История пятьдесят первая. Банальная история
Прабабушка и прадедушка – потомки львовского шляхетства – пан Тодос и пани Ярина. Они успели запечатлеть себя на фотографии, в ателье, только что появившемся в Львове. Фотография подписана женской рукой. Подпись гласит: «Память об рiдних украiнских мiстах I роднi буде вiчною I незабутнею». И приписка: «Палкий, горячий привiт Вам рiднi земляки I дорога рiдня…». На вид чете Любарскi за 70. Но оба старика крепки, бодры и не лишены куража. Умерли они не в один день, а в один год. Тодосу было 92 года, а Ярине 90 лет. Сначала умер Тодос. Ярина хоронила мужа сама, встав во главе огромной, съехавшей на похороны, родни. В этом же году, не более и не страдая, умерла сама. Похоронены они на Лычаковском кладбище, там, где польско-литовские склепы.
Образ их дочери сохранили три фотографии. Одна – 40-го года. В закрытом элегантном купальнике сидит на бревне, посреди пруда, слегка опершись правой рукой на бревно. Стройные ноги вытянуты и напряжены, что подчеркивает их красоту и изящество. Фигура безукоризненна. Все формы идеальны. Лицо кажется немного надменным. Возможно, это реакция на фотографа-профессионала. Ядвиге 21 год, но она уже прима Львовского театра. Через полгода она выйдет замуж за командира пограничной части и уедет на границу, которая примет один из первых ударов гитлеровцев, еще 2 июня 1941 года. Беременной Ядвиге удается спастись. А вот капитан Сотников погибнет смертью храбрых в первом бою с армадой фашистских танков и самолетов.
На второй фотографии Ядвига запечатлена на крыльце дачи в Тучково, что под Москвой, 20 июня 1946 года. Лицо прекрасно и кажется безмятежно. Черты его безукоризненны. Глядя на это идеальное лицо, на густые, спадающие на узкие плечи волнами темно русые волосы, поражаешься природному чудесному творению. Ни тени искусственной «красоты». Все – свое. Тонкая длинная шея почти спрятана за стоячим воротничком глухого платья. Воротничок застегивается на большую пуговицу – единственное украшение Ядвиги. Прекрасная головка подперта со сложенными ладонями руками. Ядвига смотрит куда-то вдаль, и улыбается. От снимка веет тишиной, покоем, и… женской особой силой. На обороте фотографии такая вот надпись карандашом: «Это я, прошло чудесное время. Так скоро уходят годы, молодость. Так много прожитого… Разбита жизнь, нарушена семья. И вот так много лет я одна в одиночестве». Одна в одиночестве. Вспоминаются слова еще одной несчастной и прекрасной женщины – Эльзы Триоле: «Не тот одинок, кто один, а тот, кто чувствует себя одиноко». Одна в одиночестве – это посильнее! Ядвига еще не знает всю меру своего одиночества.
Беременной Ядвиге как жене героя-пограничника предоставили сразу жилье и средства к существованию в Москве. Здесь и родилась у нее дочь Ирина. Возникла новая семья – мать и дочь. Ядвига порвала с артистической карьерой полностью, окончила химический факультет московского института. Училась на вечернем, поступила работать на химический комбинат. Сделала карьеру, от разнорабочей, до начальника производством. Одновременно занималась воспитанием и образованием дочери. Женихов у Ядвиги до преклонных лет было множество и разных. Но, любое ухаживания твердо обрывала сразу. За всю жизнь ни разу не пошла на свидание. Других мужчин, кроме своего героя, с которым прожила меньше года, Ядвига не знала, ибо знать не хотела. Можно написать увлекательный и трагический роман о жизни и переживаниях этой выдающейся физически и духовно женщины.
Ирина была красива, хотя пошла не в мать, а в отца. Сохранилась лишь одна его фотокарточка – он загорает на берегу реки. Красавец. Чистокровный ариец, чистокровный славянин. Белокурый, голубоглазый, орлиный нос, с глубокой ямкой выступающий мощный подбородок. Атлетически сложен. И это тоже от природы. Ирина была физически в отца. Первая ее фотография – у флага на площадке в пионерском лагере МВД СССР. Полуголые (лишь трусики прикрывают наготу) подростки-девочки стоят полукругом перед фотографом. Держась за руки. В центре – самая высокая и самая стройная Ирина. Вот она, опять в центре, у зажженной елки в наряде снегурочки, стоит на одной ножке, лихо, подняв в шпагате другую, прижимая туфелек к правому виску. Совсем не напряжена. Пристально смотрит в объектив фотоаппарата. Лицо прекрасно, но очень серьезно. Ей лет 11—12. Фотографию, где Ирина запечатлена среди высоких полевых цветов в полнотравье с венком из ромашек и васильков на голове, с обнаженными шеей, плечами и руками, лишь в маячке, плотно обтягивающей прелестную фигурку, не скрывающей очертание упругой груди и твердых сосков. Поражает опять же очень серьезный и сосредоточенный на объективе взгляд. Этот же взгляд на всех других фотографиях, где Ирина непременно в центре, лучше всех, ловчее всех, и серьезнее всех: на водной дорожке, на волейбольном поле, в открытом детском купальнике на спине лошади, на хрупкой ветке у самой макушки огромной березы. Фотографию, где Ирина сидит, спрятав колени под широкой юбкой, но почти вся открыта сверху, чуть погрузившись в стог свежескошенной травы, наклонив головку и скрестив руки, со все тем же пристальным взглядом в объектив, по завершенности сюжета и яркости образа можно принять за рисунок гения. Прекрасней портрет дородной славянки – трудно представить. Только на одно фотографии Ирина в обнимку с матерью. Удивительное фото: две таких разных красавицы смотрят друг на дружку и улыбаются. Но, взгляд Ядвиги чист и лучезарен, а взгляд Ирины – все также напряжен и направлен, минуя мать, в объектив. Фотографий Ирины в разных позах и ситуациях – не один фотоальбом!..
