«ВОЛКОДАВЫ» БЫЛИ ВСЕГДА
Предисловие автора к циклу «Хотя процесс и не окончен» – или Как я писал судебные очерки
Не так давно, в 2013 году, поспорил кратко с известным тележурналистом Леонидом Парфеновым. Господин Парфенов презентовал в московском книжном магазине альбом «Намедни» и в спиче перед собравшимися заявил, что до прихода его поколения на ТВ и в газеты типа «КоммерсантЪ» настоящей журналистики в России не существовало.
О, эти речи о том, что история наша исчисляется последними 25-ю годами! А «в СССР и секса не было», и журналисты были серыми мышами, и даже бойцовских «волкодавов» нам завезли с Запада вместе с колой и бургерами, а до этого по Руси бегали одни Жучки да Шарики, поджимавшие хвост от волчьего воя!..
Меж тем, замечу, что хороших «волкодавов» в газетах советской поры было немало, хотя за любую неточность в критических материалах той поры – в отличие от нынешних безответственных на слова времен – журналиста могли обвинить в «очернительстве» и «злопыхательстве». А уж за огульные обвинения, столь частые сейчас в интернете, из прессы выгоняли без разговора!
А в драки мы все же лезли…
К примеру, первый же судебный материал «Хотя процесс и не окончен…», открывающий серию из трех помещенных далее текстов, уложил в больницу редактора газеты. Как на змею или гранату с выдернутой чекой смотрел он на принесенные мной к вечеру листы, на которых я задевал клан достаточно могучих тогда людей и племянника министра. Потом вскочил из-за стола, сунул мне назад мою рукопись: «Зайди с этим завтра! Мне надо… срочно уехать!».
Наутро его заместитель на редакционной планерке объявил, что шеф на месяц лег в больницу. Разрешать к публикации в газете не безопасное по тем временам критическое выступление «Хотя процесс и не окончен…» пришлось именно ему, заместителю редактора. Оставалась еще цензура… Сейчас публика уверена: все цензоры были душителями критики. Но начальник местного Главлита (управления цензуры) Валитов Октябрь Калиевич, которому я напрямую отнес текст, завизировал его в печать, наплевав на то, что по неоконченным судам публикации не допускались…
…После первой газетной публикации «Хотя процесс и не окончен…» последовало продолжение судебных записок с названием «Хотя процесс и окончен…», затем был опубликован завершающий обзор «Чтобы не завелась плесень…» (все три публикации читайте далее в этой последовательности).
Почти год, вцепившись, как бульдог, в странно споткнувшееся и попятившееся «дело медиков», я портил кровь большим дядям, суду, прокуратуре, следственным органам, медицинской мафии, расхищавшей препараты… В конце концов статьями про ошибки в уголовном процессе добился того, что Верховный суд Башкирской АССР поправил местный суд, который вел нечистую игру, вынес частные определения в адрес прокуратуры и следственных органов, Минздрава, больницы…
Помнится, отсидев в местах заключения, герой моих публикаций объявился в городе и позвонил мне по телефону.
– Сколько отсидели? – поинтересовался я.
– Два года.
– Что так мало?
– А мне и двух лет выше головы хватило, – хмуро ответил он и добавил: – Если бы не ты, я бы вообще туда не попал!
…Это было правдой: «отмазать» мальчика помешал резонанс от моих статей. Но мне не жалко было отпрыска. Жалко было больных и умиравших в муках людей, у которых для этого наркомана люди в белых халатах крали обезболивающие уколы наркотика. Когда в зал суда конвой приводил молодую медсестру, которая из-за любви к сынку профессора пошла на хищения ампул, даже у черствых старых адвокатов смягчались лица: все понимали ее трагедию и кто ее совратил. И только ее былой ухажер, молодой врач, топил полюбившую женщину изо всех сил, сваливая свою вину на нее, – впрочем, как и на всех остальных, посаженных на скамью подсудимых из-за него… Я далек от мысли, что журналист-расследователь – это Копье Господне. Но если у судьи в уголовном процессе притуплен карающий меч закона и справедливости, то у журналиста в статье есть возможность расставить точки над «i» и вынести свой вердикт, руководствуясь понятиями добра и зла и своими принципами.
