Глава 9. Сыровяленая ветчина с хлебом и домашнее вино
«День, когда я познакомился с Расселом Буфалино, изменил мою жизнь. И впоследствии, когда определенные люди видели меня в его обществе, это спасало мне жизнь, иногда буквально висевшую на волоске. К лучшему или к худшему, но встреча с Расселом Буфалино обеспечила мне в сообществе центра города место, которое мне никогда бы не занять, действуй я в одиночку. В послевоенные годы знакомство с Расселом было одним из главнейших событий моей жизни наряду с женитьбой и рождением дочерей.
Я возил мясо на фирме «Фуд Фэйр» в грузовике-холодильнике. Это было в середине 50-х годов, наверное, году в 1955-м. Я ехал в Сиракьюз, и по пути, в Эндикотте, штат Нью-Йорк, у меня забарахлил движок. Я заехал на стоянку грузовиков, поднял капот, и тогда подошел этот низкорослый пожилой итальянец. Он спросил:
– Тебе помочь, паренек?
Я ответил, мол, да, конечно, и он стал копаться в двигателе. По-моему, все дело было в карбюраторе. У него были свои инструменты. Я кое-как изъяснялся по-итальянски, попытался с ним говорить, пока он копался в моторе. Короче, машину он мне выправил. Когда двигатель заурчал, я вылез из кабины и пожал ему руку. Рукопожатие, надо сказать, у него было крепкое, и вышло это у него как-то душевно – мы тогда сразу друг другу понравились.
Уже потом, когда мы познакомились поближе, этот итальянец признался мне, что ему очень понравилась моя осанка и вообще манера поведения. Я признался ему, что, мол, и он мне показался человеком заметным – я подумал, что он владелец грузовой автостоянки или чего-нибудь в этом роде, а может, и куска дороги. Но дело было даже не в этом. В Расселе было что-то от победителя, нечто заставлявшее проникнуться к нему невольным уважением. К примеру, если ты регулярно ходишь в церковь на исповедь, ты уже знаешь, чего ждать от патера. Тебе всегда хочется попасть к самому справедливому из них, кто не станет просто мотать тебе душу. Так вот в Расселе было что-то от справедливого патера. Когда мы с ним впервые обменялись рукопожатиями, я думать не мог, что этот человек сыграет такую роль в моей жизни. Но он сыграл.
Как раз тогда я вместе с друзьями-итальянцами стал захаживать в центр, в клуб «Бочче» на пересечении 5-й авеню и Вашингтон-стрит. Ребята эти работали вместе со мной в «Фуд Фэйр» и большей частью жили в южных районах Филадельфии. Они и были моей новой компанией. Оттуда мы шли в ресторанчик «Френдли лаундж», владельцем которого был парень по имени Джон, а кличка у него была Тощая Бритва. Сначала я ничего не знал об этом Джоне, но кто-то из моих товарищей по работе забирал во время рейсов деньги для него. Ну, скажем, какая-нибудь официантка берет взаймы 100 баксов, а потом должна отдавать по 12 баксов в неделю в течение 10 недель. Если она, скажем, не могла в одну из недель отдать 12 баксов, то отдавала 2 бакса. Но за ней за эту неделю так и остаются 12 баксов. И так далее – короче, проценты нарастали. И вот эти 2 бакса считались «наваром» – в этом и состояла суть.
Вот таким манером мои товарищи по работе из «Фуд Фэйр» и отжимали бабки. Однажды меня познакомили с Тощей Бритвой, и я тоже стал этим заниматься. Это были легкие денежки, вкалывать за них не было нужды, просто нужно было только внимательно следить за теми, кто вышел из доверия. Это было задолго до появления кредитных карт, когда людям негде было перехватить денег до зарплаты. Но, строго говоря, такое отжимание бабок было незаконным – это считалось ростовщичеством, то есть деянием уголовно наказуемым.
Для меня ростовщичество было делом вполне естественным – я уже сбывал билеты футбольной лотереи в пунктах быстрого питания «Уайт Тауэр» по пути к одному здоровяку и бывшему боксеру по имени Макгрил, организатору профсоюза дальнобойщиков из моего 107-го отделения. И мои приятели-итальянцы из «Фуд Фэйр» покупали у меня лотерейные билеты. Лотерею финансировал не я, потому что вмиг прогорел бы, сорви кто-нибудь жирный куш. Макгрил этим занимался, а я получал свою долю комиссионных. Билеты я и сам покупал. А скоро начал продавать их людям в баре. Настоящих букмекеров, таких, как Тощая Бритва, не волновало, продаю ли я что-то у них в баре, – они в футбольные лотереи не вмешивались. Да и потом, все это были мелкие делишки. Тем не менее противозаконные в те времена, да и сейчас, думаю, тоже.
