10 мифов Древней Руси. Анти-Бушков, анти-Задорнов, анти-Прозоров. Князь Игорь. Жизнь и смерть «Сына Сокола» (В. В. Филиппов, 2014)

Князь Игорь. Жизнь и смерть «Сына Сокола»

Миф второй. «Помянем добрым словом «мужа мудрого и храброго». Первого из полководцев Европы, разбившего степняков в их родных степях. Первого – и единственного – из соседей Восточного Рима, разгадавшего тайну «греческого огня» и вплотную подошедшего к созданию подобного же оружия. Первого из правителей Руси не посылавшего послов в Царь городов, но принимавшего ромейских посланцев в своей столице. Игоря, Сына Сокола»[1].

О князе Игоре стоит поговорить даже исходя из того, что на наш взгляд именно он, а не северный находник Рюрик является родоначальником той самой династии, которая на протяжении многих веков будет править в Русском государстве.

Кому-то это покажется спорно, а может, даже неразумно, но это только на первый взгляд. Хотим обратить ваше внимание на то, что имя Рюрика упоминается лишь в официальных летописных сводах, а вот в самых ранних произведениях древнерусской литературы мы имени варяга не найдём, даже если потратим изрядное время на поиски.

Например, автор «Слова о законе и благодати» Киевский митрополит Илларион, живший во время правления Ярослава Мудрого, начинает династию именно с Игоря.

«Похвалим же и мы, по силе нашеи, малыими похвалами великаа и дивнаастворьшааго нашего учителя и наставника, великааго кагана нашеа земли Володимера, внука старааго Игоря, сына же славнааго Святослава». Удивительно, но создаётся впечатление, что глава Русской церкви и понятия не имеет о том, что среди предков его князя значится какой-то варяг! Хотя, казалось бы, кому и знать об этом, как не ему!

Дальше – больше. Иаков Мних, также живший в XI веке и написавший «Память и похвалу князю русскому Владимиру», тоже начинает княжескую династию именно с Игоря: «Просвети благодать Божия сердце князю русскому Володимеру, сыну Святославлю, внуку Игореву». В «Сказании о Борисе и Глебе» мы тоже не найдём ни слова об «основателе Русской государственности» князе Рюрике.

Что в итоге? Либо они все ошибаются, либо Рюрик никакого отношения к династии не имел. Скорее второе.

Косвенным подтверждением этому служат тщетные попытки летописцев удлинить до безобразия сроки жизни как Рюрика, так и Игоря, чтобы хоть как-то привязать их друг к другу. Но несмотря на эти старания, искусственность подобного «родства» всё одно бросалась в глаза, а потому в ход пошли самые разнообразные версии. Договорились даже до того, что было целых два Рюрика – отец и сын, который соответственно и приходился Игорю дедом…

Кем же был Игорь и как стал Киевским князем?

Возможно, это случилось так.

Новгородский князь Олег, которого в дальнейшем прозовут Вещий, выступив в поход на Киев, не рискнул вступить в бой с грозной дружиной Киевского князя Осколда, а предпочёл действовать иначе. Хитростью и обманом выманив Осколда из города, он с помощью варягов подло расправился с безоружным князем и захватил Киев.

Проще говоря, Олег стал узурпатором.

Но одно дело захватить власть, совсем другое – удержать. Для этого нужна была серьёзная поддержка представителей местной элиты, которые бы не только обладали серьёзным авторитетом, но и к тому же недолюбливали Осколда. Чтобы им и в голову не пришло отомстить за убитого князя. Человек, удовлетворяющий всем этим требованиям, нашёлся – это и был Игорь. Он был молод, честолюбив, хорошо владел оружием, к тому же являлся представителем высшей киевской знати.

Выгоды от подобного союза для пришельца с севера были несомненны, поскольку Игорь виделся Олегу крепким и надёжным союзником. Оставалось лишь привязать его к себе, и привязать крепко. А что может быть крепче семейных уз?

Дело в том, что у узурпатора была дочь, и звали её Ольга. А поэтому осталась самая малость – нужно было их поженить. Судя по всему, Ольга была девушка видная, умная, прекрасно понимающая все те выгоды, которые ей принесёт подобный брак. Да и Игорь оказался не против такого расклада. Политика сыграла свою роль, но для молодого воина, кроме всего прочего, важна была и красота.

Всё удалось как нельзя лучше, и в итоге Вещий Олег породнился с киевской верхушкой, что значительно усиливало его положение. Мало того, – для узурпатора появлялась надежда, что последующие поколения киевских князей будут его потомками.

Историк А. Карпов так прямо и указал, что имя «Ольга» является женской формой мужского имени Олег. И это вовсе не досужие фантазии. Вот что сообщает на эту тему Пискарёвский летописец: «Нецыи же глаголют, яко Ольгова дщери бе Ольга». Ту же самую информацию мы встречаем и в Типографской летописи: «Нецыи же глаголють яко Олгова дчибе Олга».

А то, что в летописях прописано, что Ольга родом из Пскова, нисколько не изменяет общей картины – Олег сам заявился с севера, и нет ничего удивительного в том, что до смерти Рюрика он мог быть наместником в Пскове, где и оставил Ольгу во время похода на Киев. Скорее наоборот, это даже нормально. Зачем тащить в авантюрный рейд единственную дочь, к тому же ещё совсем юную. Сорвись предприятие, и её никто не пощадит.

Кстати, в летописях конкретно указано, что Игоря с Ольгой поженил именно Олег, а не кто-то другой. А поэтому, на наш взгляд, гораздо легче связать Ольгу с Олегом, нежели Игоря с Рюриком. И выдумывать ничего не надо. Да и годы жизни удлинять не придётся.

Ведь официальной датой рождения Игоря считается 878 год, хотя В.Н. Татищев, ссылаясь на летописные списки, которые были ему доступны, называет и 875 год, и 865, и даже 861. Однако из этого следует, что на момент рождения сына Игорь был дряхлым старцем – Святослав родился в 942 году, да и Ольга была в этот момент далеко не первой молодости – если следовать официальной хронике, то ей стукнуло 52 года.

Даже в век современных технологий такой подвиг не каждому по силам.

«Все противоречия можно разрешить, если признать, что и Игорь, и Ольга к 40-м годам X века были людьми не старыми, а их свадьба состоялась гораздо позднее 903 года. Но признать это летописцы не могли, так как тогда была бы разрушена связь Игоря с Рюриком, связь, которой и не было на самом деле» (А. Королёв).

О том же говорил и академик Б.А. Рыбаков: «Под пером же редактора 1118 года Игорь стал сыном Рюрика. Крайне неточна и противоречива хронология событий и времени княжения князей IX – начала X века».

Да и то, что правит Игорь ровно 33 года, не больше и не меньше, почему-то настораживает.

Ведь 33 число для русского эпоса знаковое, к тому же именно столько, согласно официальной версии, правил и Вещий Олег. С другой стороны, терзают смутные сомнения по поводу того, что судьба Игоря как в зеркале повторяет судьбу Рюрика – и тот и другой отходят в мир иной древними старцами, оставляя после себя беззащитных малышей.

Да и при всём желании вряд ли Игорь смог бы так долго править, дочитав до конца эту главу, вы сами поймёте, почему.

Существует несколько версий о том, когда началось самостоятельное правление Игоря – в «Повести временных лет» указан 913 год – «В год 6421 (913). После Олега стал княжить Игорь. В это же время стал царствовать Константин, сын Леона». И совершенно другая информация содержится в Новгородской I летописи младшего извода, там под 922 годом следует запись: «Игорь же седяше в Киеве княжа».

Подобная чехарда в датах, скорее всего, связана с тем, что мы имеем дело с попыткой растянуть срок жизни князя, дабы любой ценой привязать его к Рюрику. Исходя из чего можно сделать подобный вывод?

Вступление Игоря на престол не обошлось без войн, крови и смут. Это характерно для ситуаций со сменой властителя, особенно когда династия ещё недостаточно прочно утвердилась у власти. А право Игоря на Киевский стол не являлось неоспоримым. Кто он? Лишь зять Олега, узурпатора с севера, один из многих представителей высшей киевской знати. Момент спорный, ситуация довольно шаткая. Старого правителя больше нет, он умер, и те, кого он осчастливил своим покровительством помимо их воли, улучив удобный момент, попытались сбросить ярмо зависимости. Лучшей возможности может не представиться.

Первыми восстали древляне, а потом грянула война с уличами. Воинственный Игорь лично повёл свою рать на древлян, а вот против уличей выступил его воевода Свенельд. Возможно, это было первое знакомство Игоря с древлянами. В этот раз им пришлось склониться перед силой и раскошелиться, но это не значит, что они навсегда потеряли надежду скинуть киевское ярмо.

Поставьте зарубку, что тяга к обильному стяжательству проявляется у Игоря буквально в первые же годы правления, о чём и сообщает «Повесть временных лет» – «возложил на них дань больше Олеговой». Видимо, как наказание за непослушание, а может, просто воспользовался поводом. И это древлянам пришлось проглотить. Теперь они могли просто ждать либо следующего удобного момента, либо когда у всего народа чаша терпения переполнится. Вышло так, что эти моменты совпали, но об этом мы ещё поговорим.

У Свенельда всё сложилось не так хорошо, он крепко завяз у уличей.

Лишь после трёх лет осады княжеский воевода сумел овладеть главным городом их земли – Пересеченом. Но самое главное случилось потом – наказав в 925 году уличей, Игорь «взложи на ня дань, и вдасть Свенделду… Идасть же дань деревьскую Свенделду, и имаша по черне куне от дыма» (Новгородская I летопись младшего извода).

Награда воистину княжеская, и это сразу же резко возвышало Свенельда над остальной массой бояр и воевод, он становился одним из богатейших людей в стране, поскольку в его карман пошли дани с двух славянских земель сразу – уличей и древлян.

Что, кстати, понятно. Игорю нужна была поддержка, особенно в начале правления, а Свенельд был тем, кто мог её оказать и на кого можно было смело положиться.

Игорь был до чужого добра охоч, но и жаловать, когда нужно, умел, и не скупился.

А дальше начинаются чудеса – если следовать Новгородской I летописи младшего извода, то в течение последующих 17 лет на Руси ничего не происходит.

Ну совсем ничего. Тишина. Жизнь замерла. И вдруг… натыкаемся на потрясающую фразу: «В лето 6448 (940). В се лето яшася Уличи по дань Игорю, и Пересечен взят бысть. В се же лето дасть дань на них Свенделду» (Новгородская I летопись младшего извода). Близкая по смыслу фраза про древлянскую дань датируется 942 годом.

Ничего не напоминает?

Точно. Это мы уже видели, только происходило всё намного раньше, и согласно официальной хронологии, в самом начале княжения Игоря. Однозначно, что это не попытка летописца повторить понравившуюся цитату.

Вероятнее всего, это просто одно и то же событие, перенесённое вперёд, чтобы удлинить срок правления Игоря. Либо?

