мы узнали много интересного, а ему явно было приятно показать себя осведомлённым и эрудированным. Потом мы с Зиновием Александровичем пожаловались, что в кино стало невозможно работать, что слово «Мосфильм» теперь не открывает двери, а лишь пробуждает в людях алчные желания, что для того, чтобы убедить продюсеров, от которых мы с потрохами зависим, нам нужно буквально 2 (две) – не более – фотографии… «Но только две!», – сказал начальник и вновь повёл меня в цех. Я прыгал и отбегал от него, беспрестанно щёлкая затвором. (Кстати, никакой «мыльницей» я не смог бы снять так много и так быстро). Начальник, на удивление, меня не останавливал, и я, щадя его терпение и самолюбие, остановился сам, переводя дыхание в жарком и влажном цеху. Начальник снисходительно улыбался.
Так делают валенки
За короткое время я успел сделать 53 снимка!
Имя-отчество начальника я помню по сей день. Хороший мужик оказался. Просто работа у него такая. И задачи у нас с ним разные. Но мы отнеслись друг к другу с пониманием и остались довольны и собой, и друг другом. А чего ж ещё надо!?
На съёмках этого объекта я не был – готовил следующий. По словам режиссёра и моих декораторов всё там получилось хорошо.
Честное слово, я вспомнил эту историю сейчас случайно. Просто написал про «запрещающего» и вспомнил. В чём-то мы сродни пресловутым «папарацци» – добываем нужную нам информацию любыми путями. Но, в отличие от них, я никогда не был назойлив и бестактен, единственное, в чём всё-таки обманул несколько бдительных старушек, так это в том, что 2–3 раза в жизни фотографировал украдкой. Им от этого убыли не было никакой, напротив, я постарался тем самым сберечь их здоровье. Дело в том, что в людях старшего поколения прочно сидит благоприобретённый страх перед фотоаппаратом. Иногда бодрый старичок при виде человека, нацелившего объектив на непонятный для него объект, начинает брызгать слюной и непроизвольно скрести полу засаленного пиджака в поисках несуществующей кобуры. Они прочно привыкли к порядку, и любые, как им кажется, «вольности» приводят их к неизлечимым болезням. Сотни раз нам приходилось подглядывать в забитые окна и перелезать через заборы, наводя панику на свидетелей. А как иначе? Ведь очень часто нам надо попасть именно туда, где всё закрыто-забито, а хозяев с собаками не сыщешь. Иногда ребята фотографировали меня в таком интересном положении, поэтому, чтобы не быть голословным, подтверждаю фотодокументами из личного архива всяких глупостей и «приколов».
Выбор натуры. (Вариант № 1)
Надеюсь, милые барышни, вам-то не придётся совершать такие некрасивые поступки. Но лезть на чердак или на крышу дома, протискиваясь через слуховое окно и перепачкавшись голубиным помётом, может быть, придётся. На «Плюмбуме», например, даже автора сценария, придумавшего всё это, мы затащили на крышу, как он ни сопротивлялся. И от «романтики» гнилых и тёмных подвалов никто не застрахован.
Когда вы поступали во ВГИК, вас об этом никто не проинформировал. Так что, надеюсь, хоть в этом я буду первым.
Ещё один бич – застенчивость. Я изживал её с таким же трудом, с каким Чехов «выдавливал из себя раба».
Честное слово, это очень трудно – научиться делать что-то, не обращая никакого внимания на окружающих.
Выбор натуры. (Вариант № 2)
Так же трудно приучить себя к непредвиденным, но необходимым контактам с людьми, которых ты просто обязан мгновенно к себе расположить и увлечь разговором. Несмотря ни на что. Здесь надо уметь настроить себя на определённый «кураж», и с «кислым» или «постным» выраженьем лица к людям лучше не соваться – всё дело можешь испортить.
На верхней фотографии – Одесса-мама. Я, в поисках подходящего интерьера, бессовестно пытаюсь заглянуть в чужое, без признаков жизни окно. Не искать же всяких начальников и хозяев, чтобы убедиться, что это – не то!
На правом фото – поиск «заброшенной» дачи по кинокартине «Плюмбум».
В письме «Созвездие Быка на карте Родины» я подробно описал ещё три варианта выбора натуры. Чудом оставшись в живых, теперь «графоманствую» на эту тему.
По картине «Армавир» мы придумали выбирать городскую натуру на велосипедах. В маленьком и уютном Геленджике такой транспорт оказался оптимальным.
Тем более, что прямо у дверей гостиницы был пункт проката велосипедов. На машине там не везде проедешь, не везде остановишься. Опять же – говорят, для здоровья велосипед полезней.
Выбор натуры. (Вариант № 3)
А вот нашёл ещё вариант – верхом на коне. Но после коня самому потом довольно долго трудно ходить. Поэтому не рекомендую. Особенно барышням.
Но конь – это архаика, ставшая экзотикой, редко ныне используемой. А вот мотаться в лютую стужу по степям-полям или по заснеженной реке на «Буране» приходилось чаще. При этом, сидя враскоряку на заднем сиденье, держишь охапку веховых кольев, которые на ходу втыкаешь в снег, отмечая путь будущим бульдозерам. Бывало – вываливался. Барахтался беспомощно по грудь в снегу, ожидая разворачивающегося «буранщика».
Выбор натуры. (Вариант № 4)
Но я и представить себе не мог, что придётся выбирать натуру на автожире. Знаете, что это такое? Это мотороллер с двумя пропеллерами. Один – хилая, не внушающая доверия алюминиевая доска – крутится над головой и держит тебя, а заодно и машину с пилотом, в воздухе, другой – сзади – рулит. Представляете? Я, без «лекарства от страха» никогда не летавший даже на сверхкомфортабельных лайнерах, почти бесстрашно уселся за спиной «автожирщика» и взмыл в небо (без какого бы то ни было лекарства) на этой безнадёжно ненадёжной конструкции, у которой даже крыльев нет!
Выбор натуры. (Вариант № 5)
И толкнуло меня на сей подвиг только одно – интересы дела! Можно было, конечно, дня два мотаться по серпантинам горных дорог (что тоже небезопасно), но поджимало время. Жаль, никто не запечатлел мой подвиг для потомства! Посему – довольствуйтесь снимком, сделанным мной с отсутствующего борта сего летательного аппарата. Это Катунь под нами. А ощущения и впечатления, поверьте, необычные и незабываемые. И ничуть не страшно. Когда делом занят.
