Финал под it’s the final
А когда наконец-то вернулся домой,
он свой старенький тир обходил стороной
Офицер не глядя закинул пакеты в стол. Лишь пересчитал и проверил, все ли ему. Почтальон не спешил: в его сумке уже было пусто, спешить было некуда.
Рядом в казарме гремело отбоем: скрипели кровати, носились, пыхтя, топоча сапогами, солдаты. Гремели команды сержанта: «Подъём! Отбой! Подъём! От… ставить, куда побежали?! Отбой!»…
Почтальон посмотрел на часы.
– Ого, 45 секунд! Это всё сложить и застегнуть китель?
– Застегнуть? Да ты что? Одежда складывается так, чтоб даже ночью в ней не запутаться. Вообще нужен быстрый подъём: подняться, одеться и вооружиться надо на ощупь, и чем быстрее, тем меньше шансов, что встретишь врага в трусманах!
Из дневника офицера: «Если солдат каждую минуту своей солдатской жизни не занят, он думает о целесообразности приказов. А должен исполнять – безрассудно, как робот. Беспрекословно. Для этого роту „с рук на руки“ передают три сержанта. А офицер для солдат – небожитель, к которому даже сержант обращается, вытянувшись в струнку.»
– Отбой! Десять секунд на скрипы!..
Солдат провалился в пустой от усталости сон, на мгновенье успев окунуться в блаженство.
Механик взглянул на часы, покрутил в пальцах новый, ещё не остывший толкатель: «До утренней „чёртовой трассы“, условного вторжения, времени… а ведь успею!»
Уже крепко за полночь он отложил гайковёрт. На машине, в клапанном механизме мотора, теперь стоят новые «штанги» -толкатели: материал их подобран так, что тепловой зазор всегда минимален. Механик, довольный как слон, завалился в кровать, и, блаженно вдохнув аромат гаража, «отключился».
Звонит телефон. Офицер отвечает. «Готовьтесь принять телеграмму» – «Готовы». Из аппарата полезла бумажная лента. Один из сержантов, связист, прочитав эти точки-тире, объявил: «Всем немедленно вскрыть зелёные пакеты». Офицер разорвал изумрудно-зелёный конверт, над его содержимым склонились сержанты.
– Отбой! Десять секунд на скрипы!..
Солдат провалился в пустой от усталости сон, на мгновенье успев окунуться в блаженство.
– Подъём!!!
Свет в глаза не оставил сомнения: сон завершён. Одеваясь, солдат увидал, как сержант-оружейник открыл «пирамиду»: опять с полной выкладкой, чё-ёрт!…
«Вариант 19, неравномерность 0,3 нормы». Экран ЭВМ замигал.
Оператор поднял одновременно, планкой, ключи на панели селектора:
– Всем! Вариант 19. Вероятность ноль-восемь – ноль-девять.
Система сработала. Что-то, одна из систем, да должно было точно сработать: принцип любой сложной схемы гласит: дублируй. Сработал «контроль по вольтметрам»: «друзья» Наблюдатели сами нам дали канал: разделились участки – а эти ребята оставили схему «электрики» (энергоснабжение через один трансформатор)! Достаточно тонкие датчики на всех трёх фазах – детектор скачков напряжения: зная свои, мы легко вычисляем чужие, с «участка 1».
Днём ловить эти лёгкие, чуть заметные скачки бесполезно, но на рассвете такая нагрузка в сети – это явно тревога с включением света в казармах. Почти что во всех или даже во всех.
«Всем! Вариант 19. Вероятность ноль-восемь – ноль-девять.»
«Вот ни себе, ни людям спать не дают» – пробурчал математик и принялся делать зарядку.
«Всем! Вариант 19. Вероятность ноль-восемь – ноль-девять.»
Механик спокойно собрался и вышел. Один из двух танков стоял на площадке: вчера он чуть-чуть переделал трансмиссию, утром хотел отогнать на стоянку. Мотор с отключаемой «помпой» прогрелся мгновенно. Машина, немного «дробя» по асфальту, идёт к точке сбора. Механик почти что лежит перед башней, но бронестекло во весь «лоб», от крыла до крыла и от крыши до «бампера», дарит прекрасный обзор.
На дорожке у дома стоит агроном, и механик, подъехав, толкнул створку люка:
– Такси на Дубровку заказывали?
– Шаго-ом!
Солдат пробежал ещё пару шагов. По инерции. И зашагал, а вернее – поплёлся: во рту было сухо, в боку нестерпимо кололо, в груди каждый вздох отдавался удушьем и болью. Едва продышался:
– Бегом… отставить, бегом… отставить, ручки под мышки! Бегомма-арш!
