100 великих литературных героев. Английская литература (В. Н. Еремин, 2009)

Робин Гуд

Чем наглее распоясывается зло во власти, тем отчаяннее беспомощный народ ищет защитника. Не в абстрактных рассуждениях или в молитвах, но хотя бы в воображаемом мстителе и благодетеле. Как правило, таковыми становятся мифические или легендарные (реально существовавшие, но получившие от молвы идеальные качества) герои. Справедливое возмездие, которое пришло не в ином мире, а на земле – такова мечта обездоленных. Нынче повсюду над этими мечтами глумятся и издеваются, рассчитывая раз и навсегда отбить у бедствующих надежду на отмщение, но бессмысленно – жажда возмездия будет существовать вечно, как вечно будут существовать и несправедливость, и переходящая все границы разумного жадность, и взаимное покровительство друг другу власть имущих. Именно эта жажда справедливости всегда была главной движущей силой революций, и остается только диву даваться тем невеждам, которые старательно ищут благодетелей в мире злодеев, а виновников кровопролитий – в тех, кто нес возмездие, но использовал его в дальнейшем для удовлетворения собственной корысти. Остается непонятным, почему в последнем случае народ, который вечно, по мнению «добросердечных» адвокатов истинных виновников бедствий, оказывается неисправимым грешником и преступником перед своими гнобителями?

Робин Гуд – легендарное порождение народной жажды возмездия. Безусловно, герой сугубо западноевропейского мира, в России такой просто не мог родиться. У нас подобным Робину Гуду, но гораздо превыше его стоящим был Кудеяр. Вспомните бессмертное некрасовское «О двух великих грешниках» из поэмы «Кому на Руси жить хорошо?»:

Некрасова можно цитировать до бесконечности, но не о России в данном случае речь, а о принципиальной несхожести народных мстителей России и западного мира.

Итак, Робин Гуд – защитник обездоленных, враг насильников и власть имущих грабителей. Изначально благородный, справедливый, неподкупный, грабил только богатых, щадил и награждал бедняков, не делал никакого зла женщинам и, в силу своей идеальности, совершенно неправдоподобный. Недаром в английском обществе утвердился образ весельчака Робина Гуда. И все, что связано с ним, преисполнено радости, света и благородства.

По традиции, Робин Гуд не мстит злодеям, но лишь пытается, впрочем, бесполезно, установить справедливость. В этом и заключается его отличие от русского Кудеяра, который избран в носители Божьего возмездия злодеям во власти и богатстве, определенных народом гораздо большими, недостойными Божьего прощения святотатцами, чем самый лютый разбойник. Именно поэтому Кудеяр подобен необузданной стихии – могучей, сгущающейся туче, которая, в конце концов, взрывается и обрушивает на негодяев не свой, но Божий гнев, изничтожая их вместе со всеми пособниками, а возможно, и с потомством. И если легковесные подвиги Робина Гуда приводят только к благосклонному прощению разбойника королем, то для Кудеяра казнь народного врага становится искуплением пред Всевышним всех тяжких преступлений прошлых разбоев:

Западноевропейские, в первую очередь английские историки, приложили огромные усилия, чтобы найти реальное историческое лицо, хотя бы относительно соответствующее созданному народом образу Робина Гуда.[38] Безуспешно.

Впервые Гуд упоминается во второй половине XIV в. в «Хронике скоттов» Джона из Фордуна. Как литературный герой он впервые появился в поэме Уильяма Лэнгленда «Видение о Петре Пахаре», где Леность похваляется тем, что хотя она и не очень тверда в вере, но зато знает «песни о Робине Гуде и Рандольфе, графе Честерском».

Об идеальном же герое Робине Гуде впервые сказано в «Истории Англии» Джона Стоу. Именно Стоу указал на то, что Робин Гуд разбойничал во времена Ричарда I Львиное Сердце и его брата Иоанна Безземельного.

По предположению ученых прототипом разбойника стал литературный герой – Гервард, о похождениях которого рассказывается в средневековой латинской хронике XII в. «Деяния Герварда». В меньшей мере соответствует жизнеописанию Робина Гуда «История Фолька», в которой повествуется о разбойнике времен короля Иоанна Безземельного.

В цикл о Робине Гуде входят песни и баллады, сложенные на основе пяти главных сюжетов предания. Предполагается, что ранее все они входили в одно произведение, созданное на рубеже XIV–XV вв. Всего ныне известно 40 баллад о разбойнике в зеленых, под цвет листвы, одеждах из Шервудского леса близ Ноттингема. Впервые полностью они были опубликованы в XIX в.

Невозможно говорить о Робине Гуде и не упомянуть о его ближайших друзьях. Прежде всего, это Мэриан – возлюбленная Робина, затем его помощник – Малыш Джон, а также брат Тук – беглый монах.

Образ Робина Гуда несколько столетий жил преимущественного в легендах, хотя имя разбойника неоднократно упоминалось и в литературных произведениях. Писали о Робине и У. Шекспир, и Б. Джонсон, и Д. Китс.

В 1765 г. Т. Перси издал сборник баллад «Памятники старинной английской поэзии», после чего в мире пробудился великий интерес к английским балладам. В этот сборник вошел и цикл баллад о Робине Гуде. Но мировую известность разбойнику из Шервудского леса принес Вальтер Скотт, под влиянием книги Перси сделавший Робина Гуда одним из главных героев романа «Легенда о доблестном рыцаре Айвенго». С этого времени истории о Робине Гуде стали популярными во всем мире и остаются таковыми по сей день, а сам разбойник превратился в олицетворение народного защитника слабых.

Особую роль в литературной судьбе Гуда сыграл сборник Г. Пайла «Славные приключения Робин Гуда», увидевший свет в 1883 г. Писатель литературно обработал все баллады и легенды о благородном разбойнике и его молодцах.

В англоязычном мире эта книга по сей день считается основным художественным произведением о Робине Гуде.

Ромео и Джульетта

«Я ожидал получить большое эстетическое наслаждение, но, прочтя одно за другим считающиеся лучшими его произведения: “Короля Лира”, “Ромео и Юлию”, “Гамлета” и “Макбета”, я не только не испытал наслаждения, но почувствовал неотразимое отвращение, скуку и недоумение о том, я ли безумен, находя ничтожными и прямо дурными произведения, которые считаются верхом совершенства всем образованным миром, или безумно то значение, которое приписывается этим образованным миром произведениям Шекспира… Долго я не верил себе и в продолжение 50-ти лет по нескольку раз принимался, проверяя себя, читать Шекспира во всех возможных видах, – и по-русски, и по-английски, и по-немецки… читал по нескольку раз и драмы, и комедии, и хроники – и безошибочно испытывал одно и то же: отвращение, скуку и недоумение. Сейчас, перед писанием этой статьи, 75-летним стариком, желая еще раз проверить себя, я вновь прочел всего Шекспира… и с еще большей силой испытал те же чувства, но уже не недоумения, а твердого, несомненного убеждения в том, что та непререкаемая слава великого, гениального писателя, которой пользуется Шекспир и которая заставляет писателей нашего времени подражать ему, а читателей и зрителей, извращая свое эстетическое и этическое понимание, отыскивать в нем несуществующие достоинства, есть великое зло, как и всякая неправда».[39]

Лев Николаевич Толстой, особенно на старости лет, часто эпатировал публику неожиданными, нередко малодоказательными суждениями. Однако если его нравственно-этические или социально-политические высказывания слишком часто и неизбежно вызывают резкое неприятие,[40] то высочайший литературный вкус и непревзойденное художественное чутье писателя сомнению не подлежат. А именно с этих позиций, как утверждает сам Толстой, и судит он о творениях Шекспира.

Однако вышеприведенная оценка, на мой взгляд, стала результатом не художественно-эстетических воззрений великого русского писателя, а столкновением двух диаметрально-противоположных мировоззрений, определяющих бытие глобальной человеческой цивилизации. Если взглянуть на наше общество с позиций гегелевского закона единства и борьбы противоположностей, то в нем становится заметным перманентное противоборство двух воззрений на жизнь – коллективного, умеренного во всех отношениях бытия (его можно условно определить как раннехристианское существование общества бедности, или духовное восприятие мира) и индивидуалистического, разнузданно-разгульного торжества плоти (его условно определим как ренессансное, возрожденческое мировоззрение зажиревшего капитала, или плотское понимание мира). Наиболее ярко различие этих форм бытия заметно в искусстве и литературе. Современное человечество живет на очередном этапе преобладания возрожденческого образа жизни, потому и культура Ренессанса, культура самовлюбленной плоти – гуманизма – навязывается нам как эталон совершенства. Шекспир – одна из вершин возрожденческого мировоззрения.

Лев Толстой, наоборот, при всех его личных безнравственных вывертах, заблуждениях и исканиях, от рождения являлся носителем духовного мировоззрения и, будучи равным, а вернее, превосходя Шекспира и по гениальности, и по таланту, не мог не войти в ожесточенное противоборство с последним, каковым и можно назвать его спорную, но увлекательнейшую статью «О Шекспире и о драме».

Для стремящихся проникнуть в суть произведений английского драматурга могут быть особо интересны некоторые выводы, сделанные Львом Толстым о молодых поколениях, читающих и изучающих Шекспира: «…когда всякому вступающему в жизнь молодому человеку в наше время представляется как образец нравственного совершенства не религиозные и нравственные учителя человечества, а прежде всего Шекспир… не может молодой человек остаться свободным от этого вредного влияния». И второе: «Главное же то, что, усвоив то безнравственное миросозерцание, которое проникает все произведения Шекспира, он (молодой читатель. – Авт.) теряет способность различения доброго от злого. И ложь возвеличения ничтожного, не художественного и не только не нравственного, но прямо безнравственного, писателя делает свое губительное дело».[41]

Как известно, большинство пьес Шекспира написано на сюжеты произведений других авторов. Поэтому, рассуждая о героях шекспировских трагедий, мы в значительной мере будем ориентироваться на мнение Льва Толстого, прочитавшего почти все первоисточники великого драматурга и на столь основательной почве утверждавшего относительно шекспировских героев: «…все эти характеры… принадлежат не Шекспиру, а взяты им из предшествующих ему драм, хроник и новелл. И все характеры эти не только не усилены им, но большею частью ослаблены и испорчены». Потому и славу Шекспира Толстой видел преимущественно в том, что драмы его всегда «соответствовали и религиозному и безнравственному настроению людей высшего сословия нашего мира».[42]

Ромео и Джульетта ныне – символ прекрасной и трагической любви двух юных сердец, волей судьбы оказавшихся разделенными кровной враждой их семейств. Такими их знают во всем мире благодаря трагедии Шекспира, написанной в 1595 г. Драматург, воспользовавшийся расхожим к тому времени сюжетом, убрал ненужные с его точки зрения подробности, сжал срок развития событий до нескольких дней и создал яркую красивую сказку для сентиментальных сердец.

Однако совсем иначе расценивали этих героев предшественники Шекспира.

Впервые имена семейств, членами которых впоследствии стали Ромео и Джульетта, упомянуты Данте в «Божественной комедии»:

В этих строках речь идет о богатых родáх, участвовавших в противоборстве гвельфов и гибеллинов, которое происходило в Италии в XII–XIII вв. Известно, что в Вероне в сих своеобразных гражданских войнах участвовали семейства Даль Каппелло (гвельфы) и Монтиколи (гибеллины). В Вероне окончательную победу одержали гибеллины, следовательно – Монтиколи. Историки литературы высказывают предположение, что именно от этих двух реально существовавших родов и произошли в дальнейшем названия Монтекки и Капулетти, правда, в литературе они поменялись партиями.

В новелле Луиджи да Порто «Новонайденная история двух благородных влюблённых и об их печальной смерти, произошедшей в Вероне во времена синьора Бартоломео Делла Скала», в которой впервые появились Ромео Монтекки и Джульетта Капулетти, прямо говорится о том, что семьи их принадлежали к разным партиям и активно участвовали в политической борьбе. Придерживались этой версии и другие авторы, использовавшие сюжет о Ромео и Джульетте. Не отошел от нее и Артур Брук, из чьей поэмы Шекспир и взял сюжет для своей трагедии. Изображая влюбленных героев не без сочувствия, Брук полагал нелепую гибель их заслуженной карой. Сожалея о Ромео и Джульетте, практически все предшественники Шекспира одновременно осуждали их! Обратим на это особое внимание.

Шекспир резко изменил направленность сюжета поэмы Брука. Во-первых, он значительно омолодил главных героев, правда, не настолько, как часто пытаются представить нам сентиментальные поклонники трагедии. В Средние века, а события происходят на завершающем этапе борьбы гвельфов и гибеллинов, 14-летние юноши уже участвовали в сражениях, будучи оруженосцами рыцарей, и могли быть возведены в рыцарское достоинство; девочки же в любом возрасте могли выходить замуж и нередко рожали, не достигнув 12-летнего возраста. Вспомните слова синьоры Капулетти, обращенные к 14-летней Джульетте:

Образ жизни в Средние века вынуждал людей созревать гораздо быстрее, взрослеть и стареть гораздо раньше, чем в наше время. 28-летняя мать Джульетты уже находилась на границе зрелости и старости. Поэтому рассуждения о детях Ромео и Джульетте, мягко говоря, глупы, так же как лжив в коренной своей сути их пример для современной молодежи. При возрастном сопоставлении того и нашего времени героям Шекспира было уже с лишком за двадцать.

Во-вторых, заменив политическую борьбу семейств на кровную вражду без причины, драматург выиграл в интриге, но выхолостил саму идею сюжета – он убрал тему предательства близких во имя любви, тему ответственности перед отчим домом, тему защитника, в конце концов! Другими словами, из сюжета было выброшено мужское начало, которое автор подменил истерично-женским действом. Кстати, эта подмена свойственна практически всем пьесам Шекспира, отчего его мужественные (по идее первоисточника) герои действуют и говорят как истерикующие девицы, как бы ни басили и ни хрипели или атлетически ни жестикулировали на сцене актеры-мужчины. Это-то в первую очередь и отталкивало Льва Толстого.

«Ромео и Джульетта» – произведение не столько о любви, страстной и возвышенной, сколько о предательстве – низком и бессмысленном.

В шекспироведческой литературе испокон века идет дискуссия о том, предал ли Ромео Джульетту. Но это лишь отголосок главенствующей темы предательства, заложенной в самом сюжете. Молодой человек, воин, в разгар гражданской войны изменяет своим соратникам и близким ради смазливой юбки, и возвеличен за это – типичный подход возрожденческой философии безграничного эгоизма и самовлюбленности, отвергающей высшие нравственные устои любого общества, святые понятия товарищества, семьи, самопожертвования. А ведь по сути шекспировские герои даже не столько влюблены друг в друга, сколько каждый любит в другом только себя.

Нередко приходится слышать о том, что очередной автор создал некий шедевр о современных Ромео и Джульетте. Трудно согласиться с большинством таких оценок. Ближе всех, наверное, подошел к сокровенной сердцевине этой трагедии В.Г. Распутин в романе «Живи и помни». Должно быть, именно поэтому столь не похожи на любовь Ромео и Джульетты отношения Андрея и Настёны Гуськовых.

Гамлет

В самом начале XVII в., в преддверии потрясшей устои католической веры и дотла разорившей значительную часть Европы Тридцатилетней войны, а также накануне Великой английской буржуазной революции, которая поставила капитализм во главу угла дальнейшего общественного развития, человечество получило два величайших произведения литературы, необычайно ярко выявивших и вот уже почти триста лет[45] во многом определяющих основы как европейской, так и мировой культуры и философии. В 1601 г. впервые был сыгран на сцене шекспировский «Гамлет» (главное произведение в творчестве драматурга), а в 1605 г. появился первый том «Хитроумного идальго Дон Кихота Ламанчского» Сервантеса.

Обычно оба произведения рассматривают как взаимодополняющие друг друга творения эпохи Позднего Возрождения, обозначившие новый этап в духовном развитии Европы, что не помешало многочисленным трактователям выявить и всесторонне рассмотреть проблему их единства и противоположности в гегелианском духе.[46] Особенно это видно при мистической постановке вопроса, когда невольно напрашивается вывод об их взаимоисключающих сущностях и о непримиримом противостоянии Гамлета и Дон Кихота, как символов гиперэгоизма и гиперальтруизма соответственно. Более того, мы не только можем, но и должны указать на духовное противостояние личностей Шекспира и Сервантеса, поскольку, образно говоря, через Шекспира в мир было заброшено послание сатаны, предназначенное для развращения, совращения и погубления душ, но посредством Сервантеса Бог обратил людей лицом к духовной чистоте и добру.

Противоположность судеб, нравственной направленности, глубины и основательности творчества этих людей столь разительны, что невольно задумываешься о всевышнем их предназначении.

Один – Сервантес – прожил классическую жизнь святого: в юности – фаворит аристократа, в молодости – завзятый вояка, погубивший не одну человеческую жизнь, он неожиданно на долгие годы попал в рабство и претерпел жестокие мучения; вернувшись на родину, стал мытарем, уточним – добрым мытарем, за что не раз томился в тюрьме, а закончил свои дни полунищим светским монахом. Другой – Шекспир – прожил классическую жизнь преуспевающего дельца: по слухам – распутник, сноровистый плодовитый драматург, но бездарный шут с мощной предпринимательской хваткой, сколотивший на своем порочном ремесле крепкое состояние, купивший дворянский титул и почивший в достатке и в окружении любящей семьи.

Один – Сервантес – обладал великим даром посредством слова обращать несуществующее и не подлежащее существованию в реальную жизнь и плоть. Другой – Шекспир – владел гениальным талантом умерщвлять реальность, описанную другими авторами, преобразуя ее в абстракт модной в те времена риторики, подкрашенной высочайшей динамикой эффектного действа.

Один – Сервантес – был обращен душой вспять, в мнимые времена веры в идеал и в настоящие времена искренней всеобщей веры в Бога. Другой – Шекспир – был устремлен душой вперед, в эпоху отрицания Бога, эгоцентризма человечества и проистекающих из него самоубийственных пороков.

