100 великих загадок Африки. Древние тайны (Н. Н. Непомнящий, 2008)

Адам был африканцем?

Результаты последних молекулярно-генетических исследований подтверждают спорную гипотезу: генеалогические древа всех ныне живущих мужчин восходят своими корнями к одной и той же небольшой популяции людей, живших около 200 000 лет назад на территории Африки. Это открытие подтверждает оспаривавшийся прежде тезис о «генетической Еве».

Согласно библейской легенде, история человечества начинается с того, что Господь изгнал из рая Адама и Еву. Постепенно их потомки заселили всю Землю. Ева «стала матерью всех живущих» (Быт. 3, 20).

Адам и Ева. П.-П. Рубенс, первая половина XVII века

Современная теория эволюции тоже исходит из того, что все нынешнее многомиллиардное население планеты происходит от одной-единственной небольшой группки людей – носителей генов. Разумеется, речь идет не о некоей мифической паре прародителей – паре первых людей, сотворенных Господом Богом. Речь о другом: в какой-то момент истории человечества жила небольшая популяция людей – одна среди прочих. Сложилось так, что все ныне живущие люди являются потомками этой популяции. Вопрос в том, когда и где жила эта крохотная группка наших прародителей. «По-видимому, мы отыскали след Адама», – радостно сообщают молекулярный биолог Питер Андерхилл и его коллеги из Стэнфордского университета. Благодаря новому методу анализа мы можем очень быстро проследить за вариациями одного и того же гена в организме различных людей. Итак, исследователи взялись изучать один из фрагментов Y-хромосомы (они обозначили его М42) у нескольких сотен мужчин, живущих в различных уголках Земли.

Y-хромосомы передаются от отцов сыновьям. Они почти идентичны у людей, населяющих самые разные регионы планеты. И все же – от поколения к поколению – какие-то малозначительные изменения накапливаются и в них: меняются некоторые их фрагменты, не имеющие функционального значения, в том числе и пресловутый М42. Так, у людей, живущих в одних районах, можно встретить такие-то вариации Y-хромосомы; у людей, живущих в других районах, – другие ее варианты.

Анализируя эти мутации, можно восстановить генеалогию человечества.

Вот каким методом пользовались американские молекулярные генетики: сперва они размножали в пробирке генетический материал, добытый, например, из проб крови. Затем путем нагревания разрушали двойные цепочки ДНК и перемешивали отдельные цепочки, взятые из генетического материала различных мужчин. После охлаждения отдельные цепочки снова соединялись попарно. Биологи наблюдали за ними, используя микроскоп, работавший в ультрафиолетовом диапазоне. В тех случаях, когда обе цепочки были идентичны друг другу, они сливались в единую сплошную линию. А вот если отдельные фрагменты цепочек разнились, то есть разнился набор генов, исследователи замечали петельку или удвоенную черточку, явно искажавшую плавно проведенную линию. Так, весьма простым способом определялось наличие мутаций – выяснялось, одинаков ли набор генов у этих мужчин.

Вот результат этого генетического анализа: генеалогическое древо всех человеческих Y-хромосом коренится в Африке. Определенная структурная особенность фрагмента М42 встречается только у африканцев – и ни у кого более. Да и здесь, в Африке, ее можно обнаружить лишь у небольшого числа – от 5 до 15 процентов – эфиопов, суданцев, готтентотов и бушменов. Согласно расчетам ученых, самое позднее около двухсот тысяч лет назад этот структурный фрагмент мутировал.

Измененный вариант М42 получил широчайшее распространение, и лишь у небольшого числа африканцев в их генетическом материале сохранился прежний, первоначальный вариант фрагмента М42.

Майкл Хаммер вместе с коллегами из Аризонского университета, исследовав другой участок Y-хромосомы у полутора тысяч мужчин, пришел к аналогичному результату. Ему удалось обнаружить определенную генетическую особенность, которой наделены как шимпанзе, так и некоторые – весьма немногие – африканские народности, в том числе все те же бушмены и готтентоты. Эти группы населения считаются непосредственными предками нашего генетического Адама.

Итак, проведенные недавно исследования доказывают гипотезу, согласно которой все ныне живущие люди происходят от небольшой популяции африканцев, жившей всего около 200 000 лет назад и в течение сравнительно короткого срока заселившей все континенты нашей планеты. Повсюду, где бы эти переселенцы ни встречали другие – анатомически более древние – популяции людей, они вытесняли их или, смешиваясь с ними, передавали им часть своих генов.

В последнее десятилетие эта модель истории человечества – Out of Africa («Исход из Африки») – пользуется все большей популярностью. Возникла она буквально на наших глазах. В 1987 г. группа американских ученых из Калифорнийского университета (Беркли) во главе с покойным ныне генетиком Алланом Уилсоном исследовала отдельные фрагменты генетического материала митохондрий – эти органоиды обеспечивают клетки энергией. У митохондрий имеются свои собственные гены. Митохондриальные ДНК являются одними из компонентов яйцеклетки и – независимо от ДНК, присутствующей в клеточном ядре – передаются последующим поколениям. Таким образом, они наследуются только по материнской линии.

В ту пору газетные полосы обошла сенсационная новость: «Генетики доказали существование Евы!» Ведь результаты исследования были таковы: митохондриальные гены всех ныне живущих людей восходят к небольшой популяции женщин, некогда населявшей Африку, а может быть, даже и к одной-единственной женщине, так сказать, «прародительнице Еве». Во всяком случае, подобную теоретическую возможность нельзя исключать.

И вот теперь обнаружен молекулярно-генетический «Адам»: выявлена «мужская» параллель митохондриальному родству. Совпадают и хронологические показатели. «Нас очень радует, что результаты, полученные при исследовании Y-хромосом, совпадают с данными, добытыми путем изучения ДНК митохондрий», – комментирует Марк Стоункинг из Пенсильванского университета (он также одновременно с Уилсоном открыл генетическую «Еву»).

Недавнее открытие – открытие генетического «Адама» – наносит еще один удар по «мультирегиональной теории» происхождения человечества. Хотя поборники этой теории тоже полагают, что наши общие предки жили на территории Африки, однако, по их мнению, расхождение между различными ветвями человечества наметилось намного раньше, нежели гласит гипотеза Out of Аfrica: около полумиллиона – миллиона лет назад. Именно в это время, считают они, началось обособленное развитие трех (более или менее) генетически изолированных ветвей человечества: их представители расселились, в первую очередь в Африке, Азии и Европе. В эти обширные группы входили также и такие древние популяции человека, как, например, неандертальцы (Homo neanderthalensis) и питекантропы (Homo erectus).

Согласно гипотезе Out of Africa, люди, населяющие ныне нашу планету, состоят в куда более тесном родстве между собой, нежели предполагалось прежде. Кроме того, эта гипотеза утверждает, что в генетическом плане нынешнее население Земли резче отличается от вымерших популяций людей, нежели мы полагали ранее. Исследуя останки древних людей, ученые не могли сделать выбор между двумя этими теориями – «мультирегиональной» и теорией «исхода из Африки». Зато генетические данные однозначно свидетельствуют в пользу последней теории.

Разумеется, популяционно-динамические процессы протекали куда сложнее, нежели считалось ранее. Так, Майкл Хаммер обратил внимание еще на одну структурную особенность Y-хромосомы, которая возникла в Азии и лишь потом была занесена назад, в Африку. Год назад другая группа исследователей выявила аналогичный факт, изучая вариации гена бетаглобина. Очевидно, с изгнанием из рая ясности пока нет.

Следы в пепле времен, или Как М. Лики «удлиняет» прошлое Африки

На полмиллиона лет следует теперь отодвинуть в глубь времен эпоху, когда на Земле уже жили прямоходящие человекоподобные существа – непосредственные предшественники человека. Таков вывод из последнего открытия, совершенного в Танзании группой ученых под руководством Мери Лики.

Открытие было сделано в урочище Летолил – оно находится на плато Серенгети, которое стало сейчас всемирно известным благодаря национальному парку, где ведутся работы по изучению и сохранению животного мира Восточной Африки наших дней. Палеоантропологи же знают эту область прежде всего по бесценным находкам, повествующим о давно прошедших эпохах.

Один из следов, обнаруженных в Летолиле

Летолил на языке масаев означает «красная лилия». Но, пожалуй, на протяжении многих миллионов лет самой выдающейся «красной лилией» здесь были огненные, раскаленные выбросы вулкана Садиман, расположенного на краю плато Серенгети. Он не раз засыпал окрестности пеплом и кусками лавы.

Именно извержение этого вулкана, произошедшее однажды, примерно 3,6 миллиона лет назад, и «остановило мгновение, запечатлев на тысячи лет события доисторического прошлого Земли».

«До первого выпадения вулканического пепла, – рассказывает М. Лики, – доисторическая равнина Летолила, очевидно, была покрыта обычной растительностью. Но затем, когда всю местность окутала безжизненная серая пыль и покрыли осколки камней, животные продолжали бродить по ней, следуя привычными маршрутами. Почему они это делали, несмотря на заметное оскудение источников питания? Мы не можем пока ответить на этот вопрос».

В различных слоях пепла исследователи обнаружили множество следов павианов, которые «и по сей день с воинственным видом патрулируют долину», зайцев, доисторических предков современных слонов, мелких и крупных антилоп, различных видов жирафов: обычного и карликового – ископаемого, черного и белого носорогов, многочисленных хищников, включая гиен и огромного саблезубого тигра. Но останки человека – или его предка – долго не давались в руки.

Впервые чета Лики появилась в Летолиле в 1935 г., а потом они еще несколько раз направляли сюда свои поисковые группы, но успеха все не было. Надежды возродились вновь лишь в 1974 г., когда Мвонгела Мвока, африканский сотрудник М. Лики, нашел здесь очень древний зуб, принадлежавший существу, которое всех интересовало. Настойчивые поиски начались вновь.

На этот раз – удачные. Начиная с 1976 г. было найдено две серии следов древних человекоподобных существ.

Вторая и главная серия – тропа, ставшая теперь знаменитой. В последний рабочий сезон она была очищена от дерна и вскрыта на протяжении 23 метров.

На тропе сохранились две цепочки следов: две цепочки, оставленные двумя различными особями – крупной и поменьше.

Крупное существо, быть может, было самцом, а второе – самкой. Или – взрослой особью и подростком? Это, видимо, навсегда останется неизвестным, но просто для удобства работы исследователи решили считать меньшее существо самкой.

Самец и самка проходили здесь порознь, в разное, хотя и близкое время. Обе цепочки следов тянутся почти по прямой с юга на север и внезапно прерываются у небольшого оврага, который тут перерезает равнину.

«Иногда во время раскопок, – пишет М. Лики, – я выхожу посмотреть, как опускаются сумерки над серым туфом с его удивительной «книгой», повествующей о давно прошедших временах. В косых лучах заходящего солнца следы выделяются так четко, что невольно кажется, будто их оставили только сегодня утром».

Пока исследователям не удалось обнаружить каменных орудий той поры. Найдена часть скелета детеныша, несколько челюстей взрослых особей.

И – следы! Следы древнего человекоподобного существа. Размер меньших отпечатков равен 18,5 сантиметра, больших – 21,5. Шаг у самки составляет в среднем 38,7 сантиметра, у самца – 47,2. Вычисленный по этим данным рост самца равняется примерно 140 сантиметрам, самки – 120.

Эти следы, находит М. Лики, «раз и навсегда доказывают, что не менее 3,6 миллиона лет назад… те, кого я считаю прямоходящими предками человека, свободно двигались на двух ногах. И во-вторых, форма их ступни ничем не отличалась от нашей.

Роль прямохождения для развития человекоподобных существ трудно переоценить… Оно освобождало руки для множества других занятий – переноски грузов, изготовления орудий, иных сложных движений. В несколько упрощенном виде можно сказать, что освобождение передних конечностей стимулировало развитие мозга. Так рождалось человечество».

Прямохождение непременной частью вошло в общую формулу – своего рода фамильный портрет, показывающий, каким должно было быть существо, претендующее на роль первого, самого древнего человека. Прямая походка и соответствующее ей строение стопы и костей нижних конечностей. Достаточно развитой мозг, с объемом более 750 кубических сантиметров. Развитая кисть руки, способная совершать тонкие и разнообразные действия. Особенные, отличные от обезьян черты черепа, лицевого скелета, челюстей, зубов.

Самая главная черта общепризнанной ныне теории происхождения человека в том, что ключевое, решающее значение эта теория придает труду. Согласно ей, все качества, приобретенные предками человека за миллионы лет эволюции, – прямохождение, рука, мозг, стереоскопическое зрение, заметно выраженный ориентировочно-исследовательский эффект (любознательность, как сказали бы мы о человеке), высоко развитая орудийная деятельность – все это подвело древнее существо к тому моменту, когда оно сумело овладеть преднамеренным и постоянным изготовлением орудий. Есть во вновь вскрытом пласте каменные орудия – ищи останки высокоразвитых существ, представителей ранних стадий эволюции человека. Есть останки без орудий – тут еще многое придется выяснять.

Антропологические находки последних десятилетий в Африке поражают своей необычностью, тем влиянием, какое они оказали на представления ученых о древнейшем прошлом человека и его предков.

Именно находки в Африке решительно изменили картину начальных этапов возникновения человека.

Необыкновенный вклад в эти события внес исследовательский клан Лики. Прежде всего, конечно, успехи самого Луиса Лики, бывшего вождем клана до своей смерти в 1972 г. Он был замечательно удачливым исследователем и поисковиком. Карликовый жираф, найденный впервые именно им, карликовый носорог и множество других древних видов до его раскопок не известны вовсе. Но главное, конечно, – десятки находок ископаемых существ, которые в совершенно новом свете представили древнейшие этапы становления человека. Его работы словно распахнули занавес, скрывавший ослепительно богатую и совершенно неизвестную дотоле панораму жизни предков человека на протяжении многих миллионов лет. Впечатление, произведенное его успехами, было так велико, что в Африку потянулись десятки экспедиций – И. Коплена, М. Тэба и Д. Иохансена, К. Хоуэлла, К. Арамбура, Б. Паттерсона и других. Открытия многих исследователей и осмысление этих открытий антропологами и археологами всего мира и привели в наши дни к полному перевороту в картине ранних этапов возникновения человека.

Далее сын Луиса, Ричард Лики, который приобрел известность и серьезную репутацию еще задолго до своих тридцати лет. В его активе уже не одна выдающаяся находка, в том числе знаменитый череп № 1470 и еще останки десятка существ того же типа.

Наконец М. Лики, вдова Луиса Лики. Она археолог. Прежде две археологические культуры признавались самыми древними – шелльская и ашельская. Теперь археологи считают, что им предшествовала еще более древняя культура каменных орудий: олдувайская, или галечная, – и появление этого взгляда во многом обязано исследованиям М. Лики. Она участвовала во множестве исследований, и вот теперь открытие, совершенное ее экспедицией в Летолиле.