Агроном досыпал, когда танк подкатил на позицию. Матовый, серо-зелёный, он был незаметен для беглого взгляда. Тем более утром. Тем более возле кустов. Тем не менее привод раскинул масксетку.
– Привет, две «совы»! – поднырнул под неё звездочёт, – Чем синхрониться будем?
Механик подумал о ритме грядущего боя, прикинул…
– А если…«Финальным отсчётом» слабо?
Звездочёт улыбнулся:
– Это который
«Садимся в ракету
Пока всем, пока!
Вернёмся ль к обеду —
Мы не знаем пока…»?
Инженер лично съехал с платформы на каждом из пяти танков. Последний, с вооружением в рубке – штабную машину – он сдал Командиру.
– Зря отказываешься. Последний раз предлагаю, – сказал Командир.
– Не-е! Эта машина – мишень. В сорок первом немцы в первую голову командирские танки и били.
Послышался топот, потом зычный голос сержанта:
– Шаго-ом! Взво-од, ср-но, равнениена… право!!!
Солдаты протопали, как на плацу, мимо танков, и их офицер отдал честь Командиру.
«Красивые танки», подумал солдат. Он впервые их видел, но абрис Т-34 (а у последнего – как у ИСУ) не оставил сомнения: «Мы победим! Ведь когда-то мы вторгнемся, вряд ли они нападут: мы готовы к войне и нас больше.»
Дневник офицера: «Перед сражением, случившимся в 1448 году, Янош Хуньяди послал султану Мураду Второму послание: „Султан, у нас нет столько людей, как у тебя, и хотя я имею их меньше, поистине знай то, что они добрые воины, стойкие, искренние и мужественные“. Мурад ответил ему: „Я предпочитаю иметь полный колчан обычных стрел, а не шесть или семь позолоченных“. Мурад победил.»
Под масксетью из термоса пился чаёк. Этот тёмный, некрепкий, но терпкий напиток бодрил, и его смаковали по капле. Секретный купаж или капелька сока лимона – не всё ли равно? Этот «фирменный» чай был и поводом к тихой беседе:
– А я так до конца и не привык к танку: всё порываюсь дёрнуть рычаг без сцепления…
– Да видел, «вскрытие» показало… слушь, а давай поменяемся: ты на Крупнокалиберном, я на Двустволке? Я там вместо синхронизаторов сделал фрикционы на пневматике.
– И как теперь управлять?
– Как и раньше: правая коробка «как обычно», левая «зеркально», зато сцепление – только когда трогаться.
«Шаго-ом!» Солдаты затопали реже. «Сержант!», подозвал офицер. И достаточно громко сказал: «Передайте солдатам, что пленные будут призваны вместо них. Приказ Командира.»
«Приказ объявить по всем ротам…» – вздохнул офицер. Как сын офицера он знал, что солдаты из Внешнего ждут пополнения, дабы по принципу «я был пинаем „дедами“, теперь попинаю и я» издеваться над теми, кто просто немного моложе.
Границу уже миновали. Ещё на бегу. Никого не встречая, прошли десять метров (согласно Конвенции, можно уйти: подадут ультиматум на первый-то раз, а за сотню – война…). В строю волновались: до них наконец-то «дошло». Оружейник, уже не таясь, заводил пулемёт: те патроны, что все получают из Внешнего, просто не сдвинут затвор, механизм «пулемёта» приводится мощной пружиной.
Едва заступили за «сотню» (за красную ленту у самой земли), застрочил пулемёт… нет, похоже что два пулемёта: один тарахтел как обычно, второй бил короткими очередями с бешеным темпом: «Та-та-та-та-та…» – «Трм!», «Та-та-та-та-та…» – «Трм!»…
Авангард затоптался, запнулся.
Офицер с удовлетворением отметил, как строй изменил направление, обходя пулемёты, и как, подойдя к оружейнику, солдат отпер за его спиной ящичек с лентой и перебросил её оружейнику через плечо. Не по Уставу, по логике боя.
На фланге движение: пара солдат… с автоматами?! Прежде чем лечь, автоматчик завёл… нет, он взвёл автомат: издеваясь, движением пальца!
Механик смотрел, как противник решает проблему: его авангард безнадёжно залёг; остальные стоят как мишени, в строю, по десятку (десяток долдонов по имени «рота»). Его пулемёты – станковые, явно тяжёлые – могут стрелять и «с бедра», но поднять эту дуру к плечу… Пулемётчик один на десятку (при нём ещё двое «носильщиков»), у остальных – «винтари» со скользящим затвором…
Механик опять посмотрел на часы: «да когда же они догадаются? Восемь минут! Где же танки?»