Как ни парадоксально это звучит, но творчество Сервантеса близко к православной иконописи, внешне не броской, но духовно глубинной и постижимой только для зрелого ума. Шекспир же – дитя своей эпохи, собрат живописи Высокого Возрождения, внешне эффектной, профессионально безупречно выполненной, но сосредоточенной преимущественно на плоти и внешнем мире и духовно существующей только в высоколобых комментариях позднейших времен. Эти творения в большей мере предназначены для падкого на внешние эффекты подросткового ума, еще только осознающего формы сущего, но до поры не способного проникнуть в его глубины, а потому максималистски агрессивного в своем приятии и неприятии.

Ярчайшим подтверждением всего вышесказанного может служить Гамлет – принц Датский, бессмертное порождение гения Шекспира. О Дон Кихоте мы будем говорить в посвященной ему статье.

Но прежде расскажем о том, как появилась трагедия «Гамлет». Предполагают, что толчком к созданию пьесы послужила для Шекспира кончина его любимого отца Джона Шекспира (? —1601). Имя главного героя трагедии некоторые шекспироведы производят от имени умершего в 1596 г. единственного сына драматурга Хамнета. Оно весьма созвучно с именем героя первоисточников, на основании которых писатель создавал свой шедевр, – Амледа (Амлета).

Этот прикинувшийся безумцем мститель пришел к нам из древнескандинавской саги, повествующей о событиях, действительно случившихся в Ютландии. Сага нам известна по пересказу XII в., сделанному отдельно друг от друга датским летописцем Саксоном Грамматиком и исландским поэтом и историком Снорри Стурлусоном.

Полководец Эрвендаль, отец Амледа и зять короля данов Рерика, из зависти был убит собственным братом Фенге якобы за то, что истязал свою жену Геруд (Гертую). В доказательство своей правоты Фенге женился на вдове убитого. Амлед был бессилен противостоять преступнику и, чтобы выжить, притворился сумасшедшим. По приказу Фенге молодому человеку не раз устраивали проверки на здравомыслие (некоторые Шекспир ввел в сюжет своей трагедии). Невзирая на то что Амлед с успехом их преодолел, Фенге все равно опасался приемного сына и решил отправить его к своему другу – английскому королю – с просьбой умертвить пасынка. Во время путешествия на корабле обреченный выкрал и переделал сопроводительные руны: теперь должны были казнить приставленных к нему слуг, а самого молодого человека женить на дочери короля. Так все и произошло. Амлед прожил в Англии год. Тайно вернувшись в Ютландию, он убил Фенге и сжег всех знатных сторонников поверженного конунга, которые накануне преступления пьянствовали в зале для пиршеств. Такова первая часть саги.

Во второй части Амлед был провозглашен королем Ютландии. Затем он снарядил три корабля и отправился в Англию за законной супругой. Но английский король, узнав об убийстве Фенге, решил отомстить Амледу. В ходе сложнейших перипетий ютландец убил короля и, вернувшись на родину, попытался захватить власть во всей Дании. Бунтовщик погиб в битве при Аммельхеде, где в его честь ныне установлен гробовой камень.[47]

Неизвестно, каким первоисточником пользовался Шекспир. Высказываются предположения, что он был знаком с трудом Саксона Грамматика. Некоторые исследователи полагают, что драматург читал на английском языке книгу французского писателя Франсуа Бельфоре (1530–1583) «Трагические истории», опубликованную в Англии под названием «История Гамлета». Но вероятнее всего, в английской литературе уже имелось какое-то пропавшее во времени художественное произведение о судьбе Амледа, которое и легло в основу пьесы.[48]

Как бы там ни было, но драматург действовал в свойственной ему манере – не церемонясь с правдой жизни. Шекспир переработал сюжет в некий абстракт с полусказочным, активно развивающимся, но совершенно оторванным от реалий действием, и наполнил его художественными пересказами трудов французского философа Монтеня в виде риторических монологов, зачастую противоречащих сюжету трагедии.

Образ Гамлета заведен Шекспиром в тупик в первом же акте, когда принц встретился с Призраком отца. Все дальнейшие его действия и речи столь не соответствуют характеру поведения человека, воочию и при свидетелях общавшегося с потусторонним миром, что толкователям трагедии приходится изворачиваться всеми силами, чтобы доказать правомерность решений принца. Чего стоят те же сцена «мышеловки», прославленный монолог «Быть или не быть» или диалог с Горацио о бедном Йорике и царе Александре.

Однако гениальность Шекспира-драматурга как раз и заключается в том, что он никогда преднамеренно и не создавал конкретные человеческие образы. Шекспир лишь набрасывал канву сюжета, в которую вводил мертвые манекены-контуры с набором риторических и характерных фраз и монологов. Они способны ожить только при условии поселения в них конкретных личностей. И чем глубже и разностороннее такая личность, тем тоньше, проникновеннее и реалистичнее преобразуется манекен в живую сущность. Как раз из этого приема и проистекает непреходящая современность шекспировских героев, их неисчерпаемая многоплановость и бесконечные возможности в их трактовке.

Необычайно тонко подметил это (но, к сожалению, не развил тему) прозорливый В.Г. Белинский в статье «“Гамлет”. Драма Шекспира. Мочалов в роли Гамлета»: «Гамлет!.. это вы, это я, это каждый из нас, более или менее, в высоком или смешном, но всегда в жалком и грустном смысле…»[49]

Другими словами, сколько бы мы ни говорили об образе Гамлета, на самом деле мы будем говорить о себе в русле понимания нами (даже без знания ее) скептической философии Монтеня. Сколько бы мы ни обсуждали какую-либо постановку «Гамлета», на самом деле мы будем обсуждать понимание режиссером и исполнителем главной роли философии Монтеня в свете понимания ее именно (и только) нами. Почему так? Потому что собственно Гамлета, осязаемого, реального, – не существует! Оттого и бессмысленно было бы пытаться сделать трагедию «Гамлет» правдоподобной и оправданной в духе системы Станиславского. Гений Шекспира, умертвив реальность своих предшественников, создал ирреальный контур под названием Гамлет, в который помимо воли попадает каждый из нас, соприкоснувшись с этим воистину страшным мистическим произведением.

Вот почему Дон Кихот – это всего оторванная от нас мечта человечества об идеале, в то время как Гамлет есть исповедальня человека и человечества перед самим собой, во всей его скверне и обнаженности этой скверны.

Позволю себе утверждать, что Шекспир дал тайный ключ к истинному пониманию сути Гамлета: настоящим центром трагедии служит восклицание королевы Гертруды:

Отелло

Жуткие истории интересовали людей всегда. Вспомним те же сказки, настоящие, не в обработке для детей. Был спрос – было и предложение. Не сторонились страшилок и авторы новелл, столь популярных в Италии со времен Боккаччо.

В 1565 г. в Мантуе вышла в свет книга «Сто сказаний» Д.Д. Чинтио. Это был сборник «кровавых» новелл о современной автору Италии, наполненный душераздирающими рассказами об убийствах, коварстве, жуткой мести. Среди прочих Чинтио включил сюда и новеллу «Венецианский мавр». Книга быстро стала популярной в Европе. Неизвестно, перевели ли ее на английский язык или кто-то рассказал Шекспиру историю о ревнивом мавре, но трагедия «Отелло», бесспорно, является переработкой новеллы Чинтио, хотя и со значительно измененным финалом. Правда, у итальянца по имени названа только жертва преступления – Дисдемона. Прочие герои безымянные – Мавр (Отелло), Прапорщик (Яго), Лейтенант (Кассио), жена Прапорщика (Эмилия).

Все имена действующих лиц, кроме Дездемоны, придуманы Шекспиром. Как отмечают шекспироведы, имя Отелло нигде более в литературе не встречается и откуда взял его Шекспир – неизвестно. Существует несколько версий. Так, предполагают, что это итальянское уменьшительное от немецкого имени Отто, что вполне возможно, если учесть, что Италия многие столетия находилась под властью Священной Римской империи и немецкое влияние здесь было очень велико. Но наиболее правдоподобной кажется следующая версия. Согласно источникам, в Венеции жила знатная фамилия Отелло дель Моро, в гербе которой были тутовые ягоды, по-итальянски – moro (моро). Предполагают, что кто-то из Отелло был прототипом главного героя новеллы Чинтио. Поскольку слово moro по-итальянски одновременно означает «мавр», новеллист, стараясь указать своему читателю на истинного преступника, сделал ревнивца мавром. Об этой истории кто-то сведущий рассказал Шекспиру, и на свет появился Отелло.

Мы не знаем, кто был Отелло по национальности. Во времена Шекспира словом «мавр» обозначали всех жителей Северной Африки. Он мог быть и арабом, и бербером, и негром. Исследователи склоняются к негритянскому происхождению героя, поскольку Шекспир по ходу пьесы назвал его «толстогубым».

К сожалению, на примере «Отелло» можно особенно ярко увидеть стремление шекспироведов принизить авторов первоисточников великого драматурга. Чинтио, бесспорно, один из самых талантливых среди таковых, потому ему и достается больше других. Однако при сравнении его новеллы с трагедией Шекспира вновь на передний план выходит уже названный выше прием драматурга – Шекспир, взяв ярко выписанный Чинтио образ коварного и жестокого мавра-воина, феминизировал его, сделав, по словам критиков, «добрым», «доверчивым», «наивным», способным разве что на то, чтобы придушить в постели собственную жену… И это о полководце, прошедшем, по идее, через десятки, если не сотни кровавых сражений и сумевшем добиться значительнейших должностей в патрицианской республике (!), где интрига в течение столетий была доведена до высших степеней совершенства. Ведь с венецианцами в искусстве интриги могли сравниться только византийцы, но и тех итальянцы все-таки переплюнули и в конце концов погубили.

Когда мы читаем новеллу Чинтио, перед нами предстает реальный человек. Даже задумав убийство изменницы, Отелло не забыл позаботиться о своем алиби, да и убийство совершает он чужими руками, как и положено испытанному интригану: Дездемона была убита Яго – он в присутствии Отелло и под нравоучительные речи последнего забил бедняжку до смерти мешком с песком. Затем заговорщиками был подстроен обвал крыши в спальне, и получилось так, будто Дездемону убило свалившейся с потолка балкой. Далее, в полном соответствии с психологией мавра, Отелло, горячо любивший погубленную жену, возненавидел ее убийцу и стал исподтишка мстить ему. Яго же, человек далеко не безобидный, привыкший к интригам и провокациям, бежал в Венецию, где выдал Отелло, не забыв выгородить себя. Мавра арестовали, пытали, но признаний не добились – сильный был духом воин. Не сумев доказать убийство Дездемоны, венецианцы изгнали Отелло из своей страны. Позднее он погиб в междоусобной резне своего народа.

На сцене, конечно, такое развитие событий показать сложно, да и не нужно. Но и отрицать тот факт, что Мавр Чинтио во много раз правдоподобнее и ярче, чем Отелло Шекспира, будет нечестно. Для тех, кто с пеленок помнит душераздирающий вопрос: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?» – правдивость образа чернокожего ревнивца не подлежит сомнению. Не станем их разочаровывать. Тем же, кто пытается докопаться до сути трагедии «Отелло», желательно с бóльшим интересом отнестись к нравам европейцев шекспировской эпохи, поскольку Отелло – редчайший для драматурга герой: он современник Шекспира, события происходят примерно в его детстве!

Робинзон Крузо

Робинзон Крузо – герой трех произведений великого Даниэля Дефо. Полностью называются они так: первая книга – «Жизнь, необыкновенные и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка, прожившего двадцать восемь лет в полном одиночестве на необитаемом острове у берегов Америки, близ устья великой реки Ориноко, куда он был выброшен кораблекрушением, во время которого весь экипаж корабля, кроме него, погиб, с изложением его неожиданного освобождения пиратами. Написано им самим»;[51] следующая книга – «Дальнейшие приключения Робинзона Крузо»; третья, скорее социально-философское и религиозное эссе, чем роман, – «Серьёзные размышления в течение жизни и удивительные приключения Робинзона Крузо, включающие его видения ангельского мира». Оба продолжения обычно называют неудачными и переводят и издают очень редко. Однако отметим, что образ Робинзона Крузо понять без продолжений романа почти невозможно.

Нынешнему российскому читателю сделать это еще сложнее, поскольку в советское время переиздавался преимущественно вольный пересказ первого романа, сделанный К.И. Чуковским, – интересный детям, но преднамеренно выхолощенный в наиболее важных для понимания произведения местах. Поэтому настоящего «Робинзона Крузо…» у нас мало кто читал.

Кто же он такой, этот удачливый моряк из Йорка? Кратко о нем можно сказать так: это человек, ведомый к Богу, но, в конце концов, отрекшийся от Него во имя наживы. О христианской вере, как главенствующей линии романов о Крузо, говорили уже неоднократно, называя Робинзона убежденным пуританином, то есть протестантом, но всякий раз отечественные критики предпочитали уклониться от этой темы либо в отвлеченную философию, либо в увлекательную робинзонаду. Любопытен Робинзон и тем, что относится к числу тех литературных героев, которые мистически пересилили своего создателя и явились миру совсем иными, чем представлял себе автор, с другим смыслом, с другим бытием. Причем если Дефо создавал идеологически агрессивную личность, то в реальности Крузо воспринимается большинством читателей добрым человеком, оказавшимся жертвой трагических обстоятельств, но сумевшим преодолеть их, не только выжить, но и помочь другим. Правда, речь идет только о первом романе трилогии.

Очень коротко о создателе Робинзона Крузо. Даниэль Фо родился в 1660 г. в Лондоне в семье торговца сальными свечами (иногда его называют мясником) и диссентера Джеймса Фо и его жены Алисы. Мать мальчика умерла, когда ему еще не исполнилось восьми лет. Учился Даниэль в мало престижных заведениях, чем впоследствии его нередко попрекали политические противники. Отец готовил сына к духовному служению, но в 1678 г. Даниэль отказался принять сан, поскольку мечтал стать преуспевающим купцом, и поступил приказчиком к оптовому чулочному торговцу.

Особых капиталов эта работа молодому человеку не принесла. Зато он часто ездил на континент, особенно в Испанию. Известно, что однажды на пути между Хариджем и Голландией Даниэль попал в плен к алжирским пиратам, но его быстро выкупили. Самой выгодной «сделкой» для молодого Фо стала женитьба в 1684 г. на Мэри Таффли, дочери бочара с приданым в 3700 фунтов стерлингов. Супруга родила ему восьмерых детей.

Когда 5 ноября 1688 г. на побережье Англии высадилось 14-тысячное войско Вильгельма Оранского и началась Славная революция,[52] которая свергла короля Якова II, Фо приехал в лагерь победителей и принял участие в походе протестантских сил на Лондон.

К этому времени писатель уже был известным памфлетистом, неоднократно выступавшим против Якова II, чем и объясняется благосклонность к нему нового короля. Впрочем, последнее не решило финансовых проблем предпринимателя Фо: в начале 1690-х гг. он занялся прибыльным ремеслом страховщика и прогорел по причине развернувшихся тогда военных действий между Англией и Францией. К 1692 г. долг его составил огромную сумму в 17 тыс. фунтов стерлингов, на погашение задолженности ушли и капиталы банкрота, и приданое Мэри.

В 1695 г. Вильгельм III вновь выразил писателю свое доброе отношение, разрешив прибавить к фамилии частицу «де». Впервые она появилась в газетном сообщении о проведении «Королевской лотереи», устроителем которой Де Фо (первоначально его фамилия писалась так) выступал трижды в 1695–1696 гг.

В дальнейшем Дефо оставался одним из лучших памфлетистов, поддерживавших монархию Вильгельма III и английского купечества. Особую славу принесло ему опубликованное в начале 1701 г. стихотворение-памфлет «Чистопородный англичанин», призванное поддержать короля – защитника английских предпринимателей. В памфлете Дефо показал, что древние аристократические роды Англии ведут свое начало от норманских пиратов, а новые – от французских лакеев, парикмахеров и гувернеров, хлынувших в Англию во время реставрации Стюартов. Вильгельм III был в восторге от памфлета, и Дефо с этого времени оказался лицом, особо приближенным к венценосцу.

К сожалению, удача лишь поманила писателя. В 1702 г. Вильгельм III умер, и на престол взошла королева Анна. В первый же год ее правления Дефо издал ехидный памфлет «Кратчайший способ расправы с сектантами», где вдоволь поиздевался и над аристократами, и над религиозными фанатиками. Однако времена были уже не те. Писателя призвали к суду и приговорили к семи годам тюремного заключения, уплате штрафа и троекратному выставлению в колодках у позорного столба. Этот средневековый способ наказания давал право уличным зевакам вволю поиздеваться над выставленным. К неожиданности властей позор пал на их головы: горожане засыпали Дефо цветами, и так было все три дня, когда он стоял по часу в день у позорного столба.

Хотя срок заключения был отменен, денег у арестанта для уплаты штрафа не было, и он какое-то время оставался в тюрьме. В конце концов Дефо вынужден был согласиться на предложение стать тайным агентом правительства и лишь внешне сохранять имидж «независимого» журналиста. Едва согласие было дано, делами писателя занялся Роберт Гарлей – в ноябре 1703 г. он организовал освобождение Дефо, а затем устроил его на государственную службу. Долги писателя были оплачены из королевской казны. Предполагается, что именно тогда Дефо организовал в Англии первую в истории систему политического сыска.

С 1704 по 1713 г. Дефо выпускал периодическое издание «Обозрение» («Ревью»), в котором опубликовал многие свои известные политические произведения. К 1713 г. он вновь оказался в больших долгах и в марте того же года попал в долговую тюрьму. И в этот раз на помощь пришел Гарлей, добившийся частичной оплаты долгов писателя короной. Но на свободе Дефо пробыл недолго. Уже в апреле его арестовали за публикацию в «Обозрении» статьи «А что, если вернется Претендент?» Писатель пробыл в заточении всего два дня, потом его приговорили к уплате штрафа в 800 фунтов стерлингов и отпустили. Тогда же по требованию правительства он должен был принести извинения русскому послу в Лондоне за публикацию в «Обозрении» оскорблений в сторону Петра I.