Либо второй вариант – осердился князь Игорь на своего воеводу и отобрал у Свенельда Пересечен, а уличи взяли да снова мятеж учинили, и врата своей столицы перед мужами княжескими захлопнули. Опять князь воеводу к себе кличет:

– Не обессудь, ошибка вышла, снова иди с дружиной на уличей, возьмёшь город их – снова твой будет. Вот тебе моё княжеское слово.

И вновь поскакал Свенельд своё добро отвоёвывать. И вновь продлилось это три года.

Верится в такое? Конечно, нет, не бывает таких совпадений.

Всё встанет на свои места, если предположить, что правильными датами являются 940 и 942 годы, а первая (922 год) была указана лишь затем, чтобы удлинить срок жизни и правления Игоря, привязывая тем самым его к варягу Рюрику.

Но и здесь есть один момент, на который стоит обратить внимание, – дело в том, что в отличие от «Повести временных лет» как по Лаврентьевскому, так и по Ипатьевскому спискам, где начало княжения Игоря датируется 913 годом, Новгородская I летопись младшего извода даёт совершенно другую цифру – 922 год. И на наш взгляд, эта дата гораздо ближе к истине, чем та, которую приводит «Повесть». Ведь недаром именно в Новгородской летописи есть сведения о войне с уличами, о действиях Свенельда и его взаимоотношениях с молодым князем в начале правления Игоря, а вот в труде Нестора этих данных нет. Объясняется же подобное знание подробностей очень просто, и здесь основополагающим является мнение блестящего знатока древнерусского летописания академика А.А. Шахматова: «Сравнивая в этих пределах текст Новгородской I летописи младшего извода с текстом Повести вр. лет, убеждаемся в том, что в первой сохранился более древний текст, чем во второй». Судя по всему, «Повесть временных лет» подверглась в своё время гораздо более тщательной переработке позднейшими редакторами, которые буквально за уши притягивали Игоря к приблудившемуся варягу из Ладоги.

С другой стороны, невозможно не согласиться с мнением Б.А. Рыбакова, который дал очень грамотную оценку летописных известий о первых русских князьях. «В результате редакторско-литературных усилий … создается новая, особая концепция начальной истории, построенная на двух героях, двух варягах – Рюрике и Олеге. Первый возглавил целый ряд северных славяно-финских племен (по их просьбе) и установил для них порядок, а второй овладел Южной Русью, отменил дань хазарам и возглавил удачный поход 907 или 911 года на греков, обогативший всех его участников.

Вот эта простенькая и по средневековому наивно персонифицирующая историю концепция и должна была заменить широко написанное полотно добросовестного Нестора».

А вот в этом случае объяснимо буквально всё – и Игорь с Ольгой не дряхлые старик со старухой, а достаточно молодые люди. И сын у них рождается не вопреки законам природы, как у бабушки с дедушкой, которые по сусекам скребли да по амбарам мели, чтобы испечь колобка со звонким именем Святослав.

Ну а в результате получается, что самостоятельно Игорь начал править во второй половине 30-х годов X века – и не надо ничего выдумывать.

Но данная версия совершенно не устраивает Прозорова, а горячее пристрастие Льва Рудольфовича к версии канонической как раз и объяснимо.

Для чего ему это надо? А для того, чтобы прочно связать Игоря с Рюриком и на этом примере продемонстрировать, сколь длительное время Русь процветала под мудрым правлением Сына Сокола. То бишь Игоря, как пафосно называет князя писатель.

Чтобы было понятнее, напомним тем, кто запамятовал: дело в том, что Лев Рудольфович по своим религиозным взглядам является неоязычником, причём ярым и бескомпромиссным, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Его взгляд на мир до боли прост. Язычество – это очень хорошо, христианство – очень плохо.

И всё – и никаких гвоздей!

Однако прежде чем идти дальше, позволим себе невольное лирическое отступление.

Дело в том, что когда на глаза попадается имя «Сын Сокола», то сразу возникает образ сильного и благородного индейского вождя в роскошном султане из перьев, в расшитых бисером мокасинах, в полной боевой раскраске, с ружьём в руке, с томагавком за поясом, и конечно же, орлиным, точнее, соколиным взором.

От этого образа непросто избавиться.

Но Прозоров его упорно навязывает, когда рассказывает про деяния Игоря.

Только вроде забылся, читая о подвигах русского князя, и вдруг бац – опять Сын Сокола! И снова перед глазами мокасины, томагавки, вигвамы…

Однако продолжим.

С самого начала и на протяжении всего повествования Лев Рудольфович усердно вдалбливает в голову читателю мысль о том, что «враждебные князю-язычнику монахи-летописцы», которые составляли летописные своды, специально терпеливо выискивали, а после того как находили, нещадно вымарывали оттуда всю информацию, прославляющую языческих князей, и всячески принижали их деяния. И поневоле начинаешь верить писателю, который с таким энтузиазмом и жаром это доказывает.

Поэтому противостояние язычник – христианин проходит лейтмотивом ЛЮБОГО из его произведений. Главное, что при этом ему удаётся убедить в таком подходе не только читателя, но и самого себя.

К примеру, говоря о княгине Ольге и Игоре, автор со всей серьёзностью заявляет: «И это в ее имя чернили государя-язычника иноки-летописцы последующих веков. Дабы оттенить тусклую звездочку ее «премудрости», заволакивали туманами лжи ясное солнце его государственного и полководческого гения».

Вот так – солнце ясное полководческого гения… Ни убавить, ни прибавить.

Надо заметить, что сам Игорь относился к вере своей жены куда лояльнее, чем это делает Лев Рудольфович. Между супругами она колом не стояла. Получается, что Киевский князь был куда терпимее своего далёкого поклонника. Хотя вряд ли его порадовали бы такие нападки правдоискателя на любимую жену. И есть определённые сомнения в том, что Льву Рудольфовичу удалось бы объяснить одному из своих кумиров, что всё это он делает из любви к нему. Скорее всего результат такого общения не очень бы понравился популярному автору книг о Древней Руси.

Однако к характеристикам князя Игоря мы ещё вернёмся не раз, а пока поговорим о подходе Льва Рудольфовича к делу в целом.

Певец языческих доблестей и ценностей всегда начеку, его бдительное око везде видит угрозу, особенно со стороны злостных монахов, ведущих летописные своды, но только он её явно преувеличивает. А чтобы не быть голословными, мы снова обратимся к «Слову о законе и благодати», которое, как помним, было написано не кем-нибудь, а самим митрополитом Киевским Илларионом (умер в 1055 году). Вот уж кто, если придерживаться мнения Льва Рудольфовича, должен был обрушить громы и молнии на головы поганых князей-язычников, поскольку являлся главой столь ненавистной сердцу Прозорова Русской церкви.

А что мы видим в действительности?

Дадим возможность сказать самому митрополиту Иллариону.

«Восхвалим же и мы, – по немощи нашей хотя бы и малыми похвалами, – свершившего великие и чудные деяния учителя и наставника нашего, великого князя земли нашей Владимира, внука древнего Игоря, сына же славного Святослава, которые, во дни свои властвуя, мужеством и храбростью известны были во многих странах, победы и могущество их воспоминаются и прославляются поныне. Ведь владычествовали они не в безвестной и худой земле, но в земле Русской, что ведома во всех наслышанных о ней четырех концах земли».

Во как! – «победы и могущество их воспоминаются и прославляются поныне», то есть глава Русской церкви на всю страну совершенно официально заявляет, что гордится деяниями легендарных языческих князей, которые прославили его родину – ведь Илларион являлся первым митрополитом русского происхождения!

И кого тут чернят, чей гений «заволакивают туманами лжи»?

Нет ответа.

Игорь – несомненный язычник. Не придерешься, а значит, Прозоровым выбран вектор на восхваление последнего. И дело даже не в том, что Игорь не заслуживает доброго слова. Вовсе нет.

Новгородская I летопись младшего извода так и характеризует князя: «и бысть храбор и мудр». О том же сообщает и Пискаревский летописец – «бысть храбр и мудр». Тут даже спорить нечего. Тем более что мы, собственно, и не собирались. Но…

Но Прозорову этого недостаточно, и он в самом прямом смысле начинает петь хвалу Игорю, иногда даже вступая в противоречие с фактами и здравым смыслом.

А это уже перебор.

Везде выискивая подвох, а также благодаря своей богатой фантазии, писатель в пику монахам-вымарывателям от всего большого и щедрого прозоровского сердца наделяет своих героев такими великими деяниями и подвигами, коих они не совершали вовсе. Как будто того, что они уже совершили, будет мало. Притом так увлекается своей фантазией, что приравнивает её к первоисточникам.

Прекрасным примером этому служит первое столкновение князя Игоря с печенегами. Однако оговоримся сразу – все даты Лев Рудольфович приводит канонические, они его устраивают целиком и полностью, поскольку отвечают всем теориям писателя.

«Так вот, когда в 915 году «пришли впервые печенеги на русскую землю», «безрассудный авантюрист» сумел заключить с кочевниками мир.

Не иначе, как сумел Сын Сокола объяснить новым соседям: Русь не легкая добыча.

Ясное дело, не словами объяснял. Подобные разбойные народцы от веку понимают один язык – язык силы. Проще говоря, печенежские вожди обломали зубы об Игоревы дружины, «сохранили лицо», заключив мир, и быстро откочевали к Дунаю». (Л.П.).

Лев Рудольфович свой ход сделал, теперь наша очередь.

По мнению Прозорова, «Сын Сокола» разметал по степи печенежские орды, заставив их заключить мир. Но вот незадача – ни в отечественных, ни тем более в зарубежных источниках упоминаний об этой великой битве не значится, зато все в один голос пишут о том, что был заключён мир.

То есть битвы не было, а мир заключён. Как же так? Снова загадка?

За разгадкой попробуем обратиться к историкам, располагавшим источниками, не дошедшими до наших дней и часто сообщающих сведения поистине уникальные – речь идёт, конечно же, о В.Н. Татищеве и Н.М. Карамзине.

Вот что сообщил по интересующему нас вопросу В.Н. Татищев: «Пришли печенеги первый раз на Русскую землю и, сотворив мир с Игорем, прошли к Дунаю».

Странно, Татищев битву упустил, а ведь это признанный авторитет, в том числе и для Прозорова. Факты он излагает всегда точно. Это трактовки можно иногда оспорить.

Н.М. Карамзин и вовсе окончательно сокрушает выдумку Льва Рудольфовича: «Но скоро новые враги, сильные числом, страшные дерзостию и грабительством, явились в пределах России. Они под именем Печенегов так славны в летописях наших… Печенеги думали, может быть, ограбить Киев; но встреченные сильным войском, не захотели отведать счастия в битве и мирно удалились в Бессарабию или Молдавию, где уже господствовали тогда их единоземцы».

Казалось бы, вопрос снят, но Прозоров с настырностью, достойной лучшего применения, продолжает глаголить нам о том, что произошли крупные боевые действия, из которых Игорь вышел победителем.

Татищев и Карамзин, чьи имена являются гордостью отечественной исторической науки, не убедили популярного писателя. Пусть он не располагает фактами, но зато он вооружён самой передовой в мире философией. Жаль только, что под его талантливым пером эта самая философия предполагает отсутствие здравого смысла. Особенно когда оппонировать нечем.