Выбор натуры. (Вариант № 6)
Две следующие фотки сделаны в 2007-м. Между ними – полгода. Первая снята в начале марта по картине «Живи и помни», вторая – в августе для телесериала «Две судьбы-3 «. На первой – Нижегородская область, пейзаж с замёрзшей Ветлугой, на второй – Горно-Алтайская АО, пейзаж с неугомонной Катунью. Разные пейзажи, разные времена года, разные фильмы. Но есть одно, объединяющее их, начало.
Выбор натуры. (Вариант № 7)
Оба пейзажа есть в фильмах, значит, поиск был не напрасным. Но – главное в данном рассказе – оба пейзажа найдены «на своих двоих». Да, очень часто лучшим транспортным средством являются собственные ноги. Причём, как видите, в первом случае даже они «буксуют». Это потом мы прочистили тропки-дорожки для группы и даже обустроили места для буфета и «антибуфета», но сам поиск происходит исключительно на любопытстве и энтузиазме. И если вы, очертя голову, не попрётесь в буераки или на гору, никто вас не заставит туда лезть, и вы со спокойной совестью сможете доложить режиссёру, что ничего не нашли. Только ваша неуспокоенность, ваша внутренняя ответственность и, если хотите, ваш профессионализм помогли вам и только вам обнаружить эти места, а затем повлечь туда всю группу, которая всегда с большим нежеланием тащит на себе аппаратуру и прочий скарб. Потом, забыв трудности и собственный «скулёж», группа с восторгом озирается, соглашается, что, да, труды были не напрасны и что хорошая картинка, как правило, должна быть выстрадана. Причём, необходимость этого «героизма» продиктована вовсе не капризом мазохиста-художника, но требованиями темы и прихотью Её Величества Натуры.
По картине «Слуга» мы очень долго искали место для строительства дома главного героя, но всё безрезультатно. Там были свои задачи, которые по тем временам являлись неразрешимыми. Это сейчас тьма домов и замков с участками сумасшедших размеров. А тогда, даже в самых привилегированных дачных поселках, было как-то всё очень «забытовлено». Короче, в подмосковных, как сказали бы нынче, VIP-поселках мы ничего не нашли, а уж под Рязанью или Липецком и вовсе «ловить» нечего. Поэтому, созвонившись с другом-однокурсником Романом Адамовичем, рванули в Киев. Облазив совминовские и цековские (слова понятны?) посёлки под Киевом, ничего не найдя и там, находясь в некотором отчаянии от сопротивления материала, мы двинулись в Минск.
Упомяну еще об одной особенности выбора натуры. Особенность эта естественна для нашей климатической зоны. Сложность в том, что, как правило, летние объекты приходится выбирать зимой, а зимние – летом. И надо обладать изрядным опытом, талантом и фантазией, чтобы угадать в заснеженных пространствах будущие реки и озёра с лягушками и кувшинками. Кроме того, зимой у нас вообще ездить проблематично, «такова уж наша Родина, сынок».
Вот и в тот раз мы натуру зимой выбирали, чтоб по весне, по теплу начинать строительство декораций. Так что, много чего мы увидели совсем не так…
Приехали мы, значит, в Минск, покрутились, пока светло, вокруг него, облазили и там все привилегированные (слово-то какое вспомнилось – язык сломаешь) дачные посёлки, и ничего, естественно, интересного не нашли. Что делать? В Питер ехать?
Выбор натуры. (Вариант № 8)
И там будет то же самое. От отчаяния заехали даже на натурную площадку «Беларусьфильма» – вдруг к чему-то «привязаться» сможем. Но там же, в основном, землянки среди сосен понастроены для картин с вечной партизанской темой.
Погоды под Минском стояли тогда прелюбопытные, и настроение было, прямо скажем, питейное. День клонился к вечеру, а идей никаких не было.
Приехали в гостиницу и пошли обедать и ужинать одновременно. Сидим, рассуждаем, как жить дальше. Тут-то я и делюсь своими сомнениями с режиссёром Вадимом Абдрашитовым. Рано, говорю, из Киева сорвались. Было там одно место, и не даёт оно мне покоя.
– Коля, – спрашивает Вадим Юсупович нашего администратора, вернувшегося с нашими паспортами, и гордого, что ему удалось нас поселить в этой новой гостинице. – Коля, я тебя не очень обескуражу, если скажу, что ночевать в Минске мы не будем, а вернёмся в Киев?
– А я так почему-то и предполагал, – отвечает опытный, но приунывший Коля, которому «в кайф» пришлась гостиница и не «в кайф» было ехать на троллейбусе на вокзал (такси-то мы уже отпустили) и томиться в очереди с сомнительной перспективой приобретения билетов.
Тем не менее, в тоскливых утренних сумерках мы уже были в Киеве, на точке, которая не давала мне покоя. Продираясь сквозь чащобу самосевных кустов, проваливаясь в снегу «вам по пояс», мы смогли увидеть, понять и, наконец-то, определиться с местом строительства декорации на берегу замечательного озера, которое мы под снегом позавчера не увидели. Это место оказалось идеальным по всем параметрам, включая и то, что находилось оно в городе, в Подольском районе, следовательно, недалеко от места будущего проживания группы, что весьма немаловажно с производственной точки зрения. А ведь я это место фотографировал, но непроявленные плёнки валялись в чемодане… И только благодаря некой фотографической памяти и доверию к моим бредням Вадима Абдрашитова, мы вернулись, и всё состоялось.
Буду рад, если эти воспоминания подтолкнут вас к каким-то размышлениям.
О выборе натуры можно рассказывать бесконечно много, и я не удержусь от соблазна поделиться еще некоторыми воспоминаниями. Правда, эти мои байки и рассказы других художников так и останутся забавными или занудными историями, пока сам не помесишь непролазную грязь наших дорог, не отравишься в очередном кафе или не застрянешь зимней ночью в глухом лесу на сломавшемся и полуперевернувшемся «Кировце»… К сожалению, чужой (да и свой тоже) «сын ошибок трудных» не всегда пригождается в дальнейшем. Тем не менее, некоторые особенности этой – одной из главных составляющих – части нашей профессии лучше знать с младости.
