Глава 7. Бриан
Собственно, – Мориньер улыбнулся, вспомнив эти «учебные» дни в Марселе – это был, кажется, последний брошенный Саватом вызов. Убедившись, что пробить броню его, Мориньера, самообладания не удастся, Сават отступился с лёгкостью, с какой отступается всякая шпана, получившая соразмерный вызову отпор.
Только однажды ещё, оказавшись свидетелем беседы Мориньера с Рене, пробормотал он угрюмо:
– Ну уж, прям «монсеньо-ор». Бандит бандитом.
Мориньер засмеялся тогда:
– Одно другого не исключает. Займись-ка делом.
*
Мориньеру понадобилось около двух месяцев, чтобы усвоить все эти злодейские приёмчики. И, надо сказать, знание их уже дважды спасло ему жизнь. Поэтому он считал нелишним обучить им мужчин, обитавших теперь в форте.
Так что когда Обрэ, заглянув в комнату, проговорил:
– Ну и ну! Удивили вы моих парней, монсеньор!
Он ответил:
– Я рассчитываю, что с завтрашнего дня удивлять меня будут они.
Старик-знахарь, просочившийся в комнату следом за Обрэ, взялся обрабатывать свежие царапины, полученные Мориньером в драке. Прижёг ромом ссадину на скуле, принялся смазывать какой-то мазью бровь. Бурчал:
– И что вам вздумалось, монсеньор? Если так уж надо было их поучить, можно было обойтись словами. Или вы соскучились по моим припаркам и настойкам? Или вы хотите, чтобы ваши раны опять воспалились? Зачем вам новые травмы? Прежние-то ещё не до конца зажили.
Мориньер сидел, прикрыв глаза. Пока лекарь возился с его ссадинами, размышлял. Скоро в форте их останется всего несколько человек: он сам, старик-лекарь (тот наотрез отказался возвращаться в Квебек), да слуги, прибывшие в Новую Францию вместе с ним. Обрэ со своим экипажем отправится домой, в Бретань. И хоть он теперь обещает к следующей зиме вернуться, расчёт делать на это нельзя. И на летнее время форт без защиты оставлять – тоже нельзя. А это значит, что, едва позволит погода, ему придётся отправляться в Труа-Ривьер. Завершить, наконец, сделку. Передать тамошнему коменданту обещанные тому в последнюю их встречу лёгкие испанские кремнёвые ружья. Прекрасные ружья, которые он приобрёл в одной из голландский факторий, расположенных на берегу Пенобскота! И вернуться обратно во главе отряда…
Бертен прервал его размышления. Приоткрыл дверь, сунул в образовавшуюся щель голову, о чём-то заспорил с Обрэ. Очнувшись, Мориньер открыл глаза.
– Что, Бертен? – прервал он тихую, но яростную их перебранку. – Что тебе нужно?
– Я хотел уточнить, монсеньор, вы сегодня сядете за общим столом? Или подать ужин сюда?
– Сюда. Ты составишь мне компанию, Жак?
Обрэ склонил голову:
– Конечно, монсеньор. С удовольствием.
Мориньер улыбнулся.
– Вот насчёт последнего – не уверен. Я намерен испортить тебе аппетит парой неудобных вопросов.
*
Он спрашивал уже однажды об этом, едва возвратившись в последний раз из Квебека. Тогда ответ не удовлетворил его. Но он так отвратительно чувствовал себя, что не стал уточнять. Всё равно заняться этим вопросом в тот момент он не мог. Теперь же он готов был слушать.
– Расскажи мне о Леру, – сказал, когда они оба утолили первый голод.
– О Леру?
– Ты забыл, кто это?
– Нет, монсеньор. Но я не знаю, что я мог бы о нём рассказать.
Мориньер посмотрел на него внимательно.
– Он ушёл весной, не так ли?
– Совершенно верно.
– Почему?
– Сказал, что жизнь в такой компании его не устраивает, и он будет строить себе дом, как и планировал прежде.
– Где?
Обрэ повёл плечом:
– Я не знаю.
Мориньер приподнял бровь – неужели? Смотрел на него настойчиво, с лёгкой усмешкой, не сводил взгляда.
Обрэ вздохнул:
– Я покажу примерно. Уходя, он милостиво ткнул пальцем в карту.
– Хорошо.
Мориньер наполнил вином кружку Жака, налил себе.
– Он враждовал с кем-нибудь?
– С кем-нибудь? – Жак усмехнулся. – Проще сказать, с кем не враждовал.
– С кем же?
– С Рене.
Мориньер кивнул иронично:
– Я был почти уверен. Рене умеет держать себя в руках.
