Глава 12. Беда
Она больше ничем не могла ему помочь!
Клементина говорила себе это изо дня в день, по многу раз на дню. С той самой минуты, как Леру умер, она не находила себе места. Пыталась убедить себя, что сделала всё, что было в её силах, чтобы спасти его.
Бог знает сколько времени она не отходила от его ложа. Поила отварами, чтобы облегчить кашель. Накладывала компрессы на его обмороженные ноги. Всё было напрасно. Она видела, что ему становится хуже. Но продолжала и продолжала возиться с примочками и всякими снадобьями – просто потому, что не могла признать свою беспомощность.
Клементина теперь вспоминала тот день, – первый из последующей череды чудовищных дней – как начало их всеобщего конца.
Она надеялась ещё, что всё образуется. Дотащив Леру до ложа, взялась раздевать его. Пыталась стянуть с него сапоги. Он, придя в себя, рычал, отталкивал её, ругался. Тогда – Клементина потом не могла этого забыть – она тоже повысила на него голос. Да что там – повысила. Она орала так, что Леру смолк поражённый. Потом засмеялся, захохотал, зашёлся в кашле.
– Ты все зверьё в лесу перепугала! – проговорил, успокоившись.
А ей совсем не было смешно. Она была в ужасе. И когда он позволил ей, наконец, заняться его ногами, она едва не разрыдалась – те были совершенно белые, с едва заметными мраморными разводами. Клементина пыталась согреть их – обнимала ладонями, отогревала смоченной в тёплой воде тканью.
Леру гнал её от себя.
Пока ноги отходили, с трудом сдерживал крик. Рычал, стонал. Требовал вина, водки.
– Дай что-нибудь выпить!
Клементина подала ему отвар из коры вяза, он отшвырнул котелок от себя – ну не эту же дрянь!
– Уйди! Бога ради, уйди! – кричал. – И забери ребёнка!
Она прижимала к себе Вик. Смотрела на него – ни помочь не могла, ни утешить.
Потом он успокоился как будто, ей показалось – заснул.
Через какое-то время подскочил на ложе:
– Займись мясом. Надо коптить. Вялить. Надо есть. Тебе и девочке надо есть.
Она не сразу поняла, что он бредит.
*
Следующие дни Клементина теперь помнила плохо. Почти совсем не помнила. Они протекали незаметно – она не спала толком. Путала день с ночью. Случалось, засыпала рядом с Вик – ненадолго. Спала неглубоко. Стоило застонать Леру, поднималась. Садилась возле, обтирала влажным лицо, поила.
Он горел. Почти бесконечно что-то невнятно шептал. Иногда подскакивал на постели, бессмысленно таращил глаза.
Когда Леру приходил в себя, Клементина пыталась его накормить. Поила бульоном, нарезала мелкими кусками мясо. Бульоны он пил. От мяса отворачивался:
– Не могу. Потом.
Она кормила Вик. Сама ела с каждым днём все меньше – не было ни сил, ни аппетита. От мяса, тушенного без соли, без бобов, без овощей её мутило.
Временами Клементина выходила наружу – собирала сосновые иглы. Приносила домой.
Жевала их – терпкая кислота доставляла ей удовольствие, как будто немного приводила в чувство. Для Вик и Леру она готовила из игл отвар. Почти насильно вливала его в ребёнка и мужчину. Они отказывались пить. Она настаивала, заставляла.
Жар и кашель продолжали терзать Леру. Большую часть дня он находился в забытьи. Приходил в себя ненадолго. Открывал глаза. Приподнимался на локтях, иногда садился. Клементина, глядя на него, пугалась – таким покладистым и тихим был он в эти короткие промежутки прояснённого сознания.
В одно из своих «возвращений» он посмотрел на неё с такой нежностью, что Клементина не удержалась: опустилась на колени у его ложа, разрыдалась, уткнувшись носом ему в грудь. Он положил ей руку на спину.
– Ну-ну, – сказал тихо. – Брось. Не реви. Зато я принёс еды. Не так много, как собирался. Но я схожу ещё. Я оставил мешок на дереве. Не очень далеко. Вот отлежусь немного. Дай мне только отлежаться.
Она подняла к нему лицо. Он улыбнулся.
– Ты вот лучше займись тем мясом, что я принёс. Ты ведь не позволишь ему испортиться?
Клементина замотала головой – не позволю.
Она, действительно, делала всё, что могла. Нарезала мясо на длинные полосы, коптила его над очагом. Потом складывала готовые ломти в большую, почерневшую от влаги и времени корзину, стоявшую в углу. Остальное мясо, уложенное в холщовый мешок, лежало под снегом у самого порога. Клементина доставала оттуда кусок за куском. И каждый день занималась одним и тем же – коптила, варила, кормила девочку и мужчину.
*
Вик сильно изменилась за эти последние недели. Совсем исхудала, перестала подниматься на ножки.
Почти всё время девочка проводила у ложа Леру. Подползала к изголовью, усаживалась. Смотрела распахнутыми глазёнками на то, как возилась у очага мать. Не плакала, не болтала невесть что, как прежде. Смотрела молча. Серьёзно. По-взрослому.
Не будь Клементина уже напугана до смерти, она испугалась бы этих перемен. Но никакой страх не мог быть больше того, что уже заполнил её всю.
*
Однажды Леру подозвал её к себе. Приказал подать силки. Клементина хотела воспротивиться. Но он выглядел таким слабым!
Она принесла то, что просил. Он усадил её рядом.
– Я покажу тебе, как их ставить, – сказал спокойно. – Тебе пригодится.
Она заметалась, замотала головой, задрожала губами. Он смотрел на неё устало:
Конец ознакомительного фрагмента.