1. Уже на стадии прочтения сценария необходимо определить для себя границы географической зоны и варианты её замены без особого ущерба для сюжета и бюджета. Так, например, часто, «по бедности», тайгу снимают в подмосковных лесах, а «заграницу» в советское время сплошь снимали в странах советской же Прибалтики. Ничего, «пипл хавал». Теперь же «пипл» весьма образован и «насмотрен», так что туфту враз видит. Следовательно, ваше знание материала должно быть отменным.
2. Подыскивая места для съёмок, надо помнить, что творческие и производственные задачи неразделимы. В первую очередь – это, по-возможности, комфортное расселение и базирование съёмочной группы, питание, близость железной дороги, компактное расположение объектов недалеко (не более 30–40 км по проезжим в любое время года дорогам) от места проживания. Параллельно с выбором натуры желательно прозондировать возможность найма рабочих для строительства декораций и привлечения народа в массовку. Узнать о строительных рынках и магазинах, о технике и транспорте.
Список может быть продолжен в самых разных аспектах, например, желательно узнать, когда полностью сходит или ложится снег, какая здесь почва, насколько поднимается вода в реке в половодье, какова продолжительность дня в таком-то месяце, где именно, в определённом вами месте для съёмок и строительства декораций, восходит и заходит солнце. Последнее знать бывает особенно необходимо.
И чем больше вы будете иметь всевозможных сведений, тем уверенней будете себя чувствовать. Продюсеры справедливо обвинят вас в непрофессионализме, если вы найдете чудесные места, но вдали от цивилизации и дорог. Учитесь выжимать информацию из местных жителей, но не очень им доверяйте.
Например, выбирая натуру для «Русского бунта», мы, по рекомендации курирующей нас тётеньки из оренбургского отдела культуры, обратились в Общество охотников и рыболовов, где нас приняли со всякими объятиями. Было это в городе Ново-Троицке, что в 340 км от Оренбурга. Не знаю, за какие грехи живут там люди, ибо город, стоящий в степи и покрытый какой-то зелёной медно-никелевой пылью, произвел удручающее впечатление. Но жизнерадостные охотники и рыболовы, после моего рассказа и показа фотографий, в один голос заверили нас, что есть, есть не очень далеко такое место: река Яик (Урал) широкая, пейзажи дикие, степи неоглядные и холмистые и вообще – красота, мы, мол, там рыбу и раков ловим, и на шашлыки с семьями туда ездим, а дорога по степи, она, конечно, условная, но проехать можно, потому что почва каменистая и оттого степь непаханая… Словом, соблазнили. Оставили мы свои иностранные машины с низким клиренсом и забились в местный УАЗ: Народный Артист СССР режиссёр-постановщик Александр Анатольевич Прошкин, оператор-постановщик Сергей Петрович Юриздицкий, ваш покорный слуга, тётенька «от культуры» и два охотника-рыболова. Лето, слава Богу, жаркое, степи, в самом деле, дикие и бескрайние, да и дороге конца видно не было – 60 вёрст оказалось! На шашлыки они с семьями ездят! Не от хорошей, видать, жизни. Ну, делать нечего, трясёмся в жёстком УАЗе. «Барышня» наша бледная сидит, в сиденье вцепилась. Ей-то за что такое наказанье? Сидела бы в своём Оренбурге, в кабинете с кондиционером… Охотники-рыболовы байки травят, взбадривают нас.
Всё-таки приехали. Чуть не написал – «спешились». Натрясло крепко. Вижу перед собой поперёк седой степи полоску кустов и лес железобетонных столбов во все стороны.
– Где же река? – спрашиваю.
– А вот, за кустами, – отвечают.
– Река-то где?
– Да вон же, за кустами!
– Её ж не видно!
– Но река-то есть. Раков там ловим, а вот кострище, мы здесь шашлыки жарим.
– Ладно, а это-то что? – на столбы указываю.
– От, чёрт, а их-то мы и не видели. Как-то ни к чему они нам. А раков под корнями голыми руками ловим…
Так и не увидели мы широкой реки, в которой бедолага Чапай утонул. И как его угораздило? Речка-то вовсе даже не широкая.
А в кино Чапая «утопили» совсем в другой реке. Для придания героизма.
Друзья, в ваших дипломах, когда вы отмучаетесь на нашем художественном факультете, будет (по традиции) написано, что вы окончили ВГИК по специальности живопись. Вы, конечно же, можете стать великолепными живописцами или графиками. Примеров тому множество. Я же терзаю себя и вас в стремлении подготовить вас к тяжёлой и неблагодарной работе в кино. И тут вам просто необходимо иметь запас всевозможных знаний во сто крат больший, нежели любому живописцу. Одно из этих знаний – история страны родной. В это понятие входит очень и очень многое.
1985-й год. Четверть века назад. Для вас это так же неосязаемо, как какая-нибудь Великая Октябрьская социалистическая революция или Первая Пуническая война. А меж тем, это было недавно! Только-только на мартовском пленуме ЦК КПСС избран новый генеральный секретарь – молодой и энергичный М.С.Горбачёв. Сильно подули новые ветры. Впереди был ещё год до Чернобыльской трагедии, коренным образом изменившей самосознание всего мира. Ещё были в магазинах продукты, а власть казалась, как всегда, незыблемой.
Мы запустились с картиной «Плюмбум». И очень многое – если не всё – зависело от среды, в которой следовало разыграть эту историю. После наших долгих рассуждений стало ясно, что среда, взрастившая подобного героя – не Москва-столица и не древний провинциальный город, не барачный рабочий посёлок и не безликие новостройки. Родина нашего героя – СТРАНА. Наша страна с её имперскими замашками и «имперской» же архитектурой. Страна и власть, сумевшие изменить генетический код нескольких поколений. Власть, в грош не ценящая жизнь человека ради светлого будущего всего человечества. Система, породившая тысячи «Павликов Морозовых» и пионеров-героев, без раздумий отдающих свои и чужие жизни за идею. Добро и зло так тесно срослись, что стали одним целым. (Вы, скорее всего, даже не знаете, кто такой Павлик Морозов. А ведь был проект памятника ему, который решено было поставить на Красной площади! Что-то помешало, поставили на Красной Пресне. В 91-м снесли).
