Глава 2. Валютное управление
Начальником Валютного управления тогда был В. В. Алхимов – Герой Советского Союза (во время войны он был командиром батареи в артиллерийских войсках), знающий и умный руководитель. Позднее его сменил первый замначальника Управления – Иванов Виктор Михайлович, человек с тонким пронзительным голосом. Дело свое он, конечно, знал, дураков на такие посты во Внешторге не назначали (потом его направили торгпредом в Англию).
Валютное управление стало для меня настоящей школой внешторговской работы. Здесь я узнал условия платежей, которые предусматривались в типовых контрактах, что такое валютная привязка или оговорка к цене, как составляются формулы цен на долгосрочный период, как фиксируются цены на биржевые товары, какие обязательные условия должен включать в себя аккредитив и многое-многое другое.
Начальник отдела Юрий Александрович Гуськов (в возрасте около 40 лет) в момент моего прихода в Управление был не то в отпуске, не то в загранкомандировке. Этого человека можно охарактеризовать как умного, знающего и уравновешенного руководителя. Ознакомительно-вводную беседу со мной в первый мой рабочий день провел зам. начальника отдела западных стран – Владимир Григорьевич Комаров, приятный, эрудированный молодой человек (ему тогда было около 35 лет), а главное – знающий сотрудник и спокойный руководитель. Я ни разу за все три года, проработанные мною в Валютном отделе, не слышал, чтобы он повышал голос на кого-нибудь из сотрудников. Мы вышли из общей комнаты и стали прогуливаться по шестому этажу вокруг шахт центральных лифтов министерства. Владимир Григорьевич рассказывал мне о Валютном управлении, его задачах, о том, какие обязанности будут возложены на меня и как их выполнять, одним словом – вводил в курс дела. (Мы с ним быстро нашли общий язык на базе сдачи кандидатского минимума. Он был предрасположен к научной работе и тоже хотел защитить кандидатскую степень).
Основной моей работой был контроль за правильностью оформления платежных документов таких внешнеторговых объединений, как «Разноимпорт», «Совэкспортфильм», «Запчастьэкспорт» и «Трактороэкспорт». Контролем за платежами других объединений занимались остальные сотрудники отдела, в зависимости от распределения обязанностей, установленных руководством отдела. Кроме того, на меня была возложена задача подготовки сводных данных о платежах в свободной валюте по всем объединениям Министерств. Предназначались они для министра и собирались в одной специальной таблице за каждые 10 дней месяца. Эту таблицу мы называли десятидневкой.
Отдел располагался в огромной комнате, в которой еще умещался отдел расчетов со странами Азии и Африки. Мой стол находился сразу налево от входа. За мной сидели Мария Ивановна Крылова и Герман Николаевич Гудков – одни из асов нашего отдела.
Мария Ивановна сама по себе была опытнейший сотрудник. Главными объединениями, платежи которых она контролировала, были «Автоэкспорт» и впоследствии отпочковавшийся «АвтоПромИмпорт». Без Марии Ивановны не проходили ни одни переговоры, связанные с покупкой автогиганта-завода в Тольятти. Велись они с фиатовским концерном. Начальная оценочная цена завода (около 2 миллиардов долларов) во время переговоров росла по мере их продолжительности, и окончательная сумма к завершению строительства значительно возросла. Причины такого роста я не стал бы объяснять, поскольку в самих переговорах непосредственно не участвовал, могу только сказать, что от всех этих повышений наши отбивались, как могли. Переговоры проходили с 1965 по 1967 годы в период моего становления как сотрудника Внешторга вообще и Валютного управления в частности. Главным вопросом заключения договора о строительстве завода и далее выпуска автомобилей «Фиат» была процентная ставка за предоставляемый нам кредит. Итальянцы в начале переговоров настаивали на 8%, наши предлагали 6%, но, благодаря работе спецслужб, мы узнали, что итальянцы могут согласиться на 5,6%, чего и удалось достичь нашей стороне. Завод в Тольятти был построен за четыре года, и уже в 1971 году с конвейера сошел первый автомобиль «Жигули», сразу же завоевавший невероятную популярность среди нашего народа. Впоследствии «Жигули» стали именовать «Лада» – с легкой руки жены Юрия Леонидовича Брежнева, сына самого Генерального секретаря. Он работал тогда старшим инженером Торгпредства СССР в Швеции, и, находясь там без заезда в Союз, превратился затем в торгпреда (став в дальнейшем одним из 11 замминистра и алкашом, причем настолько испорченным, что сотрудники и друзья из его окружения удивлялись, как он еще умудряется при этом работать). У Юрия Леонидовича, тем не менее, был ряд хороших черт характера: он был очень добр к людям, многим помогал в разных ситуациях, иногда даже в получении квартир. «Жигули» назвали «Ладой» для удобства произношения иностранцами, а еще позднее в народе этот автомобиль стали называть «копейкой» (из-за серийного номера 2101).