Как вы понимаете, Тощая Бритва вполне прибыльно занимался букмекерством и ростовщичеством. Все потому, что он умно выстроил свой бизнес, но еще и потому, что к нему на разговор заходили серьезные люди. Он производил впечатление человека солидного, и большинство держалось с ним очень почтительно. Но никому из моих приятелей-итальянцев и в голову не приходило считать его гангстером, тем более видным. Да кто бы из видных взял бы себе такую кличку?
А история клички такова: Джонни продавал живых кур, и домохозяйки, придя к нему, имели возможность выбрать курочку по вкусу прямо из клетки – клетки стояли рядком прямо в лавчонке. Когда курица была выбрана, Джонни брал опасную бритву и тут же перерезал горло курице. Итальянки забирали ее домой, там ощипывали и готовили из нее ужин.
Тощая Бритва был всеобщим любимцем и человеком с потрясающим чувством юмора. Он ко всем обращался «хрен», но у него это выходило как-то искренне и тактично, не так, как это слово используют сегодня. Он был худым как палка и ростом под 190 – все в центре считали его дылдой. Он сам чем-то походил на раскрытую опасную бритву. И вдобавок был тощим. Для преступника быть тощим – сущее благо. Если попадешься, всегда остается возможность взять на жалость, если, конечно, «дело не слишком серьезное». Если речь шла о какой-то мелочи – простят, хоть и не возлюбят, как единственного сына.
Хоть в это трудно поверить, но в те времена люди и не подозревали о какой-то там организованной преступности. Конечно, мы были наслышаны об отдельных гангстерах, например, об Аль Капоне и его банде, но о мафии в общенациональном масштабе, которая запустила руки повсюду, – об этом если и знали, то очень и очень немногие. Даже я, кто знал достаточно много, и подозревать не мог о таком. Я не знал, что соседский букмекер был повязан с вором-форточником, промышлявшим кражей бижутерии, или с угонщиком автомобилей, или с профсоюзным боссом, или с политиком. Тогда я не знал, что, вливаясь в итальянскую общину, я мало-помалу вхожу в эту грандиозную систему. Совсем как тот строительный рабочий, имеющий дело с асбестом – не подозревая, насколько этот материал опасен, каждый день годами вдыхает его пары, и ничего, но зато потом… Никто не был заинтересован в том, чтобы эти факты становились общеизвестными.
Мои итальянцы из «Фуд Фэйр» и не подозревали, насколько важной шишкой был этот Тощая Бритва.
Беседуя о том о сем за бутылочкой домашнего вина, я хвастал своим друзьям-итальянцам, как мы с Дасти наваривали на курятине. И друзья мои подсказали, как получить денежек побольше. Когда твой грузовик загружен тушами, складской управляющий опломбирует замок на холодильнике, и ты можешь отваливать. По прибытии в магазин с грузом управляющий магазином срывает пломбу, и ты перегружаешь мясо в холодильник. Если пломба сорвана, ее уже не восстановишь – то есть ты по пути в магазин к ней не прикасаешься. Срывать пломбу может только управляющий магазином. Но если день выдался ненастный или складской управляющий большой лентяй, он сам вручает тебе пломбу – мол, сам опломбируешь, ничего тебе не сделается. И ты спокойно доставляешь какому-нибудь парню, с которым договорился, скажем, пять туш. Он развозит их по ресторанам, а вырученные за них деньги вы делите между собой. Когда ты выдал этому парню его пять туш, ты можешь навесить пломбу. Ты приезжаешь в магазин, пломба в целости и сохранности, и ее вскрывает управляющий магазином, и все лучше некуда. И ты разыгрываешь из себя отличного парня, говоришь мяснику, что, мол, сам закинешь мясцо в холодильник. Входишь туда, а там на крюках висят туши в правом ряду. Ты снимаешь пять и перевешиваешь в левый ряд. А потом вместо полагающихся двадцати пяти туш ты к тем пяти, что слева, вешаешь оставшиеся у тебя двадцать. Управляющий пересчитывает – все в порядке, двадцать пять туш. И расписывается в их получении. Разумеется, случись учет, все вылезет наружу, но им никогда не узнать, кто виноват. Складской управляющий никогда не признается, что выдал тебе пломбу из-за того, что ему было, видите ли, лень выходить на холод.
