Глава 2. Что это такое
«Вечером в тот понедельник мы с моей второй женой Айрин приехали в Кингстон на севере Пенсильвании, что рядом с Уилкс-Барре, отужинать с Рассом, его женой Кэрри и ее овдовевшей старшей сестрой Мэри. Переночевать мы с Айрин думали в отеле «Говард Джонсон», одним из совладельцев которого был Расс. А рано утром во вторник впятером намеревались отправиться в Детройт на моем новеньком «Линкольн Континентале». (Утверждали, что эту машину я приобрел нелегально. Когда нас, восьмерых подозреваемых в исчезновении Хоффа, пытались посадить по любому делу, воспользовались именно этим автомобилем, чтобы в 1981 году упрятать меня за профсоюзный рэкет.)
Поездка должна была занять часов двенадцать – в машине Рассел курить не позволял. Курить Расс бросил на спор с Голубоглазым Джимми[10], еще когда они вместе с Мейером Лански на катере бежали с Кубы, когда в 1960 году Кастро прикрыл их казино, а их самих отправил куда подальше. Тогда по милости Кастро они потеряли по миллиону баксов. И всей душой возненавидели Кастро, в особенности Рассел и двое его ближайших дружков: Карлос Марчелло, босс Нью-Орлеана, и Санто Траффиканте, босс Флориды. Кастро не побоялся посадить Траффиканте в тюрьму. Я слышал, что Сэм Момо Джанкана посылал Джека Руби на Кубу и тот там с помощью денежек пытался вытащить Траффиканте из тюряги и с Кубы.
Тогда, на катере, Расс был взбешен и коптил одну сигарету за другой, кляня Кастро во все тяжкие. А Голубоглазый Джимми углядел возможность отжать для себя бабки – поспорил с Рассом на 25 кусков на то, что Расс год не притронется к табаку. Расс выбросил недокуренную сигарету за борт и с тех пор больше вообще не курил, даже по прошествии года. Так что Голубоглазому Джимми пришлось отстегнуть ему 25 кусков.
Но дамы в автомобиле предпочитали не заключать друг с другом подобных пари. Нам все время приходилось останавливаться, чтобы дать им возможность для перекуров, что здорово замедлило поездку. Курение – один из грешков, в которых мне не было нужды исповедоваться в детстве. Никогда не начинал курить, даже в войну, даже в Анцио не пристрастился к табаку, где только и оставалось, что резаться в карты четыре месяца кряду да курить.
Еще мы останавливались потому, что Расселу нужно было время от времени давать инструкции по телефону – так было испокон веку, если нам случалось с ним куда-нибудь ехать.
Вечером в понедельник мы с Айрин ужинали с Расселом, Кэрри и ее сестрой Мэри в ресторане «Брутико» в Олд Фордж, Пенсильвания. Расс посещал только те рестораны, которые отвечали его запросам. А так он почти не ел ничего, чего не приготовил бы своими руками.
Если не седина в волосах, никто бы даже не подумал, что Рассу за семьдесят. Такой живчик. Родился он на Сицилии, но прекрасно говорил по-английски. Детей у них с Кэрри не было. Расс, бывало, меня за щеку ущипнет и скажет: «Тебе следовало бы родиться итальянцем». Это он прозвал меня Ирландцем. До этого за мной закрепилось прозвище Чич, то есть Франческо.
Расправившись с главным блюдом – по-моему, нам подали телятину с красным перцем и спагетти маринара, брокколи и салат, – Рассел предложил мне сесть в сторонке и выпить кофе с самбукой[11].
Тут появился владелец заведения и что-то шепнул на ухо Рассу. Тогда еще переносных телефонов не было, и Расс вынужден был подняться из-за столика и пойти ответить по телефону. Вернулся он с деловым видом. На его круглом, изрытом складками лице застыла улыбка вроде той, когда, прищурясь, пытаешься взглянуть на солнце. У тех, кто видел его впервые, создавалось впечатление, что у него не в порядке один глаз. Так и было – одна из лицевых мышц была повреждена. И вот он уставился на меня сквозь линзы очков здоровым глазом.
Сначала Рассел помолчал, будто обдумывая, что сказать, и продолжая смотреть мне прямо в глаза. Голос у Рассела был довольно скрипучий, и то, что он считал очень важным, он проговаривал тихо-тихо. В тот вечер он чуть ли не шептал – чтобы разобрать, что он говорит, мне приходилось наклонять свою огромную башку чуть ли не вплотную к нему.
– Планы слегка изменились. Завтра мы никуда не едем. Отправимся только в среду утром.
Для меня эта новость была громом среди ясного неба – меня не хотели видеть в том детройтском ресторанчике в среду после обеда. Джимми был им нужен без сопровождающих лиц.
Я так и замер, склонившись к Расселу. Может, еще что-нибудь добавит? Я слушал. Вопросов не задавал. Это продолжалось довольно долго. Может, даже слишком долго, как мне тогда показалось. Наконец Расс заговорил:
– Припоздал твой друг. Теперь уже незачем ни мне, ни тебе встречаться с ним на озере в субботу.
И Рассел Буфалино сверлил меня взором единственного здорового глаза. Я откинулся на спинку кресла. Я не мог ничем выдать своего состояния. Я не мог и слова вымолвить. Не та это была ситуация. Чуть что не так – и тогда стены уже моего дома будут в крови.