Мария Ивановна в то время была не замужем, у нее был сын, оканчивавший среднюю школу, и жили они вдвоем. Часто мы разговаривали с ней на бытовые темы, обсуждали просмотренные фильмы, телевизионные передачи, спортивные мероприятия, особенно хоккей (она была болельщицей «Спартака» и безоговорочной поклонницей тройки спартаковского нападения тех лет – братьев Майоровых и Старшинова). Мы обсуждали прочитанные книги, обменивались и книгами, и дефицитными журналами. Это Мария Ивановна дала мне почитать «Щит и меч» В. Кожевникова. По работе Мария Ивановна учила меня многим нюансам, возникающим в процессе оформления документов, и правильному построению взаимоотношений с работниками нашего и других отделов Управления и, главное, с сотрудниками курируемых нами объединений. Она дала мне много полезных житейских советов, касающихся семейной жизни, за что я благодарен ей до сих пор.
Герман Николаевич – другой опытнейший работник, типичный внешторговец, к тому времени уже побывавший в длительной загранкомандировке, и не где-нибудь, а в Японии. Работал он там в должности главного бухгалтера нашего Торгпредства, причем со знанием английского и японского языков. Незначительная молодежная часть Управления слушала его рассказы о загранице раскрыв рты. Впоследствии он уехал работать бухгалтером в Представительство Машприборинторга в Лондоне. Его командировка, видимо, готовилась заблаговременно, но об этом он никогда не рассказывал, что было характерно вообще для Внешторга. В случаях начала оформления за границу все старались держать язык за зубами, дабы кто-нибудь дорогу не перебежал (да и вообще больше из суеверия). Но в момент, когда вопрос о поездке решился окончательно, и его вызвали по этому делу (наверное, уже в Центральные кадры), даже у него сдали нервы – так значима и важна была для него эта командировка. Он бросил все (как говорят в таких случаях), и почему-то страшно бледный (что нельзя было не заметить) после телефонного звонка убежал в организацию, куда его вызвали. Позднее, когда оформляли меня на постоянную работу, я так не нервничал. Почему такое произошло с Германом, я не понял тогда. Хотя можно догадываться: ему предлагали поехать в Англию, а во Внешторге не каждому было дано не только поработать длительное время в этой стране, но даже в короткую командировку туда съездить. Лично я в Англию не попал за все время работы. Герман не был карьеристом и лизоблюдом-подхалимом. Он был чиновником в положительном смысле слова, знающим себе цену, поэтому я и позволил себе с некоторыми следами удивления описать момент решения вопроса его поездки. Как человек, он полностью соответствовал тому типу людей, которые мне нравились, и с которыми я общался по работе, да и вне высотного здания на Смоленской площади. Герман умел пошутить, смеялся над недостатками в экономике нашей страны, которые все видели, но не все пытались хотя бы что-то исправить, я уж не говорю, хоть как-то с ними бороться. У него было прекрасное чувство юмора, он с удовольствием слушал новые анекдоты, которыми мне удавалось его повеселить. Да и сам был не последний рассказчик. Это как раз ему принадлежит авторство разделения работников министерства на три категории: «Одни ездют в Лондон и Париж, другие в Пном-пню и Катманду, а третьи никуда не ездют», – говорил Герман, коверкая правильность произношения городов на русском языке и умышленно ошибаясь, пытаясь приблизиться к неграмотной речи. При этом он специально произносил название столицы Англии – Лондон – с ударением на последнем слоге, так получалось смешнее.