Жаку нечего было на это возразить. Рене в самом деле оказался единственным, кто умел общаться с этим несносным, неуживчивым типом. Из прочих – не было ни одного, кто хотя бы раз не повздорил с ним. Ни дня в форте не проходило без конфликтов. По ерунде ссорились – из-за косого взгляда, недостаточно любезного тона, не на месте брошенных снегоступов. Он должен признать, его ребята тоже не ангелы. Но Леру – просто дьявол. Вспыхивал на пустом месте.
– Ты не мог с ним справиться? – дослушав, спросил насмешливо Мориньер.
– Леру – хищник. Ему непременно надо знать, кто в стае вожак.
– А разве остальные твои парни – не такие же?
Мориньер усмехнулся.
– Не обольщайся насчёт их смиренности. Каждый из них – зазевайся только! – откусит тебе голову.
Обрэ улыбнулся в ответ:
– Я давно их знаю, монсеньор.
*
Когда Мориньер сообщил о намерении задать ему, Обрэ, пару неприятных вопросов, он напрягся. Пытался сообразить, о чём может пойти речь, вспоминал, где он мог проштрафиться.
Мориньер никогда не был груб и крайне редко по-настоящему отчитывал провинившихся. Но одним взглядом, словом одним он ухитрялся заставить самого толстокожего из виноватых краснеть. И больше всего Мориньер не любил, когда ему отвечали: «не знаю».
Именно поэтому, произнеся это идиотское «не знаю», Обрэ готов был самолично откусить себе язык. Надо же было так опростоволоситься! Хорошо ещё, что он догадался спросить у этого чёртова Леру, куда тот направляется. Не факт, что тот в самом деле выстроил дом в том месте, которое указал. Но, по крайней мере, у него, Обрэ, чиста теперь совесть.
Обрэ усмехнулся – и Рамболя с ним рядом нет, чтобы разделить ответственность.
– Что? – спросил Мориньер, не отрывая взгляда от разложенной на столе карты. – Что тебя забавляет?
Одновременно Мориньер поманил Обрэ, подозвал его:
– Показывай.
Тот быстро нашёл нужное место.
– Он сказал, что собирается выстроить дом здесь.
– А чему ты ухмыляешься?
– Вспомнил Бриана.
– Что именно вспомнил?
– Да вот… – Обрэ замялся. – Вспомнил, как досталось нам тогда с Рамболем от вас, монсеньор.
Мориньер выпрямился. Лицо его выражало удивление.
– Досталось?
– Вы не знаете своей силы, ваша милость, – саркастически ответил Обрэ. – После той выволочки Рамболь ещё неделю озирался – всё старался не попадаться вам на глаза.
– Не говори глупостей, – пожал плечами Мориньер. – Я только сказал, что знать всё о своих людях – обязанность всякого ответственного человека.
– Именно, – улыбнулся Жак.
*
Так оно и было. Именно это он, Мориньер, тогда и произнёс. Мог бы сказать и больше, но, говоря откровенно, он был зол не только на Рамболя. И ещё менее – на Обрэ. Он был зол на себя.
Бриан, этот глупый мальчишка, ухитрившийся стать причиной – не главной, не очевидной, но все-таки причиной – казни одного из членов команды Обрэ, сидел в памяти Мориньера занозой.
Долгое время, пока команда «Целестины» находилась в форте, имя его не сходило с уст насмешников.
Бриан был главным объектом для шуток. Если он не опрокидывал на себя миску с похлёбкой, значит, он проливал вино, если он, входя в дом, не бился головой о низкую притолоку можно было быть уверенным, что он приложится об угол, впечатается в косяк, наступит на ногу рядом стоящему.
Стоило ему появиться в компании, моряки принимались подтрунивать над ним – припоминали его ежедневные промахи, потешались, заставляли краснеть. Пытаясь противостоять насмешкам, мальчишка начинал пререкаться. И, конечно, проигрывал. Смущаясь, становился ещё более неповоротлив и нескладен.
Неловкость Бриана так раздражала Мориньера, что он старался не поручать тому никаких дел. В конце концов, в форте находилось две корабельные команды. Очень просто было исключить из зоны внимания одного нелепого подростка.
Всё изменилось в один день. Он, Мориньер, приказал устроить очередные учения. Капитаны выстроили свои команды на главной площади. Вывесили мишени, раздали порох и пули. Мориньер стоял сбоку, наблюдал за тем, как отрабатывали моряки стрельбу.
Те стреляли по-разному. В целом, лучше, чем он ожидал.
Когда подошла очередь Бриана, он, Мориньер, почувствовал сильнейшее желание уйти, отвернуться, не смотреть. С трудом заставил себя остаться.