Спросите – а ваша версия? Что вы сами думаете?

Вероятнее всего, узнав о подходе хищной степной орды, воинственный Киевский князь собрал полки и выступил к границам – там и произошла его встреча с печенежскими вождями, которые заключили с ним мир.

Печенежская стратегия и тактика совершенно не подходят для прямых боевых столкновений лоб в лоб и сила на силу, только если сильно принудить. Практически все крупные полевые сражения, которые печенеги дали русам, они безоговорочно проиграли – достаточно вспомнить битвы Ярослава Мудрого с этим народом. Главные их козыри – внезапность и стремительность.

Если опустить дату, о спорности которой мы уже говорили, то печенеги пришли неспроста. Они тоже не глухие и не в вакууме живут. У них появилась информация, что Киевский князь Олег помер, провинции взбунтовались, и новый князь не просто с одной дружиной выехал усмирять мятежников, а даже воеводу с войском для того же дела из столицы отправил.

Что это значит?

Только одно: земля беззащитна, надо успеть пограбить, пока войска не вернулись, иначе будет не весёлый грабёж, а лютая драка, что уже не так интересно, ибо тут уже самим можно огрести.

Однако Игорь успел не только разобраться с древлянами, но и перекрыть границу перед ордой печенегов.

Степняки всегда боялись открытого боя, а потому, увидев своими глазами княжескую рать во всей её красе, могли запросто согласиться на мирные инициативы Игоря.

К тому же, князь мог позволить печенежским ханам сохранить лицо и чем-то одарить их, поскольку, как известно, худой мир лучше доброй ссоры. Такие вещи случались, и не раз. А терять без нужды своих воинов Игорю тоже не хотелось. Воистину Игорь оказался «муж мудр», поскольку без пролития крови решил серьёзнейшую проблему, и мы имеем все основания гордиться его дипломатическими талантами.

Казалось бы, чего дуться, ведь славу поют языческому герою. Кровь не пролил, а землю от разорения спас, грудью защитил. Такое не каждому по силам.

Голову включить – это не просто шашкой махать.

Но только Льву Рудольфовичу нужно не это, ему нужен бой «кровавый, святой и правый» – и сейчас вы поймёте почему. Просто, по его мнению, дипломатия – это так, баловство, для слабаков и ботаников.

Русским языческим князьям не до неё, пока рука крепко держит меч. Вот позиция писателя.

Так что ему нужен не дипломат, а полководец, способный выиграть великую, но всеми забытую битву.

Только вот зачем её выдумывать, в жизни Игоря и без этого было много достойных дел и ратных подвигов.

Вот один из них.

«Пять лет спустя в летописи появляется скромная строчка «Игорь воеваша на печенегов». И все. И ничего более, кроме того, что двадцать четыре года – целое поколение – спустя Игорь мог «повелеть» печенегам, и те покорно повиновались. Кроме того, что напасть на Русь печенеги решились впервые еще двадцать четыре года спустя – в 968 году.

Вспомним Феофилакта Болгарского. Можно вспомнить и византийца Кедрина, писавшего, что печенеги не знают договоров, смеются над клятвами и почитают лишь силу. Как надо было разбить это племя, чтобы два поколения из памяти степняков не изгладились три страшных слова: Киев, Русь, Игорь?

И не просто разбить. Обратите внимание – Игорь «воевал на печенегов». Не отбил набег. Даже не разгромил нашествие. Пошел на них. Значит – в степь. И победил» (Л.П.).

Действительно, такой славный поход на печенегов в заслугах Игоря числится.

Длительный мир со степняками был невозможен в принципе никогда, и на причину, по которой это происходило, чётко указал В.Н. Татищев: «Неудобно было их, из-за множества владетелей их, миром успокоить». Вполне вероятно, что одни ханы соблюдали с Игорем договор, а другие нет. Скорее всего не все печенежские роды и обещали князю этот мир.

Очевидно кочевники, несмотря на клятвы и заверения, всё же потревожили границы княжеских земель. Возможно, хотели проверить бдительность русских дружин, но, видимо, больших бед натворить не успели, а Игорь ждать повторения не стал, и помня, «что печенеги не знают договоров, смеются над клятвами и почитают лишь силу», вышел в степь сам. Силу показал, но вновь обошлось без генерального сражения, поскольку в летописях данный факт не отмечен.

Видимо, уже представляли степняки, с кем имеют дело.

Но факт остаётся фактом – Киевский князь пошёл в степь и напужал кочевников до полусмерти, так что вплоть до 968 года о них в русских пределах просто забыли.

Это большое достижение и огромная заслуга храброго русского князя.

Но Прозорову этого недостаточно, и он, желая усилить впечатление от своих идей, добавляет совсем не к месту.

«И тем не менее «бездарный» Игорь стал первым полководцем земледельческого, оседлого народа, разбившим кочевников на их же территории, в степи» (Л.П.).

Только вот опять всё не слава богу, поскольку тезис Прозорова является лишь очередной фантазией автора.

Впечатление складывается такое: либо Лев Рудольфович вообще принципиально не читает письменные источники и рассказывает читателям только то, что взбредёт в его многомудрую голову, либо всё-таки читает, но выборочно, а то, что идёт вразрез с его теориями, отбрасывает за ненадобностью. Не каждый полезет проверять правдивость тех данных, которые он соизволил сообщить! Но мы не поленились, проверили. И результат оказался закономерным.

Так вот, Игорь был далеко не первым, кто разгромил в степях печенегов, эта честь принадлежит Киевскому князю Осколду (Аскольду), чьё имя и деяния также старались вымарать из истории придворные летописцы в угоду уже потомкам Игоря.

Под 875 годом в Никоновской летописи есть запись: «Того же лета избиша множество печенег Осколд и Дир». Поскольку следующее известие о том, что печенеги снова подошли к границам Руси, будет связано с именем Игоря, а непосредственное вторжение на Русь с именем Святослава, то можно с уверенностью утверждать, что князь Осколд ходил именно в степь. Больше громить и «избивать» кочевников Киевскому князю было просто негде, а потому вопрос о том, кто же первый побил печенегов в степи, с повестки дня снимается.

Как говорится – учите матчасть!

Возникает вопрос, а зачем тогда потребовалось в очередной раз искажать истину и приписывать Игорю то, что он не совершал? Ответ прост, и кроется он в религиозных взглядах Льва Рудольфовича: будучи убеждённым неоязычником, автор люто ненавидит всё то, что связано с христианством, а поскольку язычник Осколд в итоге крестился и стал христианином, то и сделать что-то полезное для страны он, по глубокому убеждению Прозорова, был не в состоянии. Вот так пишет историю Древней Руси Лев Рудольфович…

Но и этого ему показалось мало, и чтобы уж вообще выделить героя из толпы, он решил возвеличить Игоря окончательно.

«И не просто разбившим – превратившим в вассалов. На сорок восемь лет внушившим разбойным дикарям ужас перед именем Русь» (Л.П.).

Вот так. Печенеги покорились Игорю и стали ему верными и мирными подданными, послушными лишь его воле.

На основании чего автор делает подобное умозаключение?

Из каких документов черпает столь ценную информацию?

Кто ищет, тот всегда находит, вопрос что. И Прозоров нашёл. Он нашёл строчку, способствующую развитию его неординарной мысли. Оцените.

«Игорь и повеле Печенегом воевати Болгарьску землю».

Вот, собственно, и всё, а большего ему и не нужно.

Главное, ореол создать, легенду. А уж если она создана, то разрушить её ой как непросто! Вот Лев Рудольфович и трудится в поте лица. Материал по крохам собирает, строчку на строчку нанизывает. Лишь бы найти, лишь бы было, а уж склеит, сплетёт воедино он сам, украсив своим талантом.

Однако и тут его ссылка на цитату из летописи, которая относится ко второму походу на Византию в 943 году, когда князь решил взять реванш за поражение в 941, явно несостоятельна.

Да и говорит она нам совсем об ином.

Планируя вести боевые действия как на море, так и на суше, Игорь нанял печенежскую конницу, чтобы противопоставить её на полях сражений грозной кавалерии Империи.

Да-да, именно нанял, а не приказал идти под своим стягом на Византию, как послушным вассалам. Все мудрёные конструкции Льва Рудольфовича рушатся как карточный домик, когда мы читаем сообщение Ермолинской летописи, где лазутчики говорят базилевсу: «Русь идёт на тя и Печенег наняли суть».

Хотите, перефразируем специально для Прозорова: взял степняков на временную работу по контракту. И грубое слово «наёмник» больше не режет его нежный слух.

А ведь боевые действия одновременно против русов и печенегов могли присниться византийскому императору разве что в кошмарном сне.

Но всё решилось миром – князь получил огромный откуп и вернулся на Русь, а вот своих союзников отпустил воевать в Болгарию. И на то были веские причины.

Невзирая на многочисленные песни о русско-болгарской дружбе, в IX–X веках эти два народа были врагами лютыми и непримиримыми, о чём однозначно свидетельствуют письменные источники. И не случайно, когда Игорь ходил походами на Империю, именно болгары извещали византийцев о движении русских войск.

Но наиболее ярким свидетельством того антагонизма, который существовал между двумя державами, является поведение болгар во время войны Руси с Хазарским каганатом. «Святослав, как по призыву Никифора, царя греческого, на болгар, так и по своей обиде, что болгары помогали казарам, пошел снова к Дунаю» (В.Н. Татищев). Как видим, именно Болгария оказалась ЕДИНСТВЕННЫМ государством, которое оказало помощь каганату, столь ненавистному языческому сердцу Льва Рудольфовича. Ведь Хазария для Прозорова – всё равно, что красная тряпка для быка, он каганат ненавидит даже больше, чем Византию, которая была оплотом христианства на Востоке. Но что примечательно, о недостойном поведении «братушек» писатель молчит. Как воды в рот набрал! Ещё бы, ведь сей факт не вписывается в его теорию о всеобщем славянском братстве и единении! Хотя с таким подходом Прозоров и ляхов друзьями Руси сделает…

Но вернёмся к болгарам. Ведь с ними воевал ещё князь Осколд, и именно в боях с болгарами погиб его сын, о чём и сообщает Никоновская летопись. Под 872 годом читаем: «Убиен бысть от болгар Осколдов сын». Ну а поскольку в районе Днепра и Приднестровья волжским болгарам взяться просто неоткуда, то и вывод может быть только один – княжич погиб от рук болгар дунайских.

Или же воспользуемся выдержкой о Византийском походе Святослава из труда Л.Н. Гумилёва. А он прямо пишет: «Болгары быстро перешли на сторону греков: русы уже разочаровали их насилиями и жестокостью».

А может, просто понятия о любви и дружбе у нас со Львом Рудольфовичем несколько разнятся? Скорее всего да, но, видимо, и Игорь тоже представлял эти понятия несколько иначе, чем его апологет Прозоров.

В итоге, после того как в 943 году был заключён на Дунае мир с ромеями, интересы Игоря и печенежских ханов полностью совпали – одни хотели пограбить богатые земли Болгарии, другой – наказать врагов своей страны.

В энтузиазме печенегов можно не сомневаться – они нанимались сражаться против Империи за деньги и долю в добыче, и таким образом князь с ними частично расплачивался, соблюдая при этом свою выгоду.