Понимаете, если герой, придумавший себе «свинцовую» кличку Плюмбум, живёт в Москве, мы как бы сужаем и упрощаем проблему: да, столица – она такая, каких там только выродков не бывает. Поместив героя в любой конкретный населённый пункт, мы в нашей картине расскажем некий частный случай, это будет рассказ о конкретном молодом человеке. А этого-то нам никак не хотелось. Поэтому должен был быть Имперский Город в Имперской Стране. Нам представлялось, что совсем не важно, как эта Страна называется. Александр Миндадзе не затрагивал никаких политических вопросов, и мы не собирались делать ни просоветский, ни антисоветский фильм. Автора сценария и режиссёра в этой теме волновали совсем другие, может быть, более сложные и интересные вопросы. В картине вы не увидите и не услышите ни одного напоминания о так называемой советской власти или о политической обстановке в стране.
И столкнулись мы с очень трудной проблемой. Такого города, который бы безлико являл собой лик ДЕРЖАВЫ, просто не существовало. Основная масса державной архитектуры сосредоточена в Москве и очень узнаваема. Порывшись в библиотеках, я убедился, что никакие города на наши задачи «не тянут». До войны страна строила заводы и «днепрогэсы», после войны восстанавливала разрушенное. При Хрущёве все города обзавелись своими «Черёмушками», которые нам никак не годились.
Кстати, знаете, почему «Новые Черёмушки»? Просто повезло. Первая подмосковная деревня, изничтоженная ради строительства нового жилья(!), носила красивое название – Черёмушки. Это вам не Выхино какое-нибудь. Или того хуже – Паскудино. Представляете, во всех городах необъятного Советского Союза растут, как грибы, свои «Новые Паскудины»!
Извините, отвлекусь, раз уж вспомнилось… О «чудесах» нашей топонимики. Когда-то – до 1991-го года – был такой город Загорск, единственной достопримечательностью которого являлась известная на весь мир Троице-Сергиева Лавра. Ну, Загорск и Загорск. За горами, значит. В 1982-м году меня попросили сделать для почтового конверта картинку, посвящённую 200-летию Загорска. Изучая материал, я с удивлением обнаружил, что 200 лет исполняется вовсе не Загорску, а Сергиеву Посаду, названному так по указу Екатерины II в 1782-м году! Стал «копать» дальше. Оказалось, что в Загорск он был переименован в 1930-м году в честь революционного деятеля, секретаря Московского комитета РКП(б) Вольфа Михелевича Лубоцкого, придумавшего себе, как и многие революционные деятели, псевдоним – Владимир Михайлович Загорский. Это же совсем меняет дело! Ведь мне в одной картинке надо как-то отобразить всё! И одной Троице-Сергиевой Лаврой во времена развитого социализма никак не отделаешься.
Ещё жив был Брежнев, власть крепка, и танки наши быстры… Ничто не предвещало, что в ноябре (сразу же после его смерти) город с невзрачным названием Набережные Челны переименуют в гордое – Брежнев. Не знаю, каким боком Брежнев к этому городу касательство имел, может, просто по созвучию кому-то там, в политбюро, понравилось. А что, похоже – Набережн… – Брежнев. Пусть будет! Ненадолго получилось…
Когда-то большевики косяком переименовывали города в фамилии и «кликухи» своих партийных соратников: Петроград – Ленинград, Екатеринбург – Свердловск, Вятка – Киров, Самара— Куйбышев, Тверь – Калинин, Царицын – Сталинград, Пермь – Молотов, Мариуполь – Жданов… В когорту партийных вождей каким-то образом «затесался» великий пролетарский писатель, «давший» свой «несладкий» псевдоним Нижнему Новгороду. Но вышеназванные товарищи были хоть как-то связаны с этими городами. На моей памяти, кроме Набережных Челнов, переименовали ещё несколько городов, «чтобы увековечить память о выдающихся деятелях». Рыбинск в очередной раз переименовали, нарекли фамилией очередного Еенсека – Андропов. Тоже ненадолго «увековечили». Следующему покойному – маршалу Устинову – «достался» город Ижевск. (Интересно, знаменитый мотоцикл «Иж» не успели тогда переименовать в «Ус»?). ШарыповО переименовали в ЧерненкО, тоже, видимо, по созвучию. Было, говорят, предложение переименовать город с татарским названием Саратов в Суслов, дабы увековечить бессмертное имя бессрочного идеологического «вождя». Видно, «не дотянул» он до Саратова.
За что же товарищ Лубоцкий сподобился быть «увековеченным» частью своей партийной клички, какими корнями врос он в Сергиево-Посадскую землю? Ни-ка-ки-ми. Он, будучи в вечной ссылке, бежал и, находясь в вечных бегах по «заграницам», всего лишь год с небольшим был секретарём МК РКП(б), пока какие-то нехорошие левые эсеры не бросили в его кабинет бомбу в далёком 1919-м. Ну, похоронили героя на Красной площади, время такое было. Тогда бы, с горя по безвременно погибшему, и переименовать бы им какой-нибудь неблагозвучный Мухосранск в Лубоцк. Или – в Лубок. Не случилось. Кто же спохватился через 11 лет после гибели пламенного революционера переименовать тихий Сергиев Посад? Сталин ведь к тому времени, мягко говоря, не жаловал бывших пламенных революционеров и прочих старых большевиков.
(Заинтригованный своими же воспоминаниями, решил поискать конверт – сохранился ли? Перерыл всё. Не поверите. Нашёл! А в нём 10 рублей – червонец! Ценная, можно сказать, бумажка была. Была. Зачем-то я «заначил» её тогда. Теперь она бесценная. В смысле – не стоит ничего. Так просто и быстро обесцениваются ценности).
