Глава первая
10 сентября 2006 года.
Где-то между Абаканом и Тывой, Таштаголом и Саяно-Шушенским водохранилищем...
Звонок телефона совпал с сигналом будильника. Первым делом я решил прихлопнуть последнего. Стукнул кулаком по тумбочке, но этот гад оказался на краю, свалился, продолжая верещать. Куда-то пополз от меня. Со второй попытки я его настиг, прихлопнул, проснулся и, испытывая смутное подозрение, что не за горами поход в универмаг за новым будильником, потащился к телефонной тумбочке.
– Вы ошиблись... – просипел я в трубку.
– А хрен-то тебе, – злорадно отозвалось непосредственное начальство. – Долго спишь, начальник уголовного розыска! Или ты там не один? – голос майора Неваляева, начальника Рыдаловского РУВД, сделался на полтона ниже и каким-то любознательным.
– А вы приходите в гости, Игнатий Филиппович, в бельишке покопайтесь... – Я зевнул и чуть не вывихнул челюсть. Зачем звонить, если я и так пойду на работу?!
– Ты ласковый парень – в шесть-то неполных утра, – фыркнул шеф. – Не догадался еще, к чему я тебе звоню?
– К радостным хлопотам?
– Ладно, протирай зенки. На работу можешь не заходить.
– Отличная новость, – я извернулся и раздавил тапкой лицо усатой национальности, собравшееся удрать под тумбочку. – А что случилось, Игнатий Филиппович? Восемь человек пропали в тайге при испытании новой модели компаса?
– Остряк недоученный... – проворчал шеф. – Комсомольская, 66. Свежий труп. Мужчина лет сорока, не из местных. Снимал полдома у Завьяловой Валентины – в десять вечера был еще жив. Покойника обнаружила хозяйка – имеется у нее, в отличие от некоторых, обыкновение – вставать до рассвета. Вызвала «Скорую». Дежурный медик постучал по голове, вызвал патрульных. Те тоже не титаны ума – запросили уголовный розыск.
– А вы тут при чем, Игнатий Филиппович? – удивился я.
– Вот и я того же мнения, – в голосе начальства проявилось раздражение. – Езжай, разберись.
– Признаки насильственной смерти?
– Возможно. По крайней мере, непонятное. Медики подъедут минут через пятнадцать.
Положив трубку, я несколько минут сидел, привалившись к тумбочке. Погладил кота, который тут же принялся меня облизывать. Торопливость неуместна – куда спешить трупу? Аккуратно, чтобы не развалить эту хлипкую древность, я поднял с пола телефонный аппарат, отделил от него трубку, набрал простой четырехзначный номер.
– Больница, – вздохнул на том конце молодой врач Павлушкин.
– Богатов говорит. Как там наша больная?
– Ритмично бьется, – пошутил работник.
– А без шуток?
– А без шуток, Артем Николаевич, вашей больной в больнице больше нет. Выписали Яну Владимировну Островскую. Еще в субботу.
– Серьезно? – не поверил я.
– Ага. Доктор не даст соврать. Довела тут всех – рвалась на свободу, точно с каторги. Заставила провести себе техосмотр – лошади под капотом есть, давление масла нормальное, днище не заржавело... Но вы следите за ней – как минимум месяц никаких резких движений. Пусть дома сидит. Разойдутся швы, и что тогда? Второй раз мы Яну Владимировну не спасем. Поймите, Артем Николаевич, у нас не областная больница и светила отнюдь не с мировыми именами.
– Усвоено, – сказал я. – Спасибо, Федя. А выпить ей за радостное возвращение с того света можно?
– Нужно, – сказал Федя и бросил трубку.