Он был готов к тому, что мальчишка опять проявит свою неуклюжесть, поэтому и бровью не повёл, когда Бриан, взявшись заряжать мушкет, просыпал порох. Не двинул ни единым мускулом, когда тот достал зачем-то из подсумка несколько пуль разом. Услышав смешки, мальчишка дёрнулся, покраснел, выронил пули. Те упали, раскатились по сторонам. Бриан наклонился, чтобы поднять их, зашарил рукой по утоптанному снегу. И тут горячая волна понимания обожгла его, Мориньера, лицо. Он наблюдал ещё какое-то время, как неловко, неуверенно собирал тот свинцовые шарики. Потом подошёл к нему.
Бриан при его приближении вскочил. Смотрел на него смущённо, едва заметно дрожал губами. Мориньер забрал у него мушкет, передал подошедшему Обрэ.
– Продолжайте, Жак!
Посмотрел снова на мальчишку:
– Иди за мной.
*
Он был тогда зол на себя так, как не был зол никогда. Думал: как случилось, что он столько времени не обращал внимания на то, что не заметить было просто невозможно?
Поговорив с Брианом и удостоверившись, что догадка его оказалась правильной, он отправил того отдыхать. Вызвал к себе Рамболя.
Он стоял тогда у стола. Когда вошёл Рамболь, он, Мориньер, какое-то время молча смотрел на него. Потом спросил:
– Что вы могли бы сказать о Бриане, господин Рамболь?
Заметил удивление в лице молодого помощника капитана.
– Парень как парень. Несуразный, но добрый.
– Что ещё?
Рамболь пожал плечами:
– Это первый его рейс.
– Чем он занимался на судне?
– Да чем… Палубу драил, матросам помогал. Труслив он. Неловок. Высоты боится. На мачты лез, дрожа, зубами клацал, белел. Так что всё, что делал – всё внизу.
– Труслив?
Он стиснул зубы. Проговорил жёстко:
– Мальчишка ни черта не видит. Как получилось, что вы этого не знаете?
Он помнит: именно тогда он и произнёс то самое, о чём напомнил ему теперь Обрэ – «знать всё о своих людях – обязанность всякого ответственного человека».
Говоря по правде, он говорил тогда о себе больше, чем о Рамболе. И корил – себя.
*
С того дня в форте глумиться над Брианом перестали. Иногда, изредка, по старой привычке, случалось, комментировали насмешливо очередной его промах, но тут же прикусывали языки. Что при этом они вспоминали: его, Мориньера, приказ или пылающее от стыда лицо Рамболя, – Мориньер не знал. Да и ему это было безразлично. Его интересовал результат.
Мориньер усмехнулся: следствием сделанного им «открытия» стало то, что Бриан принялся ходить за ним по пятам. Готов был услужить чем угодно. Едва заслышав очередное распоряжение Мориньера, бросался его исполнять. И не было больше никакой возможности его от этого отстранить.
Мориньер посмотрел на Обрэ. Тот крутил в руках деревянную ложку с причудливо изрезанным черенком.
– Не таким уж никчёмным оказался этот мальчишка, – проговорил легкомысленно Обрэ. – Вон каких узоров навырезал.
– Не таким уж, – сухо ответил Мориньер.
*
Обрэ отдал Мориньеру эту ложку уже после того, как судно капитана Моленкура покинуло берега Новой Франции, после того, как он, Мориньер, окончательно пришёл в себя.
По зиме вернувшись в форт, он провалялся ещё какое-то время в постели. Восстанавливал силы, истраченные в пути. Справлялся с проклятым жаром, который не отпускал его всю дорогу. Лекарю Натаниэлю, преодолевшему вместе с ним долгий путь, пришлось немало потрудиться, чтобы снова поставить его на ноги.
И вот в один из первых после выздоровления дней к нему в комнату постучался Обрэ. Зашёл, улыбаясь смущённо.
– Простите, монсеньор, я к вам – с подарком.
– С каким подарком?
– Да вот… – он протянул ему ложку. – Бриан просил передать вам. Несколько дней ковырялся – всё вырезал что-то, поправлял.
Мориньер долго смотрел тогда на Обрэ. Потом протянул руку, взял ложку.
– Спасибо.
Вспомнил, как Моленкур, явившись к нему в Квебеке, произнёс:
– Монсеньор, Бриан умолял замолвить за него слово… Он просит позволения остаться с вами.
– Нет, – сказал тогда Мориньер.
Взглянул в глаза капитану.
– Нет, – повторил твёрдо. – Вы должны понимать, господин Моленкур, что это невозможно. Позволить ему остаться – всё равно, что самолично совершить убийство. В этой стране он не выживет.
Моленкур кивнул.
– Я сказал ему то же. Но он так настаивал.