Автор книги, профессиональный художник, правозащитник и журналист из Кыргызстана Азимжан Аскаров в сентябре 2010 года осужден к пожизненному лишению свободы по обвинению в разжигании межэтнической розни, организации массовых беспорядков и убийства сотрудника милиции. Сам правозащитник, местное и международное правозащитное сообщество считают этот приговор политически мотивированным, а само дело – сфабрикованным.
В апреле 2016 года Комитет ООН по правам человека сделало заключение, что вина Азимжана Аскарова не была доказана, что он подвергался жестоким пыткам и призвал власти страны немедленно освободить его. Но 67-летний правозащитник уже восьмой год остается в бишкекской тюрьме, где и написал эту книгу.
Книга написана автором и подготовлена к печати Общественным фондом «Voice of Freedom» при поддержке Норвежского Хельсинского Комитета в рамках проекта «Я счастлив…» (Издание книги-исповеди Азимжана Аскарова). Содержание книги может не совпадать с позицией Норвежского Хельсинского Комитета и Общественного фонда «Voice of Freedom».
© Азимжан Аскаров, 2018
Посвящаю эту книгу моей матушке, которая потеряла меня, своего сына, при ее и моей жизни, и покинула этот мир, потрясенная самой большой несправедливостью.
Да утешит Аллах душу моей матушки в своих чертогах и дарует ей умиротворение и покой!
Автор
Тюрьма лишает человека свободы внешней, но дает возможность осмыслить свою жизнь. Возвращаясь мысленно в детство, я понял, почему, будучи художником, я стал правозащитником.
Облачное детство
Это были послевоенные 1950-е годы… Середина знойного лета. От постоянного пребывания под палящим солнцем босые ноги обгорали до волдырей и ожогов. Но дети махалли1 за своими детскими играми не обращали на это внимания.
Помню одну из наших тогдашних забав. Мы, уличные мальчишки, сгребали в кучки дорожную пыль, поливали ее водой и лепили глиняные полусферы – “танки”. Дулом “танка” служило сквозное, сверху и вбок, отверстие в этой полусфере. Мы дули в верхнее отверстие, и через переднее вылетал столб пыли, имитируя выстрел. Клубы пыли вздымались над нами, а уж как выглядели «танкисты» напротив – словами не описать.
***
С чистой питьевой водой у нас в кишлаке было туго, и потому селяне выкопали два пруда. Воду для питья каждая семья набирала только на заре, пока она была чистой и прозрачной. В остальное же время этими прудами безраздельно владели мы, мальчишки. Только в сумерках с полей возвращались родители и загоняли нас по домам – кого лаской или окриками, а кого и под угрозой отведать гибкого ивового прута.
Все лето, предоставленные самим себе, дети и не помышляли о еде. Но если бы даже вспоминали о ней, что толку? В большинстве семей не было не то, что какой-либо вкусной снеди, но даже лепешек из обычной кукурузной муки.
***
Нас в семье было четверо сыновей, я был вторым. Хотя наши родители от рассвета до заката работали в колхозе, не разгибая спины, за свой тяжкий труд им не платили ни рубля. Только дважды в месяц из колхозного амбара дехканам2 распределяли скудную норму макаронов, масла, чая и муки. Один раз в месяц у нас дома готовили немного плова, и мы, четверо братьев, ели его непременно с кукурузными лепешками – иначе не наешься. Огонь в очаге разводился лишь дважды в неделю, и в котле готовилась неизменная похлебка или мучная болтушка, в остальные же дни мы были приучены довольствоваться малым – лепешками все из опостылевшей кукурузной муки да жидким чаем. Или обычной водой.
Вечером мы все четверо укладывались спать вповалку на глинобитном ложе. Одеял тоже не хватало, и мама стелила нам на всех один видавший виды тюфяк. Когда на заре слышался зычный голос колхозного бригадира, подгоняющего весь окрестный люд на работу, наши родители в суете и спешке завтракали и отправлялись в поле. С их уходом на работу для нас снова наступала всегдашняя вольница. Ни один двор в кишлаке не был огорожен, и потому мы с удовольствием поедали зеленые плоды из соседских садов.
Тогда меня удивляло, почему люди сажают так мало яблонь, урючин и черешен. Позже узнал, что за каждое плодовое дерево полагалось платить налог. Поэтому взрослые закладывали саженцы неплодовых деревьев. Мы срезали их молодые ростки на рогатки, не понимая, какой вред наносим окружающей среде. Тогда в школах еще не проводились уроки экологии.
***
С приходом весны члены каждой бригады готовили вскладчину праздничный сумаляк3 из выданных колхозом муки и масла. Как только назначался день сумаляка, у нас, мальчишек, начиналась своя суета. Вырезав из дерева самодельные ложки, мы задумывали набег на большой котел, в котором варилось это чудо.
Когда воцарялся полумрак, мы подкрадывались к котлу, зачерпывали вкусное варево и убегали, что есть мочи от взрослых. Счастливчик, убежавший с добычей, обязательно делился со сверстниками. Среди моих ровесников не было понятия «твое-мое» и, невзирая на возраст, все были равными.
В летние месяцы, в самый разгар разведения коконов шелкопряда, заросли тутовника тоже становились для нас самым желанным местом. Мы, словно саранча, тучей налетали на шелковичные деревья, поедая еще незрелые плоды. Взрослые все равно не стали бы дожидаться, пока они созреют, и срезали бы молодые ветки с листьями, чтобы скормить их гусеницам шелкопряда.
Самым тяжелым временем года была зима. На четверых братьев у нас было всего две пары кирзовых сапог, и мы носили их по очереди. Дверьми и окнами в доме служили занавеси из грубой ткани. Проемы занавешивались вечером, а днем их открывали, чтобы в комнате было светло.
Стебли хлопчатника в жаровне прогорали очень быстро, превращаясь в кучку золы, и мы сворачивались клубком, съежившись от промозглого холода и сырости. Но, оказывается, человек поневоле приспосабливается ко всему, стойко перенося жизненные тяготы и лишения, так что нас в ту пору не могли одолеть ни простуда, ни другие болезни.
Мой папа, как все мужчины кишлака, ходил на скотный двор, расположенный метрах в двухстах от нашего дома. Они чистили стойла и ухаживали за скотом, но за этот тяжелый труд им не платили и медного пятака. С приходом весны, когда животноводы отправлялись с колхозным скотом на пастбища, скотный двор становился местом паломничества для окрестных жителей, которые старались вынести как можно больше навоза. Дров остро не хватало, нужда в кизяке была большой. Еще влажный навоз набивали в мешки, перевозили к себе во двор, вручную делали круглые лепе шки и высушивали на солнце. Потом эти сухие кизяки использовали, чтобы разжечь огонь в очаге и готовить еду. А если удавалось заготовить кизяка еще и впрок на зиму, это было удачей вдвойне. По сравнению со стеблями хлопчатника, кизяк давал гораздо больше жара, и тепло от него держалось намного дольше.
***
…Но вот незаметно закончилась и пора беспечных игр, «танковых сражений» в дорожной пыли, и я вступил в школьный возраст. В 1958 году, в сшитых мамой черных шароварах и простой распашной рубашке из грубой домотканой материи, я отправился в школу. Все выстроившиеся в школьном дворе дети были босоногие. Учителя, обратившись к нам с какими-то словами, ввели нас в сырые, приземистые комнаты и усадили за деревянные парты. Так на нашу семью свалились еще и школьные заботы.
Только пять лет спустя с того дня, как я впервые переступил порог школы, в 1963 году, мои ноги познали, что значит носить ботинки. Они были из парусиновой ткани, но мне казалось, что это самая прекрасная обувь на свете.
***
Мы становились все старше, и наши родители уже давали нам самые разные поручения. Если раньше мы возились в свое удовольствие с дорожной пылью и глиной, то теперь собирали пыль в мешки. Когда собирался дождь, мы поднимали эту пыль в мешках наверх и густо покрывали прохудившуюся крышу. Когда ше л дождь, мокрая пыль, как замазка, заделывала прорехи.
Но, несмотря на все наши старания, при каждом ненастье дождь словно лил прямо наши комнаты. У нас в доме дождем не заливало только две ниши в стене да полку, и между четырьмя братьями часто разгорался спор за эти ниши, и тот, кто первым занял желанное место, завоевывал право укрыться там от дождя в эту ночь.
***
Людям, которые работали не покладая рук, тогда даже не приходило в голову потребовать платы за свой непосильный труд. Но об этом я задумался позже, с годами.
Очень мало у кого водилась живность. Семьи, которые отваживались держать скотину, были обязаны вносить налоги, в том числе натуроплатой – в живом весе или мясом.
***
Едва ранней весной сходил снег, мой папа вскидывал мотыгу на плечо и отправлялся в поле прочищать оросительные арыки. Словно кадры старой кинохроники, в моей памяти навсегда запечатлелась такая картина: мама дает отцу в дорогу завернутую в чистую тряпицу половину кукурузной лепешки, а он, бережно спрятав ее за пазухой халата-чапана, уходит из дома, чтобы вернуться с поля уже в сгустившихся сумерках.
Как только земля прогревалась весенним теплом, начиналась работа по планировке посевных площадей под хлопчатник, и колхозники, разравнивая поля, работали от восхода до заката под уже начавшим припекать солнцем.