Литературная деятельность Даниэля Дефо шла в гору, когда в начале 1719 г. он обратился к лондонскому издателю Уильяму Тейлору с планом нового романа и обещаниями солидных барышей от его продаж. По условию контракта, заключенного с Тейлором, роман следовало написать в течение трех месяцев и объемом не менее 360 страниц.

Условия были выполнены. Летом 1719 г. вышел в свет роман «Робинзон Крузо…» Именно договором с Тейлором зачастую объясняют обширные богословские рассуждения главного героя, позволившие, дескать, автору быстро увеличить объем книги, и безжалостно вымарывают их.

Успех «Робинзона Крузо…» был огромный. Дефо поспешил воспользоваться им и через четыре месяца опубликовал вторую книгу о приключениях его героя, третья вышла в августе 1720 г.

В первом же абзаце «Робинзона Крузо…» читателю представлен молодой человек по фамилии Крейцнер. Отец его был родом из Бремена, но не немец, имел сбережения. Мать – англичанка с почтенной девичьей фамилией Робинсон. По фамилии матери младенца, родившегося в 1632 г., нарекли Робинзоном, а фамилия отца трансформировалась на английский манер и стала Крузо. Другими словами, Даниэль Дефо сделал своего героя полуевреем с еврейской фамилией Крузо. Объяснение такому выбору национальной принадлежности главного действующего лица надо искать в дальнейшем развитии сюжета и в исторической обстановке, сложившейся в Англии в начале XVIII в.

Огромную роль в судьбах Английской буржуазной революции сыграл еврейский капитал. Хотя евреи и были изгнаны из страны еще в 1290 г. королем Эдуардом I, они не упускали возможности, пусть даже нелегальным путем, поселиться в этой богатейшей, бурно развивающейся стране. Этим, в частности, и объясняется туманное происхождение отца Крузо. Вскоре после революции, в 1656 г., Оливер Кромвель отменил запрет Эдуарда I, и евреи стали официально жить на острове.

Дефо, указав на наличие у Крузо еврейской крови, четко обозначил тот факт, что на примере героя романа намерен рассказать ветхозаветную историю. Именно поэтому многие философские рассуждения о «Робинзоне Крузо…» на деле сводятся к толкованию Библии. Следует отметить, что в романе говорится только о Ветхом Завете, об Иисусе Христе или Деве Марии нигде не упоминается. Исследователи отмечают любопытнейший факт: объявив себя истинным пуританином, за двадцать девять лет пребывания на острове опытный плотник Робинзон нигде не установил крест и даже не сделал нательный крестик для себя. Это объясняется протестантизмом Робинзона Крузо, даже на необитаемом острове выбравшего для себя бога, который разрешает и поощряет богатство и наживу, а потому отказавшегося от Бога Нового Завета.

Таким образом, Крузо стал первым в истории литературным героем, приключения которого неразрывно связаны с жаждой обогащения. Человек со звериной деловой хваткой, самоуверенный в себе молодой хищник – ведь, если вы помните, злоключения Робинзона начались с путешествия в Африку, куда владелец бразильских плантаций отправился с командой охотиться за рабами, – Крузо волей судеб оказался на необитаемом острове. И здесь он не растерялся, а начал строить собственную цивилизацию.

Строительство это шло в полном соответствии с Ветхим Заветом и выражалось в преобразовании (цивилизации) природы под потребности героя. В итоге Крузо, как истинный пуританин, стал господином и владельцем земли и людей, а если бы хватило времени – то мог бы и провозгласить себя королем. Более того, с появлением на острове Пятницы его религиозный пыл обрел новое звучание, и отшельник-самоучка почувствовал себя апостолом.

Пробыв на необитаемом острове почти тридцать лет, Робинзон не утратил свою страсть к наживе. Едва он вернулся в человеческий мир, как сразу же затеял и выиграл тяжбу за бразильские плантации и возмещение убытков за время отсутствия.

Впоследствии, затосковав по любимому острову, Робинзон вернулся туда и воочию убедился, что возведенная им цивилизация погибла по вине алчности и лени его преемников. Более того, Бог отнял у Крузо дорогого сердцу Пятницу, который погиб в короткой морской стычке с пиратами. Финалом путешествий Робинзона Крузо стала окраина ойкумены – Россия, она же Великая Татария, страна племен Гогов и Магогов, нашествие которых на мир будет предшествовать Страшному суду. Здесь Даниэль Дефо в лице Робинзона Крузо выступил первым в истории Англии и последовательным идеологом русофобии.

Объявив русских людей «медведями», Крузо отказался признать их христианами, ибо православие не ратует за индивидуальную свободу и не ставит перед человеком наживу как правомерную и заветную цель. Исходя из таких посылок, Робинзон Крузо объявил русских и все народы России – рабскими.

Устами Робинзона автор провозгласил все цивилизации мира, которые не основаны на протестантской идеологии свободы личности (единственно способной обеспечить «процветание» общества и государства), примитивными и деградирующими. Таким образом, вместе взятые романы о Робинзоне Крузо являются единым, агрессивно идеологическим произведением, а их главный герой оказывается ныне носителем идей безжалостного обогащения, ставящего корысть превыше нравственности, ограбления бедных, разрушения нашего общества и православной веры. Недаром Робинзон оказался особо мил сердцам отечественных либералов всех оттенков и направлений.

Иначе понимал образ Робинзона Крузо Жан-Жак Руссо. В романе-трактате «Эмиль, или О воспитании» (1762) он объявил первый роман трилогии Дефо книгой для воспитания подростков, которая должна внушать идеи жизни в простоте, в близости к природе, оказывающей благотворное влияние на личность. Отдадим должное философу, он предлагал оставить из всех трех романов только приключения Крузо на необитаемом острове, а все прочее выбросить как ненужное. Руссо же ввел в обиход слово «робинзонить».

У Робинзона Крузо много прототипов, но все они связаны лишь с некоторыми внешними событиями из жизни литературного героя. Главным прототипом Робинзона исторически считается шотландский моряк Александр Селькирк. В начале XVIII в. он состоял в должности квартирмейстера на парусно-гребной галере «Синк портс», входившей в состав эскадры знаменитого корсара Уильяма Дампира (1652–1715). Капитаном корабля был Томас Стрейдинг. В октябре 1704 г. во время стоянки у острова Мас-а-Тьерра в архипелаге Хуан-Фернандес между Стрейдингом и Селькирком произошла ссора, закончившаяся тем, что квартирмейстера оставили на необитаемом острове, снабдив его ружьем, топором и подзорной трубой. Вскоре «Синк портс» напоролся на риф и затонул, команда спаслась, но была захвачена испанцами. Селькирк же провел на Мас-а-Тьерра 4 года и 4 месяца и в феврале 1709 г. был спасен англичанами. Однако на суше моряк прожил недолго. Он нанялся квартирмейстером на военный фрегат и уже никогда не вернулся в Англию. Приключения Селькирка описал капитан, снявший его с необитаемого острова, в книге «Путешествия вокруг света от 1708 до 1711 г. капитана Вудса Роджерса».

Второй возможный прототип Робинзона Крузо – португальский проходимец Фернао Лопес, живший в XVI в. За предательство во время осады неприятелем португальской колонии Гоа Лопесу отрезали уши, нос, правую руку и большой палец левой руки. После этого Лопес сумел бежать на необитаемый остров в Атлантическом океане, где и умер в 1546 г. На острове у Лопеса был слуга-абориген по имени Пятница и ручной петух, повсюду следовавший за хозяином. Как Робинзон в романе, Лопес имел привычку делить листик бумаги пополам и сопоставлять плохие и хорошие события в его жизни. Перенял Крузо и любимое выражение предателя: «О, я бедный-несчастный!»

Следующим прототипом героя считается английский хирург Генри Питман, живший на необитаемом острове Сал-Тортуга у берегов Венесуэлы. Его вынесло туда волной после кораблекрушения. Вернувшись в Лондон в 1689 г., Питман опубликовал книгу «Повесть о великих страданиях и удивительных приключениях хирурга Генри Питмана». Дефо был хорошим знакомым Питмана, и описание природы на острове Робинзона сделано по рассказам хирурга.

Еще одним прототипом Робинзона называют Хаджи Бен Иокдана, героя книги арабского писателя XII в. Ибн Туфайля. Иокдан с младенческих лет вел одинокую жизнь на острове и достиг тем великого совершенства.

Надо отметить, что по следам Даниэля Дефо в художественной литературе возникло целое направление, получившее название «робинзонада».

Лемюэль Гулливер

Лемюэлю Гулливеру нередко отказывают в праве быть литературным героем. Его определяют как литературный манекен, на который автор всякий раз натягивал вновь сочиненные им одежки-характеры. Отсюда и возникла теория о том, что в романе Свифта действуют сразу четыре Гулливера – в каждой части свой.

Вряд ли можно согласиться с такой постановкой вопроса. Гулливер – это сам Свифт, придумывавший различные невероятные ситуации, ставивший себя в центр их и действовавший сообразно со своими идеалами и чаяниями. Должно быть, потому и получился под конец такой грустный, разочарованный в людях и в жизни герой, цельный и неотторжимый ни от своего века, ни от длинной череды человеческих поколений.

В любом случае Гулливер – наиболее яркий тип литературного героя, нормального человека, оказавшегося в ненормальном обществе и вынужденного в нем выживать. В мировой литературе наиболее близок ему, как ни странно это звучит, бравый солдат Йозеф Швейк.

Особенность романа «Путешествие в некоторые отдаленные страны света Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей» прежде всего в том, что он относительно редко издается полностью. Обычно публикаторы отдают предпочтение первой части – «Путешествие в Лилипутию»;[53] меньше издается вторая часть – «Путешествие в Бробдингнег», то бишь к великанам; и практически никогда отдельными книгами не выходили третья и четвертая части – соответственно «Путешествие в Лапуту, Бальнибарби, Лаггнегг, Глаббдобдриб и Японию» (на Летающий остров) и «Путешествие в страну Гуигнгнмов» (к благородным разумным лошадям).

Третью и четвертую части называют скучными и злыми, на основании чего Свифт на все времена прослыл человеконенавистником и даже сумасшедшим.

Впрочем, это не помешало йэху[54] – омерзительным, злобным и тупым людям из страны благородных лошадей Гуингнгнмов – быстренько переделать творение трагического сатирика в развлекаловку для малых детей, а в наше время даже превратить ее в пакостный извращенческий фарс. Так что счет равный: если Свифт – человеконенавистник, то с таким же успехом можно определить человечество как скопище свифтоненавистников. Подтверждением тому служит и постыдная эксгумация останков писателя в 1835 г., когда черепа Свифта и его тайной супруги Стеллы передавались из дома в дом любопытствующим, а кто-то особо старательный украл гортань писателя. Френологи же, исследовавшие череп, отметили «умственную неполноценность» творца Гулливера.

О судьбе писателя нельзя сказать, что она сложилась трагически, бывали судьбы и похуже, но и особо светлой и счастливой ее не назовешь.

Джонатан Свифт родился в 1667 г. в Дублине в семье английского наемного агента по управлению поместьями. Отец его умер за несколько месяцев до рождения сына, оставив беременную жену в очень стесненных обстоятельствах. Заботу о сироте взял на себя брат отца Годвин Свифт, о котором писатель вспоминал с неприязнью до конца своих дней.

Жизнь мальчика сразу началась с приключений. Джонатану было чуть больше годика, когда очень полюбившая малютку нянька тайком уехала в Англию и увезла любимчика с собой. Сына вернули матери лишь через три года, причем мальчик, воспитывавшийся горячо любившей его женщиной, уже умел читать Библию.

В шесть лет Свифт был отдан в Килькеннийскую школу, одну из лучших в Ирландии, а на четырнадцатом году он поступил в Тринити-колледж Дублинского университета, где не столько учился, сколько безобразничал в компании подобных ему юнцов. В это время Свифт стал писать едкие сатиры на преподавателей, и однажды его даже заставили публично на коленях просить прощения у декана Алена. Как бы там ни было, в 1686 г. Свифт был удостоен степени бакалавра искусств.

А в 1688 г. молодой человек переехал в Англию, в Лейчестершир. Там по ходатайству матери Джонатана взял к себе секретарем Уильям Темпль.

Усиленная работа под началом опытного политика быстро подорвала здоровье Свифта, у него началось расстройство пищеварения, сопровождавшееся припадками головокружения и глухотой. Излечиться от этой болезни он уже никогда не смог. В конечном итоге, убедившись, что работа у Темпля для него бесперспективна, Джонатан уволился в 1693 г. и вернулся в Ирландию, чтобы вступить там в сан англиканского священника. Надо отдать должное Темплю, он не оставил молодого человека своим покровительством, и по его ходатайству Свифт сразу же после посвящения получил один из богатейших приходов страны. Однако вскоре он встретил бедного священника, которому не на что было содержать восьмерых детей. Смертельно скучавший в Ирландии, Свифт передал ему свой приход и вернулся к Темплю.

К этому времени относится первая публикация писателя – он напечатал свои «Пиндарические оды». Тогда же предположительно были написаны «Сказка бочки» и «Битва книг». Наметились изменения и в личной жизни Свифта – он особо близко сошелся с побочной дочерью своего покровителя Эстер Джонсон (1681–1728), более известной ныне под именем Стелла.

К сожалению, в 1699 г. Темпль умер, оставив своему секретарю довольно большой капитал. Свифт был вынужден вернуться в Ирландию, где получил небогатый приход в графстве Мит. Поселился священник в Ларакоре и сразу же выписал к себе Эстер. Ныне предполагают, что молодые люди тайно обвенчались, но по неизвестным причинам долго скрывали этот брак.

Девять лет Свифт мирно жил в Ирландии, коротая время за сочинительством. Произведения свои публиковал он под псевдонимами. В 1704 г. вышла «Сказка бочки», за ней последовали «Битва книг», ряд религиозных произведений, памфлетов и сатирических стихотворений.

В 1710 г. по поручению примаса Ирландии Свифт отправился к королеве Анне. И тут наконец-то к нему пришла удача. Дело в том, что в первые годы правления Анны в стране была сильна партия вигов, чему способствовала близкая подруга королевы герцогиня Мальборо, супруга талантливого полководца и главнокомандующего британской армией герцога Мальборо. Виги к Свифту относились с пренебрежением.

Примерно в 1709 г. произошла ссора[55] между королевой Анной и герцогиней Мальборо. Через год все видные виги были удалены из дворца, и усилились сторонники партии тори. Свифт в 1710 г. попал под покровительство видного представителя тори Роберта Гарлея, он стал главным партийным памфлетистом. Писателя даже хотели возвести в епископский сан, но были против церковники и высмеянные в свифтовских сатирах аристократы, поддержанные королевой Анной. Единственное, что смогли сделать для Свифта его покровители, – это назначить его деканом (настоятелем) собора Св. Патрика в Дублине. В 1713 г. писатель вступил в должность, но Лондон не покинул.

Для Свифта это было время зенита его успехов. «Допущенный, как равный, в среду аристократии и великих мира сего, окруженный лестью всех жаждущих мест и отличий, наслаждаясь обществом самых блестящих представителей ума и таланта, благодаря которым царствование королевы Анны было прозвано августовским веком английской литературы…»,[56] писатель не подозревал о кратковременности своих политических побед.

В августе 1714 г. королева Анна умерла. Король Георг I был жестким сторонником партии вигов. Начались политические гонения на тори. Писатель был вынужден уехать в Дублин, который стал местом его пожизненной ссылки, хотя изгнанник изредка и наведывался в Лондон.

Примерно около 1716 г. Свифт задумал написать «Путешествие Гулливера», книга должна была стать простенькой сатирой на россказни путешественников об их небывалых приключениях. Главный герой первоначально виделся писателю утонченным философом. Но под влиянием невероятно популярного тогда «Робинзона Крузо» Свифт сделал Гулливера грубоватым моряком, который стал родственным по характеру обитателю необитаемого острова. Книга писалась долго и появилась на свет только в 1726 г.

Публикуя роман, Свифт постарался сохранить свое инкогнито. Рукопись была подброшена на порог дома типографщика Бенджамена Мотта. При ней имелось сопроводительное письмо некоего Ричарда Симпсона, сообщавшего, что он состоит в родстве с капитаном Гулливером и ручается за правдивость всего, что им написано…

Анонимность книги понятна – «Путешествие Гулливера» переполнено нападками на короля, кабинет министров, обе палаты и англичан в целом. Достаточно сказать, что страна лилипутов – точный слепок с английского королевского двора времен Георга I.

Успех «Путешествия Гулливера» был невероятный. Уже через месяц автор считался классиком мировой литературы и вошел в число величайших писателей в истории человечества. Более того, многие современники поверили в существование описанных в книге стран и народов. Особенно восхищались Гулливером, типичным английским моряком начала XVIII в. Некоторые морские волки даже рассказывали, что немного знают его и что нынче он живет в таком-то месте.

Но триумф Свифта продолжался недолго. В январе 1728 г. умерла Стелла. Писатель был потрясен: с этого времени он уже никогда не покидал Ирландию, припадки головокружения и глухоты с возрастом стали учащаться. В 1736 г. со Свифтом случился такой сильный припадок, что он вынужден был навсегда отказаться от литературной работы. В 1741 г. писатель был уже сумасшедшим стариком, и ему назначили опекуна.

Все свое состояние Свифт, еще будучи в здравом уме, завещал «на постройку дома для дураков и сумасшедших», поскольку «ни одна нация не нуждается в таком доме более англичан». Говорят, что последние написанные им строки звучат так: «Погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: зачался человек!»

Итак, кто же такой Лемюэль Гулливер? В начале романа он предстает перед читателем сорокалетним отцом двоих детей, деловитым врачом, человеком с большим жизненным опытом и практической хваткой. При этом Гулливер не лишен романтического взгляда на окружающий мир. Именно постепенное разочарование героя в романтике, в идеях добра и справедливости, прежде всего в добрых началах в человеке и является центральной темой всего романа. В конце концов, Гулливер отдает предпочтение миру животных с его естественностью в проявлениях доброты и жестокости и отказом от интеллектуальной изощренности и извращенности.

