«Песочные часы»
Время было трудное, а растерзанную в клочья жизнь нужно было склеивать заново. Я категорически отказалась от возвращения в материнскую квартиру и считаю, что в тот момент это было одно из разумнейших моих решений. Я должна была научиться существовать независимо.
Согласитесь, в 90-е годы в Грузии в съемных квартирах жили только приезжие студенты из сёл, и мое решение снять квартиру поставило в тупик членов семьи. Они недоумевали.
– Отныне все решения я принимаю самостоятельно! Я и только я! – категорично заявила я и невольно подумала, что прежняя роковая ошибка моей матери давала новую реальность моему сегодняшнему дню. Или я начинаю новую независимую жизнь, или становлюсь похожей на ту серую массу, которой всегда кто-то управляет. Кукла-марионетка хороша только для одного спектакля, а после ее прячут в дряхлый, запыленный сундук, и кто знает, когда она еще увидит дневной свет, и увидит ли вообще.
Я не желала стать куклой на привязи, и не имеет значения, какой господин этой куклой манипулирует! Я была матерью маленького мальчика, которая должна обеспечить ему хорошее питание, образование и уход в «бесцеремонно» подорожавшей стране!
Государственный телерадиовещатель был именно той желанной компанией, где удовлетворялись амбиции любого человека. Известные и знакомые по телеканалам лица, медленно дефилируя, прогуливались по коридорам телевидения, смотрели на новобранцев свысока и как бы вторили вслед:
– Это место занято, пока наше время, которое продлится долго, очень долго…
До государственного телевидения я уже прошла школу двух частных компаний «Ибервизии» и «Тамариони». На «Ибервизии» вела развлекательно-познавательную передачу, а на «Тамариони» аналитическую программу на русском языке, которая в то время пользовалась большой популярностью. Моим напарником был Зураб Двали. Именно с ним мы еженедельно проходили по острому лезвию ножа, так как наши объективные сюжеты вызывали раздражение то у «Мхедриони», то у какого-либо высокопоставленного лица от власти. Сначала нас пытались купить, потом шантажировать, а затем и вовсе убрать. А мы не продавались, и всё…
По натуре необыкновенно теплый, но имеющий волевой характер, Зура после каждого неприятного события успокаивал меня: «Не боись, Морошкина, всех не перебьют», или «Нас мало, но мы в тельняшках». Позднее Зура стал моим другом на всю жизнь и человеком, разделяющим все мои жизненные невзгоды. Частные телекомпании «дышали на ладан», а меня с детства больше привлекала аура «аквариума» (из-за обилия стёкол, так называют здание телевидения. – Л.М.). В моем представлении у этого заведения имелся свой характерный запах, лицо и цвет, разумеется, обязательно светлый.
Каждый четверг с четвертого по восьмой класс я вела молодежную передачу «Изучаем русский язык». Автором и ведущим передачи была наша соседка, близкий друг бабушки и мамы известный теледиктор Ирина Матиашвили. Тётя Ирина хорошо знала о моих лингвистических наклонностях и поэтому настойчиво попросила бабушку привести меня на телевидение. Так я на долгие годы осталась на экране. Я и сегодня помню неповторимый вкус творога и сметаны в столовой телевидения. А может, тогда мне все казалось необыкновенным, чистым, белым и сладким?
Короче говоря, твердо решив «захватить» эфир на первом канале, я во всеоружии направилась прямо в отделение информационной службы.
1994 год… Одна за другой закрываются частные телекомпании, хаос, мрак, длинные очереди за хлебом, холод, безысходность и дома, и на улице. Люди, похожие на призраков, словно питающиеся кровью собрата, теряют самое главное – НАДЕЖДУ! Повсюду боль, стоны и плач. Почти в каждом подъезде крышки от гробов, предупреждающие о беде. Новые кладбища, как грибы после дождя, выросшие в самом центре города, напоминают о потерях… Ушли в вечность борцы за свободу, вчерашние «мальчишки-сорванцы»: Ладо, Ремка, Вахо, Ираклий… и кто сосчитает, сколько еще ребят нашего поколения, ставших жертвами «игры в патриотов».
Несмотря ни на что, жизнь медленно и лениво, как бы нехотя, двигалась вперед.
Институт я окончила с красным дипломом и по настойчивой просьбе матери училась в аспирантуре. Но мы нуждались в ежедневном доходе, а я, вдобавок, в перспективной работе. Модные в то время кооперативы и разные акционерные общества меня не привлекали, поэтому я решила попытать удачу в любимой и знакомой с детства организации. Моя старшая подруга Лия Бурчуладзе была редактором «Моамбе». Лия – одна из тех редких грузинских женщин, которые, несмотря на трудности жизни, всегда хорошо выглядят, при любых обстоятельствах настроены оптимистично и абсолютно на каждую тему имеют свое компетентное мнение. Она, как хороший коньяк: крепнет с возрастом и растёт в цене.
– Мартышка (так она меня ласково называла), будет неплохо, если тебя увидит Мамука, – в один прекрасный день заявила мне Лия.