Теоретически все должно было быть именно так, но в действительности в этом были замешаны почти все, и каждый имел свой куш, хоть и небольшой.
В войну я привык брать все, что плохо лежало, что мог утащить. Хоть брать было особо и нечего. И после войны для меня было вполне в порядке вещей урвать что-то для себя. А продать? Что я мог продать? Разве только свою собственную кровь по 10 баксов за пол-литра.
Один раз я просто утратил над собой контроль и сбыл весь груз, который вез в Атлантик-Сити. И навесил пломбу на замок, отдав все туши покупателю. Когда я прибыл в Атлантик-Сити, управляющий, сорвав пломбу, убедился, что никакого мяса там нет. Я разыграл величайшее изумление – мол, а может, ребята впопыхах просто забыли загрузить. Управляющий спросил, неужели я не почувствовал, что еду порожняком. Я ответил, что, мол, у меня такой коняшка, что и не замечаешь, то ли груженым идешь, то ли пустым. После этого инцидента руководство фирмой «Фуд Фэйр» приказало смотреть за мной в оба. Но, как я уже говорил, слишком многие менеджеры были в деле.
Но все это меня не остановило. Руководство фирмы понимало, что во время моих рейсов часть груза исчезает, но доказательств против меня не было. Они знали, что это моих рук дело, но как именно я действую, понять не могли. А уволить меня они не имели права – член профсоюза подлежит увольнению лишь в случае наличия серьезных доказательств. Доказательств не было. Да и работником я считался неплохим.
Но 5 ноября 1956 года они все же решили выступить против меня. Мне было предъявлено обвинение в хищениях груза при перевозках между штатами. Мой адвокат хотел, чтобы я признался и выдал сообщников. Однако я прекрасно знал, что моими сообщниками были все те люди, которых обвинение собиралось выставить свидетелями против меня. Пожелай они посадить в тюрьму меня, им пришлось бы подогнать к суду машину и увезти следом всех своих свидетелей. Засади они меня, им надо было бы сажать всех. И единственное, чего они от меня хотели, чтобы я назвал имена сообщников и меня бы отпустили. Я на это не согласился. Я не хотел выдавать людей. А всем свидетелям обвинения передал, чтобы держали рот на замке. Кроме того, я нашел способ пробраться в офис фирмы и соответствующим образом подчистить бухгалтерскую документацию.
Свидетели обвинения, один за другим, ничего против меня не показали. Я обратился к адвокату, чтобы тот проверил бумаги фирмы. Обвинение было против – они утверждали, что я их подчистил. Я заявил, что это не я, другой парень, который потом сунул мне их в почтовый ящик. Судья закрыл дело и заявил, что, будь у него акции компании «Фуд Фэйр», он бы немедленно их продал. После чего уже фирма через моего адвоката предложила мне написать заявление об уходе, предлагая 25 000 долларов. Я сказал, что не могу пойти на сокращение зарплаты.
Мы решили это событие спрыснуть, и я видел, что и Тощая Бритва, да и остальные очень довольны, что я никого не заложил. Куда важнее было не выиграть дело, а никого не выдать.
Как-то в тот же период, когда я повадился в центр Филадельфии, мы иногда захаживали поужинать в ресторанчик под названием «Вилла ди Рома» на 9-й улице. Однажды я увидел там того самого пожилого незнакомца, который помог мне починить грузовик на автостоянке. Поднявшись, я подошел к нему и засвидетельствовал свое почтение. Он пригласил меня за свой столик – он сидел вместе с его приятелем. Выяснилось, что этого приятеля звали Анжело Бруно, а впоследствии я узнал, что этот Анжело Бруно – босс нашего Тощей Бритвы и вообще босс всей Филадельфии и что он – негласный партнер чуть ли не везде в центре города, включая и ресторан «Вилла ди Рома».