Что же нового в наши представления о древнейшем прошлом человека вносит открытие в Летолиле?

«Фамильный портрет», упоминавшийся выше, рисует лишь общие черты нашего далекого предка, каким он приблизительно должен быть. А каким он был на самом деле? Каким был тот реальный ход событий, в котором воплощаются принципиальные позиции антропогенеза?

Словом, какую реальную картину можно составить по ископаемым останкам древних существ – предчеловеческих и, собственно, человеческих форм?

Начнем со времени в 5,5 миллиона лет назад – с эпохи, когда обнаруживаются первые останки австралопитека. Обнаруженное впервые на юге Африки в середине двадцатых годов, это существо и получило свое название, которое можно перевести как «южная обезьяна». Его первооткрыватели и первоисследователи Р. Дарт и Р. Брум объявили его предком человека, чем вызвали град насмешек, не унимавшихся, пожалуй, три десятилетия подряд – до той поры, когда открытия в Восточной Африке, прежде всего находки Луиса Лики, не заставили задуматься самых отъявленных скептиков. А в шестидесятые годы окончательно выяснилось, что это существо не было «южным», так как останки его находят по всей Восточной и Северо-Восточной Африке, на севере континента, на Ближнем Востоке и в других местах.

Не было оно и обезьяной. Это было высокоразвитое существо, успешно осваивавшее прямую походку.

Из глубины веков – 4 миллиона лет – до нас дошло немного останков австралопитеков. Но вблизи 3 миллионов лет их обнаруживается порядочно, а между 3 и 1,5 миллиона лет – просто много. Дальше австралопитеки постепенно сходят на нет, отступая перед древними людьми. И чем дальше, тем больше австралопитеки станут оттесняться на края тогдашней ойкумены (например, в Южную Африку, тогда как главные эволюционные события будут происходить, видимо, в Восточной и Северо-Восточной Африке), а там, оказавшись в эволюционном тупике, они далеко отойдут от магистральной линии развития человека и вымрут.

Но это случится много позже. Наше же внимание сейчас привлекает эпоха их расцвета, мир австралопитека. Право же, в свете сегодняшних знаний эта эпоха вполне заслужила такое торжественное наименование.

Примерно 5 миллионов лет подряд одна форма австралопитеков сменяла другую на бескрайних просторах Старого Света.

Missing link – «недостающее звено»! Так долгие десятилетия в антропологии именовалось существо, которое неизбежно должно было предшествовать первому человеку, – неизвестное, недостающее звено, связывающее его с предковыми формами.

И вот теперь его разыскали. Более того, не звено, но целый богато заселенный мир! «Недостающая цепь вместо недостающего звена» – так эффектно и очень точно обозначил суть произошедшего известный антрополог В.П. Алексеев.

Чем дальше разворачиваются поиски, чем больше экспедиций устремляется на охоту за останками древних предков человека, чем больше открытий они совершают, тем больше разногласия среди специалистов. Парадокс? Ничуть!

Исследователям приходится восстанавливать необыкновенно сложную и запутанную историю возникновения человека на протяжении нескольких миллионов лет. И на необозримых пространствах: Северная и Восточная Африка, Ближний Восток, Индостан, Юго-Восточная Азия и, наконец, Юго-Восточная Европа.

И, например, мир австралопитеков, этапы их развития, пути и направления их эволюции у разных антропологов получают весьма неодинаковое истолкование.

До сих пор мы говорили об австралопитеках вообще – как будто все они были единообразны, на одно лицо. Ничуть не бывало! Не меньше трех-четырех весьма различающихся линий австралопитеков выделяют исследователи.

Одну из них антропологи называют грацильной, то есть изящной. Другие линии были, очевидно, тупиковыми. Массивные существа с мощными костяками – в них природа сделала ставку на величину, силу, непобедимость в открытом бою, но они не выдержали соревнования со своими низкорослыми и субтильными, однако сообразительными и умелыми современниками.

Кто же был удачливым соперником массивных гигантов? Это острый вопрос, ибо именно существа, на долю которых выпала тогда эволюционная удача, представляют «недостающее звено» – непосредственных предков человека.

В Афаре (Эфиопия) в 1973–1975 гг. экспедиция Д. Иохансена обнаружила в слоях, которые датируются в среднем 3,1 миллиона лет, множество костных останков древних существ и среди них достаточно полно представленный скелет самки (именно скелет! – не отдельные зубы или костные обломки!). В знак уважения к сохранности костяка исследователи окрестили самку именем Люси. Так вот, Люси и ее сородичи уже свободно владели прямой походкой. Находки из Афара до последнего времени были самой древней известной формой прямоходящего существа.

Находке в Летолиле – в среднем 3,6 миллиона лет. Малочисленные и разрозненные костные останки, обнаруженные здесь, еще не изучены. Однако уже сейчас М. Лики считает очевидным, что прямоходящие человекоподобные существа из Летолила очень близко напоминают Люси и ее сородичей, хотя те и жили на полмиллиона лет позже.

На следах в Летолиле обнаруживается отчетливо выраженный свод стопы, округлая пятка, направленный вперед большой палец – те черты, которые и свидетельствуют в пользу свободного владения прямой походкой. «Строение ног у них, должно быть, почти не отличалось от нашего», – считает М. Лики. И еще: «Форма их ступни ничем не отличалась от нашей…» Специалистка по биомеханике движения и анализу следов, которая участвовала в работе экспедиции, пришла к выводу: «Характер движений показывает, что существо было двуногим, шло нормальной походкой, большими шагами (причем шаг его был весьма широк, однако рост – невелик). Распределение веса в отпечатках напоминает картину, наблюдаемую у людей».

Выдающееся значение последних находок в Африке, на взгляд известного отечественного антрополога М.И. Урысона, состоит в том, что они – пусть даже не окончательно, пусть только на сегодняшний момент – позволяют навести порядок в обширном и запутанном австралопитековом семействе.

Вкратце ход его мысли примерно таков. Находки в Летолиле и Афаре (Люси) показывают нам высокоразвитую форму, жившую 3,5–3 миллиона лет назад. Эта форма – условно ее можно назвать афарской по месту первой находки – овладела прямой походкой и была способна эволюционировать в сторону человека. Афарское существо было, по мнению Урысона, таково, что именно от него могли начинаться две расходящиеся в стороны линии развития.

Первая: к грацильному австралопитеку, а дальше – к австралопитеку массивному, где ее и поджидал эволюционный тупик.

Вторая: линия, ведущая к человеку.

Дальняя граница эпохи возникновения человека обозначена теперь временем жизни афарского существа в Летолиле – 3,5 миллиона лет назад.

А где пролегает ближняя граница той эпохи, ознаменованная появлением самых ранних орудий труда? Что об этом рассказывают находки?

В Африке самые древние, обнаруженные на сегодня, орудия относятся ко времени в 2,2–2 миллиона лет. (В Азии орудия такой давности пока вообще не найдены.)

Значит, здесь горячо, здесь надо искать – между 3,5 и 2 миллионами лет.

Именно в этом промежутке, судя по сегодняшним данным, и произошло выдающееся событие в эволюции живой материи: возник человек. Событие, сравнимое по своей значимости разве что с возникновением живой материи.

По материалам Г. Зеленко

Колдстримский камень – подлинник или подделка?

В 1911 г. в древнем пещерном погребении близ устья реки Лоттеринг, Южная Африка, там, где сейчас располагается национальный парк Цицикамма, был найден необычайный расписной камень, который стал известен как Колдстримский. Камень лежал на глубине чуть больше метра, но его раскраска осталась в практически нетронутом виде. И необычность этой находки именно в том, что все прочие погребальные камни, найденные по соседству, сохранились гораздо хуже. Загадка Колдстримского камня не в его положении и не в том, что на нем изображено, а именно в изумительной сохранности этого изображения.

Как мог примитивный красочный слой на камне сохраниться сотни, а может, и тысячи лет во влажной земле и остаться практически без изменений? Является ли Колдстримский камень подделкой или загадочным явлением природы?

Ответ в том, что этого не знает пока никто.

В 1908 г. археологи были взволнованы сообщением, что расписные погребальные камни, найденные в области города Кнайсна на восточном побережье Южной Африки, могут быть как-то связаны с таинственными стрендлуперами, племенем кочевников, которое проживало вдоль юго-восточного побережья Южной Африки. До тех пор было найдено только одно погребение, связываемое со стрендлуперами, – в другой пещере около Кнайсны в 1872 г. Вероятно, в начале 1908 г., но, скорее всего, в 1909-м, раскопки С. Дж. Уитчера в пещере близ деревушки Колдстрим выявили еще несколько расписных, но одноцветных камней.

Колдстримский камень

В феврале 1911 г. Л. Перингвей, тогдашний директор Музея Южной Африки, поручил музейному таксидермисту Джеймсу Друри произвести раскопки в том самом месте, где Уитчер нашел свои камни. В своих записках Друри пишет, что Уитчер еще до его приезда уже раскопал дно пещеры до глубины в три метра. Друри продолжал копать в той же траншее и, углубившись еще на шестьдесят пять сантиметров, обнаружил остатки скелета. Скелет, однако, был сильно попорчен влажной землей, и поэтому он решил возобновить работы в другом месте, где можно было надеяться на находки в лучшем состоянии.

Переместившись в глубину пещеры, он стал рыть вторую траншею. Прокопав на глубину примерно в сто двадцать сантиметров, Друри наткнулся на другой скелет, который также был в «очень скверном состоянии», но никаких погребальных камней рядом с ним не обнаружил. Вскоре Друри встретил еще один скелет, на этот раз детский, а чуть ниже наткнулся на четвертый, под камнем, правда не имевшим никакой росписи. Продолжая копать, Друри на том же уровне нашел полный скелет взрослого и у его плеча – большой плоский камень с «самой изумительной росписью, которую я когда-либо видел…»

Он нашел то, что позже стало Колдстримским камнем. Камень и скелет выставлялись в Музее Южной Африки в Кейптауне несколько лет. Когда в середине 50-х г. экспозицию поменяли, Колдстримский камень упрятали в музейный сейф для большей сохранности и практически забыли до 1980 г., когда он вернулся в коллекцию утвари музейного отделения археологии. С тех пор он привлекал большой академический интерес. Для большинства исследователей загадка состояла в том, как хрупкая роспись продержалась столько времени в прибрежной пещере при повышенной влажности почвы. Никто не мог объяснить причин такой превосходной сохранности.

Из-за того, что роспись так хорошо сохранилась, многие сомневаются в ее подлинности. В 1989 г. М.-Л. Уилсон и В. ван Рийссен из археологического отделения Музея Южной Африки и Д.-А. Гернеке из отдела электронной микроскопии Кейптаунского университета провели ряд тестов, чтобы установить подлинность Колдстримского камня. Сравнительный анализ краски с него и других камней сходного происхождения и результаты других тестов внушают мысль, что краска настоящая. Равным образом и стиль росписи очень похож на тот, что остался на настенных росписях и других образцах каменного искусства в этой области.

Остается тем не менее вероятность того, что роспись была «подправлена» в 1911 г. неизвестным ассистентом с целью продлить сохранность экспоната, и того, что его начальник, кто бы он или она ни были, просто забыл сообщить об этом, считая не слишком важным или срочным фиксировать факт подобной реставрации. Но если все дело в этом, то почему схожим образом не были обработаны и другие, более ценные камни?

Нет ничего, что заставило бы предположить, что Колдстримский камень не является подлинным. Может быть, ответ на эту головоломку погребен вместе с камнем?

Стрендлуперы – люди, которых не было?

Вдоль всего южного побережья Африки можно увидать множество мест – и в пещерах, и на открытых пространствах, – где высятся древние курганы из морских раковин. Среди этого «мусора», как чаще всего его называют, были найдены останки птиц и зверей, вещи, сделанные людьми, и много реже человеческие кости. Все они – наследие древних кочевников, которых обычно называют койсан («койкой» – имя, которым нама, скотоводы-кочевники, называли самих себя, а «сан» они звали других, не разводивших скота, а живших охотой и собирательством. Койсан – это просто сращение имен, обозначающее обе группы как целое). До середины нашего века эти мусорные кучи приписывали таинственным племенам, известным как стрендлуперы.

Долгое время никто не мог толком сказать, кто такие эти стрендлуперы, как они жили и почему вымерли. Неясного было так много, что о них сложился целый миф, согласно которому стрендлуперы – это люди особой расы, и в культурном, и физиологическом смысле отличающиеся от всех прочих, живших в Южной Африке.

Пикантность этой загадки в том, что никаких свидетельств того, что стрендлуперы чем-то отличались от койсанов, никогда не было. Это имя им присвоил некий моряк Лендерт Йанссен, выживший после кораблекрушения «Харлема» в Столовой бухте в 1647 г.

Человек из племени сан

Археологические находки показывают, что по крайней мере сто тысяч лет назад большую часть прибрежной области вокруг мыса Доброй Надежды занимали люди позднего палеолита, обитавшие в пещерах и примитивных жилищах, охотники-собиратели и предки санов и бушменов.

Примерно две тысячи лет назад люди койкой – новый народ – появились на побережье, и, конечно же, их приход вызвал соперничество среди местных обитателей за землю и еду.

Это нашествие не замедлило сказаться и на судьбе санов, которым пришлось потесниться и уйти с побережья под напором мигрирующих скотоводов койкоев и чернокожих земледельцев, предков нгуни, которые также двигались в эту сторону и расселялись в областях, еще не занятых койкоями.

Главное племя койкоев у мыса Доброй Надежды было кочоква, которых голландцы называли «салданья». Они жили у самого океана, зимовали вокруг бухты Святой Елены и перебирались к Тайгербергу весной. В середине лета, если позволяли дожди, они двигались через Стелленбош и обратно к своим зимним жилищам.

В начале XVII в. первый губернатор Капской колонии Ян ван Рибек стал свидетелем миграции кочоква, которых он называл «квена», и как человек, занимающий военный пост, подсчитал количество боеспособных мужчин – таковых оказалась примерно тысяча. Он также заметил, что племя сопровождали тысячи овец и коров. Если его оценка верна, то все племя насчитывало пять-шесть тысяч человек.

Маленькое племя койкоев, известное как горингайква, «люди мыса» у голландцев, насчитывало тысячу человек и проводило жизнь в миграциях между двумя основными стойбищами – одним на берегу Столовой бухты, а другим у Фоллс-Бей близ Мюйзенберга. Кажется, что стрендлуперы, которых всего-то было человек то ли двадцать, то ли восемьдесят, находились в какой-то зависимости от горингайква, ибо их называли горингайкона, что значит «дети горингайква».