И только сейчас за спиной нападающих, вызвав в колоннах восторг, появилась ударная сила.
– Знакомые формы, – ехидно послал он в эфир.
– А ты хотел танк Менделеева?
– Танк Менделеева – САУ, а танк… ну нельзя его так масштабировать! Нужно ведь…
Пальцы раскрыли блокнот.
– Торможу головной!
«Пушкарь-оператор» зажал рукоять, и гашетка под пальцем «просела». Ладони вспотели: большая возможность – большая ответственность, этим снарядом «промазать» нельзя! Он почти не дышал: в чёрно-белом экране он целил в каток, но попасть по броне не имел ни малейшего права. И сам не заметил, как…
Бусф!
Мгновением позже машину качнуло: пушка отъехала добрых полметра, и только потом начала замедляться. Откат-накат занял секунду, но в первый момент ничего не мешало откату: «лафетная схема», для кучности.
Танк наступал, возглавляя колонну. Наводчик высматривал цель, когда мощный удар саданул его лбом об орудие. Танк повернулся и замер.
– Гусеницу перебили, гады! – воскликнул механик-водитель, – Пойду, починю!
Прогремел открываемый люк…
– Ммм… Я обо что-то ударился: кровь… – вылезая, механик-водитель сказал ещё что-то, но из-за брони, через грохот мотора наводчик его не расслышал.
Солдаты попадали в траву. «Если тут ДОТ, это плохо», – услышал солдат, и подумал: «да вряд ли: их было бы несколько».
Танк надвигался на вставшего лидера. «Жуткий удар, разметавший катки… попал бы по корпусу – в танке никто бы не выжил!» Механик-водитель смотрел на корму кособоко стоящего лидера. Ехал в неё – и смотрел… Вдруг, опомнившись, дёрнул рычаг. Рычаг не поддался, отдав в руку дробью попавших «не в зуб» шестерёнок. Механик-водитель налёг, и со страшным ударом рычаг «провалился»: машина осталась без привода.
– Быстро орудия к бою! Пока эта пушка стреляет, мы все тут мишени!
Солдаты задвигались: кто отцеплял дышла пушек от «великов» -передков, кто бежал за снарядами… Вдруг люди замерли: там, у противника, взвыли моторы.
До первой строки была пара секунд. Астроном плавно выжал сцепление, свёл рычаги и толкнул их вперёд: «первая-первая», та же привычно-ружейная чёткость, но вместо «трик-трак» он услышал короткий отчётливый «шпок!».
We’re leaving together…
Машины поехали. Разом.
«Каждый воин, знай свой манёвр!» – говорил Суворов. Но знать только свой в современном бою недостаточно. Бой вели базовцы так как привыкли работать: единой командой. Атака была как в хоккее, где пас мог быть отдан и за спину – зная, где в этот момент был партнёр.
Командир наблюдал за развитием боя: влиять на него он не мог. Приступая к войне, он боялся «котла», проработал прорыв окружения… То, что он видел сейчас, было хуже: противник метался в таком неестественном темпе и так ювелирно разил, что войска были только статистами. Или мишенями – воля врага.
Сквозь щели своей командирской машины взирая на бой, он подумал: «как через забрало…». Так рыцарь сквозь щели забрала с холма наблюдает за гибелью кнехтов. И враг заставляет его наблюдать.
Командир ощутил, что в него теперь больше не целят. Ведь как полководец он был этим утром убит…
«Жизнь солдата состоит из долгих периодов скуки и коротких пери-о-дов…» – механик едва не ласкал рычаги, выбирая мгновение – «…Страха!!!»
Солдат машинально выбросил руки – наивный панический жест. Под ладонями замер, толкнув их кошачьим движением… танк? Он был страшно неправильным даже на ощупь: каким-то шершавым и тёплым. И кажется – мягким…
От удивления он открыл глаза. И удивился вдвойне: вся передняя часть, от крыла до крыла, оказалась прозрачной (как странно: вдали танк казался железным…). Внутри были двое: механик-водитель на левом сиденье и, «в позе Гагарина», кто-то на правом. «Гагарин» лежал ниже окон, и, судя по бликам, смотрел на экран. Небольшой рычажок в его пальцах сместился, и башня крутнулась. Орудия плюнули дымом, но – тихо! Ни грохота залпа, ни звона от гильз. Только звук, будто кто-то подставил под воздух пропеллер: короткое «тфр».
Наводчик отдал санитарке водителя: им повезло, что снаряд промахнулся. Механик-водитель был ранен: удар, оторвавший катки, вырывая их «с корнем», оставил торчать из-под полика кромки железа. Но в принципе всё обошлось.