Прежде чем войти в калитку, я бдительно осмотрелся. Комсомольская, 66 – в чреве райцентра Рыдалова. Саяны, Республика Хакасия, одно удовольствие от жизни: природа. Но в городе эта штука почти не ощущается, а выезжать подальше и наслаждаться, забыв про все, удается редко. Река Уштым, стекающая с предгорий, в наших краях резко поворачивает на восток, бежит километра четыре сравнительно ровно, дает петлю и уносится на северо-запад – к отрогам Алымшанского кряжа. В петле и расположен городок Рыдалов с населением порядка тридцати тысяч неудачников. Четыре улицы параллельно Уштыму: Тальниковая, Советская, Комсомольская и почему-то имени Павла Лазаренко. Не знаю, кого имели в виду, но сомневаюсь, что вороватого украинского премьера времен всеобщей «бандитизации» СНГ. Частные дома, тонущие в садах, чередуются с двухэтажными бараками (отдельные вполне приличные), кирпичными коробками относительно недавнего возведения – с примитивными, но отдельными квартирами. На Советской – общежитие рыбзавода, административный центр с примыкающим к нему райотделом милиции, универмаг с прохудившейся крышей, клуб для встреч унюханных наркоманов, памятник самому человечному человеку, у которого на днях неопознанный святотатец возложил кучу дерьма. Облезлая церквушка с вечным дефицитом тружеников креста и кадила. На Комсомольской – типография, психоневрологический диспансер. Улица Лазаренко уставлена домами повыше (хотя и не везде), а на востоке, где Уштым делает петлю, превращается в дорогу, которая стальным мостом пересекает реку и уходит на север – к Абахе и столице Хакасии.
Лично я проживал на Тальниковой – в дощатом доме без мансарды. Что такое зимы в Саянах, я еще не знал. Человек я в этих местах новый, машину держал под навесом, а в саду старательно разводил сорняки, созерцанием которых и занимался тоскливыми летними вечерами. До Комсомольской от моих «владений» – три минуты езды (если не дорогами, а закоулками).
Итак, я вошел в калитку, мимоходом отметив, что прибыл не первым. Под забором прохлаждался «уазик» РОВД. Колесо бесстыже увлажняла уличная дворняга. На крыльце курил вечно похмельный лейтенант Крюгер – работник моего отдела: пессимистично-депрессивный сорокапятилетний тип с морщинистым лицом и гибким чувством юмора.
– Ты знаешь, чем утро понедельника отличается от вечера пятницы? – с несчастным видом спросил подчиненный.
– Острорежущим похмельем? – догадался я.
– Всем, – отрезал Крюгер. – Ну и похмельем, конечно. Ума не приложу, почему я вчера пошел к соседу, чтобы взять у него ключ девять на двенадцать, которых у меня – полный ящик. Пиво было несвежее, водка – от лукавого, закуска – с придурью...
– А самогон, которым вы это дело лакировали, баба Настя забыла перегнать вторично, – заключил я. – Нажрались до зеленых соплей. Не понимаю, почему тебя Нинель терпит.
– А она уже не терпит, – усилил трагическую муку Крюгер. – Подозреваю, что, пока я в спячке, Нинка времени не теряет. Она же не собака, чтобы хранить мне верность без убедительной причины.
– Хорошо, что ты сам это понимаешь, – пробормотал я, кивая на открытую дверь. – Ну и как там?
– Не стесняйся, наши двери открыты. – Крюгер с готовностью подвинулся. – Командовать парадом будешь ты, Артем. Позавтракал уже?
– Нет.
– Очень хорошо. Отличный возбудитель аппетита. Знаешь, у меня такое ощущение, что к нам в руки что-то плывет. – Крюгер помолчал, пожевав окурок, и добавил. – И не тонет...
В доме было чисто, опрятно, даже уютно, из чего напрашивался вывод, что Завьялова Валентина, пустившая в дом квартиранта, – женщина непадшая. По всей видимости, особа с застывшим лицом в вязаном кардигане, сидящая в углу на табуретке, – она и была. Женщина молчала.
«Возбудитель аппетита» лежал на полу – у опрокинутого стула, а в двух шагах от лежащих находился обеденный стол, уставленный немногочисленными яствами: шпроты в блюдце, резаный сыр, колбаса, миниатюрные помидоры, украшенные пучком укропа, красная икра в зеленой баночке, чекушка перцовочки, облегченная на треть. Напрашивался вывод: человек, погибший во время трапезы, не испытывал желания напиться. Он культурно отдыхал после трудового дня, а отсутствие на столе солидных блюд указывало на то, что человек – не любитель кашеварить, а может, просто не желал этим заниматься в свете наступившей ночи.