– Какой Мамука? – спросила я.
– Как какой? Арешидзе, директор информационной службы.
– Ведущий передачи «Добрый вечер»? Лия, ты что – прикалываешься? Кто меня примет без протекции? Не знаешь, что там творится?
– А вот это уже не твое дело, завтра оденься посолиднее и приходи, я устрою встречу, а остальное – за тобой. – Лия была строгой и непоколебимой.
На следующий день она с пропуском в руке ждала меня в фойе телевидения и давала мне последние наставления:
– Слова не растягивай, не выделывайся, и еще – сейчас же вынь жевательную резинку изо рта!
Я беспрекословно повиновалась приказу «старшины» Бурчуладзе.
Мамука оказался милым человеком, от него веяло доброжелательностью.
– Очень приятно, сказал он, – Лия мне уже говорила о вас. Сейчас вы немного поправились, или это ваш обычный вес? – Вопрос был настолько шокирующим, что я с трудом выдавила звук. Мамука понял причину моего смятения. Нет, вы не так меня поняли, вы прекрасно выглядите, дело в том, что экран добавляет лишних килограммов восемь, поэтому я и спросил.
– Знаю, – пробормотала я, – у меня есть опыт работы на телевидении. Кстати, я вешу 56 кило при росте 172 сантиметра.
– Ладно, забудь, а ну-ка прочитай этот текст, – сказал Мамука, перешедший сразу на «ты», и протянул мне какие-то каракули.
– Что я здесь разберу? – Я не смогла спрятать свое недовольство.
– А как ты хотела, для тебя должна работать персональная машинистка? То так будет, а то эдак, – посмотрел Мамука поверх очков. – Время такое!
Несмотря на то, что Мамука ничего обнадеживающего мне не сказал, было ясно, что я произвела впечатление. Раз он так меня испытывал, значит, понравилась! Невероятно, я буду ведущей информационной передачи Первого канала!
– Каждый день по пять-шесть часов громкого чтения, потом придешь, и еще посмотрим. Ах да, работай над «ше», у тебя какое-то специфичное «ше». На каком языке вы разговариваете в семье?
– На русском, – сказала я.
– Ну тогда понятно. Короче, никакого русского, отвлеки слух, и жду тебя через неделю, и не ешь сладкого!
Вся следующая неделя прошла в занятиях и тренировках. Я вспоминала еще в школе изученные разговорные упражнения: «бдги-птки, бдге-птке, птке, бдго, птко, бдгу, птку…»
– Молодец, уже лучше, – похвалил меня Мамука и позвал Лию. – Сегодня же в эфир ее.
– Куда? – безнадежно спросила я. – Меня? В эфир? Нет, нет, я пока не готова, нет, в другой раз. Вот завтра приду подготовленной, и потом я такая растрёпанная…
Но Лия и Мамука, погруженные в телевизионный хаос, похоже, меня не слышали.
Вечерняя аналитическая передача «Песочные часы» была личным ноу-хау Мамуки.
Над этой передачей трудились новоиспеченные журналисты, так что, если в то суровое время в эфир и пролезала «лишняя правда», это сразу же сваливалось на молодой коллектив. Прорвавшимся в студию недовольным «пострадавшим» Мамука объяснял: «Что делать, юные они, несмышлёные и учатся еще, не убивать ведь?» Среди «прорвавшихся» лидировал нынешний государственный министр Грузии Георгий Барамидзе – с европейской внешностью, но с комсомольской душой, который постоянно протестовал против критики в адрес «Союза граждан» и требовал незамедлительно наказать строптивых журналистов.
Несмотря на то, что я «собаку съела» в телевизионной сфере, дебют меня все же очень волновал: во-первых – на грузинском, во-вторых – на государственном канале, да еще в таком коллективе. Вдруг ошибусь? Позор на весь мир!
Время перед эфиром тянулось нескончаемо. У меня, обнаженной до нервов, так вспотели ладони, что на тексте смазались чернила. Вот уже в который раз я говорила себе: «Ты сможешь, а нет – останешься так, будешь работать где-нибудь продавцом или станешь на всю жизнь любовницей какого-нибудь пузатого мешка с деньгами». Не знаю, то ли далеко не эстетичная картина с пузатым дядечкой, то ли торговля у прилавка показались уж очень не заманчивой перспективой, в общем, худо-бедно, эфир состоялся. Не помню ни единого слова, сказанного тогда.
На выходе из студии меня ждали явно довольные Лия и Мамука. Лия забрала у меня текст и хлопнула меня им по голове.
– Поздравляю, Мартышка, только в следующий раз не говори «железная роза»! – сказала Лия победоносно. Шутка ли? Ее протеже оказалась годной!
– Что за «железная роза»? – растерянно спросила я.
– Выражение такое – «железный занавес» – то есть преграда, а не «железная роза», – терпеливо объяснил мне Мамука, и это было первым в моей жизни, но далеко не последним арешидзевским разъяснением. (Тут игра слов: по-грузински «роза» и «занавес» звучат похоже – «варди» и «парда». – Л.М.)