Близились дни сева хлопка, и я как-то отправился к отцу с еще горячей кукурузной лепешкой, которую только что испекла мама. Отец в тот день работал на колхозном складе ядохимикатов, где готовили к севу семена хлопчатника. Подготовка эта заключалась в протравливании семян, чтобы им не навредили паразиты. Бетонный бассейн заполнялся хлопковыми семенами, на которые сверху высыпали из мешка едкий зловонный порошок, а затем заливали эту адскую смесь водой и настаивали, будто промывали рис для плова.
Собственными глазами я впервые увидел, как мой папа и другие сельчане часами находились по пояс в этой ядовитой и вонючей жиже, непрестанно перемешивая ее мотыгами и дожидаясь, когда семена впитают едкий раствор, а потом перевозили их на поля. Только много лет спустя я понял, насколько они были вредными и опасными для здоровья человека.
***
Однажды в знойное лето к нам домой приехал на мотоцикле главный агроном колхоза: – “Где Аскар-ака?” – “Папа в поле”. – “Скорее беги к отцу, скажи, пусть он сейчас же уходит оттуда! Там самолет распыляет над полями очень опасные ядохимикаты”.
Я опрометью бросился к хлопковой плантации…
Папа находился на самом краю делянки, на меже, разделявшей участки, держа в руках бело-красный сигнальный щит в большой рамке. Расположив это простейшее устройство сообразно хлопковым делянкам, он показывал летчику сельскохозяйственной авиации, что с красной стороны щита над полем уже распылили препарат, а с белой их еще нужно обработать. Вдруг над нами прогрохотал самолет «Ан-2», сбросив прямо на нас зловонное содержимое своих баков с ядохимикатами. Я весь промок до нитки, словно попав под дождь, и все мое тело пробрал холод. Отец же, как ни в чем не бывало, по-прежнему продолжал отмеривать положенные участки и показывать сигнальным щитом летчику новую цель для химической «атаки».
Я передал отцу просьбу агронома вернуться в кишлак, на что он упрямо ответил: «Нет, бригадир дал мне это поручение, я не могу бросить работу». Мой отец так и не ушел с поля, словно стойкий солдат, не оставляющий свой пост.
С годами отец все больше страдал от вреда, нанесенного его здоровью теми самыми ядохимикатами. И ни бригадир, ни правление колхоза не помогли ему в лечении.
***
В нашей махалле всего две семьи имели телевизоры. Дети и взрослые еще днем намечали себе, в какой из этих двух домов пойдут вечером смотреть голубой чудо-экран. Заглянув во дворы, мы выясняли, в каком из них было меньше телезрителей, и вваливались туда всей гурьбой, не спрашивая никакого разрешения у хозяев дома. И до самой полуночи в невообразимой тесноте мы смотрели телевизор, даже не шевелясь и не вставая размять ноги из-за боязни потерять место. В то время нам не казалось такой уж мукой неподвижно просидеть пять-шесть часов на одном месте. Эти сеансы у телевизора стали одним из самых сильных впечатлений моего детства и юности.
***
Иногда улицы кишлака объезжали автомашины-фургоны с надписью «Автолавка». Они останавливались в людных местах и предлагали сельчанам различные товары. И хотя люди не могли заплатить наличными, покупку товаров можно было оформить в кредит. Пользуясь именно этой возможностью, я купил в рассрочку на два года телевизор за 210 рублей, оформив кредит на папу. С этого чудесного дня нам уже не нужно было ходить в чужие дома смотреть телевизионные передачи. Теперь у нас самих была волшебная возможность наслаждаться телепрограммами в любое время и любом положении, хоть лежа. Теперь люди ходили и к нам, но скоро в махалле стало привычным делом покупать бытовую технику в кредит, и стало гораздо больше семей, имеющих телевизор. К тому времени я уже был восьмиклассником.
***
Не могу сказать, что в школе я был отличником, но по таким предметам, как история, рисование, черчение и литература, я учился на «хорошо» и «отлично».
В 1966 году в нашем селе на деньги колхоза возвели двухэтажное здание новой школы. Ох, просто не передать словами, как мы радовались! Какое это было счастье для деревенских детей: после восьми лет обучения в сырых, мрачных помещениях – вдруг перебраться в широкие и светлые классы в двухэтажном здании с настоящими деревянными полами!
***
Страх перед карательными органами советские люди получили в наследство от сталинской эпохи. Однажды множество людей стали свидетелями того, как одного гражданина средь бела дня милиционеры схватили и увели с собой. Назавтра тело этого человека нашли на кладбище, неподалеку от здания отдела внутренних дел. В качестве подозреваемого по этому делу взяли под стражу повара одной из сельских столовых по имени Мамир. Побоями и истязаниями его заставили взять на себя вину за то, чего он не совершал. Суд приговорил его к тринадцати годам лишения свободы.
***
В те времена государственная политика в Советской стране была направлена на пробуждение чувства сострадания к несчастным американским чернокожим гражданам, но никто из чиновников не печалился по поводу незавидной участи простых сельчан, умерших от побоев или навсегда искалеченных в милицейских застенках в нашей собственной стране.
Мне в то время было лет пятнадцать-шестнадцать, и некая сила властно призвала меня выучиться на юриста и бороться против подобной несправедливости и беззакония.
***
…Окончив в 1968 году десятый класс, я, с целью заработать на учебу, нанялся отливать саманный кирпич-сырец и скопил немного денег, но их едва хватило на то, чтобы съездить проведать родственников в Фергане.
В те времена только сын прокурора мог стать прокурором, а сын колхозника мог стать лишь колхозником. Однако я поступил на работу в строительную организацию. Мое решение тогда восприняли осуждающе даже родители, которых упрекали из-за меня. Но в тот день, когда я принес домой свою первую зарплату – 120 рублей, радости в нашей семье не было конца. Мой папа долгие никогда не получал денег за свой труд, только унизительную оплату маслом, рисом да макаронами с колхозного склада.
Затем военный комиссариат направил меня на водительские курсы в ДОСААФ (Добровольное общество содействия армии, авиации и флоту). Половину платы за мое обучение вносила строительная организация, в которой я работал.
В том 1968 году произошло событие подлинно исторической значимости в жизни республики: нам впервые выдали на руки паспорта гражданина СССР. До этого для колхозников единственным удостоверяющим личность документом была трудовая книжка колхозника.
Мечты сбываются
В 1971 году, прослужив два года в рядах Советской армии, я отправился домой. К этому времени я уже мечтал стать художником.
…После дорожных мытарств в течение нескольких дней на поезде я добрался, наконец, до Ташкента и направился в знаменитое в Узбекской ССР художественное училище имени Бенькова. Увы, как выяснилось, вступительные экзамены к тому времени уже закончились. Мне посоветовали хорошенько подготовиться и снова приходить поступать в следующем году.
***
Вернувшись в Кыргызстан, в родной дом в Базар-Коргоне, я обнаружил, что меня уже определили в помощники механизатора, даже не спросив мое мнение. Мне предстояло побороться за свою свободу выбора и мечту – стать художником…
Неподалеку от центра нашего села располагался дощатый жилой барак, там жила старая женщина. Она была родом из Польши, а в наших местах оказалась в годы второй мировой войны. Ее муж умер, и она осталась совсем одна. Узнав, что в армии я служил в Польше, она попросила меня рассказать обо всем, что я там увидел, и слушала мой рассказ со слезами на глазах, стараясь не пропустить ни слова.
Военную службу в течение двух лет я проходил в Польской Народной Республике и собственными глазами увидел, какой урон польскому народу нанесло пребывание там Советской Армии. Тысячи и тысячи гектаров плодородных земель Польши советские войска использовали в качестве военных полигонов, а с наступлением зимы тысячи деревьев в живописных лесах вырубали на дрова для отопления казарм.
Я служил водителем и побывал во множестве городов и сел Польши, беседуя с простыми поляками. До сих пор я храню в душе глубокое уважение и самые теплые чувства к польскому народу…
Эта женщина и нагадала мне, что скоро я уеду, начну учиться и женюсь. Так оно и вышло. Я снова направился «штурмовать» Ташкент. У меня было благословение родителей и сорок рублей в кармане.
***
В квартире, снятой внаем, жили двое учащихся художественного училища имени Бенькова, это были ребята из Узбекистана, а звали их Кахрамон и Рустам. Если сегодня кто-нибудь спросил бы меня, есть ли у меня друзья, я по-прежнему назову этих двоих.
В ту пору умение написать портрет Владимира Ильича Ленина считалось верхом художественного мастерства, да и далеко не каждому это разрешалось. Но, в первый же день обучения мне довелось убедиться на собственном горьком опыте, насколько непростой оказалась задача – изобразить даже пиалу, не говоря уже о вожде мирового пролетариата.
***
Нужно было оплачивать питание и аренду квартиры, покупать бумагу и краски, и я устроился на работу в строительную организацию. Днем я был на стройке, а ночами выполнял рисунки-эскизы с натуры. В выходные отправлялся на природу, постигать секреты пейзажной живописи. Какие же это были безмерно счастливые дни…
***
На следующий год я подал документы на отделение живописи заветного художественного училища и выдержал вступительные экзамены в числе лучших абитуриентов. Самым же трудным экзаменом оказалось сочинение, вот за него я и получил свою «тройку». Но предстоял еще и экзамен по истории. Я прочитал множество книг – о Второй мировой войне, приходе Гитлера к власти и внезапном нападении на СССР. И, по счастливому совпадению, именно эти вопросы оказались в моем экзаменационном билете.