Что же касается печенегов-вассалов, то ими станут лишь жалкие остатки некогда грозных печенежских орд после того, как Ярослав Мудрый переломит им хребет и начнётся создание Поросской линии обороны. Вот тогда печенеги, торки, беренди по воле русских князей будут селиться вдоль реки Рось и станут надёжным щитом русской земли, войдя в историю под именем «Чёрных клобуков». Но это случится ещё не скоро.

Интересное замечание делает Н.М. Карамзин, когда подводит итоги борьбы Игоря с печенежской напастью: «Печенеги, заключив союз с Игорем, пять лет не тревожили России: по крайней мере, Нестор говорит о первой действительной войне с ними уже в 920 году. Предание не сообщило ему известия об ее следствиях».

Как видим, о последствиях войны известий нет никаких, и надо думать, что если бы печенежские ханы признали вассальную зависимость от Киева, неужели летописец о ней бы не сообщил? Сообщил бы, да еще с какой радостью! Но…

«Ох, летописцы-чернецы… какими немногословными становятся они, описывая победы князей-язычников!» Верен, верен себе Лев Рудольфович, везде его недремлющее око зрит происки окаянных христиан, которые в очередной раз решили исказить память о подвигах князей языческой Руси.

Однако зря он возводит на них напраслину. Летописцы-чернецы ой как внимательно ведут наблюдение за Киевским князем, и именно поэтому очень скрупулезно оценивают и первый его византийский поход, и причины, к нему приведшие.

В 941 году Игорь решается выступить против Византии. Казалось бы, только утвердил свою власть над Киевом, только успокоил мятежи, чего дома не сидится? Ведь никакой необходимости явной в этом походе не наблюдается.

И всё бы оно так. Да немного не так. Первый раз молодому и храброму князю придётся идти на Византию не по своей воле.

А что же послужило побудительной причиной для такого предприятия?

Да просто банальная зависть и алчность.

То, что князь так возвысил Свенелда, даром не прошло: «И дасть же дань деревьскую Свенделду, и имаша по черне куне от дыма. И реша дружина Игореве: «се дал еси единому мужеве много» (Новгородская I летопись младшего извода).

Это первый конфликт князя со своей дружиной. Именно она диктует ему условия, считая себя обделённой по отношению к воеводе Свенелду и его гридням. Игорь, недавно севший на Киевский стол, находится пока не в том положении, чтобы игнорировать требования своих людей.

Складывается впечатление, что дружина поставила князю ультиматум. Такое не часто происходило в отечественной истории, однако случаи были.

Выбор у Игоря отсутствует, сейчас ему надо срочно успокоить своих людей, швырнуть им кусок пожирнее, чтобы они заткнулись, а заодно продемонстрировать в этом походе, что он настоящий достойный вождь.

Вот так, очевидно, и родился поход на Византию в 941 году.

Запомните этот момент, такое повторится ещё не раз. Создаётся впечатление, что временами скорее княжьи мужи руководили Игорем, чем он ими. Эти ветераны так распустились, что порой могли просто игнорировать желания князя.

Интересно, что конфликт происходит именно со старой, казалось бы, проверенной дружиной, а не с той, которую позже пополнили «варяги-христиане… в немалом числе», как вещает нам Прозоров.

Но в поход, так в поход. Думаем, что Игорь мог и в этом найти для себя положительные стороны. Доблесть проявить, куш сорвать, всё это было важно, в том числе и для него лично. Ведь в борьбе с Империей можно было получить и то и другое.

Начало похода было многообещающим.

Князь всё просчитал до мелочей. В отличие от своих предшественников, которые, выступая против Империи, ломились, не ведая преград прямиком на Царьград, Игорь поступил более разумно – он решил нанести удар не по столице, а по провинциям, которые располагались на северном побережье Малой Азии.

Русы, поскольку их прихода никто не ждал, беспрепятственно высадились на берегах Анатолии, захватили провинцию Вифиния и подвергли страну беспощадному разгрому.

Отряды Игоря вторглись в земли Пафлагонии, доходили до Никомедии на западе и Гераклеи на востоке, и всё это время грабили, грабили и ещё раз грабили. Беззащитные провинции Империи подвергли тотальному разгрому, набивая добром свои ладьи, и об этом пишут не только византийские хронисты, которые, по мнению Прозорова, только и занимаются тем, что фальсифицируют историю, но русские летописи.

«Много же и святых церквей предали огню, монастыри и села пожгли и по обоим берегам Суда захватили немало богатств» («Повесть временных лет»). Добыча превзошла все разумные ожидания, ладьи ломились от груза, поскольку русы задержались в землях Империи аж на целых 3 месяца. А это очень серьёзный срок.

Однако у Прозорова свой взгляд на ситуацию, в которой наши предки ведут себя так, как по его авторитетному мнению вести себя не должны – грабят и истязают мирное население. Как в этом случае вывернется популярный писатель? Что скажет в оправдание своего героя? Но Льву Рудольфовичу палец в рот не клади!

«Для руса-воина тех времен завоевание было не разбойным налетом и возможностью личного обогащения. Оно не только давало права, но и накладывало обязанности по отношению к завоеванным. Русы присваивали лишь – «что с бою взято, то свято» – имущество разбитой и как бы замененной ими воинской знати».

Про права мы все хорошо понимаем. Особенно на захваченной земле. А вот что с обязанностями? Какие такие обязанности по отношению к мирному населению накладывало на русов завоевание вражеской территории в данный конкретный момент? Непонятно. Ну а кто нам растолкует, кроме Прозорова, «человека, профессионально изучившего эпоху»?

Но Лев Рудольфович продолжает назидательно вещать: «А уж мягкость обращения с населением захваченного города кажется неимоверной, даже по сегодняшним меркам».

Обратимся за информацией уже не к «Повести временных лет», а к Новгородской I летописи младшего извода. Она доходчиво расскажет, чем три месяца занималось войско Игоря. Мягкость обращения русской дружины с местным населением оцените сами: «А ихъ же имше пленникы, овех растинаху, иныя же къ земле посекаху, другыя же поставляюще, стрелами стреляху; елико же ратнии творят, изъломяще опакы руце и связающе, гвозды железны посреде главъ вбивающе».

Думаем, что перевод при описании этих ужасов не требуется.

И автор «Повести», и новгородский летописец, пусть разными словами, но рассказывают об одном и том же. Возможно, что чуткий нос Льва Рудольфовича и здесь унюхает коварный сговор между киевскими и новгородскими монахами-летописцами с целью очернения благородных язычников, но вот беда, есть ещё и византийские источники!

«Много злодеяний совершили росы до подхода ромейского войска: предали огню побережье Стена, а из пленных одних распинали на кресте, других вколачивали в землю, третьих ставили мишенями и расстреливали из луков. Пленным же из священнического сословия они связали за спиной руки и вгоняли им в голову железные гвозди. Немало они сожгли и святых храмов» (Продолжатель Феофана).

Подойдём к вопросу с другой стороны. Допустим, что византийские историки вступили в преступную сделку с русскими летописцами и те за определённую сумму сознательно исказили картину поведения наших предков на вражеских землях. Вселенский заговор, столь милый бдительному сердцу Льва Рудольфовича, налицо.

Но есть ещё один источник, на который даже у Прозорова рука не поднимется. Это народный фольклор. Народ трудно заподозрить в фальсификации. Вспомним былину «Волх Всеславович». Там очень красочно рассказано о том, как ведут себя русы на захваченной земле.

Даже женщин оставляют по выбору, а остальных всех пускают под меч!

Интересно, как это всё прокомментирует господин писатель? Наверное, сурово сдвинет брови и назидательно заявит о том, что жители Индии тоже какие-то клятвы перед русами нарушили!

Наши предки были детьми своего времени, храбрыми, благородными и отважными, но часто они становились жестокими и бессердечными, лютыми и свирепыми, ни своей, ни чужой крови не жалеющими, а потому не надо однобоко изображать их добрыми и отзывчивыми, особенно на войне, и уж тем более на чужой земле. Всякое бывало. А воин, он всегда остаётся воином.

Но Певца Языческой Руси это не устраивает, и он продолжает пичкать народ байками про «добреньких русов», упорно отказываясь называть вещи своими именами. Писатель не признаёт другого взгляда на историю, ведь только его собственные идеи имеют право на существование.

Лев Рудольфович бушует как океан: «Позвольте же поверить не современным историкам, на которых, видать, шапки синим пламенем полыхают. И не отвлеченным толкам Диакона о «варварской жадности». Мы поверим фактам, сообщаемым Ибн Мискавейхом, летописью, тем же Диаконом. А факты говорят, что расширение границ Руси, стяжание славы и жертвенное Служение ратным Богам (у Святослава еще укрепление Древней Веры и объединение славян) были бесконечно важнее русам, чем набивание седельных мешков окровавленным барахлом (захвата сырьевых ресурсов колоний, контроля над нефтяными месторождениями и пр.) – смысл и суть войны для просвещенного человечества XVIII–XXI веков».

Спорить с Прозоровым – дело по большому счёту неблагодарное, поскольку, выдвинув какой-либо постулат, он моментально начинает всё под него подгонять, частенько занимаясь откровенной фальсификацией. Лев Рудольфович коварен!

Хотите примеров, которые опровергают постулаты нестяжателя Прозорова о смысле заморских походов русов – пожалуйста!

«И много же святых церквей огневи предаша, манастыри и села пожгошаи, имения немало обою страну взяша» (Пискаревский летописец). О том же пишет и В.Н. Татищев, который использовал в своей работе Иоакимовскую летопись и является для Прозорова непререкаемым авторитетом: «И всю страну Никомидскую попленил, и суду всю их пожег и побрал. Много же святых церквей, и монастырей, и сел пожгли и имение многое от обоих стран взяли».

Теперь слово Лиутпранду Кремонскому, человеку, который обладал информацией о походе Игоря на Империю в 941 году, можно сказать, из первых рук. Поскольку его отчим в это время находился в Константинополе в составе посольства итальянского короля Гуго – «Игорь в это время опустошал морское побережье». Под понятием «опустошал» начиная с античных времён авторы всегда подразумевали организованный погром и грабёж захваченных территорий. И русы здесь явно не были исключением.

Снова обратимся к былине «Волх Всеславович». В ней конкретно показано, как после разгрома Индийского царства главный герой делит с дружиной добычу:

Идейные соображения, на которые столь падок Прозоров, отсутствуют начисто!

Так что пространные рассуждения писателя о том, что «позвольте же поверить не современным историкам, на которых, видать, шапки синим пламенем полыхают», могут с таким же успехом относиться и к нему самому – кто его знает, что там полыхает на голове у Льва Рудольфовича! Всё как в легендарной притче, словно про него сложенной, – видя соринку в чужом глазу, популярный литератор не замечает бревна в глазу собственном.

Однако Прозорова не остановить, глас его гремит над страной подобно набату – «Бьются не ради победы. Бьются потому, что таков долг воина».