Памятник В.М.Загорскому на картинке, посвящённой 200-летию города, названного частью его клички, мне пришлось, конечно, нарисовать, причём, на переднем плане. Для этого я съездил в Загорск, нашёл через местных жителей этот бездарный памятник, неприметно стоявший в каком-то дворе, и сфотографировал его. Долго я искал что-нибудь ещё, чем, кроме Лавры, могут гордиться загорчане. Не нашёл. Но было непременное требование запечатлеть здание райкома и горкома партии. Оно же, кажется, и исполком. Слова понятны? Короче – надо нарисовать дом, являющийся средоточием Власти. Я возмущался, доказывал, что этот отвратительный кишкообразный бетонный сарай никак не компонуется, но начальство, выполняя требования вышестоящего начальства, было неумолимо. Что я мог поделать? Да и не было больше в городе ничего характерного или хотя бы интересного. Противовесом Лавре служил Храм искусств, то есть типовой Дом культуры с колоннами. Он хоть на что-то был похож.
Отсканировано с конверта
Когда я принёс готовую картинку (размер 7,3 × 10,5 см), меня похвалили, но сказали, что Лавры всё-таки много. И очень уж она светлая и праздничная. Надо её подпачкать, постарить, говоря по-»киношному». Тогда, мол, твоя половинка «властного» сарая выигрышно оттенится. И ещё надо, мол, убрать кресты с куполов. Ну, хорошо-хорошо, не убрать, не совсем убрать, а так нарисовать, как будто мы на них смотрим сбоку, так сказать, в профиль. Я отказался что-либо переделывать, сказал: «А, делайте, что хотите, только не ставьте мою фамилию». «Фамилию не ставить мы не можем», – был ответ. С тем и расстались.
Конверт вышел. Картинка даже в искалеченном виде выглядела симпатично и неожиданно – церквей на официальной полиграфической продукции не печатали. (Конверт со знаком почтовой оплаты – продукция, приравненная к денежным знакам).
Из Патриархии пришло благодарственное письмо.
– Видишь, как всё хорошо. А ты скандалил. Да, без крестов. Но напечатали же! Три миллиона экземпляров, между прочим, – тепло сказал мне главный художественный редактор ДИЭЗПО, прекрасный человек, умница и стратег Игорь Михайлович Милюков – отец кинорежиссёра Андрея Малюкова, кстати.
И городу всё-таки явно повезло. Что было бы, если б пламенный революционер, познакомившийся с Лениным в Женеве, придумал себе менее благозвучное «погоняло»?
Такое вот получилось отступление от темы. Впрочем, отступление ли? Так, врезка.
Вернусь к проблемам «Плюмбума».
Наши поиски подвели нас к пониманию того, что во всей нашей Необъятной есть только город Минск, который может нам как-то подойти. После войны в нем целыми остались три дома, и строили его заново как истинную Столицу Советской Белоруссии, и там есть одна улица, нет, конечно, проспект, и, конечно, Ленинский…
Снова отвлекусь. Ленинским он стал только в 1961-м году. До этого он был… ну, угадаете? Правильно – с 1952-го он был Сталинским. Как эта главная улица Минска называлась в первые послевоенные годы, сказать затрудняюсь (скорее всего – Советская), но в годы немецкой оккупации она называлась – Гауптштрассе, что, насколько я понимаю, так и переводится – Главная дорога. А перед войной она называлась Пушкинской, потому что в 1937-м году Советский Союз с невиданным размахом отмечал 100-летний юбилей… гибели Пушкина! Вся страна праздновала и ликовала. В 1991-м Союз распался, сябры почесали затылки и решили, что несправедливо целых 30 лет такой замечательной улице носить псевдоним В.И. Ульянова, у нас, бульбашей, свои знаменитости есть. И стала улица называться проспектом имени Франциска Скорины. 14 лет этот средневековый учёный, философ, медик, первопечатник и просветитель, основатель восточнославянского книгопечатания, переводчик Библии на белорусскую редакцию церковнославянского языка напоминал о себе не только с табличек на домах, но и в миллиардах всевозможных бумаг и документов, включая паспорта граждан. Надоел! И с 2005-го Главная «штрасса» Минска называется Проспектом Независимости. Похоже, у «незалежных» сябров-бульбашей других проблем нет, и они тратят море денег на очередное переименование единственной приличной улицы своей столицы.
Памятник Ленину на проспекте Ленина
Мой же рассказ о годе 1985-м. Приехали, значит, в Минск и достаточно быстро поняли, что не ошиблись. Прочная «сталинская» архитектура на привокзальной площади убеждала нас в прочности системы, а политизированный и подчас чрезмерный декор зданий утверждал, что живём мы богато и идём правильным путём. Поначалу показалось, что мы попали в какое-то «законсервированное» время – так всё было спокойно и прочно. Здания, правда, почти за 30 лет, прошедших со времени их постройки, сильно обветшали, их давно не ремонтировали, но, во-первых, это не очень бросалось в глаза, а, во-вторых, именно это нам и было нужно. Чуть ли не в первом же дворе мы воочию убедились, что обветшали не только здания. Обветшала система, и очень сильно. Такой картинки невозможно было представить себе никогда! Во все времена так называемой советской власти подобный акт вандализма и святотатства оценили бы высшей мерой наказания. Даже нам, случайно увидевшим подобную картинку, было бы несдобровать. Во дворе дома на Ленинском проспекте валялась (другого слова не найти) обезглавленная статуя Ленина! Ужаснувшись, мы поняли, что страна резко изменилась, и Вадим Юсупович молча встал в ногах поверженного и поруганного идола. Как всегда, для масштаба. Было непонятно, кто и зачем это сделал. Ни реставрировать, ни утилизировать статую явно не торопились. Но рука вождя, ранее к чему-то призывавшая, по замыслу скульптора, а ныне поднятая вверх, как бы моля о помощи, была аккуратно забинтована для лучшей сохранности.
Юные мои друзья, вам, аполитичному поколению, выросшему во времена свержения всяческих кумиров, скорее всего, не понять наших чувств и той оторопи, которую мы ощутили в тот момент. Я, конечно, и раньше видел «вождя» в разрозненном и даже «обнажённом» состоянии, правда, это было во дворах скульптурных мастерских, где ребята ваяли «кормильца» на заказ для всяких колхозов. Но даже там обломки были стыдливо и трусливо накрыты мешковиной. Этот же несчастный вариант кумира валялся во дворе жилого дома, находящегося на проспекте его имени! «Находка» навела на раздумья, но для наших задач не годилась – слишком уж прямолинейным и чересчур откровенным был бы ход. Не ложилось это в стилистику фильма и не соответствовало нашим жизненным позициям. Зачем пинать? Потому что – можно? Уже через два года выйдет фильм Сергея Соловьёва «Асса», где расхристанная молодёжь будет плясать на портрете Брежнева… Ладно, там стилистика другая.