Обернувшись лицом к членам экзаменационной комиссии, я спросил их: «О каком Гитлере мне рассказать?». Один из членов комиссии взглянул на меня изумленно и ответил вопросом на вопрос: «А что, разве есть еще один Гитлер?» Я стал рассказывать про Гитлера и его двойников, про золотой запас нацистов и Бразилию, куда он был вывезен… Эти исторические сведения я почерпнул в журнале «Огонек». Переглянувшись, члены экзаменационной комиссии сказали: «Вы свободны». Выйдя в коридор, я взглянул на экзаменационный лист – «5»!
Я знал, что в “Бенькове” учатся только дети больших чиновников, боялся, что мандатная комиссия меня не пропустит. Так и получилось. Восстановить справедливость мне помог наш родственник, знаменитый диктор Узбекского телевидения Октам Джобиров, чье имя магически подействовало в Министерстве культуры. Да и в училище, когда мы сказали, что намерены жаловаться в Минкультуры, с нами заговорили по-другому и нас, со мной были еще двое ребят, решили зачислить в учидище.
***
В училище я постигал секреты профессии у таких мастеров, как преподаватель живописи Борис Иванович Токмин, преподаватель графики Марат Садыков.
***
Когда заканчивался второй учебный год, меня во дворе училища как-то подозвал к себе один из наших преподавателей. Рядом с ним стояли женщина и девочка с мелко заплетенными косичками и живыми, блестящими глазами.
«Азимжан, объясни им правила поступления в училище, дай советы по вопросам, которые их интересуют», – попросил меня наставник.
Это был день, когда я познакомился с моей будущей женой Хадичой. Поскольку ее родители были родом из Коканда, а моя мама из Ферганы, мы быстро сблизились, будто родственные души.
***
Занимаясь вместе с друзьями отделкой и оформлением квартир, я не испытывал особых затруднений в деньгах и быту. Когда я учился на первом курсе, умер мой старший брат. Через полгода этот мир покинул отец. В семье понадобилась моя помощь. На каникулах я стал ездить по колхозам, где оформлял стенды и уголки политинформации, рисовал плакаты. Оплачивалась моя работа хорошо, так что я уже мог помогать семье.
Начиная с третьего курса я, по рекомендации преподавателей, устроился на работу в Республиканский музей искусств Узбекистана художником-оформителем. От меня требовалось раз в неделю готовить эскизы музыкальных инструментов и ковров. Моя ежемесячная зарплата составляла 170 рублей, это были большие деньги, к тому же я получал еще тридцать шесть рублей стипендии. Для сравнения: многодетная семья простого колхозника в то время получала самое большее рублей сто.
***
Во время учебы в Ташкенте в разговоре с другом Хасаном я однажды сказал, что сила, которая способна объединить все народы мира, это изобразительное искусство. Хасан-ака рассказал об этом знаменитому узбекскому литератору Тохтасину Джалилову. Тот попросил привести меня к нему, чтобы побеседовать со мной.
…Когда мы подошли к двухэтажному дому и Хасан-ака позвонил в дверь, она открылась, и нас тепло приветствовал улыбчивый человек в сетчатой майке. Он провел нас в комнату, где сидела женщина, проворно лепившая манты – узбекское национальное блюдо из теста с мясной начинкой. Человек в майке принялся сноровисто помогать ей. Я было решил, что эти двое – прислуга писателя, а сам он занят делами у себя в рабочем кабинете, а потому задерживается.
Аккуратно сложив манты в пароварку-мантышницу, тот человек присоединился к нам и стал наливать чай. Только когда завязалась беседа, я понял, что этот простой незнакомец и есть великий творец узбекской литературы Тохтасин Джалилов! Пробормотав в потрясении: «Учитель, позвольте мне разливать чай», – принял из его рук чайник. Наша беседа продолжалась очень долго. В тот день я впервые узнал, как оборвалась жизнь первого и выдающегося узбекского романиста Абдуллы Кадыри.
…Был съезд писателей Узбекистана, и Абдулле Кадыри было намечено дать слово на второй день съезда. В первый же день этого большого события литераторы словно соревновались друг с другом в патетичности: «Я не пожалею ни сил, ни самой жизни ради дела партии!». Не в силах выслушивать эти фальшивые плакатные фразы, Кадыри потребовал слова и выступил коротко и ясно: «Я служу не партии и правительству, а своему народу!». Великий писатель давно уже сошел с трибуны, а в зале несколько бесконечно долгих минут царила оглушительная тишина…
Скоро против Абдуллы Кадыри было возбуждено уголовное дело. Друзья настоятельно советовали ему немедленно уехать за рубеж. Но писатель повторял, что он не покинет родную землю и свой народ. Дело вел следователь Огабеков. Вскоре Абдуллу Кадыри объявили «непримирим врагом народа». С ним зверски расправились, а следователю Огабекову вне очереди присвоили звание майора…
***
Получив диплом, я устроился в Ошское отделение Союза художников Киргизской ССР художником-оформителем. В то время политическая агитация и пропаганда достигли своего апогея. Заказов было так много, что я едва укладывался в срок. В те времена ежемесячная зарплата секретаря парткома в колхозе составляла 240 рублей, я же, бывало, зарабатывал и по тысяче.
Кыргызы, которых я знаю
Вскоре после моего ареста в июне 2010 года некоторые средства массовой информации с монительной репутацией стали обвинять меня в национализме, пытаясь выставить врагом кыргызов и всего Кыргызстана. Не хочу оправдываться, но не могу не высказаться здесь о кыргызах, моих друзьях и единомышленниках, своем отношении к межэтническим вопросам. Наша страна дважды – в 1990 и 2010 годах пережила межэтнический конфликт, но в них нельзя винить ни узбеков, ни кыргызов. Простой народ дружить веками и никакие конфликты ему не нужны.
***
…Это было три-четыре дня спустя после первой межнациональной трагедии 1990 года. Мы, четверо узбеков, решили навестить нашего друга-кыргыза Болота Давлетова. Он жил километрах в 10-15 от районного центра, в селе Кайырма, населенное только кыргызами. Мы подъехали на машине к его дому и посигналили. Ворота открылись, к нам с распростертыми объятиями вышел Болот.
Его жена приветливо пригласила нас за богатый дастархан4 и принялась готовить горячее блюдо.
Болот учился в институте вместе с нашим другом Мирзакамолом, с которым мы и приехали сюда. Мы удобно расположились в этом гостеприимном доме, и потекла непринужденная беседа. Вдруг кто-то сильно забарабанил в ворота, раздался грубый окрик. Хозяин поторопился к воротам. Видя, что мы встревожились, хозяйка успокоила нас: “Ничего-ничего, это просто какие-то пьяные ребята”.
Позже мы узнали, что дело обстояло так.
Двое пьяных парней-кыргызов, слонявшихся без дела, прослышали, что в село приехали четверо узбеков, которых они и решили “проучить”. Постучав в ворота, они потребовали от хозяина дома вывести нас к ним. Болот напомнил им о святом законе гостеприимства: “Гость – посланник Бога” и, когда непрошеные гости не поняли по-хорошему, наш друг хорошенько проучил их. Потом вернулся и, как ни в чем не бывало, продолжил разговор с нами. Он ни словом не обмолвился о произошедшей драке, чтобы нас не смущать.
Те ребята могли бы по злобе поджечь нашу машину, стоявшую у дома Болота. Но он задал им такого жару, что они сочли за благо убраться восвояси.
***
В те дни, после конфликта между кыргызами и узбеками полки магазинов опустели. Возвращаясь из Кайырмы, я видел, что в магазине этого аила сгружают муку в мешках. Дома закончилась мука, и на следующий день я решил купить ее здесь. На автотрассе я забрал “проголосовавшую” попутчицу, девчушку-подростка 13-14 лет. Она отправлялась в тот самый магазин.
По дороге она рассказала, что она – старшая из трех детей в семье, а отец умер.
Мы купили в магазине по мешку муки и пустились в обратный путь. Я отвез девушку до самого дома, где у ворот встречали ее мама и младшие братья. Когда я собрался отъезжать назад, ее мама спросила, кто я и где работаю. Как тесен мир: эта женщина оказалась близкой родственницей Асакена, моего коллеги, председателя Ошского отделения Союза художников Кыргызстана!
Позже, на одном из собраний художественного совета, ко мне подошел Асакен и, крепко пожав руку, посмотрел мне прямо в глаза и выразительно произнес: “Спасибо!”. Окружающие не поняли значения этого загадочного рукопожатия. А я сразу понял, что его родственники рассказали о нашей с ними знакомстве.