И наводчик рванулся к машине, в каком-то бойцовском запале решившись стрелять из подбитого танка… Из борта, вскрывая его как консервы, посыпались искры: короткий удар просадил оба борта навылет!
Солдат наблюдал, созерцал в невозможном паническом трансе, как шёл неприятель: продуманный танец немыслимой логики, жуть красоты запредельной синхронности. Видимый хаос невиданной пользы.
За пультом сидел математик. Сейчас, наблюдая за битвой, он понял механика: он не считал вероятности разных событий, он видел весь бой как систему! И это – механик был прав – было кайфом. Он видел трансляцию с разных машин и с заранее спрятанных камер, радар, тепловизор… он чувствовал, что сейчас будет, и знал: это «чувство» от знания!
Вот неприятель утратил желание мыслить…
– Пронзаем на слове «Венера», – сказал математик.
В эфире, кончено, полнейший бардак: «We’re heading for Venus», – гремит «Европа», «Махнём на Венеру», – поёт астроном, и на самом конце слова «Venus» взвывают моторы… но самое тихое слово бывает услышано. Это – обычный «дурдом» библиотечного холла.
Солдат не стрелял. Раз за разом машины противника были на мушке, но выстрела не было: толку палить по броне…
Неприятель вдруг вышел из боя: сорвался и бросился в тыл наступающим. Все одновременно! Перед солдатами было куда наступать, но…
Но солдат опустился на землю и, глядя под ноги, сидел, заряжая винтовку. Толкнули. Солдат испугался, подумав, что это был танк, а потом побежал, атакуя, «откуда пришёл». «Ещё один такой день – и я на „Канатчиковой даче“»…
Противник крушил их обоз. Его танки вползали на велотележки, колёса машин втаптывали в землю мешки с провиантом, солдаты противника споро грузили патроны… Увидев бегущих, они издевательски, «с бедра», «веером» выпустили по «рожку», и, запрыгнув в машину, поехали.
Рядом заговорил пулемёт.
– Сади, не жалей патроны!..
Солдат повалился на землю, прижался к винтовке плечом. Выстрел… мимо: дыхание сбило винтовку. Солдат передёрнул затвор и пальнул на задержке дыхания… и – не попал: в момент когда щёлкнул курок, в глазах потемнело. Оружие дёрнулось, и он судорожно, хрипло вдохнул.
Сержант авангарда всё понял: угроза «котла», выходить нужно в сторону тыла.
– Отходим! – скомандовал – Быстро! Быстрее же! В плен захотели?
– А нам, блин, привычно: у вас в плену мы уже были!
– Кто такой умный? – сержант оглянулся на голос.
По взглядам ребят и винтовок он понял, что зря любопытствует.
Над головами по «тенту» прошлась пулемётная очередь. Снова лишь чуть поцарапав: внутри этот «тент» был мощнейшим листом композита. Ребята сидели в глубоких «ковшах» пристегнувшись; в ногах были ящики, взятые ими в обозе. Под полом неистово выла турбина, почти вхолостую срывая колёса в занос. Водитель закладывал новый вираж, пулемётным огнём торопя отступающих.
Вдруг перед носом возникла фигура: Непримиримый, они же Индейцы. Он, встав на колено, прицелился в область водителя. В непробиваемый триплекс! Он был слишком близко. Он, видимо, знал, что машина его не объедет. Надеялся прыгнуть под брюхо?
Водитель рванул рукоятку поддува. Турбина отчётливо всхлипнула, джигер подпрыгнул. Ребята, дождавшись удара подвески о грунт, распахнули «багажные» дверцы. Ведь зрелище этого стоило: Непримиримый сидел и как чокнутый пялился в небо. Водитель, уже не таясь, дал стандартный поддув; КВП, расширяя дугу, чуть бочком полетел на исходную.
– На, раздраконивай ленту…
Сержант отдышался.
– Обоймы пополнить. Патроны беречь.
Офицер в лазарете. Теперь, по Уставу, командует старший по званию: он, оружейник. Он знает, что надо добраться до склада: патроны уже на исходе, продуктов солдаты и так несут максимум на день. Он сверился с картой: до склада…
Индейцы возникли как лешие. «Нет того склада», сказали Индейцы.
Дневник офицера: «Подсумки пустеют: склады уничтожены. Мы экономим патроны, хотя неприятель стреляет без умолку. Хочется есть. Сухари на складах оставляют, но – только одни сухари. И немного. Мы делимся. Поровну. Патронами и сухарями.»