В рассказах ранних европейских путешественников, включая и Франсуа Валентина, который упоминает стрендлуперов в своем официальном отчете в 1681 г., их называли «водяными людьми» или «людьми-рыбаками», и утверждалось, что они поддерживают свое существование, собирая морские раковины со скал и поедая птиц, тюленей и китов. По словам европейцев, их выбрасывало прибоем на берег. Кажется, стрендлуперы сами не разводили скот, хотя вождь горингайкона, Аутшумао, который побывал в Европе в 1630–1631 гг., служил переводчиком у голландцев, когда те выменивали у койкоев скот.

Можно предположить, что образ жизни стрендлуперов был перенят, среди прочих, Херри и его племянницей Кротоа (Евой) из желания познакомиться с белыми поселенцами и извлечь из контактов с ними какую-нибудь выгоду.

Судя по всему первое упоминание о «водяных людях» можно найти в вахтенном журнале Уильяма Бейли, капитана торгового судна «Мери», побывавшего в этих местах в мае 1639 г.: «Суббота, 11 число. Этой ночью примерно в час мы подняли один якорь и оставили судно на другом… Примерно в 9 или 10 часов мы снарядили шлюпку к острову Пингвина (Дассена), чтобы отвезти Томаса, с которым мы отправили письма. Вместе с ней поплыла и оставшаяся часть водяных людей, общим числом в двадцать мужчин, женщин и детей. После полудня мы послали на берег Джоливотта за водой, который вернулся вечером с полутора тоннами, тогда же, когда с Пингвина вернулась наша шлюпка с птицами-ныряльщиками, похожими на бакланов, молодыми гусями, двумя тюленями и одним пингвином, которых нам оставили вышепоминаемые двадцать человек».

В том же году другой моряк, Йоган Альбрехт фон Манделсло, на судне «Лебедь» бросил якорь в Столовой бухте и также впоследствии описал стрендлуперов, которые, как он говорил, «живут крайне скудно у самой воды, но не имеют ни кораблей, ни лодок. Они питаются травами, кореньями и рыбой, особенно любят дохлых китов, которых выбрасывает бурей на берег. Они называются «водяные люди», потому что живут на самом берегу». В позднейшем вахтенном отчете Манделсло рассказывает, что ему пришлось подвезти пятнадцать «таких людей» – четверых мужчин, восемь женщин и троих детей – на остров Пингвина после их упрашиваний. Он утверждает, что эта группа надеялась поселиться на острове и питаться дохлыми китами, тюленями, рыбой и пингвинами, будучи свободными от преследований койкоев.

Путаница с определением стрендлуперов началась только в XX столетии. В 1907 г. доктор Ф.-У. Шрабсолл предпринял сравнительный анализ 23 черепов, взятых из Музея Южной Африки и где-то еще, в числе которых был один, приписываемый стрендлуперу, появившийся в 1872 г. Все, найденные на побережье, доктор назвал «стрендлуперскими», а остальные, из внутренних областей континента, отнес к «бушменам». Он также заключил, что черепа стрендлуперов «представляются во всех отношениях более четко определяемой группой, чем у бушменов, и отличаются по строению от готтентотских». Другими словами, «раса» стрендлуперов отличалась от всех прочих в этой области.

Несмотря на то что вскоре была доказана несостоятельность теории Шрабсолла, это утверждение получило общее признание и привело к распространенному убеждению в уникальности стрендлуперов.

В книге «Земляные работы» Лайолл Уотсон предполагает, что стрендлуперы были частью недавно вымершего народа, известного под научным именем «боскопоиды». Термин «боскопоиды» происходит от названия городка Боскопа у Потчефструма в Трансваале, где в 1913 г. были извлечены из земли части черепа и скелета так называемого боскопского человека, более высокоразвитого представителя неандертальской расы, той самой, которая была обречена стать тупиковой ветвью эволюционного древа.

Однако и теория боскопского человека была позже дискредитирована, так как череп, на исследовании которого она основывалась, был опознан как необычайно крупный бушменский, имеющий, несмотря на свои размеры, совершенно обычные пропорции для этого типа.

К началу XVIII в. стрендлуперы практически исчезли. В официальной записке Франсуа Валентина 1714 г. упоминается, что «люди мыса» почти все умерли от эпидемии оспы. Учитывая, что и раньше племя было невелико, и то, что оно имело довольно тесные связи с белыми поселенцами, можно предположить, что выжившие стрендлуперы просто смешались с колонистами.

После 1714 г. нет почти никаких упоминаний о стрендлуперах. Учитывая, что они были маленькой группой, вероятней всего отколовшейся от горингайква, и, следовательно, «временным» племенем, все другие рассказы о них скорее всего относятся к прибрежным племенам сан. Херри горингайкона, которые были также известны, как «водяные люди», «люди-рыбаки» или «стрендлуперы», практически находились под верховенством одного человека, которого называли то Хадах и Харри, то Херри, но чьим настоящим именем было Аутшумао.

Как уже упоминалось, в 1630-м или 1631 году британцы взяли его в Вест-Индию и вернули домой в следующем г. Кажется, что во время плавания он выучился говорить по-английски и также возможно, что он знал чуть-чуть по-голландски. Как официальный переводчик, посредник и вестник Херри имел значительное влияние на колонистов и стрендлуперов в Столовой бухте и получил немалые награды за свои старания от британцев. Херри умер в 1663 г., когда судьба горингайкона была уже практически предрешена.

Робинзоны большого острова

«Большой остров», или «Красный остров», протянулся с севера на юг, образуя заслон морским течениям и пассату, который приносит дожди на узкую полосу восточного берега, затем через гряду отвесных скал поднимается выше и орошает плато, расположенное на высоте от 800 до 2000 м, а после этого, потеряв всю свою влагу, опускается на равнины западного берега. Тропический вечнозеленый лес вначале покрывал не только побережье и прибрежные скалы, как сейчас, но и большую часть плато.

На западе простирался тропический лес, а на засушливом крайнем юге – колючая неистребимая брусса. Имя этому острову – Мадагаскар!

В этом обособленном мире, отделившемся от Африки еще в третичный период, сохранилась своеобразная фауна. Пользуясь почти полным отсутствием хищников, здесь могли распространиться крупные лемуры, гигантские бескрылые птицы (эпиорнисы), черепахи разных видов. Гиппопотамы и крокодилы наводняли реки и болота. Кабаны, летучие мыши, многочисленные птицы свободно размножались на этом неведомом краю света.

Итак, среди обитаемых частей нашей планеты Мадагаскар оказался, по-видимому, в числе последних, где поселился человек. Древняя история его неизвестна и загадочна. Добраться до острова оказалось возможным лишь при достаточно хорошо развитом мореходстве. Самые древние даты, полученные радиоуглеродным методом в двух прибрежных поселениях на крайнем севере и на крайнем юге, относятся приблизительно к 1000 г. н. э. Однако археологические изыскания начались там совсем недавно, так что есть надежда обнаружить более древний материал. Жившие в этих поселениях люди изготовляли железные изделия и керамику; их дома имели прямоугольную форму; рыболовство и сбор раковин давали основную пищу.

Юго-Восточное побережье Мадагаскара

Безусловно, в погоне за дичью и в поисках дикорастущих плодов островитяне постепенно проникали в глубь острова, а затем переходили к подсечно-огневому земледелию и животноводству. Крупные животные оказались истреблены; исчезновение гигантских лемуров, гиппопотама и эпиорниса произошло, как кажется, одновременно с появлением людей. Расчистка полей с помощью огня привела к почти полному исчезновению леса на плато и к его отступлению на западе; его заменили высокие травы, годные для выпаса крупного рогатого скота. Так, должно быть, утверждала себя, неся железо и огонь в эту девственную природу, мальгашская цивилизация.

Откуда же пришли эти «робинзоны»? Из-за отсутствия данных исторических источников мы вынуждены обращаться к материалам других наук. Лингвистика дает категорический ответ: мальгашский язык является индонезийским, и разнообразие его диалектов не может скрыть единства его грамматики и морфологии. Антропология, напротив, выявляет большое разнообразие: тип со светло-коричневой кожей – азиатский, напоминающий индонезийцев; тип с черной кожей – весьма вероятно, африканский; и многочисленные переходные ступени. Противоречие между этим языковым единством и антропологическим разнообразием ставит вопрос о происхождении мальгашей.

Океанография свидетельствует о мощном южноэкваториальном течении, идущем от юга Индонезии в направлении Мадагаскара. Пассатные ветры с юго-востока дуют более или менее постоянно. Но Индийский океан в этих районах имеет в ширину 6 тыс. км без единой промежуточной остановки, за исключением маленьких островов, остававшихся пустынными до XVII в. Напротив, благодаря муссонным ветрам возможно мореплавание от Индонезии в направлении Южной Индии, а от нее к Мадагаскару либо через Мальдивские острова, либо вдоль восточного побережья Африки. При плаваниях этим путем люди до сих пор пользуются пирогами с противовесом. Технические навыки мальгашей обнаруживают множество черт, общих с Индонезией: таро, затопляемые рисовые посевы, подсечно-огневое земледелие, кузнечные мехи из двух стволов деревьев, четырехугольные дома на сваях с покатой крышей и т. д. Но домашние животные – африканского происхождения.

Индонезийские и африканские черты обнаруживаются также в обществе и в культуре. Среди первых: патрилинейный счет родства с сильными следами матрилинейности, добрачная сексуальная свобода, культ предков, жертвоприношение быка, мегалиты, поэзия любовного соперничества и т. п. Некоторые черты напоминают культуру бантуязычных народов долины Замбези (в частности, специфическая символика некоторых скульптурных изображений), другие – культуру кушитоязычных народов (обожествленные цари, особая значимость стада, касты и возрастные классы). По правде говоря, большинство этих сравнений нужно еще проверить на строго научной основе.

При отсутствии устных преданий, письменных документов и археологических данных мы пока вынуждены ограничиться гипотезами о происхождении мальгашей. Недостатка в них нет, поэтому приведем лишь основные из них: массовое прибытие индонезийцев с примесью меланезийцев; первоначальный бантоидный субстрат, на который наслоились индонезийцы; первоначальное индонезийское население, которое начало впоследствии охоту за рабами на африканском побережье. Все эти гипотезы обычно подразумевают прямое путешествие через океан и прибытие на восточное побережье.

Другая гипотеза предпочитает северный путь с остановкой в Южной Индии и на африканском побережье, где и произошло смешение индонезийцев с африканцами и откуда они добрались до Мадагаскара с северной и западной стороны. Однако ни одна из этих гипотез пока еще не получила достоверного подтверждения.

Теперь после чистых гипотез мы можем обратиться к арабским источникам, которые, правда, также вызывают вопросы. В 945 г. согласно «Книге чудес Индии» вак-вак с востока после целого года пути на 1 тыс. судов попали на остров Канбалу у берега зинджей. Вак-вак жаждали слоновой кости, черепашьих панцирей, шкур пантер и рабов. Канбалу выстоял, и пришельцы отправились на завоевание побережья Софалы.

Слово «вак-вак» арабы употребляли либо по отношению к сказочным островам, либо к островам, окаймляющим Азию (от Индонезии до Японии), а также по отношению к странам, расположенным к югу от земель зинджей, т. е., возможно, к Мадагаскару (известному также под именем Кумр– «Лунный остров») и к расположенному напротив побережья. Зинджи – это чернокожие африканцы. Вак-вак (возможно, «люди на пирогах» – «ванкан» на индонезийском языке), вероятно, применялось к индонезийцам и к мальгашам. Предполагают, что Канбалу обозначает остров Пемба. Следует ли относить заселение Мадагаскара за счет этого переселения и отвергать все гипотезы о более ранних путешествиях? На этот вопрос ответит археология.

Экспедиция 945 г., должно быть, осуществлялась на основе уже имевшихся сведений; судя по ее размаху и ее задачам, можно предполагать, что за ней стояла какая-то могущественная организация, вероятно, государство Шривиджайя на Суматре. Но к тому времени оно было уже в течение нескольких веков индуизировано, а мальгаши были язычниками. Следовательно, они могли прибыть либо с Суматры или Явы до их обращения в индуизм, либо с островов, остававшихся языческими, например Борнео или Целебес.

Великий географ ал-Идриси (середина XII в.) писал: «У зинджей нет судов, на которых они могли бы совершать морские переходы… Жители островов Забадж приходят к зинджам на больших и малых судах и занимаются торговлей своими товарами, потому что они понимают язык друг друга». Острова Забадж – это Ява и Суматра. Берег зинджей, о котором идет речь, судя по другим отрывкам, – это побережье Софалы, где торговали и люди с Кумра. Итак, если верить Идриси, то в его время индонезийцы уже поселились на Мадагаскаре и на побережье Мозамбика.

Таким образом, индонезийские переселенцы прибывали, очевидно, в течение нескольких веков; наличие антропологических африканских и смешанных типов можно объяснить существованием контактов с побережьем Африки. При этом некоторые группы сохранили свой расовый тип благодаря изолированности или матримониальным запретам, являя, таким образом, более чистый индонезийский тип; в частности, это относится к хува.

В одном из поселений, датируемых 1000 г. н. э., были найдены иракские глиняные изделия. Ал-Идриси отмечал существование на Кумре морского мусульманского города Лайрана, поддерживавшего связи с Малайским архипелагом. В развалинах Махилака на северо-западном берегу острова были обнаружены арабские глиняные изделия XIV в.

В то время в западной части Индийского океана господствовали арабы и другие исламизированные торговцы, которые основали ряд факторий вдоль африканского побережья, в Индии и на Мадагаскаре.

Именно таким образом Коморские острова получили исламизированное население, говорящее на одном из диалектов банту, смешанном с арабским языком, и носящее имя малайского происхождения: анталаут (на мальгашском языке анталаотра) – «люди моря». Владея парусными судами арабского типа и пирогами с двумя противовесами, они, вероятно, и основывали фактории на северо-западном берегу острова, более благоприятном для мореходства.

Три группы на восточном побережье, принявшие мусульманство, имеют более загадочное происхождение.

1) На северо-востоке вокруг Вухемара (в древности Ихарана) были обнаружены захоронения мусульман со скелетами азиатского или африканского типа, с погребальным инвентарем китайского или персидского происхождения и огромное число «сосудов» на трех ножках, вытесанных из мягкого камня. Современные предания приписывают эти захоронения исчезнувшему народу разикаи. Инвентарь (тарелки, сосуды, лопатки для сурьмы и т. д.) датируется временем не более четырех веков назад.

2) На юго-востоке антамбахуака из Манандзари и некоторые касты антануси из Форт-Дофина называют себя зафираминиа (потомки Раминиа). Согласно их легендам, записанным в XVII в., Раминиа и его спутники пришли из Мекки через Мангалор. На западном берегу Индии действительно существует город с таким названием. Высадившись в Ихарана со своими спутниками, они направились по берегу на юго-восток, оставив на дороге глиняный кувшин и каменного слона. Приняв мальгашский язык, они сохранили рукописи, в которых их диалект был передан арабскими буквами. Их приход, возможно, датируется XIII в.