У трупа были скрючены пальцы, глаза цвета хмурого утра вылезли из орбит, лицо перекошено. Рот искривлен настолько, что через отверстие в правом уголке просматривался украшенный пломбой клык с желтым налетом в месте контакта с десной. Прическа отсутствовала – немного шерсти на висках и огромная сферическая лысина (как на моей покрышке), подчеркивающая высокий лоб, выразительность глаз и миниатюрные круглые уши.
Пожилой эксперт, вооруженный передовыми научными знаниями, колдовал над столом, внюхиваясь в подсохшие за ночь продукты. Исследовал колбасу, поковырял вилкой в икре, испытывая, судя по голодному лицу, желание доесть.
– Живут же люди... – проворчал он с завистью.
– Кому завидуешь, Павел Валерьянович? – хмыкнул, поднимая голову, молодой черноволосый Венька Лиходеев. Он сидел на прочно сбитой деревенской лавке и вдохновенно сочинял протокол. – Ба, Артем Николаевич... С добрым утром, командир.
Эксперт сдержанно кивнул. Венька проследил за направлением моего взгляда сопутствующей миной.
– Да уж, Артем Николаевич, не сказать, что парень смотрится молодцом. Но лучше, чем Крюгер, правда?
Все рассмеялись, кроме покойника и хозяйки дома, которая вздрогнула и уставилась на меня с каким-то анатомическим ужасом. Что поделать – люди, работающие в нашем жанре, законченные балагуры. От беспросветной жизни на краю географии спасают только цинизм и извращенное чувство юмора. Хорошо, что на труп не приковыляла Яна Владимировна, прошедшая курс возвращения из могилы по причине запущенного аппендицита – был бы полный разгуляй.
– Не будем лишний раз тревожить Валентину Васильевну, – покосился на хозяйку Венька. – Ее показания имеются в деле. Господин по имени Гарбус Аркадий Константинович, холостой, шестьдесят третьего года рождения – паспорт с Кемеровской пропиской прилагается, – снял у нее комнату неделю назад, оплатив проживание за десять дней. Тихий, вежливый, культурный. Днем уходил, ночами был дома.
– И все это время вы проживали в соседней комнате? – обратился я к хозяйке.
Хозяйка не ответила, она по-прежнему смотрела на меня с ужасом.
– Валентина Васильевна проживала в летней кухоньке, расположенной в глубине сада – дабы не смущать квартиранта, – без запинки отчитался Венька. – В этой кухоньке имеется все, необходимое для сна.
«Кроме мужика», – подумал я.
– И последней ночью...
Хозяйка надрывисто закашлялась, заморгала. Я покосился в мутное зерцало на старинном комоде – не вырос ли рог на лбу. Но тут хозяйка очнулась:
– Господи... Аркадий Константинович вернулся домой часов в десять... Принес пакет с продуктами... Довольный был такой – сказал, что закончил свою работу в Рыдалове...
– Работу? – насторожился я.
Вошел покуривший Крюгер, напевая: «нам бы понедельники взять и отменить». Прислонился к стеночке, скрестив руки на груди.
– Даже не спрашивайте, я не знаю, какую работу он тут делал... Я ушла к себе на кухоньку, а часов в одиннадцать в калитку позвонили – я слышала, как он пошел открывать, потом крикнул, что к нему пришли и я могу не беспокоиться...
– Вы не видели, кто пришел? – спросил Крюгер.
– Не видела, – убитым голосом сообщила хозяйка. Голос у него при этом был нормальный, не дрожал... – Я уснула. А с петухами встала, вошла в дом, а тут... – глаза хозяйки стали наполняться большими скорбными слезами.
– Спасибо, Валентина Васильевна, – поблагодарил я. – Пройдите, пожалуйста, к себе. С вами еще поговорят.
– Криминалисты подъедут через двадцать минут, – возвестил Крюгер. – А то Павел Валерьянович совсем у нас заскучал.
– Да нет, – пожал плечами медик, – с вами весело. Хотите знать, отчего скончался господин Гарбус?
– Инфаркт, – пожал плечами Венька. – Внезапная остановка сердца. А может, кровоизлияние в мозг – помутнело в голове, дыхание перехватило – кирдык, и туда... А если с ним и был кто-то, то убежал с перепугу.