На фоне тогдашнего кыргызско-узбекского раздора даже помощь в доставке мешка муки к дому человека другой национальности могла показаться отважным поступком. Это печально…
***
Спустя немного времени случай в аиле Кайырма повторился и в нашем селе. Возвращаясь с работы, я увидел жаркую потасовку у дома моего соседа Алиджона. Хозяин дома дрался с двумя мужчинами, лица которых были уже в крови. На помощь Алиджону поспешил его брат, и они вдвоем как следует отделали тех двоих драчунов…
Алиджон рассказал вот такую историю. К нему в гости приехал друг-кыргыз. Когда они сидели в доме, к нему заявились жившие в нашей махалле два брата-драчуна, узбеки по национальности. Они хотели избить гостя Алиджона прямо в его доме…
Защитив своего гостя и уважая святой закон гостеприимства, Алиджон и его брат налили гостю чарочку “на посошок”, а затем проводили его.
Гостеприимство – великая черта, в равной степени присущая обоим нашим народам. И вообще у кыргызов и узбеков очень много общего, фактически мы – один народ.
***
После первого межнационального конфликта в Кыргызстане в 1990 году люди еще довольно долго жили, испытывая страх и недоверие друг к другу. Однако этого не было в среде художников. Я спокойно ездил каждый день на работу в Джалал-Абад и обратно. Мой друг-кыргыз Камал жил в самом центре города. Хотя в жилище у него было тесно, но душа – широка. Когда, случалось, я задерживался на работе и мне было уже поздно ехать домой в свое село, он не позволял мне оставаться на ночлег в нашей довольно просторной художественной мастерской и уводил к себе домой.
Его жена Шарапат всегда встречала меня так приветливо, что я чувствовал себя будто у себя дома. Я работал в тех мастерских двадцать лет, и все эти годы наша дружба только крепла. Даже после того как я перешел на правозащитную работу, наша дружба с этой замечательной семьей не прерывалась. Да благословит Аллах моих дорогих друзей Камала и его жену Шарапат и на этом, и на том свете.
***
Тюрьма не курорт и не санаторий. Но когда мною начинает овладевать душевная слабость, я всегда вспоминаю пятерых кыргызских парней, которые спасли меня и моих друзей-коллег – Абдуназара Маматисламова и Бактыкан Джапарову. Если бы они десять лет назад не пришли нам на помощь, наутро после той ужасной ночи нашли бы только наши замерзшие насмерть тела.
…Это были последние дни октября 2007 года. С утра было слякотно и сыро, и моросящий дождь, перешедший в снег, отдавал промозглым холодом. Решив в такой день не подвергать себя и машину опасности, я отправился на работу на автобусе.
Встретив прямо у дверей нашей организации “Справедливость” Абдуназара, я узнал от него, что умер отец нашего аксыйского друга Сартбая Джайчыбекова. Недолго думая, мы тут же отправились к Сартбаю выразить соболезнование. Несмотря на слякотный, холодный день, все мы были одеты довольно легко, не по сезону. Видно, мы сильно понадеялись на обогрев машины.
Путь был неблизкий, а Аксы – это ведь высокогорный район, куда и зима приходит рано. Поднимаясь все выше по серпантинам, мы словно переносились из лета в зиму. А снег падал все гуще и заносил дорогу.
Родное село Сартбая – Кара-Джыгач в Аксыйском районе. Я вспомнил, как в летние месяцы мы приезжали в это дивной красоты горное село и купались в реке, и ледяная вода мгновенно охлаждала наши разгоряченные тела. Ночевали здесь же, недалеко от берега, шум горной реки нисколько не мешал мгновенно уснуть… Наоборот он ласкал слух и придавал покой душе.
Мы въехали в уже по-зимнему окутанное снежным покрывалом село почти в сумерках. Только выбравшись из машины, мы почувствовали колкую стужу.
В доме покойного уже оставались только близкие родственники. Кыргызам свойственно в любых, даже самых печальных, обстоятельствах достойно встречать гостей, это святой обычай, унаследованный от предков. После того, как мы выразили соболезнования, нас провели в теплую комнату, и вот уже мы оказались перед обильным дастарханом, каждому преподнесли положенный кусок конского мяса. Принимая во внимание ненастье и дальнюю дорогу, мы засобирались в обратный путь. В нашу машину хозяева уже загодя погрузили туго набитые пакеты с мясом и прочей снедью. Нам посоветовали отказаться от объездной горной дороги и ехать через город Таш-Кумыр. Мы тронулись в путь.
***
Снег повалил такими густыми хлопьями, что “дворники” не успевали очищать лобовое стекло. Машина все чаще пробуксовывала в сугробах. Наконец, не проехав еще и половины пути, мы застряли на каком-то пригорке. Положение было хуже некуда…
Я выбрался из салона, чтобы подтолкнуть машину. Снега навалило уже сантиметров сорок, а у нас на ногах легкие летние туфли… После нескольких минут пребывания под снегопадом я промок до нитки. Мы уже стали сомневаться, выберемся ли отсюда живыми.
Видя мое состояние, Бактыкан – даром что женщина – тоже выбралась наружу мне на помощь. Нас теперь стало беспокоить еще и то, что мотор, натужно работая в попытках выбраться из снежных заносов, потреблял больше горючего и его могло не хватить. Тогда наше положение стало бы просто отчаянное.
Мне совсем не хотелось замерзнуть насмерть в этих горах, словно одинокий заблудившийся альпинист. И я стал что было сил кричать и звать на помощь.
Абдуназар воззвал к моему рассудку: “Азим-ака, вы что, с ума сошли? Да тут до самого Таш-Кумыра нет ни одной живой души!”. Но я продолжал кричать… Вдруг перед нами возник незнакомый человек с переносным фонарем в руках. Сам Аллах послал его нам на радость!
Это был сторож строительной компании, занятой прокладкой автомобильной дороги Таш-Кумыр – Кербен. Услышав мои крики, он решил, что это вопли несчастных, попавших в аварию на дороге, и заспешил к нам на помощь. Незнакомый парень-кыргыз оказался настоящим силачом, и с его помощью наша машина довольно далеко продвинулась вперед. Но дальше был крутой подъем.
Наш спаситель хорошо знал эти места, он сказал, что такую крутизну нам не одолеть. Он предложил нам укрыться от ненастья в машине, пока он сходит в ближайшее село, где разбудит и позовет на помощь нескольких друзей.
Он скрылся в снежной круговерти.
У нас в голове мелькнула мысль: “Видно, это просто учтивый способ отделаться от нас. Какой безумец в такую ночь захочет выбраться из теплой постели и отправиться на спасение невесть откуда взявшихся незнакомцев?!”. Но даже при этих наших подозрениях мы были искренне благодарны ему за помощь в такой трудный час.
Стужа и безмолвие… Мне стали представляться жуткие картины с замерзшими альпинистами на диких скалах.
Промокший до нитки, я трясся всем телом от холода. От стужи не спасал даже салон легковушки. И вдруг в кромешной тьме и звенящей тишине послышались голоса, которые становились все ближе. Нежданно снежную пелену словно прорвали коренастые фигуры, и перед нами предстали наш спаситель и еще четверо парней.
С подоспевшей подмогой мы стали проталкивать нашу машину вперед. Тяжелой поступью она мало-помалу продвигалась со скоростью шагающего человека, и наконец, мы оказались на вершине перевала. Парни сказали нам, что мы достигли самого высокого перевала на автодороге Таш-Кумыр – Кербен, и что дальше дорога пойдет только под уклон. Значит, теперь поедем без сложностей…
Только осознав, какая опасность только что миновала, мы ощутили зверский голод, и не на шутку разыгравшийся, прямо-таки волчий аппетит заставил нас сразу вспомнить о пакетах с поминальной снедью от нашего друга Сартбая. В ночном мраке мы разложили на капоте машины их содержимое и основательно перекусили. Абдуназар вручил парням свою визитку и наказал непременно позвонить ему, если случится приехать в Джалал-Абад. Крепко обняв их как братьев, мы попрощались с ниспосланными нам самим Аллахом спасителями.
Горючее в машине было на исходе, а потому пришлось экономить на спусках, съезжая накатом, с выключенным мотором. Добравшись таким образом до Таш-Кумыра, мы заехали на автозаправочную станцию и залили полный бак бензина.
***
Хотя отопление в машине и было теперь включено на полную мощность, я все не мог согреться, потому что промок до нитки, и меня били озноб и кашель…
Мы добрались до моего дома в полночь. Жена Хадича начала процедуры по народной медицине, отпаивая меня чаем с малиной…
Я сильно опасался, что меня жде т не менее, чем пневмония. Но наутро я проснулся как ни в чем не бывало. Утром позвонил Абдуназар и, услышав мой бодрый голос, заметил: “Азим-ака, да вы сделаны из железа…”
Никто из пяти парней, которые той жуткой ночью спасли нас от верной смерти, потом не приезжали в Джалал-Абад. Или они позвонить постеснялись… Но на всю оставшуюся жизнь я сохраню в душе память об их самоотверженности и человечности.
***
Бывая в Аксы, я собрал много исторческих материалов об этом крае. Однажды Сартбай рассказал мне об Андижанском восстании 1898 года под предводительством Дукчи-ишена5. А ему об этом рассказал отец.
Среди местных жителей, которые боролись против гнета царской России, были и бесстрашные джигиты из Аксы, которых вел в бой их предводитель узбек Дукчи-ишен. Когда восстание было жестоко подавлено, русские войска стали пытать захваченного в плен волостного управителя Чыйбыла, добиваясь от него признания в том, где скрывается Дукчи-ишен. Чыйбыл стойко выдержал все истязания, но отказался сообщить, где укрывался их предводитель, предпочтя смерть предательству и позору.