3) Расположившись между двух групп зафираминиа, объединение других исламизированных родов, антаймуру («люди берега»), господствует над долиной в нижнем течении Матитанана. Именно среди них сохраняется традиция создания текстов сурабе, написанных арабскими буквами на местном диалекте; эти рукописи содержат наряду с магическими формулами исторические предания легендарного характера: о предках, прибывших из Мекки, о борьбе со змеем о семи головах и т. д.

Исламизированное население подверглось мальгашскому влиянию и перестало выполнять предписания ислама. Тем не менее некоторые элементы их культуры привились здесь, например арабский календарь. Наряду с ним на восточном берегу распространен индийский календарь.

Теперь об африканцах. Связи с африканским побережьем, должно быть, поддерживались по крайней мере с 1000 г., и много африканцев, вероятно, были привезены на Большой остров переселенцами из Индонезии. Это засвидетельствовано как раскопками в Ихарана, так и преданиями Зафираминиа.

Постепенно африканцы, овладели мореходными навыками и стали приходить на остров сами. Анталаотра, без сомнения, привезли их с собой в качестве рабов; множество из них бежало и образовало независимые общины.

По свидетельству Луиса Мариано, в начале XVII в. часть населения западного берега, в окрестностях нынешнего Майнтирану, еще говорила на «кафрском» языке. Изменение индонезийского языка путем огласовки конечных согласных в других местах еще только зарождалось; в этом можно видеть африканское влияние.

В 1500 г., два года спустя после плавания Васко да Гамы, когда другая португальская эскадра огибала мыс Доброй Надежды, буря разбросала корабли; один из них был занесен далеко на восток. Капитан судна Диегу Диаш, пытаясь вернуться назад, к Африке, увидел берег, вдоль которого он шел на север, пока тот не исчез. Так он открыл Большой остров.

До тех пор Мадагаскар, по-видимому, был неизвестен в Европе. Географ из Александрии Птолемей помещал приблизительно в этих широтах остров Менутиас, не сообщая о нем больше никаких сведений. Тысячелетие спустя Марко Поло описал в числе стран, рассказы о которых, он слышал в Азии, большой остров «Мадей-гаскар», или «Могелазию», который, судя по его положению и самому описанию, был, вероятно, сомалийским побережьем (Могадишо). Но в 1492 г. Мартин Бехайм поместил на своем знаменитом глобусе на широте Африки к югу от экватора два больших острова: Мадагаскар и Занзибар.

Положение Занзибара было известно. Поэтому остров, открытый Диегу Диашем, стали называть Мадагаскаром. Это название привилось, хотя впоследствии португальцы назвали его островом Святого Лаврентия, а французы – островом Дофина. Для обозначения всех его жителей несколько позднее стали пользоваться словами «мадекасс» или «мальгаш» (малагаси).

До этого времени Мадагаскар оставался в стороне от остального мира.

Открытие пути в Индию через мыс Доброй Надежды поставило его в центре этого торгового пути. С тех пор европейцы стали часто посещать его берега.

Португальцы разрушили «арабские» фактории на северо-западе острова, конкурировавшие с ними. Берега острова были обследованы, и в 1517 г. имелась уже довольно хорошая карта.

Первые попытки укрепиться на юго-востоке португальцам не удались. С 1613 по 1619 г. были предприняты новые попытки, сначала среди антануси, затем на западе. Хотя один вождь антануси был доставлен в Гоа и крещен там, все это предприятие потерпело полный провал. Преподобный Луис Мариано, принимавший участие во всех этих событиях, оставил подробный рассказ, снабдив его полезными заметками о стране и о ее жителях.

С конца XVI в. голландцы по пути в Индонезию начали заходить в бухту Святого Августина (на юго-западе), но особенно часто они посещали восточное побережье. В 1595 г. адмирал Корнелиус де Хаутман останавливался на острове Сент-Мари и в бухте Антонжиль. Его брат, Фредерик де Хаутман, сопровождавший его в путешествии, спустя несколько лет издал голландско-мальгашский словарь.

В 1638 г. голландцы обосновались на Маврикии и начали часто наведываться на побережье Мадагаскара за продовольствием и рабами. На Антонжиле был даже возведен форт. Однако после основания в 1652 г. Капской колонии этот форт был ликвидирован. На Мадагаскар теперь наведывались лишь время от времени, чтобы привезти в Капскую колонию рабов.

Английские суда Ост-Индской компании посещали Мадагаскар для пополнения запасов продовольствия. Два купца, Хэммонд и Бутби, опубликовали в XVII в. описание острова, в котором он представал «земным раем». В 1644 г. 140 человек основали колонию в бухте Святого Августина, в самом сухом и самом диком уголке острова. Через год в живых из них осталось 12 человек, которых отправили на родину. Новая колония в 1650 г. на острове Ассада (Нуси-Бе) исчезла полностью.

С тех пор англичане ограничивались тем, что, соблюдая осторожность, время от времени вели торговлю в различных точках побережья. В 1702 г. судно «Де Грейв» село на мель у южной оконечности острова. Часть экипажа была истреблена местными жителями. Молодой моряк Роберт Друри стал рабом в племени антандруй, затем у сакалава. В 1717 г. ему удалось бежать и попасть на английский корабль; он уже стал забывать родной язык. Его рассказ, изложенный в литературной форме (может быть, это даже сделал Д. Дефо), содержит полезные указания о местных нравах и войнах между племенами.

Остров, особенно засушливые районы на юге и на западе, был очень слабо заселен. Со временем тем не менее в общинно-родовых группах происходил процесс сегментации. Один из вождей отправлялся вместе со своими сородичами на поиски новых земель. Так складывались независимые общинно-родовые группы (фуку), разделенные пустынными районами. В некоторых районах такие группы были объединены под властью правителей неместного происхождения. Так, зафираминиа из Ануси считаются родоначальниками династий в южных и западных частях острова.

В XVIII в. сакалава достигли расцвета своего могущества. В набегах на плато они нередко доходили до Имерины, откуда приводили скот и рабов. В конце века правительница Буйна, Равахини, поддерживала хорошие отношения с властителем Имерины. К этому же времени относятся крупные пиратские операции на Коморах, которые сакалава проводили в союзе с обитателями восточного побережья.

В отличие от обширных, покрытых травой равнин запада восточное побережье разделено лесами, бурными реками, утесами и болотами. Поэтому его население в XVII в. не знало других объединений, кроме отдельных общинно-родовых структур и небольших надобщинных объединений, находившихся в низовьях рек, где возделывали рис.

Начиная с 1527 г. французы, если представлялся случай, торговали на берегах острова. В 1642 г. Ришелье основал «Компанию Восточных Индий и Мадагаскара», один из служащих которой, по имени Прони, организовал небольшую факторию на основе поселения Сент-Люс, а также поселение Форт-Дофин. Французские суда посещали восточное побережье, вывозя во Францию эбеновое дерево, кожи и воск.

В 1648 г. сюда приехал Этьен де Флакур – важный чиновник компании, человек просвещенный и любознательный. Во время Фронды Мадагаскар был забыт. Покинутому метрополией Флакуру с трудом удавалось управлять колонией, но тем не менее в свободные часы он занимался сбором сведений о природе и народах острова. По возвращении во Францию в 1658 г. он опубликовал «Историю Большого острова Мадагаскар», которая в течение двух веков оставалась основным источником сведений для европейцев об этом острове, о его этнографии и истории.

Ввоз на остров европейцами огнестрельного оружия способствовал созданию новых небольших государств. Так, один из вождей в области Ватумандри завоевал Таматаве и Фенериве, монополизировав внешнюю торговлю и подчинив себе соседние образования. Однако метисы, рожденные от пиратов, зана малата, тяготились этой зависимостью; они восстали под предводительством некоего Ратсимилаху, получившего образование в Европе. Победив, они основали государство Бецимисарака, царем в котором стал Ратсимилаху.

Восточное побережье все больше испытывало влияние Маскаренских островов, островов Бурбон и Маврикий, которые были заняты французами. Там возделывали кофе, производили пряности и сахар; плантации постоянно требовали подневольной рабочей силы, а растущее население нуждалось в рисе и мясе. Все это имелось на столь близком берегу Мадагаскара. Поэтому вскоре там были созданы новые фактории.

В 1774 г. некто Мориц Бениовский, польско-венгерский авантюрист, бежавший с сибирской каторги, получил от Версаля поручение создать здесь факторию. В бухте Антонжиль он возвел пост Луисбург, а через шесть месяцев докладывал, что подчинил себе весь остров. Посланные туда в 1776 г. уполномоченные обнаружили лишь жалкое поселение и опустошенные окрестности. Бениовский был отозван, но вернулся частным путем и провозгласил себя «императором Мадагаскара». Вскоре он был убит небольшим французским отрядом, посланным с Маскаренских островов.

Тем не менее этот странный эпизод способствовал дальнейшему знакомству европейцев с островом. Агенты Бениовского прошли по восточному побережью, по крайнему северному району, пересекли остров от бухты Антонжиль и дважды проникали в неизвестную дотоле центральную часть плато – Имерину.

Между побережьем и плато располагалась эта влажная лесная область. Ее жители занимались подсечно-огневым земледелием, выращивая горный рис и различные клубнеплоды. Эти, как правило, светлокожие народы располагались с севера на юг в следующем порядке: сиханака обитали вокруг оз. Алаотра. Это была, по словам Франсуа Мартена, «очень красивая и открытая страна» с орошаемыми рисовыми полями, укрепленными поселениями и тучными стадами. Сиханака были союзниками сакалава и делали набеги за рабами к бецимисарака и мерина; безанузану – бедные лесные жители – создали небольшие общинные образования, которые позднее объединились в три государства. Они тоже совершали набеги на Имерину, затрудняя ее сношения с побережьем; танала обитали в лабиринте лесистых холмов. В XVI в. некий член правящей родовой группы по имени Рамбу якобы нашел там убежище, положив начало аристократии танала Зафирамбу.

История Имерины, области плато, расположенной к северу от Бецилеу, нам хорошо известна благодаря великолепному собранию устных преданий, записанных к 1870 г. преподобным отцом Калле и объединенных им под названием «История царей». Происхождение создателей этих преданий неясно. Народ хува, принадлежащий к светлокожему индонезийскому типу, как кажется, пришел с восточного побережья, может быть, через район озера Алаотра. В XV в. хува жили иа крайней восточной оконечности плато, откуда они медленно продвигались в долины верховьев Икупы и ее притоков. В конце XVI в. они уже обосновались в нескольких небольших поселениях, господствующих над рекой, по соседству с огромной заболоченной зоной. Ее занимали рыболовы и скотоводы вазимба, разводившие ямс и не знакомые ни с орошаемым рисоводством, ни с железом. Вожди вновь прибывших стали вступать в браки с женщинами из семей вождей вазимба.

Мирные отношения поддерживались до того дня, когда правитель Андриаманелу напал на ближайших вазимба. Сын Андриаманелу, Раламбу, расширил владения в северном направлении. Именно ему приписывают организацию централизованного государства и распределение земель между членами правящей династии. При нем появилось также имя, данное всему народу и стране: мерина и Имерина.

Его сын Андриандзака, правивший в середине XVII в., основал столицу государства – Тананариву (ныне – Антананариву), представлявшую первоначально обнесенное оградой укрепление. С тех пор он господствовал над областью болот. Сын Андриандзака, Андриамасинавалуна, расширил границы царства; оно, правда, не превышало в ширину 50 км, однако население его росло. Возникали новые поселения, и для управления ими правитель был вынужден назначить своих чиновников, за которыми, в свою очередь, наблюдали сыновья. Их было четверо, и правителю пришлось, подобно Людовику Благочестивому, при своей жизни разделить государство между ними.

С этого момента наступил хаос. Мелкие государственные образования боролись друг с другом; соседние народы – сакалава, сиханака, безанузану – воспользовались этим, угоняя из Имерины скот и рабов.

В конце XVIII в. численность населения острова составляла около 1,5 млн человек, из которых 300 тыс. обитало в Имерине. Народы были разделены огромными необитаемыми пространствами бруссы, которые еще предстояло освоить.

В качестве второстепенных занятий местные жители занимались охотой и собирательством, а также рыболовством – речным и морским. Главным же занятием было земледелие. Здесь возделывали рис, таро, африканское просо, тыкву и различные виды фасоли и гороха. Повсеместно разводили быков зебу, особенно скотоводство процветало в сухих областях запада и юга и на плато. Разводили мелкий рогатый скот: овец, коз, свиней, а также домашнюю птицу, прежде всего кур.

Жилище мальгашей представляло собой дом с остроконечной двускатной крышей. Прямоугольной формы, с дверью с западной стороны. На побережье каркас строений делали из бревен, а стены и крышу – из листьев; в местностях с влажным климатом пол, выложенный из коры, лежал на сваях. На возвышенностях строили деревянные или глинобитные хижины.

Несмотря на то что мальгаши жили в основном натуральным хозяйством, существовали торговые отношения между различными областями. На рынках продавали и покупали мясо, изделия ремесла, циновки, дрова, рогатый скот и соль. Преобладал обмен, но постепенно входил в употребление и серебряный пиастр. Мальгаши не знали колеса, и у них не было ни повозок, ни вьючных животных. Люди переносили груз по узким тропинкам на своих плечах, а знатных особ – на носилках.

Через анталаотра, живущих на северо-западе, на остров проникали изделия внешнего мира: ткани, оружие, бусы, украшения. В XVIII в. европейские посредники на Маскаренских островах ввозили через восточное побережье порох, ружья, полотно, водку, скобяные изделия, обменивая их на рогатый скот, рис, рабов. Мальгашские рабы встречались в Капской колонии и даже в Америке.

Основной социальной ячейкой была большая семья. Родовая группа объединяла семьи, ведущие свое происхождение от общего предка, что подразумевало скорее политическое, нежели социальное единство. Родство считалось по мужской линии, но не исключалась и материнская линия. Дядя со стороны матери нередко играл роль покровителя своих племянников, а термины «отец», «мать», «старший» служили формой обращения ко всем, кому полагалось выражать уважение.

Родовые группы составляли несколько каст, образовывавших иерархию, в рамках которой существовали брачные запреты, особые приветствия, а иногда повинности. Касты были многочисленны и неодинаковы у разных народов. В целом выделялись знатные люди, состоявшие в родстве с правителем, и простолюдины.

В течение веков в некоторых областях сложилась государственная организация. Отдельные общинно-родовые группы подчинили себе другие такие группы, установив своеобразную иерархию.

Власть правителя была ограничена священными обычаями предков. Он опирался на советников, старейшин общинно-родовых групп и на одобрение народа, которому сообщал о своих намерениях в публичных речах. Он имел право устанавливать повинности и отработки. Правитель творил суд высшей инстанции.

Сегодня пережитки старой организации сохраняются в отдельных деревнях и служат предметом жгучего интереса этнографов.