Лев Рудольфович старательно навязывает нам образ русского воина-идеалиста, для которого важен сам факт драки, сражения, схватки, под которым сам писатель подразумевает честь. И воины дерутся всегда только с мыслями о чести. И ни о чём более.

Ничего не напоминает? Правильно, лучше всего это передано устами одного из легендарных мушкетёров.

– «Я дерусь просто потому, что дерусь, – покраснев, ответил Портос».

Это сказано в тот самый момент, когда истинную причину лучше всего скрыть.

По-другому не бывает. Просто не может быть.

Жизнь профессионального воина часто коротка. Сама по себе профессия опасная. Риск расстаться с жизнью крайне велик, и иногда совершенно бескорыстно, то есть задаром.

Печенежская стрела, болгарское копьё, хазарская кривая сабля, византийский меч, а то и древлянский топор могли в любой момент оборвать жизнь дружинника.

А ведь у него тоже есть обязательства. Есть жена, дети, родители, родственники, в конце концов. А какой товар у воина? Он один – жизнь! Кто-то возразит или переиначит – мол, есть ещё умение, потом добавит: преданность и мужество, вплетёт ещё пару качеств. Но!

Но если воин погиб, никакого умения уже не потребуется. И в худшем случае его семью будет кормить просто некому, а в лучшем будет кормить кто-то другой. Но точно не он. Просчитать все риски изначально нельзя.

А воин, неважно, язычник он или христианин, всегда смотрит в будущее.

Да, он состоит на службе у князя, и за одно это уже получает неплохое жалованье. Это хорошо, это справедливо. Он охраняет свою землю от врага, и родная земля ему за это платит. На своей земле воин может рассчитывать только на эти деньги, да ещё на славу. Что само по себе немало, но не кормит.

Надёжное оружие, снаряжение, сбруя для коня, да и сам конь – всё обходилось недёшево, за всё надо было платить, а если хочешь лучшего, значит, платить больше. Да и сами знаете: по одёжке встречают. Ни в одной летописи не упоминается, что княжеская дружина похожа на оборванцев. Хотя…

Хотя именно Игорева дружина и заявила однажды своему князю – «а мы наги». Только вот не надо думать, что этим добрым молодцам нечем было срам прикрыть, поскольку подобные разговоры они повели не от плохой жизни. Но об этом мы расскажем в конце главы.

Теперь вернёмся к вопросу о том, за счёт чего поддерживалось благосостояние дружинников.

По большому счёту, это было возможно только за счёт премиальных и загранкомандировок.

Ни одному оратаю такое боевое снаряжение не по карману.

Так оно ему и не нужно, – можете сказать вы.

Правильно. Но бывают и такие годины, когда князю приходилось скликать ополчение. Для масштабной войны нужны были массы. Вот тогда разница ощущалась сразу. И в вооружении, и в умении. И любому ополченцу, оторванному от плуга или какого другого ремесла, делалось спокойнее, и чувствовал он себя увереннее, когда в одном строю с ним шли эти закованные в броню машины для убийства и разрушения. Всегда приятно осознавать, что они воюют на твоей стороне, а не противника.

Скажете – это меркантильно. Но вспомните, что любой солдат, воин, боец – такой же человек, а не красивая фантазия, набитая доверху идеалами.

Чтобы не быть голословными, обратимся к одному из древнейших памятников славянского права – «Закону судного людям». Он был составлен и записан в Болгарии, веке приблизительно в девятом. Именно он на протяжении нескольких веков служил основным воинским правилом для всех воинов, славян, какой бы религии они ни были.

В своё время соответствующие статьи этого закона были даже внесены в «Устав Владимира Всеволодовича Мономаха».

Вот уж кто был для степи угрозой!

Так вот. В этом законе высокие духовные требования, предъявляемые воину, постоянно участвующему в ратных походах, вполне спокойно сочетались с его личными, меркантильными интересами, например по разделу добычи. Убедитесь сами.

Например. «О битвах и бойцах, сражающихся беспрестанно. О супостатах».

Выдержка: «Отправляясь на бой с супостатом, подобает остерегаться всех неприязненных слов…. И сражаться в ясном сознании, ибо помощь даётся от Бога светлым сердцам. Не от большей силы победа в бою, а в Боге крепость». И буквально строкой ниже, после этих самых возвышенных строк читаем:

«И после того, как Бог победу дал, шестую часть следует взять князю, а остальное всё возьмут себе все люди, разделив поровну между великими и малыми».

«Если найдутся некоторые из них кметы, или простые люди, проявившие смелость, подвиги и храбрые поступки совершившие, то получат от находящегося там в то время князя или воеводы из указанной княжьей доли».

Все выплаты чётко оговорены, в том числе и запланированный подвиг.

И ничего в этом позорного нет.

Воин верен своему долгу. Он действительно патриот. Он сражается не щадя жизни своей против любого врага без понуканий и призывов к совести.

Или представьте такую ситуацию. Налетели, как коршуны на добычу, на русские мирные поля, города и сёла печенеги. Дружина вовремя их упредила, и разгуляться ворогу не дала.

Надавала тумаков обалдуям и выгнала с родных просторов прочь.

И что? Разбил ворога – молодец. Сделал своё дело хорошо – слава тебе и почёт. Оклад свой отработал, не зря свой хлеб ешь.

Но воин тоже человек, и он, как, собственно, и большинство людей, бывает падок на злато-серебро и другие какие диковины, полезные в хозяйстве.

Ему за свою нелёгкую службу премию получить хочется.

А откуда князю её, эту премию, взять? Из каких запасов? Со своего народа подати увеличить? Так не поймёт народ.

Вот князь и идёт в поход. И свои финансовые, а может, и политические дела поправить, и дружине премию заработать. И если такой поход удался, то все довольны.

Князю – слава и почёт, народу – спокойствие, дружине – доход.

Там, в чужих краях, её никто не ограничивает, там и народ чужой – его не жалко. Сколько собрал – всё твоё. Именно за счёт таких походов и богатеет дружина. А князь смотрит, противника выбирает, чтобы и добыча была, и в то же время польза своей земле. Кого усмирить, кого наказать, а кого и примучить, расширяя свою власть и свои владения.

Чаще всего эти две вещи князьям удавалось совместить.

Так что пустыми романтиками русские дружинники не были. И деньги считать умели, и хозяйство вести, если нужно. Добыча нужна была не только для того, чтобы перед соседями бахвалиться да красным девкам понравиться. Добыча нужна была для того, чтобы жить. А уж понравится кому-то такой взгляд или нет, решайте сами. Только правде лучше смотреть в глаза.

Само же утверждение Прозорова о том, что «бьются не ради победы», выглядит, мягко говоря, забавным. Возникает очередной закономерный вопрос к литератору – а во имя чего сражаются?

Даже при Фермопилах греки бились сначала ради победы, а потом, когда узнали, что враг идёт в тыл через горы, спартанцы остались и просто прикрывали отходившие войска. То есть уже по необходимости. И такое бывает. Не останься царь Леонид в ущелье, и многочисленная персидская кавалерия запросто догнала и порубила бы отступающую греческую пехоту, к тому же лишённую единого командования. Не из идейных соображений не отступили со всеми спартанцы, соображения стратегические удержали их в ущелье.

Но для Льва Рудольфовича стратегия и тактика звук пустой, так же как и политическая целесообразность, ему куда важнее дела идеологические, разнообразные клятвы и прочее сотрясение воздуха.

Кстати, про пустые, но безумно красивые сотрясения воздуха, знания и логику. Хочется сделать небольшую вставку именно здесь, чтобы позже к этому уже не возвращаться. Как вы уже наверно поняли, Лев Рудольфович язычник истинный, ортодоксальный, яростный и агрессивный до мозга костей. Именно язычество он отстаивает в своих книгах, именно он пытается взять на себя очень трудную роль – теоретика, идейного вдохновителя, а также крупного знатока несколько подзабытой религии. Чтобы уж всем окончательно всё было ясно, он даже присвоил себе новое звучное имя. Лев Рудольфович, это так, имя светское, оно с детства преследует писателя.

Очевидно, что Прозоров решил от него избавиться. Язычник, видимо, должен выбирать себе имя сам, это дело серьёзное, личное, интимное, можно сказать, и не семье сюда лезть. Но раз уж нарушена сия приватность, то нужно это исправить и сделать всё самому. И вот Лев, в миру Рудольфович, подумал-подумал да и выбрал себе имя сам, без помощи родителей. С тех пор двигатель славянского язычества прозывается Озар Ворон.

Имя и имя, очаровательно, звучно, скромненько, но со вкусом. Ум и отвага в одном флаконе.

И всё бы ничего, но раз уж мы пишем здесь про Сокола, сына Сокола и внука Сокола – любимых славянских князей, ставших кумирами писателя, то не можем не увидеть одну несообразность.

Что нас опять тревожит? К чему мы опять прицепились?

Своими словами говорить не будем, воспользуемся прекрасной цитатой из книги Михаила Задорнова.

«Оказывается, сокол уникален тем, что никогда не нападает на врага исподтишка или сзади. Это самая отважная птица. Птица-витязь! Не питается падалью – ниже его соколиного достоинства. Если жертва упала на землю, сокол ее не добивает. Благороднейший девиз – «Не бей лежачего»! А у скандинавов любимой птицей, которой они поклонялись, был ворон. Ворон, который питается… падалью!» (М. Задорнов).

Не в бровь, а в глаз.

Да бог с ними, с викингами. Наши предки тоже ворон особо не жаловали. В «Слове о полку Игореве» эта птица явно не является олицетворением чего-то хорошего и светлого. Звучит емко и хлёстко – «черный ворон, поганый половчине!» А для полного счастья приведём отрывок из былины Вольга: «Поезжае Вольга в Волгугород, видела царица нехороший сон: бьется сокол да с черным вороном, перебил сокол да черна ворона. Ясный тот сокол – Вольга-богатырь, черный тот ворон – то сам Сантал». Как видим, позитива нет совсем.

Уж кто-кто, а флагман и теоретик язычества, «человек, профессионально изучивший эпоху», должен бы знать такие вещи лучше других.

Что остаётся добавить после этого? Да, пожалуй, лишь одно.

Как вы яхту назовёте, так она и поплывёт.

Хотя, конечно, странно, когда Ворон пишет про Сокола.

Но мы опять несколько отвлеклись, вернёмся к походу Игоря на Византию в 941 году. Цитат, которые рассказывают о том, чем занимались наши предки в провинциях Империи, можно набрать ещё довольно много, даже не перетруждаясь. И везде будет одно и то же – поголовный грабёж.

Как, по-вашему, это называется? Лев Рудольфович сам назвал это явление – «набивание седельных мешков окровавленным барахлом». Правда, в этот раз набивали доверху ладьи.

Казалось бы, сколько можно? Ведь всему есть пределы. Собрали награбленное и аккуратно, не торопясь, без потерь повезли добро домой, чтобы не растерять в дороге. А уж на родине наслаждайся жизнью!

Но не тут-то было, Игорь медлил, возможно, что и его обуяла жадность, которую породила безнаказанность. С другой стороны, вполне вероятно, что князь всё прекрасно понимал, но уже не мог справиться с дружиной, которая разгулялась вовсю.