Мы выпили с ними по бокалу вина, и Рассел сказал, что, мол, приехал в Филадельфию за хлебом с ветчиной. Этот хлеб с ветчиной и сыром моцарелла выпекается по особому рецепту. Потом просто нарезаешь его и ешь как сэндвич. Это почти сэндвич, но только «почти». Я тогда всерьез по-думал, что он именно поэтому и приезжает в Филадельфию, и в следующий раз я прихватил для него с десяток батонов этого хлеба. (Еще одно доказательство моей информированности о мафии.) Он был очень мне благодарен.
Я встречал Рассела в самых разных местах даунтауна, он неизменно появлялся в обществе своего друга Анжело Бруно. Куда бы я ни ездил, я всегда захватывал для него колбаски Розелли – он всегда говорил, что наведывался в Филадельфию за ними. И чем чаще я их привозил, тем чаще встречался с Расселом. Он всегда приглашал меня посидеть с ним и выпить красного вина и закусить пшеничным хлебом. Ему очень нравилось то, что я в войну побывал на Сицилии. Я рассказывал ему, что по воскресеньям в Катании макароны сушили на веревках, как белье. Иногда Рассел даже приглашал меня отобедать с ним, и тогда мы с ним даже говорили по-итальянски. Он покупал у меня за два доллара билет футбольной лотереи – просто чисто по-дружески.
Потом мои планы стать постоянным партнером в цепочке «Фуд Фэйр» внезапно рухнули. Они наняли человека из детективного агентства «Глоуб», который следил за рестораном, находившимся у них под подозрением. В конце концов они поймали парня, доставлявшего мясо. На «Фуд Фэйр» он не работал. Он просто был из тех, кто околачивается в центре города в заведении Тощей Бритвы. У него был небольшой пикапчик, груженный мясом из «Фуд Фэйр», которое я ему подогнал. И снова они ничего не смогли доказать – ну, мясо и мясо, а кто его давал и откуда оно – неизвестно. А что касалось моей причастности к этому делу – это всего лишь домыслы. Но они-то не дураки и понимали, что здесь приложил руку я. Явились однажды ко мне и сказали: пиши заявление об уходе, а мы того малого отпустим. Я запросил за увольнение 25 000 долларов, но они в ответ лишь расхохотались. Они знали, что я не захочу, чтобы парень сел, и не ошиблись. Я уволился.
А потом как-то встретились мы с Расселом в «Вилла ди Рома», и тут выяснилось, что он в курсе всего, и он мне тогда сказал, что я поступил правильно. Рассказал мне, что у этого парня жена и дети и что я правильно сделал, что не довел его до тюрьмы. Вообще-то у меня тоже были жена и дети, и я остался без работы.
Я тогда начал выполнять временные работы уже вне профсоюза. Например, кто-то из водил заболевал, а ты его подменяешь. Точь-в-точь как те докеры в фильме «В порту». Несколько дней работаешь, потом несколько дней свободен и вечно в поисках постоянной работы. Но теперь рейсов «Фуд Фэйр» не было, а если ты не на колесах, как возить денежки для Тощей Бритвы или толкать лотерейные билеты для Макгрила?
При такой работе хватало времени торчать в центре города и искать, как подзаработать. Мои приятели-итальянцы из «Фуд Фэйр» вовсю хвастали, что я лежа выжимаю штангу в 180 кг, а стоя толкаю штангу в 124 кг строго по технике, и не один раз за подход. Однажды один тип, Эдди Рис, который промышлял подпольной лотереей, подошел ко мне и спросил, не хочу ли я подзаработать. Ему нужно было, чтоб я обстряпал для него одно дельце. Короче, дал мне пару баксов, и я должен был съездить в Джерси и последить за одним парнем, который, по словам Риса, встречался с девчонкой, родственницей Риса. Он вручил мне и ствол, чтобы я, мол, припугнул этого парня, но предупредил, чтобы я ни в коем случае не вздумал из него палить. Просто показать, и все. Вот так дела в те дни делались. Приходишь и суешь под нос ствол. Сейчас стволы не суют, а сразу используют по назначению. В те дни все хотели получить денежки здесь и сейчас. Сегодня все кругом хотят получить с тебя денежки вчера. Кое-кто сегодня сидит на игле, оттого они такие нервные. Крыша у них от наркоты едет. У половины это точно. И у их боссов тоже.
Ну, отправился я в Джерси, поговорил с тем парнем. Посоветовал ему не лезть куда не надо, а подыскать себе кого поближе. Объяснил ему, что к чему. Подробно так объяснил, доходчиво. И сразу же понял, что этот Ромео явно не расположен попусту злить меня, поэтому и пушку совать ему под нос не пришлось. Он сразу понял, что к чему.