Загадки культуры Нок

В 1949 г. в Лондоне было объявлено об открытии выставки «Традиционное искусство британских колоний». Искусство Африки в это время было уже хорошо известно в Европе и пользовалось заслуженным признанием. Оно широко представлено во всех крупнейших музеях мира, ему посвящено множество книг, альбомов, статей, изучение его входит в учебные программы наряду с изучением классического и современного искусства. Поэтому, хотя такие выставки и привлекают обычно большое число посетителей, они тем не менее не сулят ничего неожиданного.

Однако на этот раз было не так…

Проходя по выставочным залам, посетители с изумлением останавливались у стенда со странной терракотовой скульптурой, непохожей ни на один из многочисленных экспонатов этой выставки. Необычайно выразительная голова из коричневатой обожженной глины будто гипнотизировала взглядом широко открытых глаз с черными, глубоко высверленными зрачками. Огромный нависающий куполообразный лоб, высокие надбровные дуги, небольшой тонко моделированный прямой нос, усы, бородка, переходящая в узкую полосу бакенбардов, – каждая деталь этой головы и вся скульптура в целом производили странное впечатление на фоне обычных традиционных масок и статуэток.

Терракотовая скульптура Нок

Загадочная терракотовая скульптура вызвала бурное восхищение у любителей и художников и серьезно озадачила специалистов. В аннотации говорилось, что скульптура происходит из Северной Нигерии. Однако ничего похожего на стиль этой скульптуры до тех пор не встречалось ни в Нигерии, ни где бы то ни было в другом месте. Необычным был также и ее возраст – начало I тысячелетия до н. э. Иначе говоря, странная терракотовая голова более чем на целое тысячелетие старше самых древних бронзовых и терракотовых скульптур Ифе!

Скульптура, получившая название по месту, где были сделаны первые находки (долина и деревня Нок в Северной Нигерии), была обнаружена при довольно необычных обстоятельствах.

В южных районах Северной Нигерии уже более полувека существуют оловянные рудники, разработка которых ведется открытым способом. В 1943 г. в одной из шахт из-под восьмиметрового слоя породы были извлечены фрагменты керамики, привлекшие внимание специалистов. Исследования, проведенные здесь английским археологом Б. Фэггом, показали, что из шахт за время их разработки на поверхность вместе с землей было выброшено множество интереснейших предметов, в том числе уникальные произведения искусства: терракотовые головы, статуэтки, различные украшения и т. д. Как же попали все эти созданные человеком вещи в рудные отложения? Вот как объясняется этот процесс: «Во второй половине I тысячелетия до н. э. средняя Африка от Нигерии до Кении переживала «влажную фазу» (которую геологи называют «накуру», по имени города Накуру в Кении). В это время в возвышенной части Центральной Нигерии существовала обширная речная система, по которой дождевые воды имели сток в долину Бенуэ, а затем через нижний Нигер в бухту Бенина. В те времена реки играли гораздо более существенную роль в жизни народов центральной Нигерии, чем в наши дни, и пейзаж страны сильно отличался от современного. Огромные массы почв, по-видимому, быстро размывались, и продукты этого распада, уносимые водой, откладывались в аллювиальных слоях; более тяжелые минеральные породы откладывались в реках быстрее, чем легкие. Эти тяжелые осадки, богатые касситерием («оловянной землей»), и создали почвы для современной оловодобывающей промышленности Нигерии.

Но эрозии подверглись также и места поселения человека. Жители многих прибрежных деревень вынуждены были поспешно покидать насиженные места и приносить свои жилища в жертву водной стихии. В результате этого аллювиальные слои богаты не только минеральными отложениями, но также и различными изделиями вроде полированных каменных топоров, ритуальных предметов, украшений, которые попадали в реку, после того как священные дома были заброшены. Все они почти без исключения были разломаны на куски, но, к счастью, головы терракотовых фигур, как и человеческие черепа, сохранились лучше, чем остальные части фигур, благодаря сферической форме, особенно в тех случаях, когда они попадали в естественные убежища на дне реки».

Так благодаря чистой случайности в залежах оловянной руды сохранились бесценные произведения древнейшей африканской скульптуры. Высокое техническое мастерство и законченный стиль художественных изделий, найденных в шахтах близ деревни Нок, свидетельствовали о том, что археологам посчастливилось открыть неизвестную культуру, существовавшую на протяжении длительного времени, и естественно было предположить, что территориально она не могла быть ограничена одним-двумя пунктами.

Обследования, проведенные на соседних оловянных и золотых приисках, дали новый материал, причем художественные изделия, найденные в различных и часто далеко отстоящих друг от друга пунктах, обнаруживали ярко выраженное стилистическое сходство с ранее найденной скульптурой.

Стиль голов и фрагментов терракотовых статуй, находящихся в настоящее время в музее города Джос (Нигерия), является неопровержимым доказательством их принадлежности к одной культуре: «Прежде всего они поражают удивительным разнообразием форм, которое сочетается с глубоким единством стиля, позволяющим безошибочно отнести их к одной «художественной школе», несмотря на то что один из фрагментов приближается к тому, что мы бы назвали натуралистическим стилем, в то время как другой удален от него настолько, что лишь с трудом может быть причислен к фигуративному искусству… причем общие формальные признаки очень просты; прежде всего это особая трактовка глаз, которая обычно приближается к треугольной или полуциркульной форме, а также носовых и ушных отверстий (иногда также и рта)».

Если говорить о пластических формах этой скульптуры, а не о технических приемах, таких, как, например, высверливание (что определяет форму зрачка, уха и т. д.), то надо отметить, что прежде всего бросается в глаза именно это разнообразие, а не черты стилистического сходства, которые проявляются здесь как бы вопреки намерениям художника, стремившегося к созданию совершенно непохожих друг на друга, оригинальных, остро выразительных образов. К примеру, форма головы, казалось бы, меньше всего поддающаяся превращениям изменяется неожиданным образом. Она может принимать самые разнообразные формы: то конуса, обращенного острием вверх или вниз, то шара или цилиндра. Уши, иногда отмеченные лишь небольшими углублениями, в иных случаях принимают причудливую форму и достигают огромных размеров (выделяют даже особый подстиль «длинноухих голов»).

Только один внешний признак объединяет почти все головы Нок – это способ изображения глаз. Замечено, что глаза большинства терракотовых голов имеют глубоко высверленный зрачок, прямое верхнее веко и нижнее в виде полукруга или равнобедренного треугольника. Следует добавить, что такое же единство сохраняется в трактовке дугообразных бровей, наложенных сверху в виде плетеного шнурка. Единообразие этих деталей тем более удивительно, что именно глаза являются тем элементом традиционной африканской пластики, который трактуется наиболее разнообразно.

Подобную форму глаза можно обнаружить в Африке в искусстве только одного из современных народов – в искусстве йоруба.

Еще большие стилистические параллели с искусством Нок обнаруживаются в древнем, но исторически более позднем искусстве той же страны – в искусстве Ифе. Кроме сходных сюжетов, таких, как, например, изображение людей, страдающих слоновой болезнью, и различных мелких предметов и украшений, в скульптуре Ифе имеются целые статуи, нашедшие своих двойников среди скульптур Нок.

Одна из них, найденная в Джемаа терракотовая фигура без головы, поразительно похожа на бронзовую статую, выполненную в традициях Ифе (найдена в Бенине). Размеры и пропорции этих статуй совершенно одинаковы. Присмотревшись внимательнее, можно увидеть, что не только пропорции, но и характер моделировки, например, ступней ног и других деталей, повторяется во всех подробностях. На торсах обеих фигур, из которых одна мужская, а другая женская, имеются одинаковые украшения в виде пояса и ожерелья. Если бы не огромный промежуток времени в 1000 лет, разделяющий две культуры, можно было бы сказать, что они соотносятся между собой, как скульптура Греции периода архаики и скульптура эпохи Фидия.

Пропорции статуи и фрагментов фигур Нок свидетельствуют также об их стилистической близости к современной африканской скульптуре. Одной из отличительных особенностей традиционной африканской деревянной скульптуры является то, что головы статуй сильно увеличены по отношению к торсу и обычно занимают по высоте третью или четвертую часть всей фигуры. Немногие из сохранившихся целиком статуэток Нок имеют точно такие же соотношения основных частей. Имеются и другие аналогии: например, так называемая голова Януса, найденная в Нок, воспроизводит один из типичных образов традиционной африканской скульптуры, который встречается здесь у многих народов от Гвинеи до Конго. Хотя таких прямых аналогий и немного, они тем не менее дают достаточно оснований для сопоставления вновь открытой скульптуры с местными художественными традициями.

Кому же обязана своим появлением эта культура и каково ее место в искусстве народов Африки?

Автор открытия английский археолог Бернард Фэгг и его брат искусствовед Уильям Фэгг считали, что создателями культуры Нок являются предки племен, населяющих центральные районы Нигерии.

Присутствие металлических предметов в отложениях культуры Нок, а также находки некоторых органических остатков, в том числе очищенного от коры ствола дерева, давшие возможность провести датировку радиоуглеродным методом, позволили установить время расцвета этой культуры, которое приходится приблизительно на третье столетие до н. э. (нижний слой, в котором были найдены предметы, датирован 900 г. до н. э.; слой, покрывавший их, – II в.).

Не законченные еще исследования показывают уже обширную территорию распространения этой культуры, общая площадь которой превышает 500 км с запада на восток и 360 км с севера на юг.

Широкое распространение культуры Нок, ее преклонный возраст (более двух тысяч лет), а главное, ее законченный, сформировавшийся стиль изменили представление об истории изобразительного искусства народов Африки, заставили пересмотреть отношение не только к древней, но и к более поздней деревянной скульптуре одного-двух последних столетий.

До недавнего времени существовало множество самых различных точек зрения на эту скульптуру: одни считают ее продуктом эволюции, в основе которой якобы лежали образцы натуралистического искусства, завезенные в Африку из Европы; по мнению других, специфические стили африканской пластики являются выражением особой религиозно-философской концепции, присущей исключительно африканским народам, – воплощением некоей «жизненной силы»; одни считают африканскую скульптуру единственным подлинным искусством, говорящим языком пластических символов в отличие от «литературного» языка европейской скульптуры, другие – что африканские маски и статуэтки вообще не являются произведениями искусства, так как они имеют всегда определенное «утилитарное» назначение, и т. д.

Условный, символический характер африканской скульптуры, придающий ей в наших глазах загадочную, мистическую окраску, может быть правильно понят лишь в свете последовательных этапов эволюции художественных форм, в свете тех постепенных изменений, которые привели к появлению специфических стилей поздней традиционной пластики. Большинство темных и парадоксальных высказываний, которыми пестрит литература об африканском искусстве, объясняется отчасти отсутствием материала, отчасти игнорированием тех известных уже исторических факторов, под влиянием которых складывались и формировались жанры и стили африканской скульптуры двух последних столетий.

В результате язык символов и пластической идеограммы, которым пользуется африканская скульптура, воспринимается порой как продукт какой-то особой, замкнутой в себе культуры.

Однако эти белые пятна неуклонно сокращаются. До недавнего времени сравнительно хорошо было известно лишь так называемое племенное, традиционное искусство одного-двух последних столетий. К знаменитым очагам искусства – Ифе и Бенину – теперь прибавились новые очаги, обнаруженные в разных пунктах Западной Тропической Африки, в частности культуры сао и Нок, которые проливают свет на ранние периоды развития искусства на Африканском континенте.

Загадки Ифе

Наверное, многие помнят фантастическую историю переселения атлантов с Земли на Марс в «Аэлите» Алексея Толстого. В заброшенном марсианском доме изобретатель Лось находит следы атлантов – «склеенные вазы, странно напоминающие очертанием и рисунком этрусские амфоры», и золотую маску. «Это было изображение широкоскулого человеческого лица со спокойно закрытыми глазами. Лунообразный рот улыбался. Нос острый, клювом. На лбу и между бровей припухлость в виде увеличенного стрекозиного глаза… Лось сжег половину коробки спичек, с волнением рассматривая удивительную маску. Незадолго до отлета с Земли он видел снимки подобных масок, открытых недавно среди развалин гигантских городов по берегам Нигера в той части Африки, где теперь предполагают следы культуры исчезнувшей таинственной расы».

В этом отрывке только перелет на Марс – плод воображения писателя. Африканские маски, их связь с Атлантидой и этрусками всего лишь художественная интерпретация научной гипотезы крупного немецкого археолога и этнографа Лео Фробениуса о происхождении одной из самых высоких и своеобразных древних цивилизаций Западной Африки – культуры Ифе, обнаруженной в Йорубе – стране народа йоруба (Юго-Западная Нигерия).

В первой четверти XIX в. англичанам Хью Клаппертону и братьям Лендерам удалось добраться во внутренние области Нигерии, страну многочисленного народа йоруба. Ценою собственных жизней они исследовали ранее не доступные районы Африканского континента и нашли там развалины некогда могущественного государства, которое так называлось по имени своей столицы, расположенной на крайнем северо-востоке страны. Судя по преданиям, правители ойо некогда подчинялась огромная территория, включавшая почти всю Нигерию, а также современные Дагомею и Того. По имени одного из населявших ее народов ойо называли еще йоруба.

Голова бога моря Олокуна из Ифе

Легенды йоруба рассказывали о том, что когда-то на месте земли была вода. Решив создать мир, бог Олорун сбросил с неба цепь, по которой на землю спустился мифический предок народа йоруба Одудува. Он основал город Ифе и стал в нем править. Ему наследовал сын – великий воин Ораньян, у которого появилось бесчисленное потомство. Так город Ифе стал местом зарождения человечества.

Внутри страны йоруба процветали торговля и ремесла. Ремесленные изделия ойо, особенно ткани, славились далеко за его пределами. Однако все это осталось в далеком прошлом.

Европейские путешественники застали государство уже в состоянии глубокого упадка. Они проезжали через огромные укрепленные города с населением сорок, шестьдесят, сто тысяч человек и убеждались в том, что люди почти забыли свои бывшие умения и достижения. Глинобитные крепостные стены разрушались, крепостные рвы зарастали травой и кустарником, а по караванным тропам рыскали отряды охотников за рабами.

В 1825 г. практически все члены экспедиции Клаппертона, в том числе он сам, погибли от тропических болезней во время похода к реке Нигер. На родину удалось вернуться лишь самому молодому из путешественников – Ричарду Лендеру, которому шел 21-й год. В 1829 г. вышел в свет его двухтомный труд «Материалы последней африканской экспедиции Клаппертона» и чуть позже трехтомное сочинение «Путешествия по Африке для исследования Нигера до его устья». Эти работы вызвали в Европе еще больший интерес к изучению Черного континента.

В 1910 г. немецкий ученый Лео Фробениус отправился в новое путешествие по Нигерии. Еще задолго до приезда в страну он слышал легенды о царском городе Ифе от западноафриканских рабов, увезенных на чужбину.