Такое бывает, когда всё слишком легко сходит с рук.

В итоге получилось как в сказке про Винни-Пуха – «а потом ещё немного, а потом ещё немного», а вылезти самому уже невозможно, пузо, простите, трофеи не позволяют…

Да и бросать их никак нельзя. В чём Игоря можно понять, так это в том, что конунга, или князя, или военного вождя ещё долго будут оценивать по взятой им добыче. И если он возвращался из похода с пустыми руками, то ни авторитета, ни популярности это ему не добавит.

В поход идут за добычей, а значит, должны её добыть. Воины должны вернуться домой довольными и богатыми. Именно из-за этого они рискуют жизнью. Ведь мы имеем в виду именно подобные набеги, поскольку угрозы для Руси в данной ситуации нет, а потому и для ратников нет необходимости жертвовать собой во имя Отечества. У них в настоящий момент другие приоритеты.

Так что из области одной только жадности мы можем добавить сюда ещё имидж, или статусность. Это тоже немаловажно.

Точно такая же проблема возникнет в своё время и у Святослава, по большому счёту именно из-за этого он и лишится жизни.

Добыча должна быть большой, и бросать её нельзя ни в коем случае. Это аксиома.

И тут из-за леса, из-за гор, а если быть точнее, то из Азии появляется армия ромеев под командованием доместика схол[2] Востока Панфира, нарушая всё веселье, а из Европы практически одновременно с ними подтянулись войска под командованием Варды Фоки-старшего, отца будущего императора. Случилось это только в десятых числах сентября.

Видимо, даже в эти сроки разгулявшаяся дружина Игоря неприятеля не ждала.

Возможно, появление вражеской армии вообще оказалось неприятным сюрпризом для русов, отвыкших от сопротивления и привыкших к полной безнаказанности.

С трудом отразив в течение дня все атаки панцирной кавалерии Империи, Игорь принял решение ночью грузить войска на ладьи и выходить в море.

С этого момента начинается самое интересное!

Ведь изначально византийские стратеги, действовавшие по шаблону, наделали кучу ошибок и теперь горели желанием их исправить. Удар по азиатским провинциям явился для имперского правительства полной неожиданностью, поскольку оно пребывало в твёрдой уверенности, что раз беда идёт с севера, значит, готовь к обороне столицу. Перестраховались, подождали и поняли, что враг пришёл, но не туда, где ждали. Надо срочно исправлять положение. Но и срочно не получилось. Три месяца срок немалый.

А что же по этому поводу нам поведает Лев Рудольфович?

Его трактовка событий, как минимум, поразительна.

«Заблаговременно извещенные греки успели перебросить к месту высадки русского десанта огнеметные корабли-хеландии патриция Феофила Синкела» (Л.П.).

Как вы, наверное, понимаете, «заблаговременно извещенные греки успели перебросить к месту высадки» свой флот только через три месяца после того, как русы эту самую высадку осуществили.

Вот даже интересно, а если бы их не заблаговременно предупредили, а чуть позже, скажем, уже после высадки русского десанта? Ведь если исходить из логики Льва Рудольфовича, получается, что византийские корабли только через полгода подтянулись бы к театру боевых действий!

Но это ещё ничего, цветочки, ягодки будут, когда мы поближе познакомимся с тем самым флотом, которым нас, а заодно и князя Игоря с дружиной, так пугает господин Прозоров.

Игорь был далеко не прост, да и воеводы у него тоже недаром ели свой хлеб. Они тщательно выбрали момент для нанесения удара.

Потому что в это самое время грозный военный флот Империи в Константинополе отсутствовал, ведя боевые действия против арабов в Средиземном море. Именно там сейчас разворачивались главные события. Может, ещё и поэтому русское войско задержалось так надолго в Анатолии и было так беспечно.

Знание – большая сила. В итоге русы решили, что ромеи в такой ситуации не осмелятся вступить с ними бой. Но просчитались.

Так что же за флот вступил в бой с кораблями Игоря?

Ответ мы находим у современника описываемых событий Лиутпранда, епископа Кремоны, чей отчим, как мы помним, в это время в качестве посла находился в Константинополе: в распоряжении императора находилось лишь «15 полуразрушенных хеландий, которые народ оставил дома из-за их ветхости».

Ну и где тот грозный флот, который мерещится Прозорову?

Он исчез, пропал, как пелена с глаз, а на его месте появилась рухлядь, которой ещё нужно было удержаться на плаву. Недаром Лиутпранд отметил, что «увидев их в море, король Игорь приказал своему войску взять их живьем (команду) и не убивать».

Сами видите, князь, в отличие от Льва Рудольфовича, не испугался этой небольшой флотилии полусгнивших, еле плывущих корыт, даже наоборот, преисполнился презрения к вражеским кораблям и их команде, а потому, вместо того чтобы отрываться и уходить в море, приказал атаковать врага, явно рассчитывая на лёгкую победу. Он решил проучить самоуверенных ромеев.

Но Игорь жестоко ошибся.

Именно по его инициативе морское сражение состоялось. Произошло оно 15 сентября 941 года. Этот день Игорь и оставшиеся в живых дружинники запомнили на всю свою жизнь.

Дело в том, что император Роман Лакапин, до того как стал базилевсом, был командующим военно-морскими силами Империи, а потому всё, что касалось ведения боевых действий на море, знал досконально. Видя, что его корабли проигрывают противнику как численно, так и качественно, он сделал ставку на преимущество византийцев в области военных технологий, а именно на греческий огонь.

Своим военным инженерам он повелел: «Разместите устройство для метания огня не только на носу, но также на корме и по обоим бортам».

А что же такое этот страшный «греческий огонь»?

Пожалуй, лучшее и при этом наиболее доступное описание этого страшного оружия мы нашли в книге «Храбры Древней Руси» В. Долгова и М. Савинова.

«Греческий огонь» – это боевая установка, состоящая из деревянной или металлической трубы, оборудованной поршнем и соплом. В трубу наливается сырая нефть (возможно, вперемешку со смолой). При нажатии на поршень нефть струёй била через сопло, её поджигали, и получалось что-то вроде огнемёта. Для деревянных кораблей это была верная гибель, ведь нефть нельзя потушить даже водой. Нефть горит даже тогда, когда растекается по водной поверхности. Так что выпрыгнув с борта в воду, команда поражённого корабля из одного огня попадает в другой».

Только представьте себе такую картину!

А базилевс, между прочим, своим решением увеличил боевую мощь имперских судов в три раза, хотя и риск от использования греческого огня соответственно увеличился. Но кто не рискует, тот не пьёт шампанского, а в такой ситуации если не рисковать, то тогда лучше было бы сидеть дома.

Однако риск, помноженный на знание и опыт, себя полностью оправдал.

Византийские моряки и солдаты показали себя с самой лучшей стороны, а командующий флотом патрикий Феофан выжал максимум возможного из тех скромных средств, что были в его распоряжении. Флот русов был сожжён, и лишь небольшая часть княжеских воинов сумела спастись на берегу. Многие из них после сражения с ромеями попали в плен – их казнь потом и наблюдал отчим епископа Лиутпранда.

Лишь немногие ладьи во главе с Игорем сумели уйти к Боспору Киммерийскому (современная Керчь), а оттуда уже остатки некогда грозного воинства и добрались до Киева.

Подводя итоги похода, Лев Рудольфович разводит огорчённо руками и вздыхая сетует: «Не поражению Игоря надо дивиться – диво, что сам он уцелел, не попал в плен, вывел из пылающего ада изрядную часть войска».

То, что Игорь уцелел, не удивительно, наверняка княжескую ладью прикрыли другие суда русов, это им по долгу службы положено. Это и позволило князю уйти живым и невредимым, а вот утверждение о том, что он вывел изрядную часть войска, вообще вызывает серьёзные сомнения. В Супрасльской летописи есть чёткое указание на то, что после этого похода Игорь в Киев «отбежа в мале дружине», а про изрядную часть войска, которую он якобы вывел, – в источниках ни слова не сказано. Да и Лев Диакон отметил, что князь «к Киммерийскому Боспору прибыл едва лишь с десятком лодок, сам став вестником своей беды».

В итоге поход Игоря в 941 году закончился грандиозной катастрофой, причём главной причиной поражения явилась либо банальная жадность предводителя, либо неумение удержать дружину в узде. А может, и то и другое вместе.

Что же касается Прозорова, то мы видим, как автор снова и снова создаёт образ идеального героя, без страха и упрёка и в этом стремлении частенько пренебрегает исторической правдой.

Однако не всё оказалось так печально. Игорь даже из этой катастрофы сумел извлечь определённую и немаловажную пользу. И не только пользу, но и прибыль.

Только случилось это двумя годами позже.

Через два-три года неуёмный князь, желая сатисфакции, или проще говоря, кипя от обиды и злости, вновь направился в пределы Империи – мстить. Недаром Ермолинская летопись отмечает, что едва князь вернулся на Родину, как сразу же окунулся в работу: «И начать Игорь многие воа совокупляти». Ну а зачем Киевский князь снова ринулся в поход, та же летопись и рассказывает: «Игорь поиде со множеством вои на Греки, хотя себе мстити».

«Повесть временных лет» помещает этот поход под 944 годом, но, возможно, более правильной датой является 943 год. По крайней мере, Н.М. Карамзин и Б.А. Рыбаков помещают его туда.

В этот раз князь подготовился более основательно, собрал рать со всех подвластных славянских земель, нанял варягов с печенегами, и со всей этой мощью двинул по морю и суше на Империю. Но в этот раз повоевать не пришлось совсем.

Не успел Игорь дойти до Дуная, как его и встретило византийское посольство: «Они же, слышавши безьконечну его силу, послаша ко Игору: «Не ходи на них, a возми дань, яко жь Олег» (Супрасльская летопись).

Второй поход на Империю закончился полным успехом – без боя удалось получить громадный откуп и восстановить прежние договорённости с Византией.

Ромеи уже знали, с кем имеют дело, и несмотря на предыдущую победу, вступать в конфликт остереглись, понимая, что в этот раз всё может окончиться не так хорошо для них. В этот раз русы идут не просто за добычей, они идут воевать, а это совсем иное дело.

Как повёл бы себя конкретно Игорь в этой ситуации, неизвестно: взял бы откуп или стал воевать дальше. Вполне вероятно, что князь хотел реабилитироваться как полководец за прошлое поражение, но в дело вновь вмешалась дружина. Это уже второй такой случай, когда её мнение перевешивало желание князя, и Игорь вновь вынужден был идти у неё на поводу. И «сказала же дружина Игорева: «Если так говорит царь, то чего нам еще нужно, – не бившись, взять золото, и серебро, и паволоки? Разве знает кто – кому одолеть: нам ли, им ли? Или с морем кто в союзе? Не по земле ведь ходим, но по глубине морской: всем общая смерть» («Повесть временных лет»).

Летописец прямо так и пишет, что «послушал их Игорь», а итог подобного давления оказался закономерен, поскольку мир с базилевсом был заключён: «И створи c нимь мир и по миру Олгову» (Супрасльская летопись).

Казалось, что все довольны, но в действительности Игорь сделал следующий шаг навстречу собственной гибели.