Тогда каратели подвергли Чыйбыла мучительной, варварской казни – четвертовали его заживо. Чтобы спасти Дукчи-ишена, десятки бесстрашных джигитов-кыргызов родом из Аксы пожертвовали своей жизнью. Но, увы, двое узбеков, приближенных ишена, выдали его убежище царским карательным войскам, сообщив, что тот скрывается в местечке неподалеку от кишлака Чарбак близ Базар-Коргона. Дукчи-ишена и его сторонников схватили и повесили. Затем бросили их тела в глубокую яму, засыпав известью, а потом залили водой. Кипящая известь растворила тела бунтовщиков. Хотя с той поры прошло больше 120 лет, о таких немыслимых злодеяниях русского шовинизма народы Центральной Азии почти ничего не знают. Знающие же об этом историки все еще боятся назвать вещи своими именами.
***
Известный журналист и общественный деятель Улугбек Абдусаломов в своей книге "История Арсланбоба" описал это историческое событие так. После жестокого подавления царскими войсками народно-освободительного движения, организатор Андижанского восстания Мухаммад Али – Дукчи-ишен с тремя своими мюридами6 бежал и нашел убежище в Арсланбобе, где местные жители приняли его участливо и укрыли от преследователей. Однако Дукчи-ишен, не желая подвергать жителей Арсланбоба опасности, покинул убежище вместе со своими мюридами. Но неподалеку от Чарбака Дукчи-ишен был схвачен двумя предателями из деревни Кокон-Кишлок, которых звали Кодиркул и Мате куб; они выдали пленника русскому карательному отряду. За это Кодиркулу пожаловали должность тысяцкого в Андижане, а Мате куб стал старостой Кокон-Кишлака (ныне город Пахта-Обод в Узбекистане).
Как сообщается в этой книге, проклятые Дукчи-ишеном и всем окрестным населением, оба продажных карьериста позже сошли с ума и в безумии покончили с собой.
***
Под предводительством жестокого тирана Сталина самая большая по площади страна в мире – Россия – раздробила великое государство Туркестан на пять частей. Главной целью при этом было облегчить управление ими по старому, как мир, принципу “Разделяй и властвуй”. К великому сожалению, после развала СССР такая самоубийственная политика стала проявлять себя и в Кыргызстане. И вот уже в нашей дарованной самим Аллахом чудесной стране случилось два межэтнических конфликта. А 1990 и 2010 годах. Первый конфликт отнял у меня работу, а второй – самое дорогое, что бывает у человека – свободу.
***
Доводилось ли вам слышать прежде о живых трупах, о зомби? Я же видел их воочию. Это матери, лишившиеся в июньских событиях 2010 года своих детей, словно бы продолжают жить в собственном теле, но душа у них уже мертва, потому что ушла вслед за самым дорогим для матери существом в холодный мрак могилы. Пусть Аллах дарует смирение и терпение таким матерям.
Я посвящаю эту книгу моей матушке, которая потеряла меня, своего сына, при ее и моей жизни, и покинула этот мир, потрясенная самой большой несправедливостью.
Да утешит Аллах душу моей матушки в своих чертогах и дарует ей умиротворение и покой!
По зову сердца
Кто знает, не случись на юге Кыргызстана трагических событий 1990 года, может быть, я так и остался бы художником. Кроме выполнения заказов государственных учреждений на наглядную агитацию, мы вместе с женой Хадичой много работали, оформляя частные дома. Как-то раз мы занимались отделкой внутреннего убранства в доме женщины по имени Энахон. В это время к ней домой пришла встревоженная соседка, русская женщина. Она рассказала, что ей позвонила ее дочь, которая была замужем за военным и жила в городе Бресте. Дочка предупредила, что скоро в Кыргызстане будет большая резня, и звала мать в Белорусию. Чуть позже в нашем колхозе погрузили в машины отборных коней и увезли под предлогом, будто в Узгене проведут большое празднество с козлодранием. Ровно через месяц, 4 июня, в Оше произошли всем известные события – кровавый конфликт между кыргызами и узбеками. Но откуда о предстоящем конфликте узнал тогда военный, служивший в тысячах километрах от нас?! Это – вопрос для размышления для обеих сторон конфликта…
***
После трагических событий в Оше и Узгене в 1990 году сотрудники милиции в моем родном Базар-Коргоне одичали. С их стороны стали обычным делом издевательства и насилие над сельчанами, которые были в основном узбекской национальности, даже когда они мирно беседовали на улице у собственных домов. Мой одноклассник Чирмош Мамадалиев как-то попросил меня подготовить обращение к райотделу внутренних дел, прокуратуре и администрации района с предложением принять хоть какие-то меры против такого беззакония.
Я написал обращение, основанное на положениях Конституции страны. Потом я прочитал его вслух людям, собравшимся в чайхане на окраине нашей деревни. Это обращение, которое я подписал первым, мы передали в районный отдел внутренних дел, прокуратуру и главе района. Тогда же по инициативе местных активистов сельчане собрали для узгенцев, оставшихся без крова и имущества во время межнационального конфликта, постельные принадлежности, продовольствие и погрузили на двенадцать большегрузных автомашин «КамАЗ».
Когда машины отправились в путь, председатель сельского совета передал в районную милицию ложное сообщение: «Из Базар-Коргона в Узген отправляется оружие!». Сотрудники милиции немедленно перехватили автомашины по дороге и в течение двух-трех дней тщательно проверяли весь груз. После того, как выяснилось, что сообщение было ложным, председатель сельсовета был освобожден от должности по требованию местного населения.
Когда межнациональное противостояние значительно пошло на убыль, возникла необходимость в создании организации, которая занималась бы и разрешала бы насущные проблемы узбекской общины. Мы решили учредить в Базар-Коргонском районе Узбекский национально-культурный центр. Сельчане выдвинули в президенты центра Тораджон-ака Джорабоева, а на должность его помощника – меня. Я взял отвод, ибо управление общественной организацией требует денег, и немалых.
***
Вот с тех самых пор люди и потянулись ко мне бесконечной вереницей с разными заботами. Однажды ко мне обратился простой гражданин, торговец рынка, и рассказал, что его беспричинно избил сельский участковый милиционер. Сейчас-то о таких вещах говорить легко, однако в ту пору сказать что-нибудь против, тем более обвинить в чем-либо органы милиции или прокуратуры было опасно. Более того, после того обращения они уже откровенно косо смотрели в мою сторону. Расследовав инцидент на рынке Базар-Коргона, я подготовил статью и опубликовал в независимой газете «Ёғду» («Луч»), которая выходила в Джалал-Абаде. Статья имела большой отклик. Джалал-Абадское областное управление внутренних дел проверило изложенные там факты, и, поскольку все они полностью подтвердились, наш участковый инспектор, капитан милиции по имени Базарбай был отстранен от работы. А меня узнало еще больше людей.
***
Моя первая критическая статья сблизила меня с редактором газеты «Ёғду» Кодирджоном Ибрагимовым. Он брал меня с собой в попутчики, когда нужно было проверять жалобы и обращения, которые поступали в редакцию с нашего района. Больше всего таких заявлений поступало из кишлака Арсланбоб, и мы добивались разрешения очень многих инцидентов и конфликтов мирно, на месте. В те времена материалов по правам человека в средствах массовой информации было очень мало. Но наша цель была не в публикации сенсационных материалов, а в разрешении проблем на месте.
***
Работа с жалобами и обращениями отдалила меня от моей основной профессии – живописи. Мои коллеги поначалу предлагали мне принимать участие в различных художественных выставках картин, но постепенно я совсем перестал в них участвовать. Времени ужасно не хватало.
В поисках правды. Работа без зарплаты
В 1994 году Кодирджон Ибрагимов привел меня в расположенную в Джалал-Абаде организацию по защите прав человека «Справедливость». Сам он был одним из активных членов этой организации. Нас встретили ее тогдашний директор, известный художник, ныне покойный Валерий Сергеевич Улеев, и Валентина Гриценко, нынешний руководитель «Справедливости».
Валерий Сергеевич обратился ко мне со словами: «Сможешь работать в качестве представителя нашей организации в Базар-Коргонском районе? Но учти, это работа на общественных началах, без зарплаты». Я дал согласие, и с тех пор в издаваемом организацией раз в месяц бюллетене «Право для всех» стали регулярно печататься мои небольшие критические заметки. Хорошо понимая, что такие материалы сами не должны преступать рамок закона, я стал покупать и тщательно изучать юридические книги и законы.
***
У Валерия Сергеевича я научился очень многому. А постоянное участие в семинарах и тренингах мало-помалу сформировало мое мировоззрение в сфере прав человека, и я еще больше утвердился в своих взглядах.
Став общественным корреспондентом организации «Справедливость» по Базар-Коргонскому району, в каждом номере «Право для всех» публиковал свои материалы, что сделало меня известным в регионе. Ко мне стали обращаться с жалобами по разным поводам жители не только Базар-Коргонского, но и соседних районов. Я помогал им, чем мог. И случалось, когда не могли найти меня на работе, приходили ко мне домой даже в полночь. Это больше всего возмущало мою, светлой памяти ей, матушку, и она не раз говорила: «Что это за работа, которую нужно продолжать еще и дома вместо отдыха?!»