Короче, это поручение для Эдди Риса прошло лучше некуда, и мне стали поручать подобные миссии. К примеру, сходить кое-куда и напомнить кое-кому, что, дескать, долги надо отдавать вовремя, и заодно забрать долг. Один раз Тощая Бритва поручил мне смотаться в Атлантик-Сити и доставить оттуда одного малого, который задерживал выплату процентов по долгу. Привез я ему этого малого. На этот раз пришлось и пушку вытащить, без этого он никак не хотел сесть в машину. Он чуть не обоссался, когда я подвез его к заведению Тощей Бритвы. А Бритва просто посмотрел на него и сказал привезти денежки. Парень спросил, а как ему добираться до Атлантик-Сити, ну а Бритва посоветовал сесть на автобус.
Каждый видел, что я вполне со всем этим справлялся, и за мной закрепилась репутация человека, которому можно доверять. То, что я ушел из «Фуд Фэйр», чтоб уберечь того бедолагу от тюряги, очень многих убедило, что я не размазня. За мной закрепилось прозвище Чич – сокращенное от Франческо, как меня, Фрэнка, величали итальянцы. Меня стали приглашать в клуб «Мессина» на углу 10-й улицы и Тэскер-стрит, закрытого заведения только для своих, где тебе подавали лучшую в мире колбасу с перцем. И в картишки там можно было перекинуться. Спокойное, тихое местечко, да вдобавок лучшая колбаса с перцем во всей Южной Филадельфии.
Пару раз, если я случайно встречал Рассела в среду, он отправлял меня домой за моей женой. Он приводил свою жену Кэрри, и мы вчетвером засиживались за ужином в «Вилла ди Рома». Среда была днем, когда ты по вечерам выходил в свет со своей женой, для твоих cumare, или любовниц, тот день был табу. Никто не мог себе позволить в среду вечером показаться на люди со своей cumare. Это было неписаным законом. Мы с Мэри провели немало приятных вечеров по средам вместе с Рассом и Кэрри.
Если никакой работы в профсоюзе не было, ноги вели меня в центр города. Там было приятно, мне нравилось. Я всегда мог посидеть со стаканчиком красного вина. Постепенно время моих отлучек из дома затягивалось, случалось, я не возвращался домой до утра. Воскресные вечера я проводил в «Лэтин Казино», очень веселом ночном клубе в Черри-Хилл, штат Нью-Джерси, где собирались все те, с кем я проводил вечера в будние дни. Там выступал и Фрэнк Синатра, и другие знаменитости. Иногда я брал с собой Мэри, но тамошняя публика была не по ней, да и нанять няню посидеть с детьми – подобную роскошь мы тогда еще просто не могли себе позволить. Мэри не раз ставила свечи в церкви, чтобы я получил постоянную работу. А я… после веселых вечеров в «Никсон боллрум» с Дасти стал залеживаться в постели до полудня, а Мэри с детьми отправлялась к мессе без меня.
Иногда и Расс звонил мне с севера штата и просил подбросить его куда-нибудь. Дела у него были повсюду – от Эндикотта до Буффало в штате Нью-Йорк, от Скрантона до Питсбурга в Пенсильвании, и в Нью-Джерси, и в самом Нью-Йорке. Мне иногда казалось, что он знал, где я, и находил меня. Мне с ним всегда нравилось, и я никогда даже десятицентовика у него не попросил. Я-то понимал, что появление в его компании шло мне только на пользу. И даже не понимал насколько, до одного дня в ноябре 1957 года. Тогда он попросил меня отвезти его в какой-то городишко у самой границы северной части штата Нью-Йорк. Городишко этот назывался Апалачин. Расс сказал мне, что, мол, когда покончит с делами в этом Апалачине, ему надо будет ехать в Эри, штат Пенсильвания, а потом в Буффало, а уже оттуда к себе домой в Кингстон. Я довез его до дома в Апалачине. И посчитал это в порядке вещей.