– Сам ты кирдык, – строго сказал Павел Валерьянович. – Паралич лицевых мышц. Опухший язык. Сильный, не оставляющий шансов яд, господа. Тетродотоксин, например. Или амигдалин – при расщеплении в желудке выделяется синильная кислота. Возможно, нечто эдакое принял вместе с пищей. А алкоголь, выпитый в разумном количестве, лишь ускорил всасывание токсинов...
– Позволь, Павел Валерьянович, – перебил я, – ты настаиваешь, что он принял яд случайно?
– Решайте сами, – пожал плечами медик. – Но смерть – прошу уж мне поверить – может явиться к нам практически из любого продукта питания.
– Ну, уж, – усомнился Венька.
– Рыба, – убеленный сединами профессионал ткнул пальцем в банку со шпротами. – Никто из ученых вам не скажет, почему съедобная селедка или, скажем, анчоус временами становятся ядовитыми. Состояние называется «сигуатера». Выделяется яд сигуатоксин. Крайне редко, но случается. Миндаль, абрикосы, персики, вишни – упомянутый амигдалин. Готовая смерть на блюдечке. Картошка – представитель ядовитого семейства пасленовых. Съешьте проросший или свежий позеленевший клубень – узнаете. А лучше килограмм таких же очистков – умрете в страшных мучениях, благодаря соланину и чаконину – природным токсинам. Ядовитый мед – не хихикай, Лиходеев. Собирается пчелами с представителей семейства вересковых – багульника, азалии, рододендрона. А вот от ядовитой бузины мед, к вашему невежественному сведению, абсолютно безопасен, хотя и невкусен.
– Жутко интересно, Павел Валерьянович, – похвалил я. – Но давай прервемся. Тело, разумеется, вскроют. Продукты, оставленные на столе и лежащие в холодильнике, проверятся на содержание ядов. Ничего вы там не найдете – сто процентов. Представьте ситуацию: собеседник посредством угрозы, например, под дулом пистолета, вынуждает потерпевшего принять яд. Деваться, собственно, некуда. Есть второй вариант – заставил сделать то же самое, но посредством обмана. А потом унес продукт.
– Зачем унес, – не понял Крюгер, – если вскрытие все равно покажет?
– Значит, не покажет, – пожал плечами Венька. – Распадется к чертям собачьим, все растительные яды распадаются, доказывай потом, что это умышленная смерть.
– Насильственная, – поправил я.
Удариться в философскую дискуссию нам не дали. Началось паломничество. Прибыли обозленные эксперты, поорали про затоптанные следы, покурили, обсудив вчерашний футбол, после чего не спеша занялись прямыми своими обязанностями. За экспертами на белой «Ниве» прикатил лично главный мент Рыдалова Неваляев Игнатий Филиппович – плотный пожилой мужик с ангельской физиономией бордосского дога и точно таким же характером. Угрюмо осмотрел покойника, всех присутствующих живых, особенно сотрудников уголовного розыска, потребовал соображений через час и отбыл. За шефом прикатила бригада из морга, а с бригадой – районный прокурор Каморин Игорь Витальевич, которому присутствовать у каждого трупа вовсе не обязательно. Об этом ему и намекнули в завуалированной форме, на что районный прокурор скрипнул зубами и лично пожелал осмотреть тело. Проделав вышесказанное, недоуменно поморгал, посмотрел на меня и спросил:
– Кто такой? Физиономия у него какая-то... неместная.
– Гарбус, – бухнул я.
– В смысле? – набычился прокурор.
– Фамилия такая, Игорь Витальевич, – пояснил прячущийся за моей спиной Крюгер. – А чем по жизни промышлял, когда-нибудь выясним.
Уж лучше бы он молчал в свой воротник. Говорить и дышать этим утром Крюгеру было противопоказано. Каморин нахмурился, потянул носом. Он явно находился в зоне поражения.
– Безобразие, товарищи офицеры...
– Только по понедельникам, Игорь Витальевич, – покраснел, как горбуша, Крюгер.
– А вы знаете, что люди хорошо сохраняются в спирте? – похлопотал за товарища Венька.
– Лучше, чем спирт в людях, – съязвил прокурор, обдал нас волной неприязни и убыл, пообещав, что непременно пригласит меня к себе.