***
Именно в то время я тесно сблизился с парнем по имени Е дгор, представителем организации «Справедливость» в соседнем Ноокенском районе. Активность Е дгора вызывала враждебность силовых органов и позже привела к его трагической гибели. После его смерти прокурор Базар-Коргонского района Дегенбай Арзыев пригласил меня к себе в кабинет и сказал: «Азимжан Аскаров, если ты не прекратишь писать свои критические статьи против милиции, следующим будешь ты». Правда, позже он, наоборот, подбодрил меня: «Азимжан, если работники милиции раньше уводили пьяных в отделение с применением грубой силы, то теперь делают это насколько могут вежливо. Они теперь опасаются, говорят: “А то сообщат Азимджану Аскарову, и он тут же напишет критическую статью”. Это свидетельствует о том, что ты выполняешь свою работу добросовестно и бесстрашно».
Я повидал очень много прокуроров и могу сказать, что Дегенбай-ака – в числе самых совестливых из них. Не могу припомнить, чтобы хоть раз он отказал мне в приеме.
***
По-моему, в мае 2001 года разошлось сообщение, что впервые были задержаны пять приверженцев религиозного течения «Хизб-ут-Тахрир», которое позже признано экстремистским. Я встретился с прокурором и предупредил его: «Если задержанные не будут немедленно выпущены на свободу, это приведет к резкому росту их сторонников». Однако моим словам значения не придали.
В изолятор временного содержания (ИВС) Базар-Коргонского районного отдела внутренних дел, рассчитанном на 20 человек, набили около пятидесяти задержанных. В результате агитационно-пропагандистской работы тех самых пятерых представителей «Хизб-ут-Тахрира» во всех камерах громко стали призывать к молитве, и заключенные принимались читать намаз. Громогласный призыв к молитве достигал ушей сотрудников расположенной по соседству прокуратуры, и это вызывало у них сильное раздражение. Чтобы наказать узников, районный прокурор вызвал милицейский спецназ человек в тридцать. Они безжалостно избили заключенных.
Я находился в это время метрах в десяти от прокуратуры, и все это мне удалось увидеть собственными глазами. Поскольку помещение изолятора было небольшим, тесным, многих заключенных избивали, выводя наружу. Прокурор Дегенбай Арзыев и заместитель начальника РОВД стояли во главе этой акции и надзирали за всем. Те, кто принес продовольственные передачи содержавшимся в ИВС, тоже слышали, как кричат от боли истязаемые.
В тот день даже стены изолятора были красными от крови…
***
Выполняя свой долг, я тут же сообщил о происходящем в Джалал-Абад. После общественного резонанса в дело были вынуждены вмешаться и Генеральная прокуратура, и Министерство внутренних дел. Районному прокурору было вынесено предостережение.
По моей просьбе мне организовали встречу с самым молодым из заключенных, пареньком, которого звали Махмуджон Холдаров. В нашей беседе Махмуджон заявил: «Я живу по установлениям священного Корана, ниспосланного нам Аллахом, и больше никаких других законов не признаю. Если бы мирской закон действовал, меня и других здесь так бы не пинали». Я возразил: «Но ведь закон и Конституция написаны для нас с вами, они едины для всех!». На это Махмуджон с выстраданной убежденностью спокойно ответил мне: «Придет время, и вас будут судить, обвинив в преступлениях против тех самых, превозносимых вами конституции и законов, – вот тогда вы и вспомните меня». В итоге оказалось, что он был прав на все сто процентов.
В то время мне даже в кошмарном сне не могло привидеться, сколь тяжкие испытания свалятся на мою голову, и я окажусь беспомощным и одиноким, когда понадобится защищать мои собственные права, и в этом мне не смогут помочь даже такие могущественные международные структуры, как Организация Объединенных Наций… К этому мы вернемся позже.
***
В 1999 году секретной службой Республики Узбекистан был похищен уроженец нашего села Ибрагим-шейх, видный богослов и духовный наставник, бывший настоятель одной из мечетей в Узбекистане. Я активно занимался этим делом. Когда я заболел, общественным защитником шейха в суде, который проходил в Ташкенте, выступил мой коллега Абдуназар Маматисламов.
***
Прошел год, и еще один гражданин Кыргызстана, также уроженец Базар-Коргона Хуснидин Собиров, получивший религиозное образование в Самаркандском медресе, был похищен и тайно вывезен в соседний Узбекистан. В течение года я участвовал на следствии и судебном процессе по этому делу. Целых полтора месяца это дело рассматривалось в Самаркандском городском суде. До начала судебного процесса я встретился с Собировым и напомнил ему, что, если он из страха не сможет отвечать в суде на мои вопросы, я откажусь его защищать. На том суде девятнадцать подсудимых были подзащитными пятнадцати адвокатов. Но ни один из адвокатов не посмел тогда спросить своего подзащитного: «Подвергался ли ты пыткам?» Я же задал этот вопрос всем подсудимым, и только двое из них подтвердили, что их пытали, остальные же побоялись сказать правду.
Более того, все они, кроме Собирова, полностью признали предъявленные им обвинения. Когда пришел черед Собирова, он сообщил, что каждый раз следователь приходил к нему с двумя смуглыми сотрудниками-верзилами, которые зверски избивали его до потери сознания, а потом, вылив на него ведро воды и приведя в чувство, пытали, применяя все новые и новые способы самых изощренных пыток.
Собиров вынес все издевательства и истязания, но так и не признал ни одного обвинения. Позже изуверы из органов придумали еще одно «испытание» заключенному: наполнили двухсотлитровую бочку водой, затолкали туда Собирова и держали его трое бесконечно долгих суток. В том году в мае было еще холодно, и заключенный, который трое суток безвылазно стоял по горло в холодной воде, за это время совсем обессилел, то теряя сознание, то приходя в чувство. Лишь когда он пришел в полумертвое состояние, его вытащили из воды.
Слушая рассказ заключенного, находившиеся в зале суда родственницы подсудимых плакали и на чем свет стоит проклинали следователей. На второй день судебного процесса я обратился к суду с письменным заявлением и потребовал, чтобы на заседание суда приведели следователей, и чтобы они ответили за свои незаконные действия.
Неожиданно один из подсудимых заявил суду: «Я отказываюсь от своего адвоката». Когда же судья спросил его, кого он хочет выбрать в качестве своего защитника, подсудимый ответил: «Выбираю Азимжана Аскарова». Сложилась очень неловкая ситуация. Заметив мою растерянность, парень-подсудимый расценил ее по-своему и вслух произнес: «Азимжан-ака, не беспокойтесь, это не бесплатно, в зале сидит мой отец, он вам заплатит, сколько скажете». Один из сидевших в зале мужчин сказал, что он согласен. Суд объявил перерыв и дал мне время на соглашение с родственниками подсудимого.
***
Я узнал, что местные адвокаты берут чрезвычайно высокую плату за свои услуги. Я убедил отца того заключенного пока не отказываться от услуг прежнего адвоката, чтобы в чужой стране мне не наживать лишнего врага и не нагромождать препятствия на моем пути. Но мы договорились, что основным защитником буду я. Перед возобновлением процесса я смог поговорить и с самим подсудимым, он воспринял мои доводы с пониманием. Кроме всего прочего, я вполне сознавал, насколько местным адвокатам трудно вести работу строго в рамках закона в их авторитарной тогда стране. Поэтому мы договорились с тем адвокатом, что вопросы, которые он остерегается задавать своему подзащитному открыто, он будет письменно передавать мне, а я уже буду задавать их на заседании суда официально.
На всем протяжении того судебного процесса нашей рабочей схемой и моей помощью вволю попользовались и все другие адвокаты.
***
После серии взрывов в центре Ташкента в феврале 1999 года, усложнили переход границы Узбекистан-Кыргызстан. А в 2000 году, участвуя в суде в Узбекистане, я увидел по телевизору сюжет о введении визового режима между нашими странами. На следующий же день я пошел и открыл себе визу на месяц, заплатив пять долларов США. Я знал, что моя адвокатская активность не по нраву сотрудникам силовых органов этого государства, и они пустили по моему следу соглядатаев. Однажды после очередного судебного заседания меня у здания суда задержали два вооруженных сотрудника милиции вместе с человеком в военной форме.
Меня с невиданной быстротой и крайней тщательностью обыскали прямо среди массы людей и отобрали паспорт. Мне в тот момент стало ясно, что их цель – обвинить меня в незаконном пребывании на территории Узбекистана с последующим осуждением или, в лучшем случае, депортацией.
Военный, увидев в моем паспорте только что открытую визу, изумился: «И когда только вы успели?». Я ответил, что уважаю закон, а потому, как только распространили официальную информацию о визовом режиме, я на следующий же день открыл себе визу. Видя, что задуманное не удалось, силовики через силу пробормотали что-то вроде извинений и вернули мой паспорт.
***
Участие в процессах в судах Узбекистана стало для меня большой школой по правам человека. По делу Собирова я постоянно оповещал международные организации. Позже, узнав, что содержашийся в знаменитой тюрьме «Жаслык» Собиров тяжело заболел и его привезли в больницу в Ташкенте, я отправился туда. В течение двух часов я, стараясь не пропустить ни слова, слушал его рассказ об увиденных и вынесенных им самим пытках и истязаниях в тюрьме. Все эти сведения я опубликовал в информационном бюллетене «Право для всех».