В Нигерии Фробениусу невероятно повезло. Буквально с первых шагов ему удалось сделать замечательные открытия, среди которых оказался легендарный Ифе. На задворках полуразвалившегося дворца местного правителя Фробениус впервые увидел валявшиеся на земле куски разбитой красновато-коричневой терракотовой скульптуры, изображавшей лицо человека. В последующие дни экспедиция нашла или выменяла у африканцев еще несколько терракотовых изделий. Фробениус заметил, что местные жители довольно легко расстаются со скульптурами, которые они сами некогда нашли в древних святилищах. О глиняных фигурках он говорил: «Это были следы очень древнего и прекрасного искусства. Они являлись воплощением симметрии и утонченности формы, которая напоминала Древнюю Грецию и указывала… на существование высокой древней цивилизации».

Еще одна значительная находка– бронзовая, несомненно, очень древняя и прекрасная скульптура – была сделана членами немецкой экспедиции в роще, посвященной йорубскому богу моря Олокуну. Фробениус вспоминал: «Перед нами лежала голова изумительной красоты, чудесно отлитая из бронзы, правдивая в своей жизненности, покрытая темно-зеленой патиной. Это был сам Олокун, Посейдон Атлантической Африки».

Среди прочих приобретений наиболее странными казались скульптурные головы с кляпами во рту, украшавшие бронзовые сосуды.

Результаты немецкой экспедиции произвели сильнейшее впечатление на научные и даже литературно-художественные круги Европы. Немалую роль в этом сыграли увлекательные книги самого Лео Фробениуса – «И Африка заговорила» и «Дорогами атлантов». Последнее название не случайно, но об этом позже.

Итак, в начале 1990-х гг. перед ученым миром встала загадка Ифе. Прекрасные в своем совершенстве и законченности бронзовые и терракотовые реалистические скульптурные портреты мужчин и женщин почти в натуральную величину. По стилю они близки к античным, но черты лица скульптур из Ифе типично негроидные. Кем они были созданы и когда?

Каким образом зародилась в Ифе техника изготовления бронзовых скульптур? Местные жители не могли дать на эти вопросы удовлетворительного объяснения. Археологи и искусствоведы ломали головы над загадкой их происхождения. В наше время большинство ученых склоняются к тому, что скульптуры изображают местных богов, царей или придворных и, по всей вероятности, первоначально стояли в алтарях, где им поклонялись при отправлении культа предков.

Очевидно, в древнем Ифе верили, что фигура предка служит посредником между загробным миром и живыми людьми. Лео Фробениус выдвинул собственную гипотезу о происхождении древней цивилизации Западной Африки, обнаруженной в Нигерии, никем не подтвержденную и не опровергнутую до сих пор.

«Я утверждаю, – писал он в 1913 г. после археологических изысканий в Ифе, – что Йоруба с ее пышной и буйной тропической растительностью, Йоруба с ее цепью озер на побережье Атлантического океана, Йоруба, чьи характерные особенности довольно точно обрисованы в сочинении Платона, – эта Йоруба является Атлантидой, родиной наследников Посейдона, бога моря, названного ими Ойркуном, страна людей, о которых Солон сказал: они распространили власть свою вплоть до Египта и Тирренского моря».

Интересно, что Фробениус видел «явное сходство» между культурой йоруба и средиземноморской культурой древних этрусков, так как у тех и у других найдены столь совершенные по исполнению терракотовые скульптуры, выполненные в сходной художественной манере. Кроме того, Фробениус утверждал, что вся западная цивилизация является цивилизацией атлантов от Британии до Ливии. Что касается йоруба и этрусков, то до сих пор неизвестно, где находилась прародина этих великих народов, так что, вполне вероятно, ею действительно могла быть погибшая Атлантида или другие земли, исчезнувшие с лика Земли в результате природных катаклизмов.

Древний Аксум

В начале I в. а нашей эры наряду с великими государствами древнего мира, Римом, Египтом и царствами Индии процветало другое, малоизвестное ныне, но прославленное в те времена африканское государство Аксум. Ему покорялись огромные территории от Сахары до берегов Красного моря и даже земли, расположенные на противоположном аравийском побережье.

Местный фольклор относит появление Аксума к библейским временам. В ту пору в стране Шеба правил гигантский дракон – деспот и тиран. Предания гласят, что он требовал от своих подданных бесконечных подношений скотом и девственницами Среди несчастных девушек, которые должны были сделаться жертвами тирана, как-то оказалась красавица, которую любил отважный юноша Агабоз. Чтобы спасти возлюбленную, он убил восседавшее на троне чудовище, и избавленный народ провозгласил его царем. Агабозу наследовала его дочь, красавица Македа, царица Шебы. Умная, просвещенная и любознательная правительница, известная по Библии как царица Савская.

Ныне на центральной площади Аксума (в Эфиопии), посреди шумного базара, в окружении неказистых глинобитных домишек возвышаются либо лежат в пыли вдоль дороги гигантские базальтовые обелиски – единственные из оставшихся свидетелей былого величия более чем двухтысячелетней давности. Всего больше двухсот монолитов, гигантских каменных колонн, не похожих друг на друга.

Каменные стелы в Аксуме

Одни – изысканно-стройные, идеально отполированные, богато украшенные, другие – нарочито примитивные и грубые. Высота некоторых превышает тридцать метров. Длина самых маленьких стел – пять метров.

Происхождение обелисков (или стел) и их назначение до сих пор остается загадкой. Неясно, какой техникой пользовались их создатели, чтобы перевезти издалека и воздвигнуть эти многотонные каменные глыбы. Искусство аксумских каменщиков тем более поразительно, что все стелы выточены из цельных глыб голубого базальта – самой твердой из горных пород.

Долгое время считалось, что стелы попросту вкопаны в землю. В 30-х гг. германо-эфиопская археологическая экспедиция вдруг обнаружила, что некоторые из них опираются на огромные, длиной до 120 и шириной до 80 метров, платформы, сложенные из обтесанных базальтовых плит. Стало ясно, что стелы – лишь верхние, венчающие части поистине фантастических по своим размерам сооружений, скрытых под незначительным слоем земли. К несчастью, в 1938 г. в разгар итальянской агрессии против Эфиопии фашистские самолеты разбомбили руины величественных сооружений. Сохранились лишь воспоминания археологов, сумевших ранее частично исследовать эти сооружения. Они считали их дворцами аксумских владык – негусов. В одном из дворцов было более тысячи залов и опочивален. Полы в них покрывали зелеными и белыми мраморными плитами, редкостными породами красного и розового дерева; стены были облицованы полированным эбеном и темным мрамором, на которых рельефно выделялись инкрустации из позолоченной бронзы. Барельефы украшали окна и двери. Бронзовая скульптура и керамическая посуда, покрытая глазурью и расписанная замысловатым орнаментом, завершали интерьер дворца.

Некоторые исследователи полагают, что дворцы негусов насчитывали от 4 до 14 этажей! Они же довольно убедительно говорят о том, что барельефные изображения на стелах передавали в уменьшенном масштабе все подробности царского жилища. Как полагают, высота реального этажа составляла, вероятно, 2,8 метра, следовательно, высота 14-этажного дворца была около 40 метров.

Одно из первых письменных упоминаний об Аксуме, как, впрочем, и о большинстве городов Восточной Африки, мы находим в знаменитом «Перипле Эритрейского моря» – наиболее старой из дошедших до у нас лоций мореплавателей древнего мира, написанной примерно в 60 г. н. э. Название лоции говорит само за себя. Эритрейское море – древнее наименование Индийского океана, а Эритрея (территория современной Эфиопии) – составная часть Аксумского государства.

В I в. эфиопские цари-негусы приняли христианство, и Аксум стал первой и самой могущественной христианской державой мира. Владыки Аксума увидели в христианстве силу, способную объединить разноплеменную, разноязыкую страну. Они строили многочисленные дворцы и храмы, увенчанные крестами.

В современном Аксуме сохранился один из них – храм Святой Девы Марии, одна из главных святынь христиан Эфиопии. Квадратное здание сложено из серых камней, скрепленных глиной, замешанной на рубленой соломе. Храм, построенный около полутысячелетия назад, венчает небольшой позолоченный купол.

Внутреннее убранство церкви скромное: алтарь закрывает цветное покрывало, колонны украшены холстами с картинами из Священного Писания. Пол устлан циновками, тут же стоят деревянные барабаны, которые служат для музыкального сопровождения при молебнах и песнопениях.

В III–IV вв. негусы поддерживали тесные политические и экономические отношения с христианской Византией. Один из путешественников, грек Ноннос, посол византийского императора Юстиниана, оставил описание приема у аксумского владыки: царь в богатых одеждах, золотых браслетах и короне сидел в украшенной золотом колеснице, запряженной слонами. В его руках были два золотых копья и щит, также украшенный золотом. В присутствии царя кормили ручных жирафов и пели придворные певцы.

Христианские монархи Аксума чеканили собственную монету и направляли торговые корабли и караваны во все страны. Римляне, византийцы и арабы рисовали Аксумское царство могучим, богатым и просвещенным государством.

В середине XVIII в. Эфиопию «заново» открыли европейцы. Первым настоящим исследователем древней страны стал шотландский путешественник Джеймс Брюс.

В ту пору эфиопские владыки твердо придерживались политики изоляции. Кроме греческих купцов-единоверцев, иностранцев в страну не пускали. В последний раз, в 1699 г., там побывал французский врач Шарль Пенсе, и вот не прошло и ста лет, как в 1769 г. в эфиопский порт Массауа, а через год в столицу страны Гондар прибыл Брюс.

Нельзя сказать, что встретили его приветливо, но Брюс предъявил царскому семейству рекомендации врача и лечил от оспы королеву-мать и ее внуков, чем произвел очень хорошее впечатление. Кроме того, помимо арабского, он знал местные языки и диалекты. Джеймс Брюс, сам отпрыск древнего аристократического рода, не увидел большой разницы между лондонским и эфиопским дворами. Лишь внешние проявления показались ему варварскими: феодальные раздоры и войны; солдаты, возвращающиеся домой с копьями, украшенными внутренностями побежденных врагов; зверский способ вырезания кусков мяса из живого скота.

Вожделенной целью путешествий Брюса были истоки Нила, и уже в 1770 г. вслед за эфиопской армией он попал к водопаду Тис-Исат, через который Голубой Нил вытекает из озера.

Летом 1774 г. Брюс вернулся в Лондон. О своих приключениях в Африке и удивительных открытиях, сделанным там, он написал трехтомный труд «Путешествия к истокам Нила» Эта книга прославила Брюса на весь мир, так как, помимо географических открытий, путешественник поведал о том, что привез из Эфиопии найденную им там полную рукопись апокрифической «Книги Еноха», до того времени считавшейся безвозвратно утерянной. Ценнейшая для истории христианства находка была не случайной, ибо Брюс обошел всевозможные церкви и монастыри Эфиопии в поисках священных реликвий, и именно в Аксуме, в древнем храме Святой Девы Марии, он обнаружил рукопись, рассказывающую о событиях, последовавших за прибытием на Землю из космоса «падших ангелов» и связанных с этим «чудесных видениях» библейского патриарха Еноха.

Возможно, что интерес Брюса был вызван не только его религиозностью. Он был членом старинной шотландской масонской ложи, обращавшейся к мистическим тайным учениям прошлого, и «Книга Еноха» как нельзя лучше оправдала все его надежды, а над ее сакральным смыслом задумывается с тех пор уже не одно поколение христиан.

Находка произвела сенсацию, ведь значение ее сравнимо с открытием Кумранских свитков на Мертвом море или, более того, с еще одной дотоле не известной частью Библии.

Сага о древней Гане

Аукар, Вагаду, Сонинке, Кайа Маган… Если эти названия звучат для нас совершенно незнакомо, то в этом вина историков и школьных учителей. Аукар, или Вагаду, – так называли огромную древнюю империю, основанную чернокожим народом сонинке в Западной Африке. Главу этого государства называли «кайа маган» – король золота, или «гана» – военный вождь.

С течением времени, когда слава о богатстве Аукара широко разошлась по Африке, слово, которым обозначали его могучего короля – гана, – стало синонимом названия всей страны. Даже сегодня это слово сохранилось в названии западноафриканской Республики Ганы в Гвинейском заливе. Народ, обретший независимость в 1960 г., намеренно выбрал такое имя, чтобы причаститься к славе богатой и могучей империи прошлого, хотя на самом деле у современной Ганы нет никакой исторической связи с древней Ганой.

Золото древней Ганы

Та, первая, была создана другим народом далеко на юго-востоке и процветала с 200 по 1075 г., когда была разрушена в результате вторжения чужаков. Первоначальная Гана возникла в западной части Билад-ас-Судан – Земли Черных, как арабы называли тот «пояс», что соединял Атлантику с Красным морем, с севера ограниченный пустыней Сахарой, а с юга – тропическими лесами. Первая империя Западного Судана разместилась на широкой U-образной территории, образованной мощной рекой Сенегал на западе и истоками Нигера на востоке.

Что же было такого великого в Гане? Благодаря сохранившимся до наших дней арабским хроникам и устным преданиям ученым удалось кое-что узнать о прошлом этого региона. То была страна честолюбивых и способных чернокожих людей, которые правили огромной территорией внутренней, саванной Африки при помощи хорошо разработанной сети управления и разветвленной системы налогов. Это была процветающая страна, чья внешняя и даже заморская торговля далеко распространилась по всем регионам, причем не только в Африке, но и в Азии.

Правители Ганы сформировали чрезвычайно большую армию. Оснащенные оружием с железными наконечниками, ее воины раздвинули границы империи и поддерживали в стране такой порядок, что военной и социальной организации удивлялись и друзья, и враги.

Из-за того, что письменные сведения не затрагивают ранних веков истории Ганы, нам придется положиться на данные археологии, отчеты чужеземных наблюдателей и устную традицию (хроники, передаваемые из поколения в поколение профессиональными «рассказчиками» гриотами). Отчеты часто бывают фантастичны и сильно озадачивают, потому что вызывают к жизни множество дополнительных вопросов.

То, что Гана была страной золота, отрицать невозможно. Желтый металл изобиловал в Гане и особенно на юге страны. Благодаря тому, что правитель контролировал добычу и продажу золота, Гана и была богатой. Торговля с севером и югом превратила империю в обширный торговый центр и поставила на перекрестье множества караванных путей.

В своей знаменитой истории «Тарик аль-Фетташ» сонинке-мусульманин по имени аль-Кати под датой «1050» рассказывает об одном правителе, Канисса’ай, который правил Ганой в дни ее величия.

Аль-Кати пишет, что Канисса’ай был «одним из хозяев золота». У него была привычка – каждый вечер выходить из своего дворца, чтобы послушать, что о нем говорят его подданные. Однако он делал это только после необходимой подготовки. «Поджигались тысячи вязанок дров так, чтобы повсюду было светло и тепло». Огонь был весьма живописен, казалось, что «языки пламени освещают пространство между землей и небом». После этого Канисса’ай выходил в своем церемониальном платье и занимал место на балконе «из блистающего красным золота». Оттуда он отдавал приказ: «Принести еду для десяти тысяч человек».