– Держитесь, мужики, – хмыкнул один из санитаров, уносящих тело. – Если пронесет, будете счастливы, если влетит – будете мудрыми.
Но энергетика начальства пока не давила. Я не чувствовал себя кроликом, познающим удава изнутри. За «козырную» должность в этой проклятой провинции я не держался, а разносы начальства стали привычными. Когда я прибыл в городок четыре месяца назад, у меня имелся чемодан, карта Сбербанка и белый котенок с пятном на груди. Я подобрал его на вокзале в Красноярске. Не хотел он от меня уходить, вертелся под ногами, ластился, смотрел огромными умоляющими глазами. Пришлось засунуть в карман. Поселили нас с котом в доме убиенного моего предшественника – Кондратия Ивановича Мазурко, который пятнадцать лет проработал в должности начальника уголовного розыска, похоронил жену, а потом и сам погиб, когда неопознанный субъект выстрелил в окно. Не хотел мой Тишка заходить в дом. Съежился, ощетинился, шипел, как змея. Трижды перебрасывал я его за порог, а он драпал обратно, как от чумы. Два дня мы потом с котом на пару выпроваживали из дома злых духов, жгли мусор, мели, драили. Прокурор Каморин был первым, кто посвятил меня в специфику местной криминальной жизни. «Присматривайся, капитан. Наблюдать, наблюдать и еще раз наблюдать, как говорил академик Павлов. На доверительность населения можешь не рассчитывать. Люди здесь привыкли молчать. Они злопамятны, потомки ссыльных, зэков – полный интернационал: русские, украинцы, хакасы, немцы, евреи... Обзаводись стукачами, на рожон не лезь, и я тебя заклинаю как старший товарищ – много не пей! Сколько хороших людей в этой тмутаракани спилось...»
Про южный берег Уштыма я еще не упоминал. Городок Рыдалов – это не только четыре вышепоименованные улицы, на которых уровень преступности довольно терпимый. Самая клоака – напротив Тальниковой, через речку. Скопище бараков и частных завалюх, разбросанных по холмам и оврагам. Жизнь на уровне пещерной. Район прозвали очень метко – Убей-Поле. Милицию там не любят, и это мягко сказано. От Тальниковой через Уштым протянуты два моста – пешеходный и «комбинированный». На той стороне – непересыхающая грязь, тотальная разруха, помимо жилого района – консервный и рыбный заводы, цех по производству пластиковой тары (единственное предприятие, работающее на износ), фабрика народного промысла, мукомольный комбинат, песчаный карьер. Дороги в гари и копоти, постоянно чего-то лязгает, ежедневные мордобития, поножовщина, на которые работники уголовного розыска приглашаются, слава богу, не всегда, поскольку разыскивать там особо некого – все понятно, как мычание...
Но вот убийство хорошо одетого заезжего господина – явление в наших краях нечастое.
– Выстояли... – просипел Крюгер, когда испарилось начальство, труп переместился в морг, а в доме остались только мы да женщина за стенкой. Смотреть на Крюгера было страшно. Выпитое накануне не щадило человека. И без того не самое привлекательное в мире лицо превращалось в сушеный урюк. Добредя до холодильника, он всунулся туда по пояс, выудил початую бутылку минералки, обругав загребущих экспертов, свистнувших со стола перцовку. Можно подумать, в ней есть какой-нибудь яд! Да плевать ему на яд! В каждом лекарстве есть яд!
Венька украдкой подмигнул:
– Анекдот, Артем Николаевич. «А вот змея, товарищи экскурсанты, поймана во Внутренней Монголии. Почему такая страшная и сморщенная, говорите? А вы бывали во Внутренней Монголии? А она бывала...»
– О, злыдни... – застонал Крюгер, падая на лавку.
– Отличное средство от похмелья, товарищ старший лейтенант, – продолжал потешаться Венька. – Правда, для этого надо быть японцем. Делаете марлевую повязку, смачиваете ее в саке и активно дышите...
– А в Монголии, – поддержал я, – после пьяной ночи принято пить томатный сок с маринованными овечьими глазами. Отличный выпрямитель.