Тут, кстати, даже САМ Лев Рудольфович замечает по этому поводу: «Игорь советовался с дружиной и поступал, как она скажет».

То есть вновь вопрос мира и войны решает не князь, решают его люди.

Сейчас для его воинов была важна только добыча, воевать, помня о совсем недавнем печальном прошлом, они не желали.

Но есть во всём этом одна очень интересная закономерность – дело в том, что Игорь проводит ту же политику, которую в своё время проводил князь Осколд. Как под копирку! Оба воюют с древлянами и уличами, оба отражают печенегов, и оба совершают походы на Византию! Причём по два похода, из которых один неудачный. Да умирают князья насильственной смертью. Однако одного из них Прозоров объявляет государственным гением, а другого поливает грязью…

Но вернёмся к первому походу. Поражение поражением, но есть два вопроса, извечно волнующих русских людей. Кто виноват и что делать?

Без стрелочников никак нельзя, а по понятиям Льва Рудольфовича возложить вину на князя, который, по его мнению, «ясное солнце… государственного и полководческого гения», невозможно. Так кто же тогда, по его мнению, истинный виновник трагедии?

Возможно, вы удивитесь, но это болгары, благодаря которым, по авторитетному мнению маститого писателя, Игорь оказался в западне.

Ну и, конечно, греческий огонь. К нему вернёмся позже, а пока болгары.

В чём же их обвиняет автор?

«И попал в эту ловушку князь не по недомыслию. Византийцев предупредили болгары. Они, как видно, предпочли «братьев во Христе» из Византии, звавших их, болгар, «жалким и гнусным народом», кровным братьям-русам» (Л.П.).

И снова здрасьте! В очередной раз мы имеем ещё одну попытку рассказа сказки о болгарских «братушках». Въевшийся стереотип, который живёт в сознании русских людей со времён Русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Только почему-то помнят о нём русские, а не болгары, которые и в Первую мировую войну и во Вторую сражались на стороне врагов России.

Об этом тоже нельзя забывать.

А в те древние и дремучие времена помогать «кровным братьям-русам» у болгар не было и вовсе никаких оснований – они были надёжными союзниками Империи, а их царь Пётр был женат на представительнице императорского дома, являясь, таким образом, родственником самого базилевса.

Русы для болгар были лишь язычниками, которые шли воевать против христианского государства, с которым у болгар были прочные союзные отношения.

В X веке «братушки» наших предков явно не жаловали, пакостили им при каждом удобном случае. До вооружённых столкновений дело доходило не единожды.

Говорим на полном серьёзе, не претендуя на открытие и сенсацию – сведений о братской дружбе между русами и болгарами в X веке в природе не существует. Недаром академик А.Н. Сахаров, говоря о взаимоотношениях Руси и Болгарии в это время, отметил, что «от тех лет у нас нет об этом иных свидетельств, кроме факта враждебных действий Болгарии по отношению к Руси в 941–944 годах».

Соответственно и искать эти данные бессмысленно. Зато о враждебных действиях между двумя государствами их более чем достаточно – как в византийских источниках, так и в русских летописях.

Ведь именно болгары когда-то убили сына князя Осколда, а потому ни о какой трогательной дружбе двух народов в те времена и речи быть не могло.

Ну а что касается похода Игоря на Империю в 941 году, то по большому счёту болгары могли хоть каждый день слать в Константинополь предупреждения о движении флота русов, это значения не имело, князь всё равно ударил там, где его не ждали. Будь Игорь чуть порасторопнее, он мог раз десять уйти с добычей, невзирая на все ловушки и приманки, выстроенные хитроумными предателями-болгарами.

Просто подводя итоги чудовищного разгрома, от которого никак не уйти, Лев Рудольфович, как обычно, старается оправдать своего героя, что получается у него в этой ситуации довольно неуклюже.

А на вопрос, что делать, ответил сам князь, избежав во втором походе всех ошибок и получив без пролития крови заслуженную добычу.

Но остался ещё вопрос о страшном оружии – греческом огне.

Оружие действительно страшное и русами никогда не используемое. Против него на воде у наших предков не было равного аргумента.

И вот Лев Рудольфович представляет нам князя Игоря как «первого – и единственного – из соседей Восточного Рима, разгадавшего тайну греческого огня и вплотную подошедшего к созданию подобного же оружия».

Дух захватывает от такого откровения. Только вот как вы сами уже понимаете, сведений об этой стороне деятельности Игоря в источниках нет, есть только версия писателя.

По ней, князь отправил на Кавказ воеводу Свенельда с дружиной, чтобы тот закрепился в районе города Бердаа и стал бы там добывать нефть, из которой на Руси планировали изготавливать греческий огонь.

Размах полёта мысли Прозорова поражает, но не даёт покоя всего один вопрос – как эту самую нефть, добытую отважным Свенельдом, доставлять из Бердаа, которое находилось у чёрта на куличках, в Киев, где должно было быть налажено производство «чудо-оружия»?

Нефтепровод «Киев – Бердаа» Свенельд построить не мог, инструмента подходящего под рукой не нашлось, да и технологии не позволяли, а если бы и смог, то транспортировать нефть по суше было просто невозможно, потому как пролегал бы он исключительно по территориям народов, недружественно настроенных к Руси, которые всенепременно постарались бы его изничтожить. Те же хазары постарались бы не допустить такого транзита любой ценой. Например, наняли бы печенегов, ясов, касогов, да мало ли кого, но диверсию бы сотворили. А охрану на каждом километре нефтепровода не поставишь. Чужая земля, её легче завоевать.

Постройка отменяется. Что остаётся? Остаются караваны и обозы. Но сколько ими доставишь и какова нужна охрана, чтобы провезти хоть один такой обоз? Мало того, сколько на это нужно времени? Притом один или даже два удачно дошедших с грузом каравана не решат проблемы. Шкурка выделки не стоит.

Попытка добраться до устья Днепра морем на ладьях, а уже оттуда до Киева, была бы несостоятельна, поскольку византийский флот мог наглухо перекрыть это самое устье, а на порогах поджидали бы те же самые печенеги. Из Херсонеса зорко следили за тем, что происходит в близлежащих землях, и вряд ли попытка поставлять в Киев нефть из Бердаа прошла бы незамеченной для агентов Империи.

Это не единственный аргумент, подтверждающий всю нелепость гипотезы Льва Рудольфовича, есть и другие.

В то время позиции Руси на Боспоре Киммерийском были очень крепки, Лев Диакон так прямо и называет эти земли владением Игоря и Святослава. Принимая во внимание этот факт, получаем, что нефть можно было взять и поближе. Причём без особого риска.

Дадим слово Константину Багрянородному: «Должно знать, что вне крепости Таматарха (Тмутаракань) имеются многочисленные источники, дающие нефть».

Видите, и ходить далеко не надо, и транспортировать гораздо проще, да и войска в случае нужды можно подтянуть, это не к Каспийскому морю топать. Дальше царственный автор называет ещё несколько мест, где можно добывать нефть, и все они гораздо ближе к Киеву, чем Бердаа.

«Следует знать, что в Зихии, у места Паги, находящегося в районе Панагии, в котором живут зихи, имеется девять источников, дающих нефть, но масло девяти источников не одинакового цвета, одно из них красное, другое – желтое, третье – черноватое».

Под именем зихов в Античность и Средние века были известны племенные объединения адыгов и абхазов, проживающих в Восточном Причерноморье, а это опять-таки не регион Каспийского моря.

Базилевс перечисляет ещё массу нефтяных месторождений в этих же районах, а потому возникает дилемма – или князь Игорь об этом не знал и сдуру погнал Свенельда в Бердаа, или об этом не знал Лев Рудольфович, хотя, как человек, «профессионально изучавший эпоху», должен был бы знать. Ответ выбирайте сами.

Опять же, расстояние от Киева до Бердаа было примерно 1700 километров, а вот от Киева до Боспора Киммерийского, а оттуда до Тмутаракани примерно 980 километров.

Как говорится, почувствуйте разницу.

Косвенным подтверждением того, что ни за какой нефтью Свенельд не ходил, а князь Игорь никакую тайну греческого огня не разгадывал и чудо-оружие не создавал, служит тот факт, что когда его сын Святослав овладел Тмутараканью и всем регионом, то исследований своего отца он не продолжил, и нефтяными разработками не заинтересовался. Хотя в преддверии похода на Балканы и мог бы, там ему это чудо-оружие могло очень пригодиться.

Вот тут бы Льву Рудольфовичу и самое время выдвинуть теорию о том, как зловредные христиане уничтожили все разработки Игоря, и сыну ничего не досталось – это было бы как раз в его духе, мощно, от души, по-прозоровски. Но он не догадался, а мы видим, что никакой сенсации в итоге не произошло.

А что же делал в Бердаа Свенельд?

Всё просто, целью похода Свенельда был всего-навсего банальный грабёж, а не далеко идущие стратегические планы.

То, что русы так надолго задержались в Бердаа и попытались там закрепиться, было в какой-то мере делом случая, поскольку изначально всё сложилось для них очень удачно, а они просто воспользовались подходящим моментом.

Что же и как там на самом деле происходило?

Лев Рудольфович убеждает нас, что надо верить «фактам, сообщаемым Ибн Мискавейхом»! Что ж, давайте поверим!

Только поверим учёному-арабу, а не Прозорову. Поскольку писатель остался верен себе, и рассказав о первой части сообщения Ибн Мискавейха, которая полностью отвечала его теориям, он тактично упустил из виду вторую, которая шла в противовес его доводам.

А для этого не просто заглянем в знаменательный труд, но и процитируем абзац для пущей ясности.

Читаем: «После того, как не выпало на долю Русов ничего, подвергли они мечу и убили всех до последнего человека, кроме небольшого числа, кто убежал по узкому каналу, по которому проходила вода к соборной мечети, и кроме тех, кто выкупил себя с помощью богатств, принадлежащих ему. И часто случалось, что кто-нибудь из мусульман заключал сделку с Русом относительно той суммы, которою он выкупал себя. Тогда Рус шел вместе с ним в его дом или его лавку. Когда хозяин извлекал свое сокровище, и если его было больше, чем на условленную сумму, то не мог он оставаться владельцем его, хотя бы сокровище было в несколько раз больше того, на чем они сговорились. Он (Рус) склонялся к взысканию денег, пока не разорял совершенно. А когда он (Рус) убеждался, что у мусульманина не осталось ни золотых, ни серебряных монет, ни драгоценностей, ни ковров, ни одежды, он оставлял его и давал ему кусок глины с печатью, которая была ему гарантией от других.

Таким образом, скопилось у Русов в городе Бердаа большое богатство, стоимость и достоинство которого были велики. Овладели они женщинами и юношами, прелюбодействовали с теми и другими и поработили их» (Ибн Мискавейх).

Картина маслом.

Что-то ещё имеет смысл добавлять?

Имеет. Послушайте, что вещает об этих же делах Прозоров. «С местным населением русы обращались на удивление терпимо и благородно». Немного странное понятие о терпимости и благородстве у Льва Рудольфовича, вы не находите?

А теперь только представьте, что бы было, если б местные жители разозлили наших богатырей!