Часто я контактировал и с другими сотрудниками нашего отдела, например, с Валерием Борисоглебским, выпускником МГИМО, примерно одного возраста со мной. Естественно, Валерий добротно знал язык (у него был английский). И я, находясь в достаточно теплых с ним отношениях, во время изучения английского на курсах МВТ пользовался этим. При подготовке письменных домашних заданий просил его их проверить, в чем он мне никогда не отказывал, и в свободные от работы минутки делал это не безуспешно. Валера тоже ждал отъезда на постоянную, и в начале 1968 года был командирован для работы бухгалтером в Танзанию. Страна считалась хорошей, но скучная работа бухгалтера лично мне была бы не по душе. Хотя, положа руку на сердце, в то время, может быть, и я бы туда поехал, но из Валютного на оперативную работу не выезжали. Во всяком случае, я такого примера не знаю.
Был еще у нас болельщик футбольного клуба «Торпедо» Саша Кузнецов, с которым нам часто удавалось поговорить о делах футбольных. Он в эти годы восхищался игрой Стрельцова, получившего (после никому не нужного тюремного срока) разрешение играть в основных составах высшей лиги футбольного первенства страны, а болельщики «Торпедо» и все остальные восхищались его игрой. Хрущевское показательно-воспитательное наказание Стрельцова здорово повредило нашему футболу. Если бы не этот факт, не известно, какое место наша сборная заняла бы на первенстве мира в 1958 году в Швеции, и, возможно, для футбольного мира был бы открыт еще один Пеле, только наш превосходил бы бразильца по физическим данным (хотя бы по росту). Саша тоже вел сепаратные переговоры с начальником отдела Юрием Александровичем (это было похоже на эпизод из фильма «Простая история», где на встречу с председателем колхоза идет его заместитель со своим приятелем – рыболовом-бездельником, чтобы получить деньги для выпивки с трактористом из МТС, который может вне очереди дать гильзы-запчасти для простаивающих тракторов). Когда Саша говорил, создавалось впечатление, будто он малость пришептывал. На его пришептывания Юрий Александрович, как правило, отвечал однообразно: «не, не, не, ты пока подожди». Никто специально не прислушивался к их разговорам, но, по крайней мере, эти слова были различимы.
В отделе цен работал только что окончивший МГИМО, молодой специалист, Иван Королев. С ним мы тоже сблизились на почве языка и спорта. Иван был талантливый, веселый, остроумный парень, типичный представитель передовой молодежи того времени. Но, как часто бывает с такими ребятами, какой-то разбросанный и неорганизованный. У всех нас были портфели с закрытыми документами, которые мы получали в начале рабочего дня, а в конце его – сдавали. Если владелец портфеля выходил из комнаты, он обязан был этот портфель не оставлять на виду, а спрятать в один из ящиков стола. Столы были у всех огромные, и размеры их ящиков позволяли это сделать. За соблюдением этого, согласно возложенным на нее обязанностям, следила заведующая секретариатом Валютного управления. Портфели она почему-то называла папками. Иван часто забывал убрать свою «папку», и она, зная его слабость, каждый раз ловила «беднягу» на этом нарушении. Однажды он ушел на перерыв, оставив портфель на столе. Эта зав. секретариатом, зайдя в комнату отдела цен, увидела «злостное» Иваново нарушение, взяла и унесла его портфель куда-то к себе. Когда после перерыва мы вернулись на свои места, она вошла в комнату и громко, чтобы все слышали, спросила:
«Иван, а где твоя папка»? Иван судорожно начал ее искать. Правда, долго его не мучая, портфель она отдала. Порой так воспитывали молодежь. С Иваном вообще приключались иногда истории, гремевшие в кулуарах на все министерство. Однажды на переговорах, которые продолжались после окончания рабочего дня и которые вел сам В. М. Иванов, в присутствии около 20 человек (с учетом членов иностранной делегации) Иван встал, раскрыл свою сумку, где была какая-то одежда, полотенце и мочалка, и заявил, что его ждут ребята, и он больше не может задерживаться, потому что они идут в баню. Не менее смешной случай был с ним же, когда кто-то из иностранцев спросил, сколько у министра заместителей, а он ответил, что у министра их одиннадцать – целая футбольная команда. И это соответствовало действительности.