– А в Пуэрто-Рико, – наслаждался своим чувством юмора Венька, – режут половинку лимона и натирают ею подмышки. Но есть одна хитрость. Если вы находитесь в Северном полушарии, тереть надо по часовой стрелке, а если в Южном – то, соответственно, против. Иначе хоть затритесь...
До армянского антипохмельного хаша и русской бани-проруби мы не добрались. Крюгер издал нечеловеческий, берущий за душу стон и сжал виски мозолистыми ладонями...
Через два часа я пожаловал к непосредственному начальству – поднимался по расшатанной лестнице и думал, существует ли на свете посредственное начальство? Без стука вошел в приемную. Секретарша Изольда – чудо в перьях – держала пучок проводов и пыталась стянуть со шкафа металлическую коробочку, напоминающую модем. Стринги под джинсами в этот день были белые, в розовую крапинку. А в пятницу, если память не подводит, преобладали вечерние тона.
– Хм, – сказал я. Изольда резко повернулась, хлопнула глазами. Опять накрасилась так густо, что ничего не видит.
– Здравствуйте, Артем Николаевич, коробочку достаньте, пожалуйста.
– Да хоть звезду с неба, – я достал железку, в которую она воткнула один из проводов, подумала, воткнула другой и протянула мне, чтобы поставил коробочку обратно.
– Как-то странно, – удивился я, – неужели к нам подкрался технический прогресс?
– Очень памятливый компьютер, – похвасталась Изольда. – Из Абакана привезли. А еще ксерокс. Теперь мы можем собрать все наши архивы, которые пылятся где попало, и сжечь во дворе.
– А потом подождать, пока полетит профиль, – подхватил я, – и все содержимое этой коробки растворится в виртуальной пыли. Нет уж, Изольдочка, выбрасывать в наше смутное время ничего нельзя. Вы же не выбрасываете крышки от кастрюль, от которых почему-то отвалилась ручка? Или сломанные лыжи, дырявые сапоги, старые чайники с утюгами, перегоревшие пробки? Вдруг пригодятся?
– Да ну вас, – хихикнув, отмахнулась Изольда.
Я слышал от Веньки Лиходеева, что это чудо влюбилось в меня в первый же день, как я появился на новой работе. Однако странною любовью – понимая, что взаимность не светит, она увлеклась фантазиями и теперь неплохо себя в них чувствует. Во всяком случае, ей хватает духу изображать раздражение, когда я достаю ее больше положенного. Ума не приложу, откуда у Веньки информация. Сочинил, наверное.
– Очень хотелось бы вас предостеречь, Изольдочка, – сделал я озабоченное лицо. – К технике нужно относиться бережно, как к мужу. Если вас попросят скопировать диск, не надо загружать его в ксерокс. Он диски жует. И будьте осторожны – это происходит крайне редко, но несколько случаев в стране уже зафиксировано и описано... – я понизил голос и сделал интригующую паузу. Изольда затаила дыхание, ожидая продолжения:
– Какие случаи, Артем Николаевич?
– Компьютерные мыши оказывались настоящими... – И пока она стояла, оцепенев, я на цыпочках прокрался в кабинет шефа.
В состоянии задумчивости сходство нашего руководителя с бордосским догом – просто потрясающее. Начальник-солнце сидел за столом и усиленно размышлял. Извилина проступила на лбу. Я шаркнул ботинком и задел колокольчик-«очиститель», которые Изольда в целях борьбы с нечистой силой развешивала везде.
Неваляев вздрогнул, вышел из ступора.
– Ты чем сейчас занимаешься, Артем? – посмотрел он на меня тяжелым, немигающим взглядом.
– Работаем, Игнатий Филиппович, – вздохнул я. – В горе, без радости.
– Незаметно, товарищ капитан...
Горячий пар от меня действительно не шел. Я пожал плечами.
– А что вы хотите? Чтобы мы носились по полям, вырабатывая ресурс?
– Остряк... – Шеф фыркнул, снова задумался и принялся барабанить толстым пальцем по столу. Он делал это долго, методично, но я был спокоен, как баобаб. Не тот нервный, кто барабанит по столу, а тот, кого это раздражает.
– Знаете, Игнатий Филиппович, – признался я, когда молчание непристойно затянулось, – меня сегодня и без вас потряхивает.
– Лихорадка? – подыграл шеф.