За 10 лет до этого события, в 1975-м, выбирая натуру для «Подранков», я увидел в Одессе великого кобзаря Тараса Шевченко почти в подобном положении – и содрогнулся. Тогда мне это показалось чудовищным кощунством. Но кобзарь с проломленной челюстью сердито взирал на свидетелей своего унижения из-за забора, кроме того, он – только поэт, но не ВОЖДЬ. Да, чуть позже мы почти привыкнем к сносу памятников под радостное улюлюканье толпы – разрушать мы горазды. Даже в партийном гимне «Интернационал», который ритуально пели стоя все делегаты всех съездов, есть слова: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья. А затем…». Напрашивается вопрос: А зачем? Зачем – до основанья?! И что такое – «мир насилья»? Любое государство – отточенный веками инструмент насилья. Я, по счастливой случайности никогда не бывший комсомольцем, но имеющий Почётную Грамоту ЦК ВЛКСМ, никак не мог понять (уверен, что сами поющие хором и не особо задумывающиеся над словами делегаты – тоже), в чём они клянутся и к чему так вдохновенно призывают. Не понимаю и теперь. А может быть, Аркадий Коц просто неправильно перевёл с французского?
Памятник Тарасу Шевченко
О, Минск! Город отголосков прошлого. Буквально в соседнем дворе мы обнаружили ещё две статуи. Они стояли в высоченной арке за навсегда закрытыми ажурными воротами и выглядели почти пристойно. Но парочка эта была довольно непривычной и оттого странной. Нас приучили к смычке города с деревней и к бесполой дружбе рабочего с колхозницей.
Но эти четырёхметровые колоссы из алюминиевой выколотки изображали колхозницу с хилым подобием снопа, и, судя по всему, лётчика-испытателя с мужественным лицом под шлемом. Вот эти «ребята» были уже из нашей темы. Они были неполитизированными обломками империи. Это были безымянные герои уходящей эпохи. Статуи как статуи. Элемент городского декора. Не более того. Нас не в чем упрекнуть. Нам нечего инкриминировать. Мы ни над кем не измываемся. Эти статуи непременно надо использовать в картине. Ассоциативно они точно «работают» на тему. Надо лишь «подсуетиться», чтобы их никуда не увезли до съёмок. Показываю вам кадр из фильма. Общий план, панорама. Мальчик куда-то бежал по двору и слегка приостановился, увидев. Пять секунд экранного времени. Всё. Конец кадра. О чём он? Не знаю. Абдрашитова не спрашивал – глупо спрашивать. Всё и так ясно. Тупик. Вечно закрытые ворота и парадные подъезды в стране, «где так вольно дышит человек». Символы успехов и достижений томятся пока на задворках. Идёт спешная переоценка ценностей. Всё, чем якобы гордился советский народ, скоро пойдёт на свалку И добро, если всё это просто будет забыто. Нет, многое, если не всё, будет высмеяно и охаяно. Скорее, скорее на свалку истории, развивающеися, как принято считать, по спирали и не имеющей сослагательного наклонения. А трагедии, как правило, превращаются в фарс.
Кадр из фильма «Плюмбум, или Опасная игра»
И летом мы, совсем уж впопыхах, снова пробежали мимо этих обломков империи. Да, теперь они со стыдливых задворок переместились на откровенную, открытую для всех глаз свалку. Пройдёт совсем немного времени, и (кто бы мог тогда такое представить даже в пьяном горячечном бреду?!) начнут сбрасывать с пьедесталов кумиров нескольких поколений! Лишь ничтожно малой части из них несказанно повезло – они украшают собой Парк искусств, что при ЦДХ. Но скоро, говорят, снесут и ЦДХ, и Парк искусств заодно. Жизнь продолжается, господа-товарищи!
Такие вот коррективы внесла в сценарий, вернее, в ткань фильма минская натура. Это невозможно предусмотреть и даже придумать. Когда-то в кино бытовало выражение: «Сценарий – не догма, а руководство к действию». Творцы, воплощающие на экране идеи, заложенные в сценарии, обязательно должны, на мой взгляд, расширить и рамки сценария, и сами идеи. В противном случае, они будут бездарными иллюстраторами сценария, а не авторами, создающими самостоятельное кинопроизведение на основе сценария. Несомненно, что кино делает режиссёр (то есть он больше всех отвечает за успех или провал данного коллективного творения), но чем больше лепта и заинтересованность всех и каждого создателя и участника кинопроцесса, тем лучше будет кино и тем больше, в результате, получит зритель.
Кадр из фильма «Плюмбум, или Опасная игра»
А Вадим Юсупович Абдрашитов, как обычно, просто стоит. Для масштаба.
Но эти статуи – игрушки по сравнению с другим «соцреализмом», который я увидел вблизи через год. Нет-нет, ничего особенного, небольшой монумент, который сразу и не заметишь – всего-то 16 метров высотой… Большая группа художников из разных городов и республик Советского Союза находилась в творческой поездке по Волго-Дону. Это тоже был своеобразный «выбор натуры», во время которого мы должны были, оправдав затраты на нас, привезти кучу картинок и устроить отчётную выставку в Волгограде. Как я уже повторял неоднократно, в СССР всё делалось по плану. Нас, как умели, принимали и расселяли, иногда давали транспорт и устраивали экскурсии.
В.Ю. Абдрашитов на фоне декоративных скульптур
Недалеко от городка Калач-на-Дону мы увидели с борта теплоходика монумент на берегу и решили… причалить. Издалека он выглядел вполне компактно. Сойдя на берег, я по «киношной» привычке не поленился и пошёл в гору посмотреть его поближе. Естественно, чем ближе я к нему подходил, тем больше он вырастал. С точки зрения моих товарищей, оставшихся скучать на причале, я всё уменьшался и уменьшался, давая им возможность оценить размер монумента. Когда я забрался на постамент, мне стало смешно, и я призывно замахал руками. Мой друг, бывший однокурсник, известный киевский художник Роман Адамович, тоже путешествующий в нашей бригаде, долго смеялся, глядя на меня, а потом, несмотря на свою комплекцию, легко залез на постамент, и мы начали фотографироваться. Что же так развеселило нас?