Важнейшей особенностью Гулливера следует считать то, что он «с ненавистью относится к самой идее познания природы».[57] Он упорно доказывает бесполезность любых научных исследований, если только они не преследуют практическую цель. Здесь перед нами предстает типичный корыстный буржуа, для которого интересна только практическая польза. «Так, например, медицина – наука бесплодная, ибо, придерживаясь более естественного образа жизни, мы бы не страдали разными болезнями».

Страшен конец этого человека. «Как только я переступил порог моего дома, жена заключила меня в объятия и принялась целовать. Это подействовало на меня самым удручающим образом, ибо в течение пяти лет я не прикасался ни к одному йэху и совершенно отвык от общения с этими гнусными животными: я упал в обморок, и около часу меня не могли привести в чувство». Гулливер сошел с ума, впав в манию величия, поскольку отрекся от своего рода и вообразил себя благородным конем Гуигнгнмом.

Роберт Ловелас

«Кларисса, или История молодой леди, охватывающая важнейшие вопросы частной жизни и показывающая, в особенности, бедствия, проистекающие из дурного поведения как родителей, так и детей в отношении к браку» была самым модным и самым читаемым в Европе романом середины XVIII в. Имя же его главного отрицательного героя – сэра Роберта Ловеласа, безнравственного и коварного совратителя невинных благородных девиц, – в мгновение ока стало нарицательным и оставалось таковым почти двести лет. Не забудем, что именно Ловелас одним из первых в истории литературных героев воскликнул, что главное для него в жизни – это его «собственная царственная воля и удовольствие».

В наши дни, когда после сексуальной революции гнусные развратники прошлых веков видятся нам безобидными шалунами в сравнении с оболтусами старших классов средней школы, а невинных благородных девиц, пожалуй, вовсе не осталось, имя Ловеласа исчезло из общепринятого лексикона. Однако это исчадие ада навсегда осталось на страницах великой европейской литературы XVIII–XIX вв., потому Ловелас и включен в нашу книгу. Для этого достаточно уже того факта, что знаменитое письмо Евгению Онегину пушкинская Татьяна писала, представляя себя Клариссой, а адресатом ее был «милый герой», возможно, даже Ловелас.

Автор романа «Кларисса Гарлоу»[58] английский писатель Сэмюэл Ричардсон родился 19 августа 1689 г. предположительно в Маквозе, графство Дербишир, Великобритания. Отец его был столяром, отпрыскам которого в жизни мало на что можно было рассчитывать. Уже в детстве Сэмюэл был отдан на подсобные работы в типографию, а в семнадцать лет уехал в Лондон, где поступил учиться на печатника. В типографии, где он обучался, Ричардсон проработал всю жизнь, начав карьеру простым печатником, а завершив владельцем типографии и главой гильдии типографов.

Издательская деятельность требовала от Ричардсона ведения обширной переписки, преимущественно с читательницами, и все адресаты, как правило, отмечали его великолепный стиль и знание человеческой психологии. Поскольку в XVIII в. переписка была основным способом общения между людьми, проживавшими на расстоянии друг от друга, и она же держала их в курсе происходивших событий, умение сочинять письма очень ценилось. Друзья стали просить Ричардсона разработать учебное пособие по написанию писем – письмовник. Оно так и должно было называться: «Руководство к писанию галантных писем».

По ходу работы над письмовником Ричардсон решил создать заодно труд, который научил бы молодых людей думать и действовать нравственно и в полном согласии с верой. Дело в том, что писатель воспитывался в строгой пуританской среде, где отвергалась литература, основанная на человеческой фантазии, и поощрялось только чтение Библии, религиозно-дидактических книжек и поучительных жизнеописаний реальных людей. Вот Ричардсон и вознамерился создать правдивое художественное произведение. Для его времени это было нечто необычное.

Замысел писателя вылился в роман в письмах под названием «Памела, или Вознагражденная добродетель, серия писем прекрасной девицы к родителям, в назидание юношам и девицам…». Книга вышла в 1840 г., когда Ричардсону уже шел пятьдесят первый год, и неожиданно стала очень популярной. В романе была рассказана реальная история о том, как хозяин попытался соблазнить свою служанку, но девушка не поддалась на его уговоры и заставила сластолюбца жениться на ней. Ричардсону удалось показать своим читателям, что обыкновенная жизнь может быть не менее интересна, чем выдуманные сказочные истории о дамах и кавалерах высшего света из галантно-авантюрных романов, которыми зачитывались в те годы.

Успех «Памелы» – подвиг Ричардсона на продолжение литературной работы. В течение 1747–1748 гг. он написал свой самый знаменитый роман – «Кларисса Гарлоу». Кстати, это самый длинный роман в английской литературе, в нем миллион слов! И именно это произведение положило начало и психологической, и так называемой чувствительной литературе Европы.

Книга построена на конфликте двух главных героев, Клариссы Гарлоу и Роберта Ловеласа, и переписке четырех человек – Клариссы Гарлоу с ее подругой Анной Хоу и Роберта Ловеласа с его приятелем Белфордом. Пользуясь эпистолярным жанром, писатель разработал метод (столь популярный в кинематографе 1970-х – 1980-х гг.) показа одного и того же события с точки зрения разных людей. Исходя из психологии главных персонажей, Ричардсон продемонстрировал, как каждый неверно понимает действия и помыслы другого, и, соответственно, делая ложные выводы, продолжает цепь ошибочных поступков, которые в конечном итоге приводят к непоправимой трагедии – смерти Клариссы.

Ловелас Ричардсона – на редкость психологически сложная личность, и если сегодня мы говорим о нем только как о символе развратника и совратителя, то для писателя благородный сэр был трагическим, частично положительным героем, целиком поглощенным недостойной целью – местью семье Гарлоу, орудием и жертвой которой и была избрана младшая дочь семейства. Недаром в критике так часто цитируются слова Дени Дидро, сказанные в «Похвале Ричардсону», о том, что Ловелас сочетал в себе «редчайшие достоинства с отвратительнейшими пороками, низость – с великодушием, глубину – с легкомыслием, порывистость – с хладнокровием, здравый смысл – с безумством».[59]

Ричардсон фактически впервые в мировой светской реалистической литературе поставил перед читателем евангельскую проблему из Нагорной проповеди: «Не судите, да не судимы будете».[60] Однако не в том смысле, в каком мы привыкли слышать эти Божьи слова от повторяющих их всуе. Ведь суд может и осудить, и оправдать. И в случае с Ловеласом нам дано понять: не берись оправдывать великие злодеяния добрыми намерениями или мелкими благодеяниями негодяя, такой суд есть дело Бога; человек же обязан четко определить для себя, что такое зло, и без суетных колебаний противостоять злодею во имя справедливости.

«Кларисса Гарлоу» вообще построена на мести различных персонажей романа друг другу, а в конечном итоге оказывается, что все мстят ни в чем не повинной Клариссе – самой порядочной, а потому и самой незащищенной жертве общей неприязни.

И все-таки единственным злодеем в романе остается только Ловелас, обманом похитивший бедняжку из отчего дома, поместивший ее ради насмешки над семейством Гарлоу в «веселый» (читай, публичный) дом, опоивший девушку зельем и изнасиловавший ее в бессознательном состоянии. Насильник уверен, «что погоня за чувственным наслаждением – всеобщий закон бытия», что теперь «Кларисса не устоит перед искушением и пойдет “путем всякой плоти”».[61] Не правда ли, как похоже на наши дни, когда подобному насилию подвергаются целые поколения?!

Однако после надругательства над девушкой и произошло главное в нравственном противостоянии разврата в лице Ловеласа и добродетели в лице Клариссы – бедняжка обрела великие духовные силы и, погибнув сама, фактически уничтожила своего растлителя! Ловелас был вынужден бежать из Англии. На континенте его отыскал родственник Клариссы Уильям Морден. Состоялась дуэль. Смертельно раненный Ловелас умер в ужасных мучениях и с мольбой о прощении за содеянное. Как и подавляющее большинство авторов, Ричардсон оказался слишком добр к своему отрицательному герою, но вынужден был отдать его на милость Бога.

Нужно сказать, что роман потряс впечатлительные души читателей XVIII в. Издавался он частями, и по рассказам очевидцев, каждый день под дверями комнаты, в которой работал Ричардсон, сидели поклонники Клариссы и ожидали продолжения. Где бы ни появлялся писатель, к нему непременно кто-нибудь обращался с просьбой не губить Клариссу. Но к девице-то как раз Ричардсон и остался беспощадным.

Айвенго

Доблестному и благородному рыцарю Айвенго скоро исполнится двести лет. Все эти годы подвиги его, мытарства и достойные деяния тревожили сердца юных, да и не только юных читателей. Конечно, сегодня образ Айвенго значительно поблек на фоне героев многочисленных фэнтези, авторы которых сосредоточили внимание преимущественно на рыцарях раннего Средневековья. Но именно Айвенго по праву принадлежит слава первого среди равных рыцарей исторических романов.

Создатель «Айвенго» Вальтер Скотт родился в Эдинбурге 15 августа 1771 г. в семье судейского стряпчего Вальтера Скотта и дочери профессора медицины Эдинбургского университета Анны Резерфорд. Меньше чем через год, в феврале 1772 г., младенец заболел так называемой «зубной лихорадкой», ныне предполагают, что это был полиомиелит. У Вальтера перестала действовать правая нога. Ребенка увезли для излечения в деревню, на ферму его деда Роберта Скотта. Годы лечения лишь немного помогли будущему писателю, и он всю жизнь оставался хромым.

Только в 1778 г. отец забрал семилетнего сына домой в Эдинбург, где мальчик поступил в школу. Поскольку Вальтер был весьма болезненным ребенком, ему взяли домашнего репетитора по имени Джеймс Митчелл, убежденного кальвиниста и сторонника вигов. Репетитор оказал на подопечного огромное влияние, пристрастив его к спорам об истории Шотландии. Впоследствии Вальтер Скотт вспоминал: «Я, по уши влюбленный в рыцарство, был кавалером, мой друг[62] – круглоголовым; я был тори, он же оставался вигом. Я терпеть не мог пресвитериан и восхищался Монтрозом с его доблестными горцами; он предпочитал пресвитерианского Одиссея, угрюмого и расчетливого Аргайла, так что мы никогда не могли прийти к единому мнению по поводу предмета спора, но сами эти споры неизменно велись в дружеском тоне».[63]

Таким образом, бóльшую часть своих обширных исторических знаний Скотт получил не в школе и не в эдинбургском городском колледже, куда поступил по совету отца в 1785 г., а в результате самообразования.

Одновременно с учебой на юридическом отделении колледжа молодой человек начал работать в конторе отца, но менее чем через год Вальтер тяжело заболел – у него началось кишечное кровотечение. Скотту пришлось длительное время неподвижно лежать. Развлекался он лишь чтением и игрой в шахматы. Впоследствии писатель преодолел свою болезненность и пользовался завидным здоровьем, мог даже одной рукой поднимать кузнечную наковальню.

По окончании колледжа в 1792 г. Вальтер Скотт получил звание барристера (адвокат высшего разряда в Англии. – Ред.). Он стал опытным правоведом, в особенности хорошо осведомленным в вопросах шотландского права, что впоследствии пригодилось писателю в творчестве.

В последующие годы Скотт много путешествовал по Шотландии и изучал историю, природу и быт жителей родного края. А в 1796 г. появилась первая публикация писателя – перевод баллад Г.А. Бюргера «Ленора» и «Дикий охотник».

Вскоре Скотт женился на француженке Маргарите Шарлотте Шарпентье, и встал вопрос о содержании семьи. Для решения финансовых вопросов молодой человек занял должность шерифа в Селкиркшире, а позже стал одним из главных секретарей Верховного суда Шотландии.

В 1799 г. новый приятель Скотта писатель Мэтью Грегори Льюис посоветовал ему перевести на английский язык драму Гёте «Гец фон Берлихинген». Работа над пьесой немецкого гения сыграла решающее значение в жизни писателя.

Именно этим произведением Гёте положил начало новому типу исторического осмысления прошлого в художественной литературе. Поэт отказался от псевдоистории, служившей его предшественникам всего лишь фоном для изложения авторами современных им идей и показа современных им человеческих характеров, и перешел к принципу конкретно-исторического повествования с опорой на исторические реалии. Предположительно гётевский «Гец фон Берлихинген» и подтолкнул Скотта к созданию нового и популярнейшего вот уже два века жанра в мировой литературе – исторического романа.

Перевод пьесы был опубликован в 1799 г. Затем для Скотта пришло время поэзии. Его первыми оригинальными произведениями стали баллады «Песнь последнего менестреля», «Гленфинлас», «Серый монах» и «Иванов вечер»,[64] далее последовали баллада «Мармион», поэмы «Дева озера», «Видение дона Родерика» и «Рокби».

Шло время. Скотт потерял отца, у него родились дочь и сыновья. В мае 1812 г. писатель купил на берегу реки Твид участок земли, некогда принадлежавший аббатству Мелроуз, и переехал туда с семьей и слугами. Поселились Скотты первоначально в старом домике фермера. Туда же писатель привез 24 телеги исторических раритетов – оружие и другие реликвии шотландской старины, но преимущественно все-таки старинные мечи, луки, щиты и копья.

Началось строительство знаменитого замка Эбботсфорд, который Скотт превратил в музей средневековой Шотландии. Постепенно писатель скупил соседние земли, благоустроил пустоши, недостаток средств при этом он покрывал интенсивным литературным трудом.

1814 г. можно назвать эпохальным для мировой литературы – вышел в свет первый роман Вальтера Скотта «Уэверли», который открыл эру исторического романа.[65] В течение года книга выдержала три издания!

Далее последовали романы «Гай Мэннеринг, или Астролог», «Антикварий», «Черный карлик», «Пуритане», «Роб Рой», «Эдинбургская темница», «Легенда о Монтрозе», «Ламмермурская невеста»… Не все романы исторические, не все равноценны, но, несмотря на анонимность книг, Шотландия узнала их автора и восторгалась своим гением.

В июле 1819 г. Вальтер Скотт приступил к работе над романом «Айвенго». Накануне весной он очень сильно болел – у писателя случилось обострение болезни, связанное с разлитием желчи. Припадки острой боли длились иногда по десять часов. Но Скотт продолжал трудиться, хотя уже навсегда потерял былую силу.

За несколько дней до выхода «Айвенго» в свет, а случилось это в самом конце декабря 1819 г., у писателя в течение одной недели умерли мать, ее брат профессор Резерфорд и ее сестра Кристиен Резерфорд, любимая тетка Скотта. Иногда в этом трагическом совпадении видят определенную мистическую символику – самый знаменитый роман писателя отнял жизни у самых дорогих ему людей.

События романа «Айвенго» происходят в Англии XII в., когда страной правил король Ричард I Львиное Сердце (1189–1199). Согласно сложившейся литературной традиции, этот правитель представлен в книге идеальным героем. На деле Ричард был эгоистичным, недалеким человеком, абсолютно безразличным к судьбам своей страны. Он неоднократно пытался втянуть Англию в междоусобную бойню, неоднократно восставал против отца, большую часть жизни провел за пределами отечества и беспокоился только о своевременном получении средств от покорных подданных. Кстати, прозвище свое король получил не за благородство, как трактуют обычно несведущие люди, а за чрезмерную жестокость. В 1191 г. во время Третьего крестового похода крестоносцы захватили крепость-порт Акру. Не дождавшись обещанного выкупа за гарнизон Акры, Ричард приказал казнить 2000 пленников, почему и получил прозвище «Львиное Сердце». Погиб он нелепо – был ранен случайной стрелой при осаде небольшого замка очередного непокорного вассала, заболел гангреной и умер.

Однако вернемся к роману. Центральным лейтмотивом книги Вальтер Скотт сделал борьбу между саксами, покоренными в 1066 г. нормандским герцогом Вильгельмом Завоевателем, прадедом Ричарда Львиное Сердце, и норманнами, а также между феодалами и мелкими землевладельцами. Здесь следует четко видеть аналогию с взаимоотношениями Шотландии и Англии в XVIII – начале XIX в. Соответственно саксы, олицетворяющие шотландцев, выступают в «Айвенго» благородными героями и достойными людьми, а норманны, т. е. англичане, – головорезами, лжецами, трусами и негодяями.

Смутными оказались последние годы царствования Ричарда Львиное Сердце. Король находился в плену у императора Священной Римской империи Генриха VI, мать его, королева Элеонора Аквитанская, металась между Англией и Германией, добиваясь освобождения возлюбленного сына; власть в стране фактически захватил младший брат короля Иоанн, который прилагал все усилия, чтобы Ричарда никогда не выпустили на свободу. Правителем Иоанн был слабым, а потому при нем разгулялась по стране феодальная вольница. Многочисленные рыцарские замки превратились в разбойничьи логова.

В это время вернулся на родину в обличии пилигрима наследник старого саксонского феодала Седрика – Уилфред Айвенго. Юношей был он изгнан отцом из дома и лишен наследства, а потому вместе с королем-крестоносцем отправился в Святую землю.[66]

Имя Айвенго Вальтер Скотт, по его собственному признанию, взял из старинной баллады, рассказывающей о том, как некий феодал ударил ракеткой Черного принца, поссорившись с ним во время игры в мяч. За это преступление он был наказан:

Айвенго тайно пробрался в дом отца, чтобы увидеть воспитанницу Седрика – леди Ровену, к которой хранил любовь на протяжении всех лет изгнания. Здесь же он встретил еврея Исаака и узнал, что последнего вознамерился ограбить крестоносец-храмовник Бриан де Буагильбер. Айвенго решил взять несчастного под свою защиту.

Когда читаешь критику на роман «Айвенго», создается впечатление, что центральной темой романа является еврейский вопрос, а Исаак и его благородная дочь Ревекка – главные герои произведения. Подвиг же и благородство Айвенго заключаются именно в том, что он взял под защиту еврея.