***
Сейчас это может показаться сказкой, но тогда непрерывно публиковавшиеся статьи о деле Собирова дали свои плоды, Собирова не вернули в «Жаслык», а отправили в тюрьму с менее жестокими нравами. Продержав там год в очень хороших условиях, Собирова выпустили на свободу после 4 лет неволи. Как только Собиров вернулся домой, мы провели медицинское обследование в Джалал-Абаде, где признаков каких-либо заболеваний у него не нашли.
***
Однажды ко мне в Кыргызстан приехали жители соседней Андижанской области с просьбой об адвокатской помощи по такому же делу. Написали заявления родственники семи человек, осужденных по обвинению в принадлежности к запрещенным религиозным течениям.
Подготовив от имени родственников осужденных официальные письма-обращения в Генеральную прокуратуру, Олий Мажлис (парламент), к президенту и омбудсмену Узбекистана, я собственноручно доставил их адресатам. На обратном пути, узнав о моей работе в Узбекистане, начальник узбекского пограничного пункта крепко пожал мне руку: «Ака, спасибо вам за то, что вы, проживая в Кыргызстане, оказываете помощь узбекистанцам. А то наши адвокаты едва услышат, что людей обвиняют в причастности к религиозным течениям, так бегут от них со всех ног. Но ведь эти люди тоже вправе получать квалифицированную правовую помощь!»
Сокрытые убийства
Почему нашей милиции так хотелось упрятать меня в тюрьму? Это станет понятно после того, как я расскажу вам о некоторых делах, в которых мне пришлось разбираться в разные годы, уже у себя дома. Их было очень много, но остановлюсь на некоторых из них.
***
В 2002 году в изоляторе временного содержания Базар-Коргонского районного отдела милиции произошло два смертных случая. С жизнью расстались двое совсем еще молодых людей – вначале умер один, по фамилии Маматурдиев, через два месяца – второй, Осмонов. После каждого происшествия давали заключение, что, дескать, заключенный повесился. Однако милиционеры не смогли доказать, что все произошло именно так. Усилиями нашей организации против четырех сотрудников милиции было возбуждено уголовное дело. Но вместо главных виновников к суду привлекли невиновных людей, которые в те дни просто дежурили на службе. На суде они дали ложные показания, но так и не «сдали» своих сослуживцев.
***
По делу Осмонова и странных обстоятельствах его смерти мы сняли получасовой документальный видеоматериал и добились его показа по местному телеканалу. А родственники Маматурдиева, по-тихому получив от милиционеров деньги «за молчание», написали заявление, что «Претензий к сотрудникам милиции не имеют». Дело рассматривал военный суд Ошского гарнизона, и родственники Осмонова, тоже увидев, что судят не истинных виновников, а совершенно безвинных людей, попросили снять с них обвинения. В итоге сотрудников милиции приговорили к условному наказанию и лишь отстранили от службы. На самом же деле было очевидно, что оба якобы «повесившихся» заключенных подверглись зверским истязаниям в отделении милиции, и умерли они потому, что оперативники безжалостно били их по половым органам. Но разве могли об этом откровенно рассказать обвиняемые, дежурившие в те дни простые сотрудники милиции? Нет! Если бы они разоблачили коллег, применявших к несчастным заключенным пытки, потом их обвинили бы, что они «предали» сослуживцев! А они такого “предательства” не могли допустить. Вот такая вот мораль…
***
Несмотря на то, что живем не в средневековье, а в XXI веке, наш народ все еще ужасно боится милиции. Мы же призывали людей не бояться и писать жалобу, учили их как отстаивать свои права.
***
В 2004 году работавший в Бишкеке судебным исполнителем Ташкенбай Мойдунов из-за семейных неурядиц вернулся в родной Базар-Коргон, сошелся и стал жить с другой женщиной в гражданском браке. На жизнь зарабатывал мелкой торговлей. Дело житейское, в каждой семье случаются разногласия. Однако для Ташкенбая очередное семейное недоразумение закончилось трагически.
Когда они с женой спорили друг с другом прямо на улице, мимо проезжала милицейская машина. Милиционеры не могли упустить такой «трофей» и привезли Мойдунова в отделение милиции. Он был зверски избит и умер уже через пятнадцать минут. В «объяснение» его смерти милиционеры написали давно ставшую привычной для них чушь: «Повесился на веревке, сплетенной из собственного нижнего белья». Однако было лето и из-за жары на Мойдунове не было другого белья, кроме трусов.
***
Врач «скорой помощи» установил, что на шее покойного нет никаких следов веревки. На самом же деле от сильного удара милицейской дубинкой голова Мойдунова была размозжена, и из трещины в черепе даже успел вытечь мозг. Но судебно-медицинский эксперт скрыл эти детали экспертизы и, таким образом, факт убийства. Об этом мне рассказал медицинский работник, который принимал участие в обследовании тела Ташкенбаева – с условием, что его рассказ не будет упоминаться ни в каких показаниях по этому делу.
***
Нашими стараниями против главного обвиняемого по этому делу Эмиля Мантыбаева и трех его соучастников возбудили уголовное дело. Но суды всех трех инстанций признали милиционеров невиновными. Спустя годы в 2010 году именно эта преступная группа в форме приняла самое активное участие в фабрикации дела против меня.
***
В 2004 году, при поддержке международной организации “Правовая инициатива”, адвокат Таир Асанов направил по делу Ташкенбая Мойдунова жалобу в Комитет ООН по правам человека. В 2010 году, когда меня уже бросили в тюрьму, вышло решение Комитета ООН, который потребовал от властей Кыргызстана привлечь к ответственности виновных в смерти Ташкенбая и выплатить компенсацию родным покойного.
После этого прошло еще шесть лет и, наконец, усилиями правозащитников Чуйский областной суд вынес решение о выплате потерпевшим 600 тысяч сомов (около 8500 долларов США) в качестве компенсации.
Однако позже Верховный суд снова заботливо протянул сотрудникам милиции руку помощи и сократил размер компенсации втрое. О наказании виновных в приговоре суда нет ни слова.
***
Дело Зулхумор Тохтаназаровой стало еще одним позорным событием, которое прославило на весь мир и без того уже пользовавшуюся дурной славой Базар-Коргонскую милицию. Пережившая страшное насилие в юности, у нее были проблемы психического характера.
… В 2005 году по подозрению в краже стираного белья сотрудники милиции задержали четырех женщин, которых обвинили в краже стираного белья. Дело вела следователь-женщина по имени Акмарал. По рассказам обвиняемых женщин, Акмарал подвергла их особо изощренным, просто зверским истязаниям. Хотя им вменялась в вину только мелкая кража, эти женщины содержались в милицейском изоляторе на протяжении семи месяцев! За это время Зулхумор Тохтаназарова оказалась беременной. По словам женщин, которые сидели с ней в изоляторе, “по заказу” содержавшихся в изоляторе мужчин сотрудники милиции за сто сомов (около 2 долларов США по тогдашнему курсу) силком заводили Зулхумор к ним в камеры.
Я тогда вместе с помощником прокурора района посетил изолятор, беседовал с задержанными и вдруг заметил, что Зулхумор беременна. Я попросил прокурора немедленно выпустить беременную женщину на свободу, так как условия в ИВС были ужасающими. Милиционеры стали лихорадочно искать способы уйти от ответственности. Они насильно заставляли Зулхумор принимать разные таблетки, чтобы избавиться от плода. Через две недели Тохтаназаровой стало еще хуже, пришлось вызвать «скорую помощь». Под милицейским конвоем беременная женщина была доставлена в родильный дом, где ее приковали наручниками к кровати. Родившийся в таких обстоятельствах младенец покинул этот бренный мир через сутки. В тот же день, несмотря на тяжелое состояние, Тохтаназарову снова бросили в изолятор.
Только после обращения нашей организации к прокурору района, женщину выпустили под домашний арест. Дело, которое волокитили в течение семи месяцев, быстро рассмотрели в суде. Все четыре женщины были приговорены к лишению свободы сроком на один год условно и освобождены из-под стражи прямо в зале суда.
***
Но на этом злодеяния следственных органов против Зулхумор Тохтаназаровой не прекратились. В 2005 году ее снова посадили за решетку. И снова по обвинению в соучастии в мелкой краже. Мы выяснили, что ей не предоставили адвоката, над ней в течение недели издевался и избивал следователь Максат Джаманкулов. Ей под ногти загоняли иглу. Усилиями нашей организации «Справедливость» и при содействии районной прокуратуры мы добились ее освобождения. Врач-женщина освидетельствовала Зулхумор и задокументировала следы пыток, мы сделали аудиозапись процесса освидетельствования, так как видеоаппаратуры у нас не было.
В бюллетене «Право для всех» была опубликована моя статья «Горбатого могила исправит». До этого статьи и заметки о женщине, которая рожала прикованной наручниками к больничной кровати, опубликовали многие газеты и Интернет-сайты, так что милицейская злоба против меня возросла стократно.