Остальные сотрудники были рядовыми чиновниками и особенного внимания не требуют. Можно лишь пару слов сказать о некоторых из них. Например, Евгения Васильевна, женщина с претензиями на исключительность и с большим апломбом, жена какого-то генерала, придя на работу, сразу же начинала звонить домой сыну, школьнику последнего класса, и нараспев спрашивала: «Женя, ну как ты себя чувствуешь»? – как будто бы не видела его долгое время. А ведь рассталась-то с ним всего час назад, что с ним могло случиться? Вообще таких сотрудниц я знал много. Одна, скажем, приезжая на 10 дней раз в год (а иногда и чаще) в командировку в Югославию (когда я позднее работал там в нашем Торговом представительстве), приходя в офис фирмы, каждый день до начала переговоров спрашивала югославов, можно ли позвонить в Москву. Ей, конечно, не отказывали, и она, пользуясь такой возможностью (благо, на халяву), по полчаса, а то и больше разговаривала ни о чем со своими родственниками, а вернее, с мужем, сюсюкая одновременно с ребенком. Судить о ее звонках не мое дело, но рамки поведения такой во всем остальном воспитанной женщине, как она, надо было бы соблюдать. Ради справедливости следует при этом отдать ей должное, что работником она была грамотным и хорошо знающим свое дело. Это короткое отступление от темы, касающейся Валютного, к управлению в общем-то отношения не имеет, но и там были своего рода «героини» личных телефонных разговоров. Я никогда не был ханжой, всегда помнил о принципе «не судите сами, да не судимы будете», но эта мещанская любовь, видимо, позднего замужества к поздним детям коробила и вызывала насмешку не только у меня. Я всегда был против пустой болтовни по телефону, да и не только по телефону. Звони по делу, если надо, тем более в рабочее время и на глазах не только своих коллег, но еще и сотрудников инофирмы.
Наш рабочий день начинался с проверки правильности оформления платежных документов, затем мы сверяли суммы платежей и правильность их оформления, т.е. укладывается ли тот или иной платеж в общую сумму средств, выделенных объединению основным планом правительства и многочисленными дополнительными решениями и постановлениями. Затем эти документы мы визировали и отдавали дальше на визу руководству своего отдела. Бывали случаи, что объединение, не успев оформить платеж (а именно, не получив средств на закупку товара), уже покупало этот товар, надеясь получить разрешение на оплату позднее. Это, впрочем, объединениям почти всегда удавалось, за редким исключением, когда допускалась ошибка. Тогда приходилось договариваться с фирмой об аннулировании уже заключенной сделки, что являлось особенным случаем, рассматривалось как ЧП и строго наказывалось. При этом документы для оформления такого платежа задерживались, а Юрий Александрович, несмотря ни на какие звонки руководства оплошавшего объединения, отвечал: «Не, не, не, как покупали, так и платите!» Для нас это выглядело смешно, а в провинившемся объединении сотрудникам, занимавшимся этой сделкой, было не до смеху.