Сразу отметим, что в данном случае Вальтер Скотт сильно погрешил против исторической истины. Достаточно вспомнить, что во времена Ричарда Львиное Сердце английские ученые юристы горячо обсуждали вопрос о том, следует ли считать любовь с евреем или еврейкой скотоложством, за что полагалось сожжение живьем на костре; известны документально зафиксированные случаи казни за подобные «преступления». Герой же крестоносец в романе вдруг воспылал к еврейке высокими благородными чувствами.

Благодарность Исаака не знала границ. Во время рыцарского турнира, в котором Айвенго участвовал во многом с помощью богатого еврея, молодой человек был ранен и опознан. И вновь заботу о рыцаре принял на себя Исаак, а выхаживать раненого взялась его дочь Ревекка.

Тем временем пришло известие о том, что король Ричард вырвался на волю и направляется в Англию. Перепуганный принц Джон попытался задобрить баронов, на помощь которых он рассчитывал в борьбе с братом. В частности, норманнскому рыцарю Морису де Браси принц пообещал в жены леди Ровену. Ободренный поддержкой правителя, де Браси, будучи не в состоянии совладать со своими чувствами, вознамерился захватить девушку силой.

Когда Седрик и его свита возвращались после турнира домой, к ним присоединился Исаак, в повозке которого тайно везли раненого Айвенго. В лесу путников захватили разбойники и отвезли их в замок барона Фрон де Бефа.

Так Вальтер Скотт завязал сложный любовный узел: де Браси пылал страстью к леди Ровене, Бриан де Буагильбер влюбился в Ревекку, обе девушки боготворили Айвенго, а молодой рыцарь был предан Ровене и испытывал чувство глубокой благодарности к еврейке.

Спасшиеся от разбойников слуги Седрика привели к стенам замка большой отряд вольных йоменов, а во главе осады встал неизвестный Черный Рыцарь. Начался штурм. Первым в сражении погиб владелец замка Фрон де Беф, затем был пленен де Браси. Седрик и леди Ровена вышли на свободу, спасся и Айвенго. Бежал только храмовник Буагильбер, прихвативший с собой Ревекку. Он укрылся в обители рыцарей Храма – Темплстоу, где вскоре еврейка была обнаружена гроссмейстером ордена Бомануаром. Девушку обвинили в колдовстве. Ревекка отвергла все обвинения и потребовала поединка – согласно законам того времени, рыцарь, веривший в невинность обвиненной, мог защитить ее в честном бою с обвинителем.

Был объявлен поединок, но не нашлось рыцаря, готового защитить Ревекку! Если бы таковой не появился до захода солнца, еврейку сожгли бы живьем, как колдунью.

К счастью, о готовящейся расправе узнал слегка оправившийся от ран Айвенго и поспешил в Темплстоу. Бился рыцарь с самим Буагильбером и волей случая убил более сильного храмовника. Свершился Божий суд! Гроссмейстер объявил Ревекку невиновной.

Исаак с дочерью навсегда покинули Англию. Айвенго и леди Ровена поженились и долго и счастливо жили в любви и согласии.

Сразу же после выхода романа в свет восторженные светские дамы Европы стали писать автору, призывая переделать концовку и поженить Айвенго с Ревеккой. Но Скотт остался тверд и заявил, что роман написан для юношества, а лгать молодежи нельзя. Подобного брака в XII в. быть не могло.

Айвенго же навсегда остался в представлении читателей воплощением духа рыцарства, вольности, благородства и чувства долга. За почти двухсотлетнюю историю свою роман был переведен на все литературные языки мира и выдержал столько изданий, что их практически невозможно счесть.

В России узнали о новом романе Вальтера Скотта менее чем через год после его первой публикации. Уже в январе 1821 г. в Санкт-Петербурге была поставлена пьеса «Иваной,[67] или Возвращение Ричарда Львиное Сердце. Романтическая Комедия в пяти действиях. В Англинском роде, с большим спектаклем, Ристалищем, Сражениями, Дивертиссементом, Песнями, Балладами и Хорами. Взятая из сочинения Валтера Скота К.<нязем> А.А. Шаховским».

С 1821 по 1862 г. эта пьеса исполнялась 27 раз, причем 7 раз только в 1821 г., что говорит о ее необычайном успехе.

Первый прозаический перевод «Айвенго» вышел в 1823 г., после чего книга неоднократно переводилась различными авторами, известна даже попытка Пушкина осуществить перевод романа, хотя английского языка поэт не знал и работал со словарем.

Чайльд-Гарольд

Чайльд-Гарольд вошел в историю как самый выдающийся литературный герой эпохи романтизма.

Считается, что явление романтизма стало неизбежной реакцией молодежи европейской элиты на кровавую Французскую буржуазную революцию и последовавшие затем наполеоновские войны. В советской науке это течение трактовалось как результат разочарования передовых дворян-интеллектуалов в идеях революции и в связи с усилившейся тогда политической реакцией. В любом случае романтизм сменил сентиментализм, а потому можно утверждать, что в первой четверти XIX в. английский аристократ Чайльд-Гарольд занял в душах европейских читателей место сентиментального бюргера Вертера.

В принципе он представляет собой новый для своего времени тип самоубийцы – молодой, хорошо обеспеченный волей судьбы человек преднамеренно уходит в духовный аутизм, вследствие чего считает себя вправе презирать человечество и давать людям мудрые наставления. Правда, на основании каких – не книжных, а практических – знаний и какого житейского опыта он присвоил себе это право, Чайльд-Гарольд, равно как и сам Байрон, ответить не смогли. Разве что по старинке – обозвав вопрошающего дураком.

Поэма «Паломничество Чайльд-Гарольда» была создана автором на начальном этапе его творчества. Сочинялась она с перерывами в течение девяти лет – с 1809-го по 1818 г., и представляет собой лирический дневник путешествий, предпринятых поэтом в 1809—1811-х и в 1816–1817 гг.

Первоначально Байрон намеревался рассказать в поэме о вымышленном герое, но под конец читатели до такой степени соединили его с Чайльд-Гарольдом, что поэту пришлось с этим смириться.

В первых же строфах «Паломничества» автор дал четкую характеристику своему герою:

Как утверждал Вальтер Скотт, герой Байрона «…предстал перед публикой, исполненный презрения к тем благам, к которым как будто стремится большинство людей. Чайлд-Гарольд изображен человеком, пресыщенным слишком доступными ему наслаждениями; в перемене мест и обстановки он ищет исцеления от скуки жизни, проходящей без цели».[69] Не зря вечно сопутствующими байроновскому пилигриму романтическими атрибутами стали посох паломника и лира поэта.

Иными словами, в годы страшнейшего общеевропейского катаклизма и последовавшей затем эйфории победы Байрон впервые в мировой литературе попытался показать человека в поиске святости вне Бога, а точнее, ищущего святости в дьявольском. Именно поэтому «Паломничество Чайльд-Гарольда» нередко называют богоборческим произведением.

Смирившись с идентификацией его с Чайльд-Гарольдом, Байрон собственной судьбой продемонстрировал жизненный итог своего пилигрима. Четвертую песнь поэмы писал в Венеции толстеющий, опустившийся лорд – один из богатейших людей Европы. Все ему было скучно и неинтересно, даже собственная маленькая дочь Аллегра, которая умерла в забвении, поскольку кроме отца некому было о ней позаботиться.

В демократической, а затем и в советской литературе постоянно пытались идеализировать участие Байрона в национально-освободительной борьбе итальянского и греческого народов. На деле же вожди этих движений рассматривали Байрона как бездонный денежный мешок, который они могли пользовать в собственных интересах. Благо романтически настроенный, закисший от скуки поэт был неприспособлен к реалиям революционной жизни. Бестолковое вмешательство Байрона в 1823 г. в греческое восстание казалось ему самому спасительной ниточкой из мира праздного прозябания, но лишь смутило вождя греков князя Маврокордато. От поэта отделались, передав под его начало отряд сулиотов, которым он платил жалованье из своего кармана.

Так ни разу и не вступив в бой, даже ни разу не увидев врага, Байрон погиб не просто бессмысленно, но чудовищно бессмысленно. Он искупался в холодном море, простудился, не долечившись, пожелал совершить конную прогулку, попал под ледяной дождь и 19 апреля 1824 г. умер, видимо, от воспаления легких. Поэта немедленно провозгласили героем греческого национально-освободительного движения и невинной жертвой османских феодалов.

Возможность оказаться святым и высокомерным учителем людей, лишь пассивно созерцая презренный мир человеков, сделала Чайльд-Гарольда одним из любимейших героев европейской аристократии. В обществе стало модно созерцать толпу с холодным безразличием аналитика и критика. Мода эта породила в литературе целую плеяду новых Чайльд-Гарольдов. Особенно ярко проявилось это в России. Ведь Чацкий, Онегин, Печорин, даже Базаров, пусть и в меньшей степени, но все же все они наследники Чайльд-Гарольда, бесплодные и бессмысленные в абстракте своих нравоучений.

Сэмюел Пиквик

Когда Чарльзу Диккенсу предложили сделать текстовое сопровождение к гравюрам Роберта Сеймура, никому и в голову не могло прийти, что молодой писатель создаст великое произведение и выведет на его страницах великого литературного героя XIX в., который неожиданно вошел в своеобразную перекличку с еще более великим героем начала XVII в. Речь, конечно, идет об эсквайре Сэмюеле Пиквике – Дон Кихоте викторианской Великобритании. Впрочем, черты и популярность Дон Кихота эсквайр приобрел лишь после появления его собственного Санчо Пансы – Сэмюела Уэллера, а проще – слуги Сэма. Именно тогда интерес читателей к «Посмертным запискам Пиквикского клуба» резко вырос и остался неизменным по сей день, а сами герои романа начали жить своей, независимой от автора, жизнью.

Чарльз Диккенс родился в 1812 г. в Лендпорте, пригороде Портсмута. Он стал вторым ребенком из восьми в семье Джона Диккенса (1785/1786—1851), мелкого сотрудника Адмиралтейства, служившего на Портсмутской верфи, и Элизабет Барроу (1789–1863). Отец был человеком легкомысленным и пьющим, поэтому Диккенсы часто жили в долг.

В 1823 г. Джона перевели в Лондон, и семья последовала за ним в столицу. Примерно тогда же Чарльз стал сочинять рассказы «для домашнего пользования». Правда, единственный, кто непременно приходил от них в восторг, был добродушный отец.

К сожалению, к 1824 г. Джон Диккенс влез в такие непосильные долги, что его посадили в долговую тюрьму. Семейство Диккенсов, от которого отвернулись почти все обеспеченные родственники, впало в нищету и всем скопом переселилось в камеру к отцу: там не надо было платить за жилье, а Джон при этом продолжал получать жалованье от Адмиралтейства.

Вскоре, к всеобщей радости, дальний родственник матери предложил Чарльзу работу на складе принадлежавшей ему фабрики по производству ваксы и обещал платить по 6 шиллингов в неделю. Это было спасение! Юный Диккенс должен был запечатывать банки с ваксой и при этом получал больше, чем другие мальчики, выполнявшие ту же работу. Отныне Чарльз стал жить отдельно от семьи в съемной комнате. Сам Диккенс считал, что шесть месяцев на фабрике ваксы стали для него временем позора и страданий, когда он чувствовал себя униженным, покинутым, беспомощным, лишенным всякой надежды… Однако именно в те горькие месяцы, поделенные между долговой тюрьмой, где пребывали родители, съемной квартирой и фабрикой по производству ваксы, будущий писатель приобрел бесценный опыт и знания о лондонских трущобах, которые легли в основу многих произведений, принесших Диккенсу мировую славу.

В апреле 1824 г. Джон Диккенс заплатил долг, освободился и почти сразу же вышел на государственную пенсию. И хотя семье все еще трудно было сводить концы с концами, отец немедленно потребовал, чтобы Чарльз продолжил учебу. Вскоре Джон по протекции одного из братьев жены получил место парламентского репортера в газете и смог позволить себе определить любимого сына в частную школу, правда, только приходящим учеником.

В 1827 г. Чарльз Диккенс завершил учебу и устроился рассыльным на фирму стряпчих «Эллис и Блекмор». Считается, что именно клиенты-оригиналы этой фирмы, а также ряд событий, участником и свидетелем которых стал юноша за полтора года службы в «Эллис и Блекмор», подсказали писателю ярчайшие страницы «Посмертных записок Пиквикского клуба».

Диккенс упорно занимался самообразованием. Он изучил стенографию, регулярно посещал библиотеку Британского музея, брал уроки мастерства у актера-профессионала. В итоге весной 1832 г. Чарльз (при поддержке отца) смог стать газетным репортером в Палате общин британского Парламента.

Репортерство молодой человек рассматривал лишь как ступень на литературном поприще. Осенью 1833 г. Чарльз Диккенс принялся за написание цикла очерков о современной ему жизни. Первый из них – «Мистер Миннс и его кузен» – автор анонимно подбросил в почтовый ящик журнала «Олд Монсли Мегезин» и был восхищен, когда прочитал свой труд в декабрьском номере. Диккенс продолжал анонимно публиковать свои очерки до августа 1834 г., когда впервые подписал очерк «Пансион» псевдонимом Боз – таково было ласкательное прозвище, которое Чарльз дал своему младшему брату. Очерки понравились, их перепечатали многие газеты, причем некоторые заплатили автору неплохие гонорары.

В январе 1835 г. Диккенса пригласили на должность репортера в новую газету «Ивнинг кроникл». Там он познакомился с литератором и музыкальным редактором Джорджем Хогартом (1783–1870), стал частым гостем в его доме и через год женился на старшей дочери – Кэтрин Хогарт (1815–1879).

Буквально через несколько дней после того, как в начале февраля 1836 г. вышли отдельной книгой «Очерки Боза», Диккенса пригласили в недавно открывшийся, еще только приступивший к работе издательский дом «Чепмен и Холл». Владельцы издательства задумали опубликовать отдельными выпусками серию гравюр популярного тогда художника-юмориста Роберта Сеймура, и им нужен был остроумный писатель, хорошо знающий быт современного английского общества, который взялся бы написать сопроводительные тексты. Выбор пал на автора «Очерков Боза».

По замыслу издателей героями серии должны были стать члены охотничьего «Клуба Нимрода», которые путешествуют по Британии, охотятся, рыбачат и одновременно попадают в различные нелепые ситуации. Диккенс сразу настоял на своем равенстве с художником – издатели согласились, что гравюры должны просто иллюстрировать текст.

Поначалу работа шла очень тяжело, писатель буквально вымучивал из себя каждую строчку. Сеймур нарисовал заседание Клуба, причем облик Пиквика, каковым мы теперь привыкли его видеть, художник делал по указаниям Эдуарда Чепмена, описавшего своего знакомого. Первый выпуск «Посмертных записок Пиквикского клуба», так стала называться книга, вышел 31 марта 1836 г. тиражом всего в 400 экземпляров и продавался довольно туго. Но со второго выпуска работа пошла веселее, поскольку Диккенс неожиданно придумал великолепный ход – ввел в историю странствующего актера Альфреда Джингля – противника Пиквика.

А потом произошло ужасное и непонятное событие, которое мистическим пятном легло на историю «Посмертных записок Пиквикского клуба». Диккенсу не понравилась иллюстрация Сеймура ко второму выпуску. И хотя он был еще начинающим писателем, а художник уже являлся прославленным карикатуристом, Диккенс решительно пригласил Сеймура к себе в гости, чтобы обсудить дальнейшую совместную работу. Встреча состоялась и завершилась безрезультатно. Раздраженный художник вернулся домой, попробовал перерисовать неудачную иллюстрацию, неожиданно бросил карандаш, вышел в сад и застрелился. Что случилось? Почему он это сделал? Ответ не найден по сей день. Как бы там ни было, но человек, благодаря которому была начата работа над романом, самоустранился. Отныне у Диккенса были развязаны руки.

Решающий перелом в судьбе романа произошел на пятом выпуске. В сюжет был введен Сэмюел Уэллер – остроумный Санчо Панса мистера Пиквика. Некоторые литературоведы настаивают на том, что Сэм затмил своим остроумием хозяина и на своих плечах вытянул все произведение. Сомнительно, но вскоре тираж выпусков достиг 40 тыс. экземпляров каждого. «Посмертные записки Пиквикского клуба» выходили ежемесячно, объемом в 32 страницы и с двумя иллюстрациями, начиная с марта 1836 г. и кончая ноябрем 1837 г. Ко времени завершения книги Чарльз Диккенс стал любимейшим писателем своей страны. Во всем мире в моду стали входить шляпы, сигары, трости, пальто «под Пиквика». Позднее появились быстро состряпанные плагиаторами подражания и продолжения романа. «Посмертные записки Пиквикского клуба» стали третьей по популярности книгой для англичан – первые два места занимают Библия и Шекспир. Сам Диккенс в дальнейшем утвердился в этом звании, создав сразу после «Пиквикского клуба» «Оливера Твиста» (1839).

Итак, эта «старая петарда», как прозвали славного эсквайра Сэмюела Пиквика его враги-авантюристы Альфред Джингль и Джоб Троттер, задал перцу всей викторианской Англии. Если роман стал эталоном того яркого и остроумного явления, которое ныне принято называть английским юмором, то мистер Пиквик оказался самым положительным героем мировой литературы XIX в. Добродушный, честный, скромный, бескорыстный, он из суетливого обаятельного бездельника в начале книги постепенно перерос в героически-комического благодетеля, существующего лишь для того, чтобы помогать ближним своим в обустройстве их счастья. Это эволюционное изменение произошло благодаря появлению рядом с Пиквиком слуги Сэма, который незаметно взял на себя все отрицательное и карикатурные черты своего хозяина, смягчил их, незаметно сделал симпатичными, а сам стал неотъемлемой частью личности самого Пиквика. Так появились на свет негероизированные Дон Кихот и Санчо Панса обыденной счастливой жизни.

