Светлые омуты
– Ты слушай, – усаживая меня рядом, сказала она, – Я не знаю, как это назвать. Нормальным точно не назовешь, – что «это», было пока непонятно, смотрела она строго и даже немного траурно. Хотя, может, платье виновато. Подруга моя любит черное, – Это тянется две недели. Каждую минуту жду. Все мысли вокруг него пляшут танцы. Каждую минуту.
– Какие танцы? – спросил я, чувствуя, что должен спросить.
– У него глаза синие. А рта почти нет. Как у актера Брюса Виллиса. Губы такие. И как он ими целуется?!
– А он не целуется, – сказал я полуутвердительно.
– Еще чего! Он умеет, еще как. У него глаза прозрачные, как вода. Я в них тону. Я буквально тону в них. Как в омуте. Бывают светлые омуты?
– Бывают, наверное, раз ты говоришь.
– Я в них умираю. В точности, умираю. Когда я буду умирать, то примерно так.
– Как? – я заинтересовался. Я вот не знаю, как буду умирать.
– Буквально бухаюсь, – строгость сбежала с ее лица, она улыбнулась. Лукаво, вроде, – Я буду говорить, а ты, если тебе будет стыдно, говори «дерево».
– Мне не будет стыдно. Это же твоя история.
– Я сама не знаю, что я говорю. Я не знаю, как себя вести. Не понимаю. Я не знаю, что он обо мне думает. Я ему всегда первая звоню. Он говорит, что рад меня слышать, а я не знаю, он правда рад или только хочет сделать мне приятное.
– Если бы он не был рад, то ему, наверное, наплевать было, приятно тебе или нет.
– Он – очень воспитанный человек. А сам вот такого роста, – она приставила ладонь к своему плечу.
– Карманный мужчина.
– А я не чувствую. Когда мы лежим рядом в постели, то он мне кажется выше. Скажи «дерево», мне стыдно.
– Дерево. А чего стыдиться? Ты – большая девочка, взрослая, можешь лежать с кем хочешь.
– Я не чувствую себя взрослой в последнее время. Все крутится вокруг какой-то ерунды. Он говорит, что много работает, а я не верю ему. Мне кажется, он не хочет, чтобы я к нему лезла.
– С чего ты взяла?
– Смотри. Он сказал, что ему пора в спортзал. Мы лежали, разговаривали. Это в воскресенье было, днем. А ему в спортзал. Я пошла в туалет пописать, а он стал одеваться. Он рассказывал про свою мать. Она – страшная сука. Бывают же такие прирожденные суки, – подруга прищурилась, у нее вышло и хищно, и зло, – У него есть старший брат. Он старше его на семь лет. А мать, как бульдог.
– А где отец?
– Его, можно сказать, нет. Чиновник чего-то там. Он с ним поссорился. Его отец – настоящий трус. Вякнет из-за угла и убежит. Когда ему было девятнадцать, они круто поговорили.
– Если он тебе такие вещи рассказывает, то это, наверное, что-то значит. Стал бы я выкладывать посторонним свои семейные тайны.
– А вот не знаю! – сказала она с неожиданным торжеством, – Иногда такое ляпнешь, потом самой страшно.
– Ну, не пьяный же он был.
– Я его слушаю, а сама думаю. Спроси меня, про что я думаю. Спроси!
– Дерево!
– Я думаю, еще час-другой – и все кончится. Я думаю только о том, что все вот-вот кончится. Он меня по спинке гладит, целует грудь, шею, – приятно, – а я думаю только о том, что все скоро кончится.
– Дерево! Дерево!
– Ну, час, ну, два. И все. Ушел, внизу машина заревела, и я за ней. Орала, как недорезанная свинья.
– Ты влюблена.
– Не-ет, – протянула она, – Это что-то другое.
А что другое? Что? Сидит, волнуется. Платье черное, а лицо розовое, заштукатуренное плотно. Ресницы подробно прокрашены. Глаза синие, распахнутые, пустые на вид. Но влюблена, влюблена.
– У него живот. Ростиком невысокий и животик подвисает.
– Некрасивый?
– Э, нет! – она поводила указательным пальцем перед моим носом, – Не скажи. Есть в нем что-то эдакое.
– Глаза, – напомнил я.
Цокнула языком.
– Все вместе, наверное. И глаза, и попка, и руки нежные.
– Дерево! Дерево!
– Я не знаю, счастлива я или нет. Это что-то другое. Колет где-то и тянет, – она подложила ладонь под грудь и слегка ее вздернула, – Все время не хватает чего-то.
– Пустота, которую надо заполнить. Как будто обвалилась земля, – я вдруг увлекся. Затянула подруга в свои чувства, – Таким – оврагом.
– Ага, – ответила она гортанно.
Влюблена, влюблена, пусть хоть что она мне говорит.
– У него нос с горбинкой. А на кончике такое плоское место, – она провела пальцем себе по носу.
– Дерево! Дерево!
Она выглядела куском сливочного масла, и траурная одежда ей в этом не мешала. Она буквально таяла, плыла – и не могу сказать, что я чувствовал себя на своем месте. Почему всегда стыдно слушать чужие чувства?
– Я чувствую, как падаю. И жарко, и холодно. Так бывает? – она не издевалась, она спрашивала, но ответ мой ей был не нужен. Она вообще не ко мне обращалась. Кто-то где-то ждал ее с ответами, целым букетом, но она не знала где и потому спрашивала всех подряд, кого угодно.
– А ты не боишься, что я про тебя другим расскажу?
– Не боюсь, ты не бойся, – ответила легко и быстро, будто ждала этого вопроса.
Вот и получай теперь.