Ирина окончила среднюю школу и медицинское училище. Получила специальность операционной сестры. Обучаясь в училище, сделала два аборта. Мужчины начали овладевать ее мыслями, волей и телом чуть ли ни с 13 лет. Ядвига ничего не могла поделать. Ирина словно хотела парализовать ее волевое воздействие на себя внешним послушанием, нежностью, ласковостью и демонстрируемым чувством вины после каждого сексуального приключения. В 17 лет Ядвига выдает замуж Ирину за майора милиции, который по возрасту подошел бы ей самой, надеясь на его жесткий характер и сильную волю. Остается жить в семье дочери. От майора Ирина родила двух девочек-погодок. Девочки были похожи друг на друга, как однояйцовые близнецы, а когда стали подрастать – то на мать, повторяя в каждом возрастном периоде полное внешнее сходство с матерью. До такой степени, что на фотографиях матери и дочек одного возраста была одна девочка, девушка, молодая женщина. Так как воспитанием внучек занялась Ядвига, майор мог позволить себе делать карьеру сыщика союзного значения, а Ирина – окончить театральное училище, после которого в театре не играла, но стала сниматься во второстепенных ролях во многих фильмах. Ее охотно приглашали разные киностудии СССР. Но главной роли никто не предлагал, ибо талант актрисы был у Ирины сугубо внешний. Ирина не подавала на развод с офицером МВД, да и ему это было не нужно, ибо могло повредить карьере, а он был честолюбив и на пенсию собирался уйти непременно генералом. Но постоянно гуляла с другими мужчинам. От какого-то любовника родила девочку – олигофрена, которая достигла двухметрового роста в 16 лет, страдающую врожденным диабетом и ослепшую в 18 лет. Это дочь осталась жить у родителей «переходного мужа». Скоро о ней забыли (закончила она жизнь в тридцать лет в доме-интернате для умственно отсталых инвалидов). Всего Ирина сделала 18 медицинских абортов и с десяток криминальных. Фактически она бросила семью, прожив «без эксцессов» в ней не больше трех лет. Когда ей было 35 лет, она на съемках фильма, играя очередную эпизодическую роль, упала с мотоцикла, получила ушиб мозга и потеряла глаз. Ушла из семьи, развелась официально с генералом-пенсионером, который через год также покинул семью Ядвиги с детьми и ушел к новой жене. Ирина в годы «перестройки», пропив квартиру, стала бомжом, и сгинула где-то в Ярославской губернии. Девочки оканчивали среднюю школу.
Ксения (старшая на год и три месяца сестры) и Юлия были всесторонне одаренными созданиями. Обе учились только отлично. Ксения в 16 лет стала мастером спорта по дзюдо, выиграла ряд крупных соревнований. Одновременно – лауреатом отечественных и международных конкурсов скрипачей. Юлия побеждала в математических Олимпиадах и в соревнованиях по верховой езде. Имела 1 разряд по мотогонкам. Однако, после окончания школы с золотыми медалями, учиться дальше не стали. Легко овладели двумя языками самостоятельно: Ксения – английским и немецким, Юлия – английским и французским. Свободно говорили также на польском и украинском языках. Много читали, в основном, историческую литературу и современные английские бестселлеры. После школы стали работать манекенщицами, сниматься в модных отечественных и зарубежных журналах. Ксения некоторое время вела молодежную программу на телевидении. Юлия несколько раз выступала по «Маяку», читая рассказы Сэлинджера, Бунина, Шукшина, Жоржи Амаду.
К мужчинам у девушек было особое отношение. Половой жизнью начали жить с 13 лет. Но подходили к «этому делу» серьезно и грамотно – всегда и со всеми предохранялись, чтобы не забеременеть и не заразиться. Больше двух-трех встреч связь с мужчинами ни у Ксении, ни у Юли не продолжалась. Девочки спокойно и регулярно обменивались партнерами, занимались групповым сексом – мужчин могло быть «сколько угодно», но вот посторонней женщины – никогда. Ядвига как-то попыталась с ними поговорить на «эту» тему, но была остановлена на полуслове двумя прямыми и холодным, в упор, взглядами: «Не вмешивайся в нашу жизнь! А то будем – как мама!», – прочитала в их взглядах первый раз в жизни напуганная Ядвига. В 25 лет молодые женщины покинули бабушку и уехали из России: Ксения вышла замуж за гражданина Израиля и теперь проживает в Тель-Авиве. Юля вышла замуж за гражданина Германии и проживает в Мюнхене. Детей обе не заводят. Сестры между собой никаких связей не поддерживают. Обе не работают. Тратят как представители западной элиты свою молодость и миллионы своих мужей. Ядвига недавно умерла в возрасте 95 лет в доме престарелых в Москве. Умирала в ясном сознании и здравом рассудке. Ее труп сожгли в ближайшем крематории. Пепел смешали с пеплом таких же, как она, «безродных» и вывалили на городскую свалку…
The womb shall forget her;
The worm shall feed sweetly on her;
She shall be no more remembered…