На следующий день в Апалачине и состоялось это грандиозное событие – всеамериканский сход гангстеров-итальянцев. Вышло так, что полиция арестовала человек пятьдесят гангстеров со всех концов США, и одним из них оказался мой приятель Рассел Буфалино. Эта новость много дней не сходила с первых полос газет. Кричало об этом и телевидение. Оказывается, существовала мафия и ее сети опутывали всю страну. Каждый гангстер контролировал свой участок территории. Теперь до меня дошло, почему Рассел просил меня возить его по разным городам и дожидаться его в машине, пока он решал свои дела в каком-нибудь баре, ресторане или доме. Все сделки заключались с глазу на глаз, и расчет велся наличными, ничего по телефону не обсуждалось, банками тоже никто не пользовался. Рассел Буфалино был фигурой, равной Аль Капоне, а может, и покрупнее. У меня все это никак не укладывалось в голове.
Я прочел все газетные статьи. Кое-кто из этих ребят щеголял в шелковых костюмах, другие были одеты просто, как сам Рассел. Но это были люди, наделенные невиданной властью, и с такими досье, что и представить трудно. И в их досье была не мелочовка вроде оказания сопротивления полиции после рукоприкладства в троллейбусе и не кража мяса в каком-нибудь «Фуд Фэйр». Рассел Буфалино и Анжело Бруно и их партнеры занимались всеми видами преступной деятельности – от убийств, проституции и торговли наркотиками до похищения людей. Им вменялось в вину ростовщичество, подпольные казино и профсоюзный рэкет. И Рассел приезжал в Филадельфию вовсе не ради хлеба с ветчиной и не за вкусными колбасками под острым соусом от Розелли. У него были дела с Анжело Бруно, очень специфические дела.
И Рассел Буфалино был одним из главных боссов мафии, а я – его другом. Меня с ним не раз видели. Я распивал с ним вино. Был знаком с его женой. А он был знаком с моей. Он всегда спрашивал у меня, как мои дети. Мы с ним болтали по-итальянски. Я привозил для него хлеб с ветчиной и колбаски. Он галлонами дарил мне домашнее вино. Я был его шофером. И на ту встречу в Апалачине привез его тоже я.
Но после всей этой газетной шумихи я уже его в центре Филадельфии не встречал и никуда не возил. Как я понял, он избегал появляться на людях. Потом я где-то прочитал о том, что его вроде бы собрались депортировать, поскольку, когда он прибыл с Сицилии в Америку, ему было всего 40 дней от роду. Вся эта юридическая тягомотина по вопросу о депортации Расса Буфалино тянулась аж 15 лет, и все эти годы он оставался под колпаком. В конце концов, когда он проиграл последнюю апелляцию, уже купил билеты и упаковал чемоданы, я порекомендовал ему одного адвоката, который вышел на правительство Италии, сунул кому надо лиры, и Италия отказалась Рассела Буфалино принять. Ничего не поделаешь. Разбираться с ним предстояло Америке. Рассел был очень благодарен мне за эту услугу, но когда я впервые прочел об этом в газете, то и глазам не поверил: неужели это я помог Расселу Буфалино избежать депортации?
В центре Филадельфии похаживали слухи и о том, что именно Расселу принадлежала инициатива созыва этого схода в Апалачине, во избежание гангстерских войн после произошедшего месяцем раньше убийства в Нью-Йорке босса Альберта Анастасиа, контролировавшего порт. Рассел Буфалино, тот самый человек, который починил мой забарахливший грузовик на стоянке в Эндикотте, с каждым днем невероятно разрастался в моих глазах. Очень все походило на то, что ты вдруг совершенно неожиданно свел знакомство с кем-то навроде кинозвезды. И как бы Рассел ни ненавидел всю эту шумиху вокруг своего имени, он был самой настоящей знаменитостью, и на всякого, кто появлялся в его обществе, автоматически падал отблеск его славы.
Потом в один прекрасный день к моему столику подсел тот самый Шептун Ди Тульо и угостил стаканчиком вина. Раньше мне приходилось его видеть, но знаком я с ним не был. С Тощей Бритвой он был однофамильцем, а не родственником. Я знал, что он выбивает для Тощей Бритвы бабки, но покрупнее, чем я со своими друзьями-итальянцами. Он работал на большие рестораны и легальный бизнес, не связывался с мелкотой вроде официанток придорожных закусочных. Шептун предложил мне встретиться в «Мелроуз динер». Туда я и отправился. Людей из центра Филадельфии в «Мелроуз динер» не встретишь, это заведение для публики попроще, забегаловка. Тебе подают добрый кусок яблочного пирога с ванильным сиропом. Усевшись, Шептун спросил меня, не нужно ли мне 10 штук. Я сказал – продолжай».