В искусстве «Посмертные записки Пиквикского клуба» нашли слабое отражение.

Кинематограф впервые обратился к роману в 1913 г. Американско-британскую экранизацию «Записок…» под названием «Приключения компании охотников» осуществил режиссер Л. Траймбл. Роль Пиквика исполнил актер Д. Банни.

Нашим зрителям из зарубежных экранизаций более всего известен телефильм 1985 г. режиссера Брайана Лайтхилла «Записки Пиквикского клуба» с Н. Стоком в главной роли.

На российском телевидении был сделан фильм-спектакль «Пиквикский клуб». Постановку осуществил режиссер А.А. Прошкин. В роли Сэмюела Пиквика выступил А.А. Калягин.

Джен Эйр

Джен Эйр – Золушка в мире ужасов средневекового замка. Джен Эйр – Гадкий Утенок с душой прекрасного Лебедя. Джен Эйр из одноименного романа Шарлотты Бронте и Консуэло из одноименного романа Жорж Санд – вот две первые героини современного кичевого женского романа, которые заполонили сегодня прилавки книжных магазинов и мозги сентиментальных читательниц. Резвые девочки-полумальчики, в меру хулиганистые, в меру умненькие, не всегда красавицы, но всегда обаяшки, всегда благородные, всегда преданные своим в меру неуклюжим, сильным, нежным, но играющим с ними в нелюбовь и насмешку очаровательным героям – все они пришли к нам со страниц романов полуторавековой давности: «Джен Эйр» (1847) и «Консуэло» (1842–1843).

В нашей книге речь пойдет только о Джен Эйр. Создательница ее Шарлотта Бронте – главная представительница единого классика великой английской литературы XIX в. – сестер Бронте. Нет, конечно, Шарлотта (1816–1855), Эмилия (1818–1848) и Анна (1820–1849) Бронте – совершенно разные индивидуальности и самостоятельные авторы со своими умонастроениями и стилистикой, но разделить их судьбы, а следовательно, и творчество невозможно, да и не нужно. Сестры и их произведения столь органично дополняют и возвышают друг друга, что поневоле приходится говорить о едином гении, воплотившемся в трудах целой семьи.

Вдохновителем же этого гения можно без оговорок назвать священника Патрика Бронте (1771–1861) – отца прославленных сестер. Это был высокоталантливый, упорный в своих начинаниях, суровый, но духовно необычайно светлый человек. Выходец из бедной ирландской семьи, в молодости он работал ткачом, потом изучил богословие в Кембридже, по окончании которого стал англиканским священником, женился на Мэри Бренуелл (1783–1821) и в 1819 г. получил бедный приход в Хоуорте, глухом местечке в Средней Англии. Необходимо отметить, что Патрик Бронте писал стихи и даже публиковался в местной периодике.

Шарлотта Бронте родилась 21 апреля 1816 г. в Торнтоне, графство Йоркшир. Кроме Шарлотты в семье было еще пятеро детей – старшие сестры Мария (1814–1825) и Элизабет (1815–1825), младшие сестры Эмилия и Анна и младший брат Патрик Бренуелл (1817–1848).

Патрик Бронте перевез всю семью в Хоуорт в 1820 г., где они поселились в небольшом домике священника, стоявшем в отдалении, на окраине приходского кладбища, и окна его выходили на убогие могилки. Можно без преувеличения сказать, что жизнь семьи Бронте прошла среди могил. На погосте Хоуорта все они и похоронены, а прикладбищенский домик Бронте стал мемориальным музеем и является ныне одним из самых посещаемых туристами мест Великобритании.

Рождение Анны сильно подорвало здоровье матери – Мэри не смогла оправиться после него и умерла. На помощь Патрику приехала сестра покойной жены Элизабет Бренуелл (1776–1842), но о младших сестрах и брате больше заботилась семилетняя Мария.

Отец сильно беспокоился за судьбу детей. Будучи человеком очень бедным, в 1824 г. он решил определить четырех старших дочерей в сиротский приют для дочерей священников – Коун-Бридж в Ланкшире, где они могли находиться под постоянным присмотром и получить должное образование. Но это была роковая ошибка. Дети Бронте не отличались крепким здоровьем, а условия жизни в приюте оказались варварскими: постоянное недоедание, холод, грязь… В результате через год Мария и Элизабет умерли от скоротечной чахотки. Шарлотту и Эмилию отец сразу же забрал домой и вернул на попечение тетки. Но рок туберкулеза уже навис над несчастной семьей.

В доме Бронте была собрана большая библиотека с лучшими художественными произведениями своего времени. Книги и стали главным учебником для юных сестер и брата Бронте. Отшельнический образ жизни развил у детей сильное воображение, которое подкреплялось играми в кукольный театр – вместе придумывали истории, девочки шили кукол, Патрик мастерил и расписывал декорации, а потом играли. Так постепенно и сложился творческий союз Бронте.

Только в 1831 г. Патрик Бронте решился отправить Шарлотту – старшую теперь дочь – в пансион Маргарет Вулер в Рутхеде. Девушка с блеском его закончила и с 1835-й по 1838 г. преподавала там же французский язык и рисование. Училась в этом пансионе и младшая из сестер Анна.

В 1838 г. сестры вернулись домой в Хоуорт. Но в дальнейшем жизнь их пошла наперекосяк. Дело в том, что Патрик Бренуелл предпринял неудачную попытку сделать карьеру художника в Лондоне, после чего сильно запил и вернулся в нищий дом отца. Сестры поспешили ему на помощь и пристроили домашним учителем в семью, где служила Анна. Однако там Патрик Бренуелл влюбился в хозяйку дома и сделал ей пылкое признание. Наглеца, а заодно и Анну немедленно выставили вон. И тогда молодой человек не только ударился в хроническое пьянство, но и начал злоупотреблять опиумом. Жизнь в домике на кладбище превратилась в непрекращающийся ад.

Ситуация усугубилась еще и тем, что Шарлотта и Анна одновременно влюбились в молодого священника Уильяма Уэйтмена, служившего помощником их отца. Шарлотта со временем переборола свои чувства, но сердце Анны осталось разбитым навсегда. Особенно после женитьбы Уэйтмена на другой девушке и его внезапной скоропостижной смерти.

Единственной отдушиной для Шарлотты и Эмилии стала поездка в 1842 г. в педагогический пансион Поля Эгера, в Брюссель, для совершенствования знаний. Деньги на поездку дала крестная мать Шарлотты.

В Брюсселе Шарлотта неожиданно вновь влюбилась – в хозяина пансиона, где она училась. У Поля Эгера было пятеро детей и ревнивая жена. Да и сама Бронте не блистала красотой. Так что ее любовь осталась безответной и закончилась спешным отъездом сестер в Англию.

По возвращении сестры показали друг другу стихи, которые каждая писала уже несколько лет. Было решено издать совместный сборник, но поскольку литературное творчество женщин в Англии тех времен не приветствовалось, издали его под псевдонимом «Братья Белл». Книга появилась в мае 1846 г. и получила хорошую критику. Особенно хвалили поэзию Эмилии.

Вдохновленные сестры решили опубликовать сборник совместной прозы, в который Шарлотта хотела включить роман о своей любви к Полю Эгеру «Учитель» (издатель его отверг, и роман был опубликован только в 1857 г., уже после смерти автора), Эмилия – свой шедевр «Грозовой перевал», а Анна – также признанный ныне шедевром роман «Агнесс Грэй». Критика очень благожелательно отнеслась к роману Анны, а на творение Эмилии просто не обратила вниманиия. Это уже впоследствии «Грозовой перевал» критики провозгласили «манифестом английских гениев».

Шарлотта Бронте не огорчилась своей первой неудаче и продолжила работу над новым произведением – романом «Джен Эйр». Завершен он был 17 октября 1847 г. и сразу же после первой публикации (под псевдонимом Каррер Белл) вошел в число самых выдающихся произведений английской литературы.

В течение года после выхода романа один за другим ушли из жизни в результате туберкулеза Бренуэлл (октябрь 1848 г.), Эмилия (декабрь 1848 г.) и Анна (июнь 1849 г.). Шарлотта пережила последнюю сестру менее чем на шесть лет и умерла в результате преждевременных родов в марте 1855 г.

Но осталась в веках созданная писательницей маленькая хрупкая гувернантка Джен Эйр – одна из первых в мировой литературе героинь, выступивших за эмансипацию женщин и их право на независимое от мужчин экономическое существование. Сегодня такая постановка вопроса звучит, мягко говоря, смешно, но в середине XIX в. она казалась жизненно актуальной. Недаром создатель «Ярмарки тщеславия» Уильям Теккерей назвал Шарлотту Бронте «строгой маленькой Жанной д’Арк».

Но более прочего особенно важны для нас почти не замечаемые читателями романа слова Джен, в которые воплотилась вся внутренняя сущность как литературной героини, так и ее создательницы: «Когда нас бьют без причины, мы должны отвечать ударом на удар – иначе и быть не может – притом с такой силой, чтобы навсегда отучить людей бить нас!»[70]

Джон Сильвер

– Пиастры! Пиастры! Пиастры!

Кто не помнит любимое слово Капитана Флинта, попугая самого знаменитого в мире пирата Долговязого Джона Сильвера по прозвищу Окорок?

Там, где слышен крик: «Пиастры!» – без пиратов никак не обойтись. Так же, как не обойтись и без знаменитой пиратской песни:

Пятнадцать человек на сундук мертвеца…

Йо-хо-хо, и бутылка рому!

Однако самой яркой личностью в разношерстной разбойничьей компании в романе остается одноногий кок. Недаром первоначально книга была названа «Корабельный кок». Сам автор романа «Остров Сокровищ» признавался: «…я немало гордился Джоном Сильвером, мне и поныне внушает своеобразное восхищение этот велеречивый и опасный авантюрист».[71]

Роберт Льюис Стивенсон родился 13 ноября 1850 г. в Эдсинбурге, столице Шотландии. Он был единственным ребенком в семье морского инженера Томаса Стивенсона.

На третьем году жизни мальчик перенес болезнь бронхов. Всю жизнь Стивенсон страдал от осложнений, полученных вследствие этой болезни, от них он и умер в довольно молодом возрасте.

Маленькому Льюису приходилось неделями лежать в постели. Чтобы развлечь скучавшего сына, отец его, возвращаясь с работы, часто рассказывал мальчику разные истории, чаще всего о путешествиях, дальних странах, морских разбойниках и зарытых кладах. Профессиональный строитель маяков, он хорошо знал, о чем говорил.

Когда Льюис подрос, он поступил на инженерный факультет Эдинбургского университета, где сразу же пустился во все тяжкие, предпочитая аудиториям бордель. Юноша даже вознамерился жениться на проститутке, но этому решительно воспрепятствовал отец. Тогда Льюис объявил, что намерен бросить университет, поскольку решил стать писателем. Однако по настоянию родителей он все-таки перешел на юридический факультет, который с грехом пополам и закончил в 1875 г. Юристом Стивенсон не проработал и дня.

В 1876 г. Льюис и его друг Уолтер, сын знаменитого эдинбургского врача Джеймса Симпсона, на байдарках «Аретуза» и «Папироска» совершили путешествие по водным путям, рекам и каналам Бельгии и Франции. В конце путешествия они остановились в деревушке Грез-сюр-Луан, где проживала колония молодых английских и американских художников, приезжавших практиковаться к барбизонцам в Фонтенбло.[72]

«Барбизонский период» считается временем усиленной литературной учебы Стивенсона. Тогда же в Грез-сюр-Луане писатель встретил Франсес Матильду Осборн. Женщине шел 36 год. Она была замужем и имела двух детей – девятилетнего сына Ллойда Осборна и шестнадцатилетнюю дочь Айсобелл. Незадолго до встречи со Стивенсоном у Фанни умер младший сын, и она искала утешения в Европе, занимаясь живописью.

Льюис влюбился в Фанни сразу и на всю жизнь. Женщина сначала не отвечала ему взаимностью, зато дети приняли его сразу и бесповоротно. Стивенсон сделал миссис Осборн предложение руки и сердца, но женщина попросила год на его обдумывание. В течение этого срока они не должны были видеться.

Поздней осенью 1876 г. Стивенсон вернулся в Эдинбург, где написал свою первую книгу очерков «Путешествие внутрь страны». Далее последовал пеший поход по Франции, книга о нем появилась в 1879 г. и называлась «Путешествия с ослом в Севенны».

В начале лета 1879 г. Стивенсон получил телеграмму от Фанни о том, что согласие на развод ею получено. Вопреки уговорам родителей и друзей счастливый жених немедля собрался в путь. Отец категорически отказался дать сыну денег на дорогу. Но Льюис отправился в Америку на эмигрантском корабле, и, прибыв туда, поспешил в Калифорнию в эмигрантском поезде. Последнюю часть пути Стивенсон должен был проскакать на лошади. В пути он выпал из седла и потерял сознание. Только через двое суток (!) его, бесчувственного, случайно обнаружил местный охотник.

19 мая 1880 г. Роберт Льюис Стивенсон и Франсес Матильда Осборн сочетались браком в Сан-Франциско. Семья у них сложилась крепкая и дружная, всю жизнь Фанни неустанно заботилась о болезненном муже. Родители Стивенсона быстро примирились с невесткой.

Летом следующего, 1881 г. Льюис, Фанни и Ллойд приехали погостить к родителям писателя в Киннерд. В это время Ллойд учился рисовать акварелью. Иногда к юному художнику присоединялся и Стивенсон. Писатель вспоминает: «Так однажды я начертил карту острова; она была старательно и (на мой взгляд) красиво раскрашена; изгибы ее необычайно увлекли мое воображение; здесь были бухточки, которые меня пленяли, как сонеты. И с бездумностью обреченного я нарек свое творенье “Островом Сокровищ”».[73] На карте были обозначены Холм Подзорной трубы, остров Скелета, нарисованы заливы и бухты…

Почти в тот же день писатель набросал план будущего романа. Сразу же было решено, что писать он будет для мальчишек, а прототипом главного героя Джима Гокинса должен стать Ллойд.

Необходимо отметить, что Стивенсон никогда не скрывал, что при работе над книгой опирался на произведения своих предшественников и даже назвал их имена. Попугай Капитан Флинт был заимствован писателем из «Робинзона Крузо» Даниэля Дефо; скелет-указатель – у Эдгара По; Билли Бонса, события в трактире и сундук мертвеца – у Вашингтона Ирвинга.

Вторым героем книги стал пират Джон Сильвер. Для создания его образа Стивенсон решил «взять одного своего приятеля, которого я очень любил и уважал, откинуть его утонченность и все достоинства высшего порядка, ничего ему не оставить, кроме его силы, храбрости, сметливости и неистребимой общительности, и попытаться найти им воплощение где-то на уровне, доступном неотесанному мореходу».

Однако некоторые литературоведы и историки утверждают, что Стивенсон слукавил в этом своем описании и у Джона Сильвера имелся настоящий прототип. Либо это неизвестный по имени одноногий пират, который в начале XVIII в. был высажен вместе с капитаном пиратов Инглэндом на необитаемом острове (через несколько месяцев им удалось спастись, но дальнейшая судьба одноногого растворилась во мраке времен). Либо это был знаменитый Блаз де Лезо – комендант форта Сан-Фелипе в Картахене; современники назвали его «полчеловека» – в сражениях храбрец потерял руку, ногу и глаз; впрочем, физическая ущербность не помешала ему с честью отразить несколько нападений на Картахену. В городе установлен в честь Блаза де Лезо памятник.

Каждый день после второго завтрака Стивенсон читал родным главы из будущей книги. Ллойд был в восторге.

Роман был написан очень скоро и опубликован в юношеском журнале «Янг Фолкс» под псевдонимом.

Первоначально «Остров Сокровищ» просто не заметили. Впрочем, писателя это не огорчало, поскольку роман оказался его первым законченным крупным художественным произведением – до «Острова Сокровищ» Стивенсону никак не удавалось довести до финала ни одно художественное произведение. Когда же в 1883 г. роман вышел отдельным изданием, писатель в одночасье стал знаменитостью и обеспеченным человеком.

С этого времени пират Джон Сильвер оказался одним из любимейших героев мировой литературы. Почему? Конечно, с одной стороны, он жестокий, коварный, жадный человек, слово его гроша медного не стоит… Но с другой, – это симпатичная, остроумная, никогда не унывающая личность. Сильвер достойно вел пиратов к победе, однако их глупость и неуемная алчность принудила главаря оставить бывших товарищей и самостоятельно бороться за собственную жизнь. Прав был Сильвер или нет? А заслуживают ли большего предатели? Пират поступил по-житейски мудро…

Вряд ли найдется читатель, кто бы в конце книги не радовался бегству Джона Сильвера с корабля, а еще больше тому, что в награду самому себе одноногий прохвост прихватил мешок с золотом. «Вероятно, он отыскал свою чернокожую жену и живет где-нибудь в свое удовольствие с нею и с Капитаном Флинтом. Будем надеяться на этом, ибо его шансы на лучшую жизнь на том свете совсем невелики». Так завершил рассказ об одноногом пирате Роберт Льюис Стивенсон.

Самое смешное, что и сегодня хочется, чтобы старик жил себе мирно где-нибудь в тихом местечке и слушал хриплые крики Капитана Флинта:

– Пиастры! Пиастры! Пиастры!

На русский язык «Остров Сокровищ» был переведен и опубликован уже в 1886 г. Лучший перевод сделан Николаем Корнеевичем Чуковским (1904–1965).

Шерлок Холмс

«Он не был великим писателем; его и сравнивать нельзя с такими гениями английской литературы, как Свифт, Дефо, Филдинг, Теккерей, Диккенс»,[74] – сказал об Артуре Конан Дойле отечественный писатель, переводчик и выдающийся литературный критик К.И. Чуковский (1882–1969). Уточним: Конан Дойл мог бы стать великим писателем (достаточно хотя бы вспомнить его замечательный исторический роман «Белый отряд» о событиях Столетней войны), но был погублен главным литературным героем его творчества и жизни – Шерлоком Холмсом. Парадокс, видимо, состоит в том, что и сам Конан Дойл знал об этом и пытался избавиться от Холмса, и многие в его окружении – друзья, домочадцы – это понимали, однако все они вместе взятые оказались бессильными перед искушениями той могучей силы, которую сегодня мы называем массовой культурой. Итак, Шерлок Холмс входит в число самых основательных порождений литературы масскульта, более того, является краеугольным камнем в фундаменте масскульта, но именно потому ему свойственны и все слабости масскульта – схематичность, легковесность и… постепенное старение.