В таком расследовании ты и комиссар Каттани – борец со «спрутом», и Шерлок Холмс, и прокурор, и судья с адвокатом в одном лице. Сейчас не все понимают, что по сути нищий беспартийный журналист (в КПСС автор не был, карьеры не делал), живущий с семьей в бедняцкой квартире и ездящий на работу в трамвае, становится ферзем на шахматной доске, если отстаивает общественные принципы.
Кстати, вопреки крикам, что-де зря прессу к судебному процессу подключили, никто меня не подключал и не давал заданий – просто где-то за чаем я случайно услыхал про суд, на который медикам из больницы №6 запретили ходить. Но с момента, когда я отложил чашку чая и набрал телефон канцелярии суда, у мафии начались проблемы. Потому что взявшая под общественный контроль судебное дело газета со 100-тысячным тиражом, которую читал весь город, оказалась для всех существенным фактором, хотя г-н Парфенов отрицает журналистику в те годы, полагая, видимо, что газеты лишь партийные отчеты писали и славили руководство.
Путь расследования тернист: не сразу разберешься, что суды ведут нечистую игру, дело разваливают, общественность дезинформируют… Сейчас читающий статьи тех лет человек может удивляться цитатам вождей, ссылкам на пленумы Верховного суда и партийные съезды, рассуждениям, что газета действует в интересах общества… Но в те годы ими, как щитом, газетчику приходилось закрываться от обвинений в намерении «уронить авторитет суда» или «бросить тень» на общественный строй. Другой защитной «броней» были письма людей в поддержку выступлений газеты (тогда с этим считались!). Потому что журналисту-расследователю оказывали яростное сопротивление отнюдь не хилые силы.
Помню обструкцию, которую мне и заместителю редактора устроили в критикуемой больнице (по ней см. заключительный материал этой эпопеи: «Чтобы не завелась плесень…»), пригласив на собрание по обсуждению статьи «Хотя процесс и окончен…». Добрые люди предупредили нас о готовящемся наезде за поднятую тему воровства лекарств в больнице, но жесткость прессинга – почти избиения! – ошеломила. Собранные в конференц-зале более ста человек обрушились с обвинениями на газету – ни голоса в поддержку… По науке такую массированную атаку называют: «террор среды».
После десятого или двадцатого распаленного оратора, сыпавшего проклятья на мою голову, я почувствовал, как у меня начала прыгать рука с авторучкой и стала колотить внутренняя дрожь… Полагаю, что господин Леонид Парфенов – заявивший, что до него журналистики не было, – сбежал бы из того зала в первые же минуты головомойки. Но мы с заместителем редактора не ушли из кипящей аудитории и выдержали натиск обиженных «белых халатов» – умей держать удар, коли сам бьешь оппонентов критическими статьями… И в этом стрессовом состоянии надо было не просто стерпеть срежиссированный гнев, но и зафиксировать всех выступавших, их «проколы», неувязки для следующей разгромной статьи – рука у меня, слава Богу, тяжелая…
Сейчас можно задать вопрос: а для чего кому-то снова читать публикации 1987 года?.. Ведь нет уже и тех людей, и тех описываемых обстоятельств?.. В ответ можно сказать: иных уж нет, но методы развала уголовных дел, сведения их «на мягкую посадку», увода от ответственности определенных фигур – нынче те же самые… Как и методы противодействия этому гласностью в СМИ. Только давно не вижу, чтобы какая-то смелая газета по-бульдожьи вцепилась в мафию и грызла ее, – так, читаешь какие-то разовые наскоки, без анализа, четкого отслеживания каждого телодвижения оппонента… В этом смысле я бы посчитал те старые публикации 1987—1988 годов методичкой для студентов-юристов или для журналистов – расследователей по призванию (на Западе таких зовут «разгребателями грязи»). Последним надо учиться: отстаиванию позиций, анализу скрытых пружин, если хотите – то и мастерству личного сыска.
И последнее: не за деньги и не для карьеры писали мы в те годы статьи. «Ради справедливости и только», как пел Высоцкий! Не знаю, что там будет на Страшном Суде в небесах, но, может быть, мне что-то зачтется за веру в справедливость в тех судебных заметках, которые я предлагаю вашему вниманию.