По мере сил
– А ноги у нее, как бутылки, – говорила особа, которую я считал подругой Маши.
Она ею и была, но тогда, в семнадцать-двадцать, я не знал еще, что дружбы бывают разные, а вот слово для них – одно. Мало говорящее слово «дружба».
Подруга, зовут которую, например, «Женя» любила эту тему – «Маша». Всякую мелочь обсасывала по деталям, как любители рыбы обсасывают по косточке рыбий скелет. Наслаждение на ее строгом козьем лице не прописывалось, но к тому времени я был уже в курсе, что оно-то бывает разным – наслаждение.
Женя рассказывала однажды, как они гуляли с Машей, как та всю дорогу долдонила про оладьи.
– …как пожарила, как на тарелку положила, как сметанкой заправила. Будто мне это интересно, – поджимая губы, говорила сухая и длинная Женя о маленькой и фигуристой Маше.
Я признавал Женину правоту – мне было смешно даже думать об уже съеденном, не то, чтобы о нем еще и говорить. Но картина запомнилась: две девушки, каждая по своему интересная, идут по аллее, увлеченно беседуют, проходящие мимо парни воображают себе какие-то кружевные девичьи секреты, а те – что высокая в пиджачке, что маленькая в кофточке – рецепты оладьев обсуждают.
Комедия – милая, малая.
Дружба их возникла из необходимости. На первом курсе, в первое утро первого дня, впервые оказавшись в лекционном зале, они зацепились друг за друга – иных знакомых лиц поблизости не было. Они жили в одном квартале, но прежде не дружили, потому что ходили в разные школы. Так и сложилось.
Квартал их был престижным, прежде в тех сталинских дома-тортах, селились советские функционеры, а позднее их стали занимать новые богачи.
Социальный вес у девушек был одинаковый, а цели – разные. Каким видела свое будущее длинная Женя, я понял позднее, а маленькая Маша никогда не скрывала, что собирается удачно выйти замуж. Кумиром ее была Скарлетт О`Хара из «Унесенных ветром», Маша хотела быть такой же хорошенькой нахалкой, но, в отличие от американки, у нее были и ноги бутылками, да и фигура была несколько полновата, сколько бы Маша ни изнуряла себя диетами.
– У нее даже циклы прекратились, – выдавала Женя Машины секреты, – Организм вернулся в детское состояние.
– А может…, – я подмигнул, напоминая, что причины могут быть и другими.
– Нет, исключено, – заявила Женя так уверенно, словно вся интимная Машина жизнь проходит на ее раскрытой ладони (узкой лапке с длинными-предлинными ногтями).
Женя прилежно училась. Она получала хорошие оценки, но спрашивать ее преподаватели не любили, а во время докладов Жени в аудитории стоял легкий шумок, как пар над тарелкой супа – над партами что-то клубилось, пока Женя строгим ясным голосом вычитывала из своих манускриптов верные, разумно уложенные слова.
А Маша могла бы быть отличницей – в жизни своей не встречал человека, который так легко писал бы сочинения. Нам задавали тему – мы писали, набивали руку во имя учеников (для абсолютного большинства теоретических). Маша – если ей случалось угодить на эту факультативную пытку – всегда покидала аудиторию первой, под взглядами удивленными. Легко, почти бегом, проходила через аудиторию, оставляла свои листы на преподавательском столе и исчезала за дверью.
Конец ознакомительного фрагмента.