Геолог закончил стрельбу. Прикрывая историка, чуть задержался, по-прежнему глядя в прицел, как солдаты беспомощно ждут нападения.
Здесь дело сделано. Пользуясь ночью, он тихо отполз за опушку и впрыгнул в машину. Неслышно поехали: мощный мотор был запущен как пневматический (вместо негромкого рыка – лишь шелест реактора Вальтера). Ожил экран: обновился рисунок ИК, получаемый «с воздуха». Через минуту мотор загудел, трёхколёска («бобслей» на трёх «дутиках») мощно ускорилась.
Он отключил тепловизор на шлеме, связался с механиком.
– Есть что-нибудь для меня?
– Информация по нашему «Ковпаку»: пехотный капитан.
– У них в сухопутных всего два капитана.
– Второго, пожалуй, отсеем: он реагирует на позывной.
– Так. Я за ним послежу: если после войны его недостаточно обласкают, значит он принят в «секретное Политбюро». Ergo sum.
На полученной карте отряд был по курсу. Машина свернула: ребята не взятые в армию, девочки – это не цель. Цель атаки (для них ещё три на сегодня) – склады и солдаты. Убить ожиданием боя и страхом потратить патроны. Заставить не спать, вынуждать на манёвр.
Офицер потерял счёт времени. Явно не день и не два он с ватагой надёжных ребят (что когда-то звалась батальоном, две роты) пытался хоть что-нибудь сделать. Как только они, прибежав на останки недавнего склада, валились в голодной усталости, рация вновь оживала: мол, видели пару противников. Снова бегом, в цепь, прочёсывать – с остервенением, яростно, злобно, с единым желанием мести.
– А может, «влудить» по заводу?
Механик погладил ракету: завод «производит» патроны, и встань он – поставок не будет.
– И даже не думай, – ответ математика, – Пусть покорячут в три смены. Полезно.
Дневник офицера: «Патронов почти не осталось. В обоймах винтовок по паре, а пулемёт… пулемёт был оставлен: обуза.
В деревне единственный житель, девчушка (всего – пять домов: все три парня воюют (один – с Капитаном), одна из девчонок – сестра милосердия), вышла навстречу. Врага здесь не видели. Как и еды: по расходу должны подвозить на двоих, но…
Поделились мы с ней сухарями, и в кои-то веки (действительно, будто бы годы прошли!) натопили в оставшихся избах, и спали в тепле. Поутру… то, что было на завтрак, любой кто не голоден мог бы назвать только «щи из травы». Но с каким наслаждением ели мы это, и только хозяйка пугалась, когда чугунок с лёгким звоном отбрасывал пули…»
В землянке, едва освещённой единственной лампой, с утра уже был Командир. Над столом, над разложенной картой, склонились штабисты; сидел шифровальщик с блокнотом. На стенке висел телефон, а в углу, в «пирамиде», стоял пулемёт.
На часах поздний вечер, но штаб интенсивно работал: противник не ждал. Командир продолжал диктовать приказания, выглядел бодрым, однако усталость уже подступила. Казалось, что свет в глазах медленно-медленно гаснет… или не показалось?! Он может спокойно смотреть на спираль!
– Что со светом, электрик?
В ответ дверь слегка приоткрылась, и что-то влетело.
– Граната! Ложись!!!
Ослепительно яркая вспышка, и… жуткий грохочущий визг. Прилетевшее резало уши – до боли, реальной физической боли!
Сквозь яркие пятна в глазах он заметил, как кто-то орудует. Взяв пулемёт, он рванул рукоять и нажал на гашетку. Секунду оружие билось в руках, в абсолютном безмолвии сыпля куда-то в сияние, и – темнота. Темнота посреди угасающей боли.
Начкар шёл проверить посты. Не услышав положенный окрик, он щёлкнул затвором, и тихо позвал: «Часовой!». Часовой не ответил. От штаба послышался крик: говорящий, не слыша себя, говорил, тем не менее, ровно. Не так как в бою.
«Он контужен?!» Начкар побежал. Поднырнув под масксеть, он едва не упал, зацепив часового. Солдатик лежал, и начкар испугался: забыв обо всём, он упал на колени и принялся щупать, в надежде и страхе готовясь почувствовать кровь. Вместо этого в пальцы лёг шприц – оперённый, как те, в зоопарке, для хищников…
Спал тот солдат. Не по собственной воле, но спал.
Чуть поодаль сидел Командир, обхватив свою голову; рядом лежал шифровальщик. Начкар добежал до землянки, вошёл. На столе и на полочках пусто: ни карт, ни таблиц шифровальщика…
Конец ознакомительного фрагмента.