Да-да! Именно старение, поскольку уже в наши дни, спустя немногим более ста лет, книги о нем читают все меньше и меньше. И дело не в том, что интерес новых поколений к чтению падает в целом. Художественная литература, особенно по мере развития и удешевления книгопечатания, с XVIII в. в значительной степени заполняла для образованных людей вторую часть знаменитого клича древнеримской черни «Хлеба и зрелищ». Но если первоначально главенствующую роль в произведении имели художественность описания и мысль, то к концу XIX в. на первые позиции стала выходить увлекательность сюжета. Литература масскульта окончательно перешла на позиции «лубочности», чистой развлекательности для толпы. Пионерами ее и вождями оказались Александр Дюма-отец и Артур Конан Дойл, по причине чего их произведения в зародыше еще несут остатки философского и художественного начала. Развлечение же, как известно, требует все нового и нового обновления, старое приедается и забывается. Большую роль в этом играет бесконечное число жаждущих быстрого заработка эпигонов, своей многочисленностью и бесталанностью девальвирующих первоисточник.

Это понимал и К.И. Чуковский, не раз общавшийся с самим Конан Дойлом. Он попытался оправдать популярного героя спасительной ссылкой: «Шерлока Холмса любят дети всего мира, и хотя книги о его приключениях написаны для взрослых читателей, они давно уже стали детскими (читай: всегда востребованными – В.Е.) книгами…» Сегодня и этот тезис постепенно устаревает. Впрочем, представленные в настоящей книге собратья Шерлока Холмса по уголовному розыску – Эркюль Пуаро и комиссар Мегрэ – стареют во много раз быстрее главного сыщика мировой литературы.

Артур Конан Дойл родился в 1859 г. в Эдинбурге в большой ирландской католической семье. Отец его, Чарльз Алтамонт Дойл (1832–1893), был художником и архитектором. Мать, урожденная Мэри Фоли (1838–1921), – домохозяйкой. Артур Конан – имя писателя, но со временем он сам стал использовать свое среднее имя как часть фамилии.

К сожалению, отец будущего писателя был хроническим алкоголиком (ко времени совершеннолетия Артура он сошел с ума на почве пьянства), и семья нередко бедствовала. Однако обеспеченные родственники Дойлов взяли на себя заботу об образовании мальчика. Семь лет Артур обучался в закрытой католической школе в Стоунихерсте, которая принадлежала ордену иезуитов. После успешного окончания школы юноша стал готовиться принять священнический сан.

Но предварительно Артур отправился в увеселительное путешествие на континент, где впервые познакомился с произведениями отца детективного жанра Эдгара Аллана По (Огюста Дюпена из «Убийства на улице Морг» можно считать первым сыщиком в истории мировой литературы).

По возвращении в Шотландию молодой человек узнал, что отец его помещен в психиатрическую клинику и что заботы о содержании семьи целиком ложатся на его плечи. Выходом стал медицинский факультет Эдинбургского университета, где можно было получить хорошую стипендию.

В университете особо сильное влияние на Артура оказал его преподаватель доктор Джозеф Белл (1837–1911), великолепный диагност, хирург и патологоанатом, разрабатывавший метод исследования (преимущественно болезней), впоследствии получивший название дедуктивного. Именно Белл и послужил в дальнейшем прообразом Шерлока Холмса.

В университете Артур Конан Дойл начал свою литературную карьеру: в 1879 г. в журнале «Чемберс» был опубликован его первый рассказ – «Тайны долины Сассекса».

А на следующий год, чтобы подзаработать, молодой человек отправился хирургом в плавание к Северному Полярному кругу на китобое «Надежда». Плавание длилось семь месяцев. По окончании университета в 1881 г. Дойл поступил врачом на торговое судно «Майюмба» и совершил путешествие в Африку, после которого предпочел списаться на берег. В 1882 г. он открыл частную практику в маленьком приморском городке Саутси, где прожил семь лет – до 1890 г., когда навсегда распрощался с медициной. Дело в том, что первоначально клиентов у молодого врача не было, и он скуки ради вернулся к сочинению рассказов.

Когда в 1885 г. Конан Дойл женился на Луизе Хоукинс (1858–1906), зарабатывать средства для содержания семьи он решил литературой. Поскольку рассказы давали небольшой доход, Дойл написал роман «Торговый дом Гердлстонс», однако опубликовать его не смог – все издатели отказали. Второй роман, казалось, ждала та же участь, однако нашлись издатели, которые напечатали его (правда, только через два года после предоставления рукописи) в журнале «Рождественский еженедельник Битона» за 1887 г. Это был «Этюд в багровых тонах», где впервые появились частный сыщик Уильям Шерлок Скотт Холмс, более известный нам как Шерлок Холмс, и его друг и помощник доктор Джон Хэмиш Ватсон. Любопытно, что в этом же году и на всю жизнь Конан Дойл увлекся «изучением» жизни после жизни – спиритизмом.

Имя Шерлок Холмс возникло неслучайно. Вернее, фамилия сыщика – ее носил любимый Дойлом американский писатель и поэт-сатирик, а заодно ученый-медик Оливер Уэнделл Холмс (1809–1894).

Поначалу Шерлок Холмс не заинтересовал читающую публику. Сочтя его лишь эпизодом в своей литературной судьбе, Конан Дойл увлекся писанием исторических романов, в частности им были созданы «Приключения Микки Кларка» (1888) и «Белый отряд» (1889–1890) (последний при жизни автора был признан лучшим английским историческим романом после «Айвенго»). И вдруг в разгар работы над «Белым отрядом» писатель получил приглашение на встречу от американского редактора журнала «Липпинкотс мэгэзин». Рекомендателем оказался незнакомый тогда с Дойлом Оскар Уайльд, можно сказать, крестный отец великого сыщика. С его легкой руки молодому писателю заказали рассказ о Шерлоке Холмсе. Так в 1890 г. появился «Знак четырех», который принес Конан Дойлу международную славу и сделал Шерлока Холмса популярнейшим героем детективного жанра. Кстати, слово «детекшн» в переводе с английского означает «открытие», «обнаружение», следовательно, в центре детективного произведения находится не преступление или преступник, а человек, раскрывающий преступление, и его путь к раскрытию преступления. Эдгар По заложил основы жанра, а подлинным его создателем стал Артур Конан Дойл.

Всего Конан Дойл сочинил девять книг о Шерлоке Холмсе – четыре романа («Этюд в багровых тонах» – 1887 г.; «Знак четырех» – 1890 г.; «Собака Баскервилей» – 1902 г.; «Долина Ужаса» – 1914–1915 гг.) и пять сборников, объединивших пятьдесят шесть рассказов («Приключения Шерлока Холмса» – 12 рассказов; «Воспоминания Шерлока Холмса» – 12 рассказов; «Возвращение Шерлока Холмса» – 13 рассказов; «Его прощальный поклон» – 7 рассказов»; «Архив Шерлока Холмса» – 12 рассказов»). В общей сложности Конан Дойл работал над холмсовским циклом около сорока лет – последнее произведение о гениальном сыщике «Его последний поклон» появилось в 1927 г.

Во время работы над рассказами о гениальном сыщике для журнала «Стрэнд» (с этим журналом писатель сотрудничал всю жизнь) художником-иллюстратором Сидни Эдвардом Пейджетом (1860–1908) совместно с Конан Дойлом был разработан внешний облик Шерлока Холмса, который стал каноническим. Забавно, но моделью Холмса для Пейджета послужил его младший брат Уолтер Пейджет (1863–1935), тоже художник, который подхватил эстафету иллюстрирования произведений о Холмсе после смерти Сидни. Таким Холмса стали изображать и наши отечественные иллюстраторы.

Рассказы в «Стрэнд», особенно «Человек с рассеченной губой», принесли Дойлу мировую славу. Он оставил врачебную практику и полностью посвятил себя литературе. Уже к началу 1892 г. писатель устал от Шерлока Холмса и попытался вернуться к исторической тематике. Однако не тут-то было. Когда ему предложили по 1000 фунтов за рассказ о Холмсе, отказаться у писателя не хватило сил. Но придумывать новые сюжеты уже тогда становилось все труднее и труднее.

В начале 1893 г. Конан Дойл с женой отправился на отдых в Швейцарию. Там, у Райхенбахского водопада, писателю и пришла в голову идея убить своего героя, чтобы раз и навсегда закрыть тему Шерлока Холмса. Когда рассказ «Последнее дело Холмса» был опубликован, от журнала «Стрэнд» единовременно отказались двадцать тысяч подписчиков!

Писатель не соглашался возродить своего героя почти десять лет. Но доходы его постепенно уменьшались – за произведения другой тематики платили в несколько раз меньше, читатели требовали вернуть Шерлока Холмса, вызревали новые сюжеты о приключениях сыщика.

В начале 1901 г. друг писателя, журналист и редактор «Дейли Экспресс» Бертрам Флетчер Робинсон (1872–1907) рассказал Дойлу жуткую легенду о жившем в XVII в. в Девоншире сэре Ричарде Кейбелле, который продал душу дьяволу, за что впоследствии был разорван дикими псами. Это был один из вариантов древнего предания об огромной свирепой собаке, обитавшей некогда в Норфолке и носившей кличку Чёрный Дьявол. Сразу появилась идея написать на эту тему роман. Друзья договорились о соавторстве, о чем Конан Дойл сообщил в письме матери. Флетчер пригласил Дойла к себе в Дартмут, чтобы показать места, где должны были разворачиваться события. Конюхом там у соавтора Конан Дойла работал некий Гарри Баскервиль…

По ходу работы над романом появилась идея сделать не простой роман ужасов, а детектив, то есть вернуть Шерлока Холмса и доктора Ватсона. Чтобы не было неувязки, события романа должны были происходить еще до гибели сыщика в водопаде.

Однако делиться своими героями Конан Дойл не собирался. Роман «Собака Баскервилей» был опубликован в 1902 г. в журнале «Стрэнд» только под его именем, но с благодарностью Флетчеру Робинсону, которая в дальнейшем исчезла из переизданий. И уже в 1902 г. стали распространяться слухи, будто роман был написан Робинсоном, а Дойл лишь разрешил ему воспользоваться именем Холмса. Через пятьдесят лет после первой публикации романа эту сплетню подтвердил Гарри Баскервиль!

Биографы писателя на фактах давно ее опровергли, но история о том, как в 1907 г. Конан Дойл подговорил свою любовницу – миссис Робинсон – дать больному тифом мужу яд и таким образом скрыл тайну рождения «Собаки Баскервилей», по сей день муссируется в желтой прессе.

Публикация «Собаки Баскервилей» подстегнула новую волну интереса к Шерлоку Холмсу. Конан Дойл первое время отказывался вернуться к своему герою, но когда из США поступило предложение платить по 5 тыс. долларов (свыше 80 тыс. долларов по современному курсу) за каждый рассказ о сыщике, писатель сдался. Шерлок Холмс спасся из водопада и вернулся к дальнейшим расследованиям. Кстати, страстные поклонники Шерлока Холмса и доктора Ватсона на основе произведений Конан Дойла четко вычислили годы жизни любимых героев: доктор Ватсон (1852–1929), Шерлок Холмс (1854–1930). Сыщик умер вместе со своим автором.

Эти даты лишь подтверждают знаменитые слова писателя, сказанные Конаном Дойлом в день празднования его семидесятилетия:

«– …Разве вы не знаете, что не я создатель образа Шерлока Холмса? Это читатели создали его в своем воображении!»[75]

Это и есть ключ, данный нам Дойлом к раскрытию истинного образа Шерлока Холмса. Если первоначально писатель отнесся к своему герою с уважением и постарался придать ему как можно больше привлекательных черт – Холмс и энергичный, и отзывчивый, и бескорыстный человек, готовый прийти на помощь униженным и оскорбленным в ущерб богатым и знатным, то впоследствии Дойл стал открыто издеваться над своим героем, но уже было поздно – масскульт сделал свое дело и вознес сыщика над его создателем. А ведь писатель показал его и ограниченным неучем – Холмс понятия не имеет о том, что Земля круглая, и тугодумом, изрекающим банальные истины, и наркоманом – мыслительные процессы у него активизируются преимущественно под воздействием морфия и кокаина, а в ряде случаев даже круглым дураком… Все было оправданно читателями, истинными творцами Шерлока Холмса! Вся скверна была списана на Конан Дойла. А сам Холмс остался, по словам К.И. Чуковского, чуть ли не единственным «из персонажей детской мировой литературы, главное занятие которого – мышление, логика». Масскульт победил ненавидевшего его Конан Дойла, Шерлок Холмс – родитель масскульта – восторжествовал, ибо был и остается мудрым на уровне толпы.

Дориан Грей

Трудно найти в мировой литературе более зловещего героя, чем Дориан Грей. Явление сверхмистическое, он как будто был рожден фантазией Оскара Уайльда для того, чтобы сойти со страниц романа и наяву, хоть и невидимым, зажить своей жуткой нечеловеческой жизнью совратителя и убийцы. Идеал телесной красоты, Грей стал воплощением дна духовного разложения; убив в романе своего учителя и покровителя художника Бэзила Холлуорда, автора того самого портрета (прототипом Холлуорда считается Д.Э. Мак-Нейл Уистлер), в реальной жизни он с такой же легкостью разделался и со своим творцом-писателем и продолжает развращать наивные души наших дней.

Существует устойчивая, но явно ошибочная традиция рассматривать Дориана Грея как порождение гомосексуальных пристрастий Оскара Уайльда. Конечно, двойной образ жизни писатель начал вести с 1886 г., после того как его во второй раз родившая жена окончательно перестала соответствовать эстетическим идеалам супруга. Но в бездну развращенности он пал только вскоре после выхода в свет «Портрета…», а до того еще как-то преодолевал силой воли свои болезненные наклонности.

Первая редакция романа была опубликована в июле 1890 г. в ежемесячном журнале «Липпинкотс Мегезин». Известно, что на создание рукописи Уайльду потребовалось всего три недели. Через восемь месяцев, в апреле 1891 г. роман вышел отдельным изданием. Он был существенно переработан и дополнен шестью новыми главами и очень важным Предисловием. Немедленно разразился грандиозный публичный скандал, критика обвинила Уайльда в безнравственности, и на этом фоне у писателя вспыхнула роковая страсть к юному Альфреду Дугласу (1870–1945). Это было начало конца, агония Оскара Уайльда, когда все происходит по пословице: «Если Бог хочет наказать человека, Он лишает его разума». Только наверняка не Бог, а Дориан Грей стал истинной причиной безумия своего создателя, попытавшегося хотя бы частично воплотить идеи «Портрета…» в жизнь.

Предполагают, что у Дориана Грея имелся прототип. Речь, видимо, должна идти не столько о прототипе, сколько о человеке, который дал толчок к работе авторской фантазии именно в таком направлении. Иногда рассказывают о случайной встрече Уайльда с неизвестным молодым человеком, который позировал знакомому художнику писателя. Чаще называют имя любовника Уайльда Джона Грея, у которого Уайльд заимствовал фамилию для своего персонажа. Однако большинство исследователей склоняются к той точке зрения, что прообразом Дориана следует считать самого Оскара Уайльда в его представлении о себе идеальном…

И все-таки не в прототипе суть. Главное то, что с первого же дня появления романа на прилавках книжных магазинов Дориан Грей перешагнул грань человеческого образа и (как бы затем ни пытался автор очеловечить его в многочисленных комментариях) стал надмировой аллегорией Творчества во всем его многообразии, в том числе Искусства и светской художественной Литературы. Поэтому рассуждения о характере, поведении, деяниях Грея-человека бессмысленны и несущественны. Говорить следует только о явлении Творчества в жизни человеческого общества, и разговор этот в контексте «Портрета…» оказывается довольно мрачным.

Грей предстает перед читателем двуликим (человек и портрет неразрывны, как живая плоть и ее душа), и это основополагающая суть образа-аллегории. Для внешнего мира – он обаятельный, привлекающий своей непорочной и неувядающей красотой юноша, в скрытой же реалии он есть само зло, покупка дьявола, запущенная в этот мир для погубления души каждого, кто приблизится к подвластной нечистому человеческой оболочке.

Так и все, что творит разум человека: какие бы благие намерения ни несли в себе любые – научные, художественные, музыкальные, архитектурные, технические – начинания человеческого ума и его таланта, при внутреннем их рассмотрении оказывается, что явлены они на свет для убиения душ и сущего мира. Звучит, как слова проповеди, но иначе и сказать невозможно. Сколь бы ни был прекрасен Дориан Грей, на самом верхнем этаже, в самой дальней классной комнате его дома стоит портрет мерзкого старика, на котором жесткой кистью нечистого выписана истинная его личина, как бы вещающая: «Моя тварь!»

Сам Уайльд, чувствуя необычность порожденного им детища, попытался сузить символ Грея до рамок чистого Искусства и этим оправдать его. Недаром в Предисловии автор записал пышную, ни к чему не обязывающую фразу: «В сущности, Искусство – зеркало, отражающее того, кто в него смотрится, а вовсе не жизнь».[76] В переписке, посвященной обсуждению романа, Уайльд пошел еще дальше: «Каждый человек видит в Дориане Грее свои собственные грехи. В чем состоят грехи Дориана Грея, не знает никто. Тот, кто находит их, привнес их сам».[77]

XX в., особенно в своей заключительной четверти, вдребезги разнес наивные философствования Оскара Уайльда, продемонстрировав, до каких ужасающих изуверств и извращений может довести человек, творящий человека, пользующего его творчество. И сколько бы ни обвиняли последнего в его неумении и нежелании верно истолковывать и применять созданное Творцом, истинным виновником зла остается тот, кто привнес его в общество под благим предлогом.