По словам аль-Кати, король Канисса’ай вполне мог позволить себе такую щедрость. Даже его лошади жили по-царски. А лошадей у Канисса’ай была тысяча, как доносит аль-Кати, и каждая спала на собственной подстилке, и недоуздок у нее был из шелковой веревки, а в их стойле было так же чисто, как и у правителя во дворце. Каждый жеребец имел свой собственный медный ночной горшок, и три слуги должны были заботиться о нем круглые сутки!

Что можно сказать о таком сообщении? Насколько оно точно? Даже если допустить, что здесь есть некоторые преувеличения и искажения величин, по-прежнему нет особых причин сомневаться в достоверности сведений аль-Кати в целом. Что касается необычной заботы Канисса’ай о лошадях, то этому мы можем поверить полностью. Во времена Канисса’ай лошади символизировали богатство во всех частях света. Таким образом, для него было престижно владеть таким их числом, во-первых, как свидетельством богатства и процветания; во-вторых, чтобы лучше контролировать своих людей и защищать свою власть. В своем обширном государстве король нуждался в конных патрулях для поддержания порядка и проверки караванов. Затем, как это было повсюду до изобретения двигателя внутреннего сгорания, тот, у кого больше кавалерии, и был самым сильным.

«Король Ганы может привести на поле битвы двести тысяч воинов, и более сорока тысяч будут вооружены луками и стрелами…» (заметьте, что это был тот самый год, в который нормандский герцог Вильгельм привел с собой около десяти – пятнадцати тысяч воинов на битву при Гастингсе и завоевал крошечную Англию).

«Когда он дает аудиенции своему народу, чтобы выслушать жалобы и рассудить обо всех делах людей, то садится в павильоне, вокруг которого стоят десять лошадей в вышитой золотом сбруе. За королем стоят десять пажей, держащих щиты и мечи с золотыми окладами; справа – сыновья принцев его империи, блестяще одетые и с золотом, заплетенным в их косы. Правитель города сидит на земле перед королем, а вокруг него располагаются его визири. Дверь павильона охраняется собаками прекрасной выучки, которые никогда не покидают короля и носят ошейники из золота и серебра, украшенные теми же металлами. О начале королевской аудиенции объявляют, ударяя в некий барабан, сделанный из длинного куска полого дерева, который здесь называется «деба». Люди собираются, когда слышат его бой…»

Это сообщение дано ученым географом-мавром аль-Бекри в его монументальной «Книге дорог и королевств». То была компиляция самых свежих и достоверных сведений об Африке того времени. Сам аль-Бекри никогда не ступал на землю Ганы. Информация приходила к нему от вожатых караванов, мусульманских купцов и путешественников, которые объезжали земли, а он передавал их описания, скрупулезно сохраняя детали. Мы можем доверять его отчетам, потому что археологи уже подтвердили многие из его заявлений. Кроме того, вся статистика в его книге тоже была проверена и оказалась замечательно точной.

Географ описывает столицу Ганы как состоящую из двух городов, расположенных в одной долине. В первом жил правитель и его двор, а в другом, примерно в девяти километрах, мусульманские купцы и торговцы. Мусульманский город согласно аль-Бекри имел двенадцать мечетей с целым штатом чтецов Корана и ученых мужей. Город окружали «колодцы с пресной водой, из которых они пили и рядом с которыми выращивали овощи». Город короля, продолжает географ, состоял из «дворца и множества жилищ в форме купола и весь он был окружен оградой, как защитной стеной города».

В 1914 г., в месте, известном как Кумби-Сале, примерно в трехстах пятидесяти километрах к северу от столицы республики Мали, в современной Мавритании, были найдены руины некоего города. Французские археологи занимались там раскопками в 1950-х гг. и обнаружили многочисленные каменные здания, многие из которых были двухэтажными. Ученые были убеждены, что это – город мусульманских торговцев, и сегодня ищут второй, город-близнец королей Ганы. Его найти будет потруднее, так как ганцы использовали для своего строительства обожженную глину и деревянные балки – материалы, более подверженные разрушению, нежели камень у мусульман.

Зачем потребовалось разделять города? Короли Ганы не были мусульманами, хотя они и поддерживали дружественные отношения с арабскими купцами, и между мусульманами и ганцами царило взаимное уважение. Очевидно, короли Ганы приветствовали торговцев и купцов, так как те платили налоги и соблюдали законы, но они не желали иноземного влияния в своей столице. Она была, кроме всего, еще и крепостью с богатой казной, и они не хотели, чтобы чужаки заходили за стены и плели заговоры против монарха или поднимали мятежи. Кроме того, было безопаснее держать их на расстоянии, чтобы приглядывать за порядком.

Одним из главных достижений ганцев была организация их империи. От аль-Бекри и из других источников известно, что к середине XI в. король Ганы правил через иерархию чиновников. У него была группа главных исполнителей, его визирей; у него было правительство, которое занималось делами столицы; а часть его двора составляли дети и родственники вассальных королей и принцев. Нет никаких сомнений, что этих принцев держали в столице не только для того, чтобы те наслаждались придворной жизнью, они еще служили заложниками и гарантией того, что их отцы останутся верными «королю королей».

Так маленькие, но энергичные племена, которые начали с того, что в 200 г. воспользовались преимуществами металлообработки и оружия с железными наконечниками, построили сказочно богатую, громадную империю, которая просуществовала до самого конца первого тысячелетия. Ее стратегическое местоположение давало контроль над торговлей севера с югом. С юга шли рабы и слоновая кость, так же как и золото для западного мира. Торговцы и купцы обменивали все это на продукцию Северной Африки: соль (этот основной продукт потребления, недоступный жителям внутренней Африки), медь, сушеные фрукты и раковины каури (использовавшиеся как деньги или средство обмена).

Эта торговля обогащала не только купцов, но и короля, и его правительство. Аль-Бекри объяснял: «Король брал себе (налог) динар золота с каждого груза соли, который помещался на одном осле и ввозился в его страну, и два динара золота с каждого груза соли, который вывозился из его страны. Груз меди приносил ему пять миткалей, а груз товаров – десять миткалей».

В дополнение к этому доходу с налогов на экспорт и импорт король имел другой значительный источник доходов.

Аль-Бекри продолжает: «Лучшее золото в стране приходило из Гьяру, города, расположенного в восемнадцати днях пути от столицы в области, густо населенной чернокожими и покрытой деревнями. Все куски местного золота, найденные в рудниках империи, принадлежали верховному суверену, хотя он и позволял своим людям владеть золотым песком. Без такой предосторожности золота могло стать слишком много, и оно бы практически потеряло бы свою ценность…»

Другими словами, ганцы понимали эффективность монополии для поддержания цены на товар – в данном случае золото. Они контролировали самородки и препятствовали тому, чтобы золота становилось так много, чтобы цена на него снизилась.

Не все золото Ганы шло с ее собственных рудников. Был путь, например, из Вангары, района, расположенного прямо на юг от Ганы, где местные племена мандинго обменивали золото на соль и другие необходимые продукты. Это делалось при помощи системы «молчаливой торговли» или «тихого бартерного обмена». Ганские купцы приходили на определенное место на берегу реки, клали на землю свои товары и уходили, целиком исчезая из виду. Затем подходили золотодобытчики и осматривали товары. В стороне от них вангарийцы клали то количество золотого песка, которое они считали достаточной платой. Затем они уходили, а купцы возвращались. Если их устраивала количество оставленного золота, они запаковывали его и уходили. Однако если они считали его недостаточным, то снова чуть отходили в надежде, что вангарийцы добавят.

Хотя эта система и выглядит примитивной, она работала столетиями. И стоит заметить, что западноафриканские области служили главным источником золота для европейских рынков до тех пор, пока испанские конкистадоры не обнаружили новые запасы в Америке. Африканские рудокопы в той же самой области сейчас, используя методы своих предков, производят 140 000 унций золота в год! Средневековые золотые монеты Италии, Франции и Англии, вероятно, начинали свой путь именно в Гане как продукт «тихого бартера» – золото, обмененное на соль.

В начале XI в. в Западной Африке наступили большие перемены. Поток арабов прокатился по Северной Африке, все сокрушая и грабя на своем пути и вытесняя людей оттуда, где они жили веками до этого. Одной из групп, буквально сбежавшей со своих земель, были берберы. За их приходом последовали трения с ганцами на границах. Город сонинке Аудахост на неустойчивой границе между двумя народами был захвачен одним берберским племенем почти сразу. Они превратили Аудагост в торговый центр, конкурирующий со столицей Ганы.

Когда же ганцы захватили город обратно в 990 г., то все берберы объединились против сонинке.

Вожди берберов приняли ислам весьма пуританского вида. Простые берберы, однако, отвергли эту жесткую интерпретацию мусульманской религии. Но затем появился один страстный, фанатично суровый религиозный лидер по имени Абдулла ибн Ясин. Согласно традиции, ибн Ясин удалился от мира в отшельничество на островке посреди реки Нигер. Здесь он и раздувал огонь священной войны, джихада, среди своих последователей, которых называли «людьми отшельнических монастырей» (альмураби-тун по-арабски), позже ставших известными как альморавиды.

Эти фанатики-мусульмане, возглавляемые ибн Ясином, медленно обращали в свою религию берберов, пока наконец большая часть их деревень и городов не превратились в укрепление альморавидов.

У них было две цели. Первая: вынудить мусульман Северной Африки и Испании принять реформированный, «чистый» ислам. Второй целью было обратить всех неверующих их мимоходом и завоевать. Хотя главным направлением для альморавидов был север, одно крыло, под руководством Абу Бакра направилось на юг и восток.

Абу Бакр захватил город Аудагост в 1054 г. и через 22 года жестоких схваток с ганцами – и их столицу. Хотя он претендовал на всю империю, но вскоре обнаружил, что с трудом справляется и с уже захваченной частью. Против альморавидов вспыхивал мятеж за мятежом, им с трудом удавалось удерживать равновесие, пытаясь смирить этих «беспорядочных» людей Ганы. Собственно говоря, сам Абу Бакр был убит в 1087 г., как раз когда он пытался подавить одно из восстаний.

Однако за тридцать три года сражений с альморавидами сильный централизованный контроль правителя Ганы над своей империей был поколеблен. Все бывшие провинции, кроме двух, возжелали независимости и образовали свои королевства. Одно из них, Каньяга, выделялось из всех благодаря умелому руководству членами клана из народа фульбе. Еще до начала XIII в. Каньяга удалось присоединить другое королевство, Дьяра.

Затем, в 1203 г., король Сумангуру повел своих единоплеменников на успешный штурм столицы Ганы, Кумби-Сале. Он воцарился над всеми землями и территориями бывшей империи и обратил ганцев в рабство.

Но Сумангуру повезло не больше, чем альморавидам, в попытке склеить империю заново и контролировать ее.

Вскоре после захвата Кумби-Сале мусульманские торговцы упаковали все свои вещи и ушли. Они построили новый торговый центр в Валата, далеко на севере, вне досягаемости для солдат Сумангуру. Уход мусульманских купцов был серьезным ударом для торговли древней империи Гана.

Но завоевания Сумангуру подготовили возникновение в Западном Судане новой империи, еще более великой, чем Гана – империи Мали.

Кто они, древние гуанчи?

Белая шапка вулкана Эль-Тейде, видная в хорошую погоду с марокканского берега, многим кажется загадочным великаном, поднявшим седую голову над бирюзовой гладью океана. Тех, кто вышел на пустынный берег Атлантики в неизвестный год неизвестного века и кому было суждено населить необитаемые острова, еле видные на горизонте, вряд ли одолевали романтические мысли о белоснежной горе-великане, похожей издали на гиганта старца. Им нужна была новая родина, новое и спокойное место под солнцем. Кто были эти люди? Когда это было?

Проблема изучения коренного населения Канарских островов имеет свою длинную, интересную, но чрезвычайно запутанную историю.

Французский ученый Ами первым обнаружил сходство черепа древнего канарца с откопанным в 1808 г. кроманьонским черепом. Раскопки последующих лет на острове Тенерифе показали, что население его было далеко не однородно. Проблемой занялся французский атрополог Рене Верно. У него имелся богатый материал, собранный его соотечественниками – консулами и учеными С. Бертло и Б. Сен-Венсаном. И хотя объем краниологических исследований не был достаточным для глубоких выводов, Верно все же выдвинул следующую гипотезу.

Эти пирамиды построили древние жители Канар – гуанчи

В верхнем палеолите на Иберийском полуострове появляются представители рода «хомо», вытесняющие неандертальцев. Это кроманьонцы, проникшие в Европу из Азии 40 тысяч лет назад. Другая волна их заселила Африканский континент. И ископаемый человек из Ротовы (Валенсия) был первым представителем европеоидной расы, проникшим из Африки на Канары, где сохранился и поныне, правда, с примесью элементов, характерных для более позднего населения Испании. Антропологические типы на островах Верно описал так.

Первый – классический кроманьонский тип – представлен почти на всех островах (квадратное лицо, глубоко посаженные глаза под тяжелыми дугами, низкие орбиты, тяжелый подбородок, светлые волосы, голубые глаза). Р. Верно и М. Фюсте отмечают, что этот тип ближе к «Мехта Афалу» – типу доисторического населения Северо-Западной Африки,’ чем к европейскому варианту.

Второй – берберский тип – люди атлетического сложения, долихокефалы, обнаружены в основном среди солдат тенерифского гарнизона. Ученый считал его северным вариантом средиземноморского типа. Характеристики Верно для этого типа совпадают с данными итальянского антрополога африканиста Биасутти для берберов.

Верно считает, что именно к двум этим типам относились первые переселенцы.

Третий – типы восточный и арменоидный – долико– или мезокефалы, нос с горбинкой, миндалевидные глаза. Встречаются на отдельных островах.

Четвертый – нордический тип – светлые волосы, иногда с пепельным оттенком, голубые глаза, розовая кожа. Появился он, вероятно, позже всех, Верно предполагает здесь связь с Северной Европой. Ученый еще не знал тогда, что не только Северная Европа, но и Северо-Западная Африка была в древности областью распространения блондинов.

В трудах более поздних исследователей отрицаются некоторые из антропологических типов на островах, так как новые наблюдения вносили коррективы в создавшуюся антропологическую картину населения. Основываясь на изучении огромной коллекции костяков, австрийская исследовательница И. Швидецки отвергла гипотезу об арменоидах и негроидах на островах и сократила количество типов до двух. Она решила проверить казавшиеся ей сомнительными данные англичанина Хутона о негроидах. В муниципальном музее Санта-Круса она нашла 17 черепов, ранее считавшихся негроидными. Выяснилось, что это черепа гуанчей. Как же могла возникнуть мысль о негроидах? Вопрос разрешался просто. Хутон покупал черепа у местных жителей по 5 песет за штуку, а те выкапывали скелеты с негритянского кладбища возле плантаций, где раньше работали негры, приехавшие с материка.