Джимми предупредил меня, чтобы я был начеку, тогда, в октябре месяце, в отеле «Уорик» в Филли. Он тогда сказал мне: «Свою задницу побереги… А не то сам станешь легкой добычей…» И вчера по телефону он еще раз меня предостерег, что, мол, «кое-кто считает, что я слишком к нему близок…». Взяв чашку, я поднес ее к носу. Принюхался. Маловато самбуки. Я долил немного.
Рассу не было нужды напоминать мне, чтобы я и не помышлял названивать сейчас Джимми из отеля «Говард Джонсон», куда мы с Айрин отправились переночевать. С этого момента мне следовало считать, что за мной приглядывают. Причем независимо от того, приглядывали за мной или нет. Рассел был одним из совладельцев этого мотеля. Стоило мне оттуда позвонить, и утром нам с Айрин даже выехать не дали бы. Я бы получил положенное в таких случаях, ну а бедняжке Айрин просто не повезло бы – оказалась бы не в то время и не в том месте рядом с непутевым Ирландцем.
Да и у Джимми не было ни малейшей возможности вызвонить меня. Если ты на прослушке у ФБР, ты никогда не скажешь в трубку, где ты и куда собрался. Не было в ту пору сотовых, не было, и все! Я просто не позвоню Джимми в Детройт вечером во вторник, только и всего. И ему уже не узнать, почему я не позвонил. И он в одиночку отправится на эту стрелку в среду. Без меня и моего маленького братишки – некому будет его поддержать.
Я молча сидел; обе наших дамы о чем-то там рассуждали. Как если бы они сейчас уселись на другой стороне бассейна с водопадом у Билла Буфалино.
Я быстро прогнал в мыслях недавние события. Сразу же после моего звонка Расселу сегодня утром, когда я сообщил ему о звонке Джимми, Рассел связался по телефону с кем-то из серьезных людей. И сообщил им, что я, мол, встречаюсь с Джимми в ресторане и собираюсь прихватить своего маленького братца. Так это было или нет, не могу сказать, но тогда я не сомневался, что теперь эти люди вызвонили Расса и порекомендовали ему, что, дескать, лучше будет, если мы на денек где-нибудь задержимся, чтобы они могли застать Джимми одного.
Только вот перед тем, как звонить Расселу, они сами непременно все прогнали в мыслях. Весь день очень серьезные люди в Нью-Йорке, в Чикаго и в Детройте решали, дать мне встретиться Джимми в среду или нет. И один из самых надежных союзников Хоффа отправился бы вместе с Джимми «в Австралию». Какие бы тайны ни доверил Джимми после встречи в ресторане «Бродвей Эдди» в тот же вечер в отеле «Уорик» (и вообще за все эти годы), им было бы суждено вместе со мной уйти в могилу. Однако в конце концов они из уважения к Расселу все же решили вывести меня из игры. И не впервые Рассел вызволял меня из серьезной передряги.
Не важно, каким бы ты ни был крутым или каким бы крутым ни считал себя, если ты перешел им дорожку, нечего и рыпаться – тебя достанут. Придет к тебе, скажем, твой лучший друг заключить пари на выигрыш футбольной команды, и, считай, тебя нет. Как Джанкана, который поджаривал яичницу с колбасками на оливковом масле, повернувшись спиной к лучшему другу.
Не время было сокрушаться насчет Джимми. Но все же я не мог удержаться. Стараясь не показать Расселу, что я собрался выступить в роли спасителя Джимми, я прошептал ему в ухо:
– Федералы взбесятся так, что мало не покажется.
Я старался не заикаться, но не смог преодолеть себя. Расс принял это как должное, в конце концов, я с детства был заикой. Меня не волновало, что он мог заметить, что меня очень уж впечатлила эта ситуация из-за моей близости к Джимми и верности ему и его семье. Наклонившись к Рассу, я, покачивая головой, как китайский болванчик, добавил:
– И это многих заденет. Ты же знаешь, что Джимми подготовил кое-какие бумаги на тот случай, если с ним что-то стрясется.
– Твой друг слегка переборщил с угрозами, – пожал плечами Рассел.
– Просто хочу напомнить, что не поздоровится очень многим, если тело все же найдут.
– Никакого тела не будет.
Рассел провел по столу большим пальцем правой руки. Большой и указательный пальцы левой он потерял в молодости. И вот уцелевшим большим пальцем он провел по белой скатерти так, будто желая что-то впечатать в нее.
– Все произошло из праха, и все возвратится в прах.
Откинувшись на спинку, я отхлебнул самбуку с кофе.
– Так, значит, – заключил я.
И, сделав еще глоток, продолжил:
– Стало быть, в среду вечером все и произойдет.
Старина Расс протянул руку и ущипнул меня за щеку, будто поняв, о чем я думал в тот момент.
– Ирландец ты мой! Мы сделали для него все, что могли. Ему никто не смог бы объяснить, что это такое. Мы едем в Детройт в среду вечером.
Я поставил чашку на блюдце, а Рассел, положив свою большую теплую ладонь мне на шею, прошептал:
– Так что поехали. Остановимся в одном месте высадить женщин. А сами свалим – надо одно дельце провернуть.
Ясно, подумал я и кивнул. У Расса всегда находились дела от Кингстона до Детройта. Высадим наших дам где-нибудь у придорожного заведения и отправимся провернуть дельце, а те пока перекурят и кофейку выпьют.
Рассел склонился ко мне, а я к нему.
– Там будет ждать пилот. Ты быстренько пролетишь над озером и выполнишь маленькое порученьице в Детройте. Потом прилетишь обратно. Заберешь дам. Они и не заметят нашей отлучки. А потом можно не спешить. Спокойненько доберемся до Детройта. Красивые места – куда спешить? Вот что это такое».