Если верить Уайльду, Дориан символизирует неуязвимость и потому безнаказанность Творчества. Правда, писатель сам непроизвольно показал, что без нравственного начала существование его героя-аллегории становится бессмысленным. Но он же и указал на единственный и неизбежный выход из этой бессмысленности – чтобы избавиться от нее, надо убить истину, убить свою душу, а следовательно, убить себя. И другого пути у человечества нет, ибо по природе своей без Творчества существовать оно не может.

Дракула

Сегодня можно до хрипоты спорить о том, какой вид искусства сделал Дракулу таким популярным – литература или кинематограф. Бесспорно одно – король вампиров был создан воображением писателя Брэма Стокера, а кинематограф лишь воспользовался идеей его произведения. Но и отрицать тот факт, что роман «Дракула» во всех отношениях слабый, бездарный и даже глуповатый, невозможно. Типичная бульварщина, не выдерживающая никакой критики.

Как же так случилось, что гораздо более сильные в художественном отношении произведения о вампирах, написанные задолго до Брэма Стокера, не пробуждали интереса у широкой публики, а именно «Дракула» стал неожиданной сенсацией?

Во многом это связано как с жизненными коллизиями писателя, так и с духовным состоянием европейского общества в конце XIX – начале XX в., определившим великие катаклизмы последующих столетий.

Абрахам Стокер родился в 1847 г. в предместье Дублина. Ирландия тогда полностью входила в состав Британской империи. Он стал третьим ребенком в многодетной семье мелкого канцелярского служащего Абрахама Стокера (1799–1876) и убежденной феминистки Шарлоты Матильды Блейк Торнли (1818–1901). Всего в семье было семеро детей. Брэм оказался самым болезненным из них. До семи лет он не мог ходить и считался пожизненным инвалидом. Что это была за болезнь, у врачей по сей день нет единого мнения. Но со временем она прошла, и, как любят подчеркивать биографы писателя, он стал физически развитым, красивым молодым человеком.

По окончании Тринити-колледжа Стокер хлопотами отца стал государственным служащим в резиденции вице-короля Ирландии. Прослужил он там на разных должностях почти десять лет. В порядке развлечения все эти годы молодой человек бесплатно публиковал театральные рецензии в дублинской газете «Ивнинг Мейл» и писал коротенькие рассказы.

Благодаря рецензиям Стокер познакомился в 1876 г. с приехавшим в Дублин на гастроли великим английским актером Генри Ирвингом, по приглашению которого в 1878 г. поступил на службу в театр «Лицеум» – в начале актером-менеждером, а с 1879 г. – директором-распорядителем театра. Тогда же он переехал на постоянное жительство в Лондон и прослужил в театре двадцать восемь лет, до смерти Ирвинга в 1905 г.

В том же 1878 г. писатель женился на Флоренс Бэлком (1858–1937), знаменитой светской красавице, к которой как раз в то время сватался Оскар Уайльд. Флоренс предпочла Стокера, однако чувства к Уайльду сохранила на всю жизнь. Женщина экстравагантных настроений, она с великим трудом согласилась на рождение ребенка в 1879 г., а потом вовсе отказалась от супружеских обязанностей. Будучи человеком весьма темпераментным, Стокер ударился в многочисленные любовные приключения, завершившиеся сифилисом. Писатель многие годы безуспешно боролся с болезнью, но именно она свела его в могилу в 1912 г.

Многолетняя служба директором театра «Лицеум» ввела Стокера в высшие круги лондонского общества, результатом чего стало вступление писателя во влиятельнейшую масонскую ложу «Герметический Орден Золотой Зари».

Будучи амбициозным графоманом, в 1882 г. Стокер выпустил сборник подражательных сказок «Перед заходом солнца»; через восемь лет был опубликован его первый и очень неудачный роман «Тропа змеи».

А затем он задумал создать произведение о вампире. Уж больно соблазнительной показалась Стокеру тема. Долгое время писатель собирал материалы о вампирах. Главным героем первоначально должен был стать некий венгерский князь. Но со временем его место жительства и вера изменились, а сам вампир оказался реально существовавшим историческим господарем Валахии Владом Цепешем, который по отцу именовался Дракулой.

Цепеш, конечно, не является прототипом короля вампиров. Ряд литературоведов без каких-либо оговорок называют имя единственного человека, которого можно считать настоящим прототипом Дракулы. И это имя… Оскар Уайльд! Бесталанный Стокер не просто как патологический графоман завидовал гению этого распутного эстета, он еще и ужасно ревновал Уайльда к своей жене и не сомневался, что отказ Флоренс делить с ним ложе связан прежде всего с ее неостывшими чувствами к блистательному денди. Знаменитый суд над Уайльдом состоялся в 1896 г., за год до первой публикации «Дракулы», и стал бальзамом на душу Стокера, что, впрочем, не помешало писателю лишний раз втоптать соперника в грязь доступным только литератору способом.

Кстати, это весьма чутко уловили кинематографисты. Если внимательно посмотреть первую экранизацию романа, сделанную в 1931 г., исполнитель роли Дракулы актер Бела Лугаши не только носит экстравагантные костюмы в духе Уайльда, но даже внешне чем-то напоминает писателя. Любопытно, что вплоть до копполовского «Дракулы Брэма Стокера» уайльдовский стиль в одежде Дракулы во всех кинопостановках, а их насчитывается почти сто, соблюдался неукоснительно. Только Коппола решился коренным образом изменить облик короля вампиров.

Однако вернемся к вопросу о причине такой популярности романа «Дракула», тем более что она во многом связана с личностью валашского господаря. Брэм Стокер не скрывал, что хочет написать роман о вампире и что намерен сделать его частично историческим. В числе первых узнали об этом и члены «Ордена Золотой Зари». Как известно, масоны всегда находятся на острие политической борьбы, а в конце XIX – начале XX в. они были особенно активны во всем мире.

В указанный период в очередной раз раскручивалось противостояние Европы и Российской империи, а если быть точнее – католического и протестантского мира с миром православным. Отсюда и возникла одна из наиболее правдоподобных версий раскрытия тайны романа «Дракула». Предполагают, что масоны «Ордена Золотой Зари» предложили своему рядовому члену Брэму Стокеру написать роман о православном князе-вампире в обмен на всемирную славу. И в самом деле, ажиотаж, который начался вокруг заурядного произведения в прессе, а затем и в кинематографе, беспрецедентный! Можно без преувеличения сказать, что «Дракула» являет собой первую в истории полномасштабную пиар-кампанию в поддержку дешевого низкокачественного ширпотреба, которая возвела эту поделку в ранг мировой литературной классики.

А что же реальный князь Влад Цепеш?

Господарь Валахии Влад Цепеш (1431–1477) жил и правил своим маленьким государством в один из самых сложных исторических периодов в судьбах Европы и христианства. Его малюсенькая православная страна оказалась пограничной территорией, зажатой между двумя великими могущественными государствами с наиболее агрессивными в те времена религиями – католической Венгрией и мусульманской Оттоманской империей.

При этом православная вера тогда находилась в тяжелейшем кризисе. Как раз в годы борьбы Цепеша за власть под ударами турок в 1453 г. окончательно пал Константинополь и прекратила своё существование Византийская империя – мать православного мира. Центр православия переместился в Москву, и вскоре появился идеологический лозунг «Москва – третий Рим, а четвертому не бывать». Но папская курия долгие годы не оставляла попытки окатоличить православные страны. Достаточно вспомнить о знаменитом Ферраро-Флорентийском соборе 1438–1439 гг., где митрополит Московский и Киевский Исидор (? —1462) стал римским кардиналом и на основании Флорентийской унии католиков с православными (5 июля 1439 г.) пытался ввести католическую веру на Руси. Исидор был отвергнут и посажен под замок великим князем Московским Василием II Темным. Неудачной попыткой окатоличить Русь стал и организованный в 1469 г. римским папой Павлом II брак великого князя Всея Руси Ивана III на византийской царевне Софье Палеолог.

Неменьшую опасность представляла для православия и появившаяся на Руси в конце XV в. так называемая ересь жидовствующих. Первым распространителем ее был еврей Схария, приехавший из-за границы. Еретики фактически отрицали православие и намеревались реформировать его чуть ли не на основе иудаизма. При этом жидовствующие объявляли своих сторонников «избранными» и этим привлекли в ересь немало знатных людей, членов великокняжеской фамилии и представителей высшего духовенства.

В годы мирового кризиса православной веры наиболее последовательными союзниками Руси выступали православные княжества Молдавия и Валахия, успешно боровшиеся против османской и венгерской агрессии. Особо прославились в организации отпора туркам союзные господари – молдавский Штефан чел Маре (? —1504) и валашский Влад Цепеш (1431–1476 или 1477).

Это в определенном плане негативно повлияло на историческое предание о Владе Цепеше. Дело в том, что большинство источников изображают господаря в самых мрачных черных красках, но созданы они политическими и религиозными врагами господаря – либо мусульманами, либо католиками. Однако основным письменным источником о жизни и правлении Цепеша можно считать русское анонимное «Сказание о Дракуле-воеводе», появившееся в последней четверти XV в. – как говорится, по свежим следам, вскоре после гибели господаря.

Если верить тщательным исследованиям выдающегося русского ученого А.Х. Востокова, автором «Сказания» является дьяк Федор Курицын – один из главных светских вождей жидовствующих. Из трех православных правителей дьяк не мог возвести напраслину ни на русских великих князей, ни на Штефана чел Маре, чья дочь Елена Волошанка не только была женой наследника великокняжеского русского престола Ивана Молодого, а после его смерти матерью наследника – Димитрия Ивановича, но и являлась главной покровительницей жидовствующих в великокняжеской семье. Неудивительно, что взоры Курицына, целью которого была компрометация самой идеи православной власти, обратились к валашскому господарю. Подавляющее большинство тех жутких россказней, которые нынче смакуются в бульварной прессе и Интернете, взяты из «Сказания» дьяка-еретика и раздуты сплетниками до умопомрачительных масштабов. Чего только стоят истории о том, как в стране, население которой в целом едва насчитывало 100 тысяч человек, Цепеш за один заход сажал на колья по 20–30 тысяч подданных, а затем успешно воевал с огромными турецкими армиями! Последнее зафиксировано в подлинных исторических документах.

В наши задачи не входит ни анализ «Сказания о Дракуле-воеводе», ни рассказ о самом Цепеше. Поэтому коснемся только интересующего нас вопроса о происхождении имени главного героя романа Брэма Стокера.

Отец Цепеша господарь Влад II (1398–1448) вынужден был лавировать между Венгрией и Турцией. Власть в Валахии он захватил с помощью венгерского короля и одновременно императора Священной Римской империи Сигизмунда Люксембургского, того самого, который заманил в Констанцу Яна Гуса и согласился на его сожжение.

Сигизмунд был организатором ордена Дракона, призванного противостоять наступлению турок на Европу. Влад вступил в этот орден и повелел внести изображение дракона в свой родовой герб, а также печатать его на валашских монетах. По этой причине он получил в народе прозвище Дракул. Соответственно, на валашском языке прозвище его сына звучит как Дракула, то есть «сын дракона». Если учесть, что в валашском языке и «дракон», и «дьявол» обозначаются одним словом, то имя Влада Цепеша можно перевести и как «сын дьявола», чем, кстати, и воспользовался Федор Курицын, а затем, гораздо позднее, Брэм Стокер.

Элиза Дулиттл

Эта чумазая вульгарная девица, неожиданно превратившаяся под благотворным воздействием профессора фонетики Генри Хиггинса и его приятеля полковника Пикеринга в изысканную красавицу британского аристократического общества, вот уже скоро сто лет неизменно остается одной из любимейших героинь сентиментальных представительниц слабого пола всех континентов. Действительно, этакая золушка начала XX столетия.

Связано такое прекраснодушное заблуждение со столь распространенной сегодня болезнью: посмотреть кинофильм – значит прочитать книгу, уж тем более пьесу. Однако не зря Бернард Шоу определил свое произведение как пьесу-роман в пяти действиях. В «Пигмалионе» есть прозаическое и мало интересное для зарубежного читателя Вступление и необычайно важное для понимания всего произведения Послесловие на десяти страницах. Вот благодаря ему мы и сможем более-менее объективно поговорить о милой Элизе Дулиттл. Но вначале о самом авторе пьесы-романа.

Джордж Бернард Шоу (1856–1950) родился в Дублине, в семье неудачливого ирландского коммерсанта. Мальчику едва исполнилось семь лет, когда его отец окончательно разорился, запил и стал хроническим алкоголиком. Мать же Бернарда, будучи женщиной талантливой и упорной в своих устремлениях, выучилась вокалу и, став преподавательницей пения, уехала в Лондон.

Хотя Бернард и ходил в школу для бедняков, скорее отнимавшую время, чем дававшую образование, мальчик оказался от рождения высокоодаренным и развивался преимущественно за счет несистематизированного чтения книг.

В пятнадцать лет Шоу вынужден был устроиться на работу: сначала клерком – собирал квартплату с жителей бедных кварталов Дублина (отчего так хорошо узнал жизнь городских трущоб), потом главным кассиром в земельной конторе. Однако такое прозябание не устраивало молодого человека, и в 1861 г. он перебрался к матери в Лондон, где вновь занялся самообразованием, активно посещая библиотеку Британского музея. Там Бернард и познакомился с Уильямом Арчером. При их первой встрече Арчер обратил внимание на тот факт, что Шоу одновременно читал «Капитал» Карла Маркса и партитуру «Золота Рейна» Рихарда Вагнера – он искал соответствие между этими произведениями!

Арчер предложил новому знакомому вместе написать пьесу «Золото Рейна», лейтмотивом которой должна была стать борьба между сверхчеловеком и сверхприбылью. Шоу первоначально согласился, но затем постепенно разошелся с Арчером и написал пьесу сам. С этого времени и начался драматург Бернард Шоу. Тогда же им были сочинены пять романов, которые долго не могли найти своего издателя.

В 1884 г. Шоу вступил в Фабианское общество и на всю жизнь остался убежденным социалистом, но немарксистского толка. Идеями фабианского социализма проникнуты практически все произведения писателя, в том числе и прославленный «Пигмалион».

При поддержке Арчера Шоу удалось устроиться в газету театральным критиком, что позволило ему вести относительно безбедный образ жизни. Но увлечение драматургией писатель не оставлял. Постепенно Шоу создал новый тип драматургии, определив свои произведения «пьесами-дискуссиями» – это интеллектуальные драмы, в которых основное место принадлежит не захватывающему сюжету, а напряженным спорам и остроумным словесным поединкам, которые ведут герои произведения.

Вряд ли стоит рассказывать обо всех мытарствах непризнанного драматурга, но блистательного политического оратора, каковым проявил себя Шоу в Фабианском обществе, и преуспевающего театрального критика. Звездный час писателя пробил в 1904 г. Именно тогда молодой актер Х. Гренвилл-Баркер возглавил лондонский театр «Корт» и начал с успехом ставить пьесы Бернарда Шоу.

Однако подлинную известность принесло драматургу его чисто коммерческое произведение «Первая пьеса Фани» (1911), которая не сходила со сцены английских театров почти два года. Затем последовал шедевр Бернарда Шоу – «Пигмалион» (1912).

Роман-пьеса «Пигмалион» был создан в разгар бурного романа женатого уже драматурга и актрисы Патрик Кэмпбелл, для которой и писалась роль Элизы Дулиттл. Премьера пьесы состоялась осенью 1912 г. в Вене, затем в Берлине. В Лондоне «Пигмалион» был впервые поставлен весной 1914 г., и роль Элизы сыграла Патрик Кэмпбелл.

Пьеса создавалась автором как фрейдистское произведение с марксистско-фабианскими элементами. Полный и глубокий психоанализ личностей главных героев Шоу дал в Послесловии пьесы-романа.

Отталкивался он от личностей покровителей Элизы. Профессор Хиггинс, по замыслу драматурга, был человеком тяжко больным эдиповым комплексом, так что ни о какой любви между ним и его ученицей речи быть не могло. Полковник Пикеринг также относился, выражаясь словами Шоу, к той категории холостяков, которые «возвышаются над средним уровнем благодаря своим высоким нравственным качествам и культуре» и для которых свойственно «отделение секса от других человеческих связей, достигаемое… путем чисто интеллектуального анализа».[78]

Далеко не глупая, обладающая бульдожьей житейской хваткой, хотя и весьма ограниченная в силу жизненных обстоятельств, Элиза Дулиттл, по словам создавшего ее автора, сразу поняла, что рассчитывать на брак в доме Хиггинса ей не приходится. И тогда она приложила все усилия, чтобы не упустить выпавший на ее долю счастливый случай.

В тот вечер, когда состоялось представление Элизы на светском приеме, а затем она устроила Хиггинсу скандал, девушка уже знала, что выйдет замуж за Фредерика Эйнсфорда Хилла – того самого молодого человека, который постоянно слал ей любовные письма и был на двадцать лет моложе Хиггинса. Брак состоялся, после чего оказалось, что Фредди нищ, как церковная мышь. Можно было бы рассчитывать на отца Элизы – бывшего мусорщика, единственного, кто извлек материальную выгоду из всей этой истории. Но этот талантливый демагог и балагур стал вхож в самые престижные дома Лондона, с ним даже советовались премьер-министры. На активную светскую жизнь доходов от полученного наследства ему самому не хватало, почему старик и отказал дочери в какой-либо материальной помощи.

Заботу об Элизе взял на себя полковник Пикеринг, который дал за девушкой небольшое приданое. Впрочем, это стало поводом для молодой пары перебраться жить в дом Хиггинса на Уомпл-стрит на правах взрослых детей двух холостяков. Хозяин дома считал присутствие Элизы в его жилище само собой разумеющимся, а Фредди рассматривал как неизбежный в такой ситуации предмет мебели.

Конец ознакомительного фрагмента.