Зачем, вопрошает Прозоров, эти «упорные попытки найти общий язык с местным населением»? Вот как он это тактично называет. Оказывается, таким милым образом наши предки искали общий язык с аборигенами и заводили друзей. Творения Дейла Карнеги писатель явно проигнорировал.

А закончилась вся эта дружба вот так. «Когда уменьшилось число Русов, вышли они однажды ночью из крепости, в которой они пребывали, положили на свои спины все, что могли, из своего имущества, драгоценностей и прекрасного платья, остальное сожгли. Угнали женщин, юношей и девушек столько, сколько хотели, и направились к Куре». (Ибн Мискавейха).

Вот и всё бескорыстие. Как в былине «Волх Всеславович».

Характерно, что про события в Бердаа Прозоров рассказывает своими словами, выдёргивая из рассказа учёного-араба лишь те цитаты, которые подкрепляют его идейки. И как бы ни хотелось идеологу язычества показать, с какой радостью принимали русов на оккупированных землях, все его потуги разбиваются вдрызг фразой, которой Ибн Мискавейх заканчивает рассказ о пребывании русов в Бердаа: «Бог спас мусульман от дела их».

И пока мы не далеко ушли от ратных деяний князя Игоря, разберём ещё два перла Льва Рудольфовича.

Как-то раз, мимоходом, великий знаток военного дела Древней Руси обронил довольно странную фразу: «Вооружение Игоря и его воинов ничем, в принципе, не отличалось от такового же у Дария, Кира или римлян».

Вот тут действительно задашься вопросом: автор сам-то понял, чего понаписал?

Для начала достаточно просто сравнить вооружение римского легионера времён Республики и персидского воина, чтобы понять всю нелепость подобного утверждения. Затем в научно-познавательных целях сравнить вооружение воина Киевской Руси X века и вооружение преторианца эпохи Римской империи. Затем легионеров времён Республики и Империи. Затем персидских «бессмертных» и княжеских гридней.

Подобной ерундой можно заниматься до бесконечности, и всё с одним и тем же результатом. При всём своём желании никакой схожести мы не обнаружим. Зато обнаружим другое явление – полную некомпетентность писателя в данном вопросе.

Ну и последним поводом для гордости Прозорова была мечта показать Игоря первым «из правителей Руси, не посылавшим послов в Царь городов, но принимавшим ромейских посланцев в своей столице».

Что тут сказать.

Учитесь работать с источниками, «человек, профессионально изучивший эпоху»! Открываем недоступную для Льва Рудольфовича «Повесть временных лет» и под годом 6453 (945) читаем чёрным по белому: «Присла Роман и Костянтин и Степан послы к Игореви построити мира первого. Игорь же гла с ними о мире, посла Игорь муже свои к Роману. Роман же созва боляре и сановники приведоша Русские послы и велеша глти и псати обоих речи на харатье».

Вот и русские послы в Константинополе. Это не унижение и не повод для гордости, это обычная процедура между странами, пытающимися о чём-то договориться.

И явно не по собственной инициативе они пришли в Царьград, а по воле князя Игоря, ибо, как мы знаем, сами послы по своей воле никуда не ходят. И конечную цель своего визита не им выбирать. Но факт остаётся фактом, даже в этом Прозоров ошибся. Если быть точнее, сболтнул сгоряча, не подумал.

Вроде бы мелочь, но из таких вот мелочей и состоит всё творчество Прозорова, а потому и вывод напрашивается соответствующий – автор сознательно искажает отечественную историю.

Создаётся впечатление, что мир своих собственных фантазий служит Льву Рудольфовичу единственным источником информации, заслуживающим доверия.

В остальные же письменные источники он заглядывает редко или не заглядывает вовсе, а просто излагает то, что ему взбредёт в голову, бесцеремонно подстраивая ход исторических событий под своего героя, свою теорию, свою религию.

Напоследок обратимся к теме, которая представляет наибольший интерес для большинства читателей, – смерть князя Игоря.

Вспомним, как она изложена в школьных учебниках истории и сравним с тем, как в очередной раз Л. Прозоров будет передёргивать общеизвестные факты в угоду собственной теории.

Со школьной скамьи нам известно, что причиной гибели князя Игоря стала банальная жадность. Однако «ясное солнце… государственного и полководческого гения» не имеет права на обычные человеческие слабости, а значит, не всё так просто, поэтому надо найти иных виновных.

Казалось бы, всё понятно. Жадность взяла верх, а древляне потеряли терпение и, воспользовавшись выпавшим на их долю удобным моментом, взяли в плен и казнили своего угнетателя.

Значит, виноваты древляне? Нет!

Может, собственная дружина, которую обуяли алчность и зависть?

Снова нет! Неужели опять христиане? ДА!!!

Процитировав известный летописный рассказ о том, что причиной гибели Игоря в земле древлян стала банальная жадность, Лев Рудольфович начинает изворачиваться: «Вот уж правда: обстоятельства смерти способны перечеркнуть целую жизнь. Тут хватило описания этих обстоятельств. С этого единственного отрывка началось победное шествие по страницам ученых трудов и исторической прозы «Игоря»-карикатуры. Кто не читал «Повесть…», тот читал популярные книжки или романы Скляренко, Пономарева. И все твердо знают: Игорь Рюрикович – алчный и глупый грабитель, бездарный полководец, безрассудный авантюрист, слабак, проще говоря, никудышный правитель».

Для начала достаточно. К сведению господина Прозорова заметим, что в произведениях Пономарева и Скляренко нет даже намёка на то, что «Игорь Рюрикович – алчный и глупый грабитель и т. д. и т. п.». Лев Рудольфович городит откровенную чепуху, поскольку либо он эти книги не читал, а если и читал, то невнимательно.

Впрочем, это уже не удивляет.

Идём дальше: «Сунулся, недотепа, с малой дружиной прямо в пасть им же только что ограбленным древлянам. И мало кто удосужился перечитать летопись целиком – и обратить внимание на бьющие в глаза нелепости этого карикатурного некролога».

Ладно, согласились, удосужились, прочитали летопись целиком – и где они, нелепости? Оказалось, что всю свою теорию автор строит на идеализации отношений между князем и дружиной.

«Чему там нет примеров, так это тому, чтобы дружина в походе оставила своего вождя, по приказу или без» (Л.П.).

Странное утверждение, но за примером далеко ходить не будем, и назовём первое, что придёт на ум, – в 1015 году дружина покинет своего князя Бориса во время похода, и тот сразу же будет убит.

Святослав после окончания войны с Византией отправит своих конных гридней в Киев, а сам с пешей ратью отправится водным путём – и ничего. Уйдут дружинники как миленькие и даже не возмутятся! Но Лев Рудольфович упорно продолжает развивать свою мысль, и делает вывод о том, что всё было хорошо, пока ромеи не уничтожили старую дружину Игоря, в которой все были сплошь язычники. А тот потом взял да и навербовал в неё от безысходности варягов-христиан.

«Игорь сильно пополнил свою дружину выходцами с Варяжского моря. То есть большинство княжеской дружины в ту злополучную осень – новички-варяги, не прошедшие с князем ни одной битвы».

Хорошо, а как же тогда утверждение того же Прозорова о том, что Игорь «вывел из пылающего ада изрядную часть войска»?

Получается, что либо тут либо там, а снова лукавит писатель!

Ну да ладно, сейчас для нас важнее другое – автор взял христианский след и со сноровкой хорошего охотничьего пса ринулся вперёд: «Совершенно ясно, что в дружине Игоря пребывали варяги-христиане, и в немалом числе».

И можно было бы во всё это поверить и согласиться, если бы только летописные свидетельства не развеяли в дым все мудрёные построения Льва Рудольфовича об идеальных отношениях князя и дружины.

У Игоря таких отношений быть не может. Мы не будем спорить о том, любила дружина князя или нет. Главное, что она не всегда считалась с его желаниями, частенько навязывая Игорю свою волю, и он каждый раз вынужден был уступать. Эти примеры вы уже видели. Истоки его трагической гибели берут начало именно от этих отношений. Это единственное, в чём Прозоров прав, только надо поменять знаки. Плюс на минус.

Очередной конфликт князя с дружиной разразился, когда в столице объявился вернувшийся с Кавказа Свенельд. Мы уже знаем, зачем он туда ходил и чем там занимался в течение года. Версию о добыче нефти отбросим за непригодностью.

Поход Свенельда был на редкость удачен.

Когда его гридни оказались в Киеве, то всё награбленное добро они выставили напоказ, и было оно так велико, что у Игоревой дружины глаза на лоб полезли от зависти.

Стала душить добрых молодцев жаба. И не в первый раз. И пусть Лев Рудольфович на все лады распевает песню о долге и верности, пусть разводит руками в недоумении и задаётся вопросом: «Что же это за загадочная дружина, которой закон чести не писан?», ответ на этот вопрос есть.

И он достаточно прост – эта «загадочная дружина» изначально была при князе Игоре, поэтому и избаловалась, можно сказать распустилась, чувствуя себя гораздо важнее самого правителя. Такое бывает. Правда, не часто. Так вот, причиной третьего и последнего конфликта Игоря со своими людьми стала алчность. Алчность и зависть.

Не князя Игоря, а именно дружины.

Очевидно, и Прозоров чувствует уязвимость своей позиции, а потому заходит с другой стороны и утверждает, что нечего было людям Игоря искать в Древлянской земле, поскольку там и поживиться-то нечем, так, «мед и меха» – все сокровища древлянские. Это после золота и шелков соответственно…»

Странно, но эти самые меха и мёд русские купцы вывозили в Константинополь и на Восток, где они пользовались огромным спросом. Но для Льва Рудольфовича это мелко, поэтому отмахнувшись от «мёда и мехов», он продолжает идти по следу.

«Может быть, русы Игоря не имели понятия о настоящих сокровищах? И опять не сходится. Два удачных похода на Византию, груды добычи…»

Какие два удачных похода, какие груды добычи?

Удачным был только один поход, 943 года, а после первого еле ноги унесли. Не до барахла было, жизнь спасали.

Да и после, в 943 году дружинники на Дунае довольствовались откупом, а откуп – это несколько иное понятие, чем военная добыча, – русы не жгли города, не грабили деревни, не разоряли вражеской территории, до которой они так и не дошли, поскольку замирились с византийцами, так и не вступив в земли Империи.

Вот печенеги – дело другое, их Игорь как отправил Болгарию воевать, так там они добычей и разжились, в отличие от русов.

Но автор продолжает убеждать читателей в своей правоте: «…А мы наги». Вообще-то, дружина Игоря летом того же года получила огромный откуп во время похода на Византию. Князь «взял у греков золота и шелка НА ВСЕХ ВОИНОВ». Сколько, кстати? «Дань, какую Олег брал, и еще», поясняет летопись. Олег Вещий, по той же летописи, брал по 12 гривен на брата. Гривна – 200 граммов серебра. Конь стоил 2 гривны. Боевая морская ладья с набойными бортами – 4. Оценили? Стоимость трех боевых ладей шелками и золотом. Какое там «наги» (Л.П.).

Конец ознакомительного фрагмента.