Монумент «Соединение фронтов»
Мне доводилось видеть скульптуры большого размера. Когда, ещё учась во ВГИКе, я работал художником в Манеже(!), видел выставленную там голову «Родины-матери» в натуральную величину!
Волгоград. Фрагмент монумента «Родина-мать зовёт»
Её специально для очередной Всесоюзной выставки собрали из отдельных больших кусков. Голова эта занимала всё пространство от пола до потолка, «обняв» одну из колонн. Выставка давно закрылась, огромный, бесконечно длинный в полумраке зал стоял таинственно-пустой, и только голова эта долго пугала нас, вынужденных иногда по разным делам бегать «на рысях» из конца в конец Манежа. Я ловил себя на мальчишеском желании забраться к ней в рот, затаиться и, дождавшись очередного «рысящего» знакомого, напугать его, громко «гугукнув». Родина-мать в 30 раз больше натурального размера человека. Впервые я обратил внимание на то, что скульптура выполнена достаточно «широкими мазками», чего нельзя сказать о монументе, на пьедестал которого мы залезли. Нас почему-то рассмешил двухметровый валенок с грубой фактурой поверхности. Вся композиция, сооружённая в 1955-м году, полностью соответствовала тому стилю, который исповедовал Е.В. Вучетич: «академический, в рамках социалистического реализма».
Страна Советов всегда делала всё самое большое, всегда стремилась всех «заткнуть за пояс». Наша волгоградская Мать была много больше американской Свободы французского происхождения. В 70-х годах она была самой большой статуей в мире! Представьте – только меч имел длину 33 метра! (Видимо, стремление всем «забить баки» – особенность национального характера издревле: если пушка, то – Царь, хоть и не стреляла, колокол – тоже Царь, хоть и не звонил). Меч – тридцать три метра, и вес его чуть ли не 10 тонн!
А тут – весь монумент высотой всего 16 метров. Для Вучетича этот монумент, видимо, был только «разминкой» перед «большим прыжком». «В рамках социалистического реализма» были сделаны фактуры овчинных полушубков и ватных стёганых штанов, а ботинки на одном из героев были аккуратно зашнурованы, и бетонные шнурки кокетливо завязаны «бантиком». Время, меж тем, неумолимо делало своё дело – постамент местами порос травой, а кобура пистолета грозила отвалиться.
Фото на память: «Я там был»
Может быть, именно тогда я задумался о степени условности в монументальном искусстве. Ведь в данной скульптурной композиции главный официальный скульптор Советского Союза механически и фотографически увеличил мужиков-натурщиков до какого-то размера. Где же предел подобного увеличения? На мой взгляд, «мужики в полушубках», вылепленные «академически, в рамках социалистического реализма», выглядят псевдонатурально и смешно. Правильные пропорции их фигур кажутся нелепыми, а шнурки на ботинках и дырки на ремнях вызвали тогда недоумение и печаль. Всё это почему-то напомнило мне висящие в деревенских домах портреты, старательно срисованные художниками-дилетантами с маленьких любительских фотографий.
Фотоэтюд «Я и валенок»
Тщательно подобранные и одетые-обутые натурщики «пёрли» из монумента фальшивостью поз и мимики. (Через некоторое время я видел в разных странах живых людей, зарабатывающих на жизнь тем, что они имитируют собой скульптуры. И это даже умиляло. Здесь же мёртвый бетон имитирует живых натурщиков, застывших в театральных позах. И это неприятно). В чём же дело? Где проходит грань между искусством и подделкой? Чем старательней вылеплены жилы на «мужественных» руках, чем правильнее висят гранаты и автоматы, тем больше меня это «напрягает». Это даже не натурализм. Если бы подобный памятник сваял в натуральную величину какой-нибудь сельский умелец, мне был бы понятен его наив. Но подобной бездушной и бездумной халтуры я не мог предположить даже в Вучетиче. И ведь утверждали проект разные комиссии и советы на самых разных уровнях, вбуханы огромные государственные деньги в эти «штаны и валенки»! Потом, конечно, было торжественное открытие монумента, и люди искренне возлагали цветы. Цветы возлагали, конечно же, не монументу, а своей памяти, как, например, совершенно истово молятся, глядя на икону, не имеющую никакой художественной ценности.
Да, ребята, что-то далеко от темы меня увело.
Вскоре, будучи в Волгограде, я увидел и Родину-мать, но, слава Богу, только издали. Большое видится на расстояньи, как сказал поэт.
Поскольку наша поездка курировалась Волго-Донским пароходством… Смотрите, как интересен наш язык – пароходов нет, а хорошее слово «пароходство» осталось. В самом деле, не в «теплоходство» же его переименовывать! Так вот, повезли нас по Волге на место, где кто-то придумал «возлагать» (не знаю соответствующего слова) на воду цветы и венки в память о погибших защитниках Сталинграда. Глядя на город и статую с борта теплохода, мне пришла кощунственная мысль, которой я испугался. Так уж мы были устроены и воспитаны, что высказывать свои сомнения в правильности решений Партии и Правительства – себе дороже. Мои же сомнения, вдобавок, касались священного места, места памяти народной о тысячах и тысячах погибших в этой чудовищной битве. Да, это место придумали и соорудили здесь, насыпали огромный курган, продумали ритуалы, воздвигли невероятного размера монумент, символизирующий «Родину-Мать, которая звала сыновей начать победоносное изгнание врага». Позвольте, позвольте… Враг рвался за Волгу, но и по позе «матери», и по географии расположения монумента получалось, что «Родина» звала вперёд… врага. Язык мой – враг мой, – я не утерпел и шёпотом поделился этими крамольными соображениями с местным товарищем – начальником одного из отделов культуры. «Молчите-молчите…», – ещё более тихим шёпотом сказал он. – «Мы это видели, и даже говорили, но нас никто слушать не стал».
А мы-то, дураки, в своих фильмах стараемся следить за географией и др. «мелочами»!