Итак, современные исследования позволяют заключить, что среди канарцев выделялись два типа – один узколицый, средиземноморский, а другой более широкий, с более низкими орбитами, выраженным надглазничным рельефом, сходный с типом мезолитического населения Северной Африки. Результаты исследований крови и краниологических наблюдений последних десятилетий подвергают сомнению «кроманьонскую теорию» заселения островов непосредственно с Иберийского полуострова. К тому же обследование испанскими учеными групп крови показало, что фенотипы группы АВО в сериях Канарских островов схожи с таковыми у населения Северной Африки. У 81 мумифицированного гуанча и у 191 жителя Гран-Канарии отмечены группы крови системы АВО. Это близко к данным по марокканскому Атласу. Можно добавить, что группа О – отличительная черта жителей Канарских островов. У современного населения она, правда, не столь часта. Наблюдения показали, что у жителей Атласских гор также есть группа О. Впрочем, она там не так распространена, как у населения Канар, но ведь горы не являются таким мощным изолятом, как острова! Высоко процентное содержание группы О у басков и жителей Западной Ирландии.

Своеобразное подтверждение гипотезы о заселении островов выходцами из Северной Африки – данные о цвете кожи и волос канарцев. Еще А. Эспиноса писал: «Цвет кожи жителей юга Тенерифе темный от смешения крови или от климата, ходят они почти голые. Но на севере цвет их светел и нежен, волосы длинные…» Позже Р. Верно отметил в Марокко множество людей со светло-коричневыми волосами и светлыми глазами. Он указал, что черные прямые волосы преобладают у восточных берберов, вьющиеся и курчавые там, где происходит явное смешение с негроидами, а у западных берберских популяций светлые волосы встречаются даже чаще, чем светлая кожа, особенно в детском возрасте. У многих североафриканских племен окраска волос изменялась и превращалась из светлой в темную в течение целых исторических периодов из-за смешения с чужеродными племенами.

Ближайшая к Канарам область распространения блондинов – Марокканский Атлас и особенно прибрежные районы Рифа – в древности была еще обширнее. Блондины, прийдя отсюда на Канары, смешались с уже прибывшими туда брахикефалами, образовав гибридный долихокефальный тип с широким лицом, крупной фигурой, светлой окраской кожи и коричневыми волосами.

Вот вывод В.П. Алексеева: множество светлых индивидов в населении Северной Африки задолго до прихода вандалов и живучесть «блондизма» позволяют рассматривать светлое население Канарских островов как западную ветвь той самой «ливийской расы», которая изображалась на картинках эпохи Нового Царства. Иными словами, это составная часть западносредиземноморской группы племен, куда входят берберы.

С проблемой этногенеза обитателей Канарских островов тесно связан вопрос о происхождении их языка. Еще первые хронисты архипелага на основании некоторых записанных ими фраз местного населения пытались отождествить его с берберским языком. Дж. Глэс, который долгое время жил в фактории в Южном Марокко, считал несомненным родство языка канарцев с берберским диалектом шлух.

Глэс справедливо критикует многих испанских авторов, которые произвольно искажали Канарские слова, «подгоняя» их под испанский язык. О языке жителей Тенерифе он говорит: «Он значительно отличается от наречий других островов своей гортанностью» (кстати, книгу Глэса о Канарских островах до сих пор любят и помнят на архипелаге. Судьба ее автора трагична. Его вместе с семьей убили взбунтовавшиеся матросы по дороге с островов в Англию в конце 60-х г. XVIII в.).

Английский археолог и языковед Дж. Эберкромби считал, что язык гуанчей возник из ливийского (протоберберского) языка. Ученые предприняли также попытку лексикостатического исследования языка гуанчей с точки зрения его отношения к берберскому языку. Весь словарный состав разделили на три иерархически расположенные группы: 1) слова, берберские по форме и семантике; 2) слова, берберские только по форме; 3) слова, семантика которых необъяснима с точки зрения современного берберского языка. Созданная на основе этих данных таблица дала сведения о процентном содержании берберских элементов в языке гуанчей и о лексических различиях между разными островами архипелага.

Оказалось, что берберский элемент преобладает в лексике островов Ферро и Пальма, в меньшей мере на Гран-Канарии. На островах Лансароте и Фуэртевентура было зарегистрировано лишь 23 процента слов берберского происхождения, на Тенерифе – 25, на Гомера их не было найдено вообще. В то же время на Тенерифе и Гомера встретились слова неизвестного происхождения. По мнению Эберкромби, эти незнакомые элементы тоже восходят к одному из берберских диалектов и к тому же имеют некоторые аналоги в древнеегипетском и коптском, а из живых – в языке хауса, Нигерия.

Французский лингвист Марси находит в языке гуанчей отчетливые параллели с древнеегипетским языком. У гуанчей было прилагательное gerag, gorad; kerak, korak. Эти две последние формы с оглушением буквы «g» означали «знатный», «знатного рода». Таких слов нет в современном берберском языке, кроме туарегов, у которых есть глагол «gureg» – «жить в полной свободе». Речь может идти о заимствованиях из древнеегипетского языка «grg» – «повышать», «разводить», ведущих к понятию «быть на высоком месте».

Все эти данные свидетельствуют прежде всего о том, что островные наречия канарцев, с одной стороны, сами по себе не представляли лингвистического единства (по крайней мере на нынешнем этапе их изученности), а с другой стороны – несводимы к общему знаменателю с берберским языком. Поэтому берберский элемент в наречиях канарцев было бы правильнее объяснить как суперстрат, а не как признак генетического родства.

Аналогичных выводов придерживается и крупнейший французский семитолог А. Бассэ, отказавшись признать тождество языка канарцев и берберского. Даже самые новые исследования, например, работу Д. Вельфеля «Проблемы связи языка гуанчей и берберского», он признавал совершенно разочаровывающей. Л. Винер, занимавшийся проблемой лингвистической интерференции и, в частности, влиянием арабского языка на африканские, отмечал некоторое сходство слов языка канарцев со словами языка мандинго Западной Африки. Однако приводимые им фактические данные не позволяют судить, заимствование ли это, генетическая связь, или – что более всего вероятно – случайное совпадение.

Согласно общепринятому мнению, население Северной Африки еще в глубокой древности говорило на языках семитской подсемьи. Несмотря на то что результаты исследований ограничены, сходство берберского языка с египетским и семитскими сейчас почти никто не оспаривает, и во всех классификациях берберский язык причисляют к семито-хамитской семье. Хотя берберский язык в его современном состоянии представлен чуть ли не тремястами диалектами, он являет собой несомненное лингвистическое единство. Поэтому африканцы могут без труда понять кабильский диалект, точно так же как берберы оазиса Сива (Египет) понимают речь берберских племен Среднего Атласа и Марокко.

Язык канарцев ко времени испанского завоевания был лишь в незначительной степени берберизирован и включал большой процент слов неизвестного происхождения. В диалекте африканцев и других современных диалектах Марокко тоже имеется определенное наследство несемитских слов, например, в названиях растений, оканчивающихся на – nthi – nti: iminthi (ячмень), shinti (рожь). Похожие слова были отмечены в индоевропейских языках Северного Средиземноморья – греческом и албанском. И хотя многие зерновые культуры известны в Северной Африке с очень древних времен, подобные слова все же принадлежат к основному словарному фонду. Это явные заимствования у пришельцев с севера.

Можно предположить, что в эпоху Карфагена какая-то волна переселенцев дошла до Канар и принесла с собой ливийскую письменность, образцы которой сохранились в виде наскальных надписей. На такую мысль наталкивает следующее.

Если бы североафриканцы переселились на Канары после вторжения римлян или арабов, диалекты канарцев не смогли бы в столь короткий срок отдалиться от берберского. В то же время найденные в странах Магриба ливийские и нумидийские надписи выполнены знаками разных систем. Их пробовали расшифровать с помощью современного берберского языка, но все попытки оказались совершенно напрасными. Значит, переселенцами могли быть и не берберы, а берберский элемент занесен значительно позже, либо берберский язык тогда колоссально отличался от существующего ныне.

Несмотря на всю зыбкость, гипотеза о том, что древнеберберский язык сохранился на Канарах, остается тем не менее наиболее обоснованной. Это значит, что когда острова «окончательно открыли» европейцы, аборигены говорили на языке, давно исчезнувшем на Африканском континенте. Следовательно, язык канарцев следовало бы рассматривать в кругу «мертвых», а не ныне существующих языков. А испанский суперстрат (более поздние влияния) сделал лексику канарцев еще более неузнаваемой.

Оговоримся, что рассуждения о языке канарцев сегодня ведутся по-прежнему на уровне, весьма далеком от подлинно научного. Ведь до сих пор не создано сколько-нибудь удовлетворительного описания языка, не составлены словари, даже приблизительно отражающие лексический состав языка.

Нужно сказать несколько слов об этнониме «гуанчи». Этнограф XIX в. Коста де Маседо называл «гуанчами» только жителей Тенерифе под тем предлогом, что «жители других островов резко отличаются друг от друга как в антропологическом, так и в языковом отношениях». Еще в 1629 г. англичанин Николз писал, что жители острова Тенерифе называют себя «гуанчи» – guanche. Эспиноза, сам неоднократно бывавший на острове, в своей работе, появившейся через 25 лет после колонизации острова, назвал их guanches (-s – показатель множественного числа в испанском). Испанцы А. Галиндо, Нуньес де ла Пенья и Клавихо-Гомес также называли жителей Тенерифе «гуанчами». Глэс отмечал, что жители Тенерифе называют европейцев chineche, а себя самих vincheni (последнее под влиянием испанского будто бы и превратился в guanches).

На языке жителей острова Тенерифе guan (или wan) означает «один» (человек) a chineti– «Тенерифе», откуда пошло guan-chinet (или wan-chinet) – «человек с Тенерифе». У жителей других островов были, естественно, другие самоназвания..

С проблемой языка канарцев тесно связан и вопрос о загадочном свисте, который до сих пор распространен среди жителей острова Гомера. О нем мы расскажем отдельно.

Колесницы в пустыне

Жаркое утро Сахары, 1933 г. Военный отряд под командой лейтенанта Бренана совершает разведывательный рейд по высохшему руслу реки Джерат на плато Тассилин-Аджер. Под тенью редких деревцев патруль устраивает привал. Кругом на скалах – многоцветные рисунки: идут слоны, носороги, жирафы, тяжело ступают гиппопотамы, танцуют люди, мчатся боевые колесницы. Колесницы в Сахаре? А гиппопотамы? Не мираж ли? Кто нарисовал их? Более сорока лет наука не могла ответить на эти вопросы.

Написанные красной охрой и белой глиной изображения гиппопотамов имеются на скалах во многих районах пустыни. Фигурируют они и в батальных сценах, и в сценах охоты. Рядом с колесницами на рисунках видны люди, по облику, цвету кожи и одежде они явно отличаются от всех изображенных на скалах типов местного населения. Это светлокожие рослые чужестранцы, вооруженные мечами, копьями или дротиками, с круглыми щитами в руках. Они ведут коней, запряженных в двухколесные колесницы, или стоят на колесницах. Кто эти люди? Когда появились в Сахаре?

Наскальные рисунки в Сахаре

Попытка окончательно ответить на все вопросы была сделана совсем недавно. Но сначала предоставим слово древним авторам.

«Еще дальше к югу от насамонов, в стране диких зверей, живут гараманты, которые сторонятся людей и избегают всякого общения. У них нет никакого оружия ни для нападения, ни для защиты». Это запись Геродота. И еще одно его сообщение: «Далее… обитают люди по имени гараманты (весьма многочисленное племя)… Эти гараманты охотятся на пещерных эфиопов на колесницах, запряженных четверкой коней». У одного и того же автора мы видим две разные характеристики одного и того же народа. Еще больше «запутывает» проблему Тацит. Если верить ему, то гараманты – это «свирепое племя, своими набегами наводившее ужас на соседей». Откуда столь противоречивые данные? Почему не сходятся показания древних при описании одного и того же народа Северной Африки?

В 1933–1934 г. экспедиция Итальянского географического общества во главе с известными археологами и антропологами Д. Паче и Дж. Серджи произвела раскопки в Узде-эль-Аджале (Ливия), центре предполагаемой страны гарамантов. На участке в сто шестьдесят километров ученые обнаружили самый представительный некрополь в Северной Африке – около четырех с половиной тысяч могил. Серджи разделил найденные костяки на четыре группы. В первой он объединил высоких людей с длинным черепом, тонким носом и высоким лбом, похожих на тех, что изображены на египетских фресках середины II тысячелетия до н. э. Это самые древние захоронения. Во вторую группу вошли более поздние захоронения, по возрасту соответствующие римскому времени; погребенных отличала некоторая смешанность черт. У представителей третьей группы отмечено сильное негроидное влияние, а четвертый тип – полностью негроидный.

Таким образом, удалось установить, что в расовом отношении гараманты древних не представляли единства. Более того, как показал анализ источников, у них на основе расовой существовала и социальная дифференциация. Верхний, так называемый средиземноморско-берберский слой их общества осуществлял военно-политическое и торговое господство. Гараманты «вобрали в себя» часть завоеванных соседей, но веками сохраняли внутри этноса социальное расслоение. Становится понятной противоречивость сообщений о гарамантах античных авторов: Геродот, Тацит, Ливий, Птолемей и другие получали сведения о разных слоях гарамантского общества. Верхний, средиземноморско-берберский, отличался агрессивностью и устраивал охоты на «пещерных эфиопов», нижний слой – жители южных районов с темнопигментированной кожей – был лишен всяких прав.

А колесницы? На всех сахарских фресках они изображены в так называемом летящем галопе: тело лошади как бы распласталось в воздухе, копыта не касаются земли, передние ноги выброшены вперед, задние – назад. Тот же вид галопа преобладает на рисунках Эгейского бассейна, микенской культуры Греции и Крита. С этого сопоставления начинается новая гипотеза о происхождении сахарских колесниц и самих гарамантов.

С древнейших времен жители стран Ближнего и Среднего Востока использовали тяжелые повозки, запряженные парой представителей семейства лошадиных. Именно так приходится называть этих животных, ибо зоологическая их принадлежность до сих пор не выяснена. Немецкий этнограф Шахермайер считает даже, что вавилоняне использовали в первых боевых колесницах лошадь Пржевальского. Революция в колесничном деле произошла в первой половине II тысячелетия до н. э., и некоторые исследователи приписывают ее ариям, пришедшим предположительно из евразийских степей в бассейн Черного моря и горы Передней Азии с новым типом легких боевых повозок. Именно оттуда колесница могла, по их мнению, попасть в Микены. А из Микен? Появление этого типа вооружения в Северной Африке ряд ученых связывают с «народами моря».

Конец ознакомительного фрагмента.