***
Как только вышел в свет номер бюллетеня с моей статьей, следователь Максат Джаманкулов подал на меня в суд и просил судью привлечь меня к ответственности за «Клевету» и «Оскорбление». Во время суда выступили “свидетелями” сотрудники милиции Р.Магеев, Э.Мантыбаев и еще четверо их коллег. Они «честно» утверждали, что следователь Джаманкулов не применял против Зулхумор Тохтаназаровой какие-либо пытки. Эта шестерка милиционеров клялась и божилась на судебном заседании так, будто на всем протяжении следствия против Зулхумор они безотлучно находились при Джаманкулове. Неужто у них не было других дел, и они от начала до конца следствия только и следили за тем, применяются пытки к заключенной или нет?!
По этому исковому заявлению суд длился ни много ни мало – семь месяцев. На судью, который вел судебный процесс, все время давили «сверху» и из «правоохранительных» органов, чтобы меня любой ценой упрятали за решетку.
При фабрикации дела, следователь Джаманкулов допустил грубую ошибку: по документам следствия получалось, что адвокат Зулхумор Тохтаназаровой был назначен за три дня до того, как ее задержали! Поняв, что все его проделки раскрыты, ни он, ни его адвокат не стали ходить на судебные заседания. Суд был вынужден оправдать меня.
В 2005 году в газете «Трибуна» было опубликовано мое интервью, в котором я рассказал о фактах пяти смертей в Базар-Коргонском районном отделе милиции. В связи этим мне стали угрожать из Джалал-Абадской областной прокуратуры: «Если не сможешь в течение суток представить доказательства по всем этим смертным случаям, можешь считать, что ты сам уже за решеткой». Поскольку по всем уголовным делам я очень тщательно вел записи и собирал нужные материалы, на следующий же день я представил в прокуратуру все необходимые документы. Помощник областного прокурора попросил у меня прощения. Но увы, по этим пяти фактам гибели людей почти ничего сделано не было.
***
Еще одно в череде позорных дел Базар-Коргонского РОВД – случай с Майрам Зоировой. Однажды в холодный зимний день в подвале районного Дома культуры было найдено тело неизвестной женщины. По предположению, тело Майрам Зоировой, которая временно квартировала в снятом внаем доме в этом же селе. Были арестованы и обвинены в убийстве хозяйка этого дома Е ркиной Мамаджонова и муж ее сестры Хусанбой.
После пыток и побоев, продолжавшихся в течение трех суток, Мамаджонова призналась, что они вместе со своим зятем убили Майрам Зоирову. Сам же Хусанбой, несмотря на все перенесенные им муки, так и не признался в убийстве, которого не совершал.
Как только их родственники обратились с заявлением в нашу организацию, мы начали расследование. Стало известно, что Майрам Зоировой раньше делали хирургическую операцию, удалив аппендицит, и у нее остался послеоперационный рубец в нижней части живота. Однако на фотоснимке тела убитой такого рубца не было. Этот факт свидетельствовал, что Зоирова жива.
Я рассказал о своих выводах районному прокурору Расулу Умарову и предупредил: если будет доказано, что на самом деле Майрам Зоирова жива, этот факт превратит в пыль репутацию прокуратуры. Райпрокурор ответил на мои слова: «Если ваше предположение верно, я этим следователям головы поотрываю». Однако с того самого дня за мной пустили слежку. Осознав, что я найду-таки Майрам Зоирову целой и невредимой, следственная группа РОВД «приспособила к делу» даже сутенерш публичных домов. Им было поручено во что бы то ни стало найти Майрам Зоирову раньше меня и… убить. Одной из них вручили даже аванс – тысячу долларов США, пообещав дать еще столько же после того, как будет «сделано дело».
Но на наше счастье, та женщина оказалась совестливой. Узнав, что я разыскиваю Майрам Зоирову, она сама нашла меня и рассказала о том, какое задание ей дали сотрудники милиции. В подтверждение своих слов она позвонила при мне милиционеру-«заказчику». Я собственными ушами услышал этот разговор, где этот милиционер подтвердил свое обещание и заказ. Мы сохранили аудиозапись этого разговора.
Судья, который рассматривал дело об убийстве, что называется, тянул резину, что было нам на руку. Несмотря на крайне затруднительные обстоятельства, я все же нашел Майрам Зоирову живой и невредимой и привел в суд. Оказалось, что она, никому не сказав ни слова, вышла замуж и уехала в соседний Узбекистан и долгое время даже близкие родственники не получали от нее вестей.
Обеспечить безопасность Майрам тоже было совсем не просто, потому что ее могли убить по пути в родные места, к примеру, устроив автокатастрофу. Чтобы доказательства были тщательными и неопровержимыми, я нашел ее отца и других родственников. Подготовил видеозапись, на которой все они подтверждали, что это действительно Майрам Зоирова. Чтобы опубликовать как можно шире информацию об этом деле, мы пригласили нескольких журналистов на судебное заседание.
***
Когда я привел в зал суда живую-здоровую Майрам Зоирову, подсудимая Е ркиной Мамаджонова зарыдала. Однако прокурор, не желая признавать представленные мною видеозаписи, потребовал привести в суд близких Зоировой. Потратив часа три, я привел в зал суда близких родственников Майрам, которые жили километрах в 40 от нашего райцентра, в городке Кочкор-Ата. Суд и прокурор оказались прямо-таки в безвыходном положении, но даже при таких неопровержимых доказательствах, подсудимые были освобождены из-под стражи лишь десять дней спустя.
Местные и мировые средства массовой информации опубликовали десятки материалов об этом деле. По инициативе тогдашнего премьер-министра Кыргызстана Феликса Кулова была образована специальная правительственная комиссия. Когда изложенные мною факты получили стопроцентное подтверждение, члены комиссии встретились со мной в Базар-Коргонском РОВД и благодарили меня со словами
По результатам этой проверки некоторые сотрудники милиции были сняты с должности, а кто-то отделался выговором, распрощался со своей должностью и районный прокурор Расул Умаров.
***
Наша организация и мой дом находились под негласным наблюдением сотрудников милиции. Слежка чрезвычайно усилилась после событий в мае 2005 года в Андижане, городе в Узбекистане, недалеко от границы с Кыргызстаном, когда правительственные войска расстреляли мирных демонстрантов. Сотни человек перебежали через границу к нам. Я распространял об этом очень много сообщений в средствах массовой информации.
***
Случай с моим односельчанином Нозимом Мамадалиевым – одна из тех историй, которые стали известны всему миру. Даже в 2000-е годы гражданам узбекской национальности в Кыргызстане было нелегко получить или обменять старый паспорт. Узбек, подавший заявление, в обязательном порядке должен был представить документы, подтверждающие, что он не проживает постоянно и не прописан в соседних Андижанской, Наманганской и Ферганской областях Республики Узбекистан и не является гражданином этой страны.
Нозим Мамадалиев поселился временно у родственников в городе Фергане и торговал на местном рынке стройматериалов. Когда он обратился в органы Кыргызстана с заявлением выдать ему паспорт, от него потребовали представить официальную справку из Ферганы. Нозим отправился туда, где его задержали сотрудники прокуратуры. Выяснилось, что некий дворец культуры был незаконно снесен директором учреждения, а все пригодные для использования материалы проданы на городском рынке старых стройматериалов. Оказалось, что часть этих материалов продавал также ни о чем не подозревавший Нозим Мамадалиев. Нозима обвинили в соучастии в преступлении.
Когда сестра Нозима, Мунира Мамадалиева, обратилась в нашу организацию, я предложил ей как можно быстрее нанять адвоката. Но не прошло и двух недель, и Мунира снова обратилась к нам с заявлением, что ее брат умер в Узбекистане, а его тело не выдают родным. Я согласился помочь родственникам привезти тело покойного, но при условии, что они не будут возражать против моих действий.
Вместе с отцом Нозима мы отправились в Фергану и к вечеру добрались до городского отдела судебно-медицинской экспертизы. При первом же взгляде на тело покойного бросалось в глаза, что Нозим подвергся зверским побоям и, скорее, был убит. Когда я собрался сфотографировать тело убитого, присутствовавший при этом врач сказал: «Прошу вас, не фотографируйте здесь, а то потом хлопот не оберешься».
***
Необходимые документы для выдачи трупа, я получил в прокуратуре на следующий день. Мы готовились в обратный путь, когда к нам пришли начальник Ферганского следственного изолятора и несколько сотрудников милиции. Они потребовали: «Подпишите вот эти документы, и потом можете увозить тело». Они вытащили покойника из машины и спустили на землю. Отец Нозима заторопился было подписать подсунутые ему бумаги, но я потребовал не делать этого, напомнив о своем условии. Милицейские поставили нам ультиматум: «Или вы ставите свою подпись о том, что не имеете каких-либо претензий, или труп останется здесь». Начальник бюро судебно-медицинской экспертизы сообщил, что заключение будет готово в течение месяца. Тогда я сказал: «Хорошо, в таком случае отправьте тело в морг и храните его этот самый месяц. А мы потом заберем его». Такой оборот дела стал для них полной неожиданностью, и они спросили меня, как поступить в такой ситуации. Я ответил: «Родственники покойного собрались и ждут, когда мы его привезем. Как только мы доберемся домой, еще до заката предадим его земле». Наши грозные собеседники согласились, мы снова погрузили тело в машину и отправились в путь.
Конец ознакомительного фрагмента.