Следующую «Родину-мать» решено было соорудить в Киеве, размерами, естественно, «переплюнув» волгоградскую. (Счастливейшее время, друзья! Как же доступна стала любая информация, благодаря Интернету. Хотите поучаствовать в «патриотическом аттракционе» – подняться на смотровую площадку на щите? Хотите узнать размер этого щита и «восторгнуться»? Пожалуйста).
Монумент «Родина-мать зовёт»
Но я хочу рассказать то, чего вы не найдёте в Интернете. Посмотрите внимательно на эту спокойную тётеньку в странном балахоне. Киевляне недовольно ворчали: «Поставили нам тут какую-то Аллу Пугачёву…». Не угодишь им, этим хохлам. Долго её сооружали – целых девять лет. Вучетич, придумав её, скончался, и неизвестно толком, как далеко впоследствии отошли от его замысла украинские скульпторы. Не смущает ли вас, дорогие господа-товарищи, странное оружие в руке этой тётеньки? Зловредные киевляне и над этой воинской деталью потешались: «Пугачиха на кухне, с ножиком и разделочной доской». Говорят, что «ножик» этот должен был быть гораздо длиннее, но не рассчитали ветровые и прочие нагрузки и обкорнали грозное оружие возмездия до размеров гладиаторского меча, удобного в пешем сражении. У волгоградской босоногой «матери», несмотря на непонятные одежды, меч русский, киевлянка же, одетая ещё более странно, вынуждена довольствоваться римским мечом. Ладно-ладно, сойдёмся на том, что он – скифский. Теперь всем нам легко зубоскалить, а у ребят там сердечные приступы, говорят, постоянно случались – норовила будто бы постоянно тётенька лечь. Вместе со всей 102-метровой конструкцией. Каждый год, говорят, под неё сотни тонн бетона и жидкого стекла закачивали. Удержали её от такого некрасивого поступка. Слава Богу! И стиль «академический, в рамках социалистического реализма» здесь, на мой взгляд, несколько претерпел изменения.
Киевская «Родина-мать»
Если эти разглагольствования показались не относящимися к теме выбора натуры в кино, считайте, что в них я затронул тему, вынесенную в заглавие данного письма.
В других письмах я тоже, так или иначе, касаюсь темы выбора натуры. Надеюсь, из моих довольно занудных рассказов вы сможете сделать вывод, что выбор натуры – дело более чем серьёзное. Великий художник Иван Шишкин, по рассказам, ходил на свой выбор натуры с блокнотом и топором – заранее вырубал всё лишнее. Вам же необходимо тоже иметь блокнот, но вместо топора желательно иметь хороший фотоаппарат и хорошую же память. Запаситесь или купите на месте карту местности. И не забудьте о погоде и географии мест, которые вы наметили внимательнейшим образом обсмотреть. Зимой, какая бы она ни была «сиротская», запаситесь самой тёплой одеждой, обувью и, желательно, термобельём. Не жалейте сил на таскание с собой разной обуви – возможно, вам придётся посещать всякие учреждения или рестораны. Всегда имейте, на всякий случай, всепогодные ветровку, дождевик – любую «брезентуху». Зонт, как правило, пригождается редко. Нужны удобные перчатки и тёплые варежки. Ни в коем случае не забывайте о головных уборах! (Солдата, не соблюдающего форму одежды, справедливо наказывают за стремление «откосить» от тяжестей службы). Не надо пижонить – ведь если вы заболеете, радости не будет никому. Поэтому желательно захватить с собой привычные лекарства от простуды и «живота» – незнакомые вашему желудку вода и пища могут омрачить радость познания новых мест. Я, исходя из опыта, всегда беру с собой электрочайник, любимую мной «заварку», сахар, соль, соус, галеты-крекеры и необходимое (иногда в экспедицию коробками беру) количество сигарет и зажигалок – на месте, чаще всего, купить это некогда. Или не найдёте привычного сорта, что тоже раздражает. Возьмите также кружку-ложку, складной нож с набором «прибамбасов», салфетки. О средствах гигиены и прочих принадлежностях не говорю – это на ваше усмотрение. Иногда пригождаются репелленты или другие способы защиты от кровососущих. Если какая-то божья тварь всю ночь пищит над ухом – день испорчен. Вечная беда – забываю мочалку и «шлёпанцы». Но не забываю электрошнур-удлинитель с розетками, переходник и ноутбук.
Немного места в вашем чемодане займут купальные принадлежности – радушные туземцы могут предложить вам сауну с накрытым столом или другой какой случай представится.
А.А. Прошкин (слева) и автор этих строк
Однажды, выбирая натуру для фильма «Русский бунт», мы с режиссёром Алексадром Анатольевичем Прошкиным оказались на берегу солёного озера под городом Соль-Илецком в Оренбургской области, куда нам устроили приятную экскурсию местные культурные деятели. Озерцо это уникально. Как видно из названия города, там испокон веку добывается соль. В части выработанных солевых шахт ныне оборудованы помещения, где страдающие лёгочными заболеваниями принимают процедуры, вдыхая этот сухой, солёный, якобы целебный воздух. В шахты мы не полезли, но не полежать на солёной воде, не обмазаться целебной грязью и не обгореть за полчаса на нещадном солнце – было бы нелепо. Я купил у лоточника, торгующего на берегу сувенирами, смешные тёмные очки, в стёклах которых переливались зелёным цветом перекрещенные (кажется, большие берцовые) кости, и подарил их Прошкину. По-моему, они добавили имиджа Народному артисту. Совсем рядом с солёным находится озерцо с пресной водой, которая постепенно тоже становится солёной, потому что отдыхающие купаются в нём, смывая соль и грязь соседнего озера. Ещё из примет цивилизации на берегу были полупрозрачные раздевалки и туалеты, сложенные из блоков соли. Так что теперь, покупая пачку каменной соли, я иной раз встречаю на упаковке знакомое название и вспоминаю незабываемый день – 17 июля 1998 года, когда мы слегка отдохнули на безымянном солёном озере, в котором невозможно утонуть, потому что плотность воды его превосходит плотность воды знаменитого Мёртвого моря, и которое к нашему выбору натуры напрямую не имело никакого отношения.
Конец ознакомительного фрагмента.