Общежитие на Трифоновке
В Гнесинском институте мне как бывшему солдату дали место в общежитии на Трифоновке. Старое общежитие, в комнате девять человек. Потом институт построил рядом новое здание, и селили уже по четыре человека. Роскошь!
В сентябре нас, первокурсников, сразу же отправили на картошку. Я был бригадиром, в моей бригаде работали «неслабые» ребята вроде Давида Тухманова и Карины Лисициан. Никто, естественно, собирать картошку не хотел, и я как бригадир должен был всех заставлять работать. А колхозники объявляли нам норму – попробуй не выполни. Я был довольно требовательным бригадиром, сам работал и других подгонял. Даже перевыполнял норму – старался на трудодни заработать себе на зиму провиант. Привез в общежитие мешок картошки и хранил под кроватью.
Мама в фанерном ящичке присылала мне сало, и мы с моим соседом и земляком Толей Сумским по очереди жарили картошку. У нас потрясающий режим был: выходишь на общую кухню, ставишь свою сковородку, нарезаешь сало… Как только сальцо расплавилось – сверху картошечку. И жаришь. Хлеб, естественно, черный из гастронома у Рижского вокзала. И вот каждое утро картошечку с салом (а я ее до сих пор такую только и люблю) ели и запивали холодной водой. Тогда еще можно было пить прямо из-под крана.
А по субботам и воскресеньям устраивали «банкеты» на сэкономленные деньги – всю неделю ездили в транспорте «зайцами». Накупали лакомств и бутылочку, приглашали девочек из соседних комнат и до утра танцевали в Ленинской комнате…
А стипендия у нас тогда была 180 рублей в старых деньгах или с 1961 года – 18.
День у нас начинался с того, что в семь утра я выходил в коридор, занимался зарядкой, притом плотной зарядкой. Здоровый был как черт. Я на руках и на ногах, опираясь о противоположные стенки коридора, взбирался до потолка и там в такой распорке зависал и ждал. Это была у меня любимая утренняя шутка. У нас одна половина была мужская, другая женская, а кухня общая. И вот выходит на кухню девчонка. Заспанная. А я перед нею с потолка ба-бах, падаю. Можете себе представить, какой там был визг и ужас.
Классное время было!
Я был членом комитета комсомола, в котором отвечал за культурно-массовую работу. Я взял на себя этот сектор, потому что в то время все театральные и музыкальные ВУЗы имели свою квоту студенческих пропусков в театры и концертные залы. Я эти пропуска распределял и поэтому каждый день сам куда-то ходил, то в Большой зал Консерватории, то в Большой театр. На концерты Лемешева, Козловского. Мы ходили по музеям, по театрам, слушали много музыки, общались с замечательными актерами, музыкантами, впитывали в себя все, словно губка. Интеллект провинциального паренька в солдатской форме очень обогатился в этом удивительном «комбинате».
Это было очень веселое время. У меня появилось много новых друзей. В новом общежитии было пять этажей и на каждом – щукинцы, мхатовцы, щепкинцы, суриковцы и гнесинцы. Например, моими соседками были Лия Ахеджакова, Лионелла Скирда, будущая жена Олега Стриженова. Обстановка была очень благожелательной и дружеской. Никто не говорил: «Мы – мхатовцы, а вы кто?» На каждом этаже – кухня и Ленинская комната. В выходные – общий праздник, все ходят друг к другу в гости. Конечно, случались какие-то недоразумения, и тогда мне приходилось со всей строгостью «разбираться». Я ведь старался быть лидером, а раз так, значит, надо было соответствовать. Ко мне приходили с жалобами: кто-то кого-то задел, кто-то что-то натворил, кто-то кому-то изменил, кто-то насплетничал… Я старался помочь.
И драться из-за женщин приходилось, причем неоднократно. Однажды драка вышла настолько серьезной, что я даже боялся, что возбудят уголовное дело. Один товарищ на моем этаже очень серьезно пострадал. Я ему сломал челюсть. Этот балалаечник так довел меня и окружающих, что пришлось поговорить с ним по-мужски. Потом я долго носил ему бульончики в Институт Склифосовского… В общем, немного понервничал, пока тот не выписался из больницы и не забрал из милиции свое заявление.
Второй раз я подрался на танцах. Приревновал свою девушку. Что тут поделаешь? Человек не сориентировался и пригласил на танец мою подругу, югославку. А она решила меня подзадорить. Стала с ним кокетничать, а потом пошла танцевать. Ну, я… и прервал их танец.