В то время я еще не определился как оперативный работник, и, будучи чиновником, не был уверен в том, что мне когда-нибудь удастся попасть на оперативную работу. Но знания и образование всегда ценилось в министерстве, и я подумывал о том, что ученая степень кандидата наук даст мне какое-то движение по карьерной лестнице. И я сдал часть экзаменов кандидатского минимума в экономической сфере образования – марксизм-ленинизм и иностранный язык. Экзамен по спецпредмету я не сдавал, поскольку еще не определился, в какой области в системе Внешторга мне следует специализироваться. Мое повышение качества образования можно было бы решить более простым способом – поступить учиться на вечерний факультет Академии внешней торговли, (что я и сделал позднее). Но в той ситуации поступить так было практически невозможно, поскольку требовалось ходатайство руководства Управления и партийной организации. Кроме того, было необходимо наличие квоты, выделяемой центральными кадрами каждой организации министерства, и наличие свободного места (при конкуренции с другими желающими совершенствоваться). Я не был еще в то время членом партии, поэтому о других причинах можно и не упоминать.
В 1965 году Валютное управление готовило документ в виде брошюры «О валютных отчислениях промышленности за поставки товаров на экспорт». Эти отчисления в основном предназначались для технических предприятий, осуществлявших экспорт машин и оборудования, но некоторые заводы, поставлявшие на экспорт такие сырьевые товары, как, например, сахар, также премировались. Писать я умел хорошо, и Владимир Григорьевич иногда привлекал меня к формулированию отдельных положений этого документа. Когда текст был полностью готов, на его базе вышло Постановление правительства, издать которое (своими силами) было поручено Внешторгу. Мы имели договоренность с типографией в г. Сухиничи (недалеко от Смоленска). Именно ей наше Министерство поручило его напечатать. По объему это было около десятка связок (килограммов по пять каждая), и, ввиду срочности изготовления материала, было решено направить меня за получением и доставкой брошюр в Управление. Поездка в Сухиничи была первой моей командировкой. В ожидании полной готовности документа я там пробыл дня три и затем все экземпляры привез в Москву.
В Управлении я проработал три года. У меня сложились хорошие дружеские отношения с курируемыми мною объединениями. Но особыми были мои контакты с начальником Валютного отдела объединения «Разноимпорт», старым волком в овечьей шкуре, Николаем Николаевичем – мужем легендарной директрисы сахарной конторы Продинторга. На вид он был очень тихий, мягкий человек, но в трудных ситуациях это был боец до мозга костей. Он как-то не позволял тронуть и себя, и умел постоять за своих сотрудниц, работающих практически без ошибок, у которых многому можно было научиться, например, пунктуальности (что я и впитывал в себя, как губка). Однажды, весной 1968 года, он пригласил меня в цоколь (так все называли нижний этаж здания Министерства) и без какой-либо подготовки спросил: «Что ты там сидишь?» «А что я могу сделать, об оперативной работе я могу только мечтать, волосатых рук у меня нет…» – ответил я. И тогда он предложил мне пойти оперативным работником в Продинторг в контору по экспорту и импорту сахара (а точнее – старшим товароведом), причем с более высоким окладом (уже не 130 рублей, а 150). Я был счастлив, и, не зная еще тогда его родственных связей, спросил: «А кто же меня туда возьмет?» Он ответил, что поможет мне в этом. Немаловажная деталь – весной 1968 года я заканчивал наши внешторговские курсы обучения английского языка, продолжая при этом получать надбавку за немецкий. На следующий день я пошел на «смотрины» на девятый этаж. Елизавета Гавриловна Гайдамашко, директор сахарной конторы, как сильный руководитель, любила поиграть в демократию, и (как потом мне рассказывали) пригласила наиболее приближенных к ней сотрудников посмотреть на меня и при них поговорить со мной. Конечно, решала все она сама, даже если бы ее мнение полностью не совпадало с мнением остальных. Но в данном случае положительное впечатление у всех оказалось единым. Я уж не припомню сейчас, о чем они меня спрашивали, но через несколько дней, по-доброму распрощавшись с начальством Валютного и коллегами, я начал работать в Продинторге. причем оформив свое назначение переводом (как и при переходе из Торговой палаты в это Управление). И это были лучшие годы моей трудовой деятельности в Министерстве, если можно так высокопарно сказать.