– Прокуратура. Обычный труп, а все начальство явилось строем. Словно президента замочили. Каморин волнуется, вы волнуетесь... Пять минут назад звонил ваш зам Кудыкин – тоже волнуется. Спрашивает, не нашли ли мы еще убийцу? Когда я коротко и ясно объяснил, что нет, он возмутился и стал орать, что уголовный розыск совсем не работает.
– К черту Кудыкина, – раздраженно отмахнулся шеф. – Лезет, куда не просят, к каждой бочке затычка...
– Знаю, – пожал я плечами, – судьба подкинула вам уникального заместителя. Бывают дураки круглые, а Кудыкин – дурак многогранный.
Истина известная: дураков у нас, может, и немного, но расставлены они так грамотно, что всюду на них натыкаешься.
Неваляев поморщился.
– Перестань, у Кудыкина тесть работает в администрации. Почему нам, думаешь, привезли компьютер?
– Очень ценное приобретение, – согласился я, – а то Изольде уже надоело самой с собой дуться в «крестики-нолики». Людей бы лучше в отдел добавили, преступления, знаете ли, некому раскрывать... Вот вы сейчас зачем меня позвали?
– Правильно, – не удержался от улыбки Неваляев. – Как у вас с убийством Погорельских?
– Прекрасно, – подбоченился я. – Хоть завтра передавай следователю. Осталось уточнить некоторые детали...
– Там и уточнят, – обрадовался Неваляев. – Отдавай в прокуратуру, а то совсем обленились.
– Не больно-то это здорово, Игнатий Филиппович... – пробормотал я.
– А нам не надо, чтобы было здорово! – гаркнул шеф. – Нам надо, чтобы было правильно! Убийца, как я понимаю, найден? Вариантов нет?
– Убийца с гарантией, – заверил я.
Семью Погорельских – Анну и Сергея, молодого верстальщика из типографии и сотрудницу ветеринарного контроля – прирезал неделю назад ревнивый Лапиков, коллега покойной, так и не смирясь, что Анна вышла замуж за другого. Вылил в глотку граммов семьсот денатурированной водки, вооружился обрезанным кайлом и отправился в гости – выяснять причину и подоплеку коварного поведения. Трупы были обезображены, вопли убиваемых разносились по всей улице Лазаренко. Жили счастливо и умерли в один день. Но самое смешное, что искать убийцу пришлось четверо суток – изувера никто не видел. Ушел через заднюю калитку, избавился от одежды. Когда за паршивцем пришли, он заперся в сарае, швырялся всем, что было под рукой, и кричал, что придет за нами с небес, дабы знали, с чего начинается ад. С какого перепоя ему пришло в голову, что он отправится на небеса, непонятно. С отбитыми почками, но, в принципе, живой гражданин Лапиков сидел в следственном изоляторе и третий день жаловался на «суку-любовь».
– Меня тревожит убийство на Комсомольской, Артем, – неохотно признался начальник. – Постарайся форсировать расследование. Этот тип здесь что-то вынюхивал, и мне это решительно не нравится.
– А что здесь можно вынюхивать? – не понял я. – Секреты народного промысла? Технологию изготовления новой консервной банки?
– Вот именно, – согласился шеф. – Но вахтер из мехколонны еще в пятницу рассказывал наряду ППС, что какой-то хмырь полдня бродил вдоль забора и следил за проходной. Прилично одет, рожа интеллигентная. Сегодня его вниманию предложили фото мертвеца. Представь себе, узнал...
– А что у нас на мехколонне?
– Ни-че-го, – по слогам вымолвил Неваляев. – Два месяца не выдавали зарплату – пить уже мужикам не на что! Опять политуры натрескались – трое в больнице, сутки с того света извлекали...
Я внимательно смотрел на своего шефа и испытывал сложные чувства. Кожа у Неваляева толстая, мысли прочесть невозможно. Мужик неглупый, себе на уме – понимает, чего хочет. Стоит ли ломать голову раньше времени?
– Разберемся, Игнатий Филиппович, – я шутливо отдал честь и тактично осведомился. – Разрешите проваливать с богом?
– Проваливай, – махнул рукой Неваляев.
На лестнице меня перехватил его зам Кудыкин – гладкокожее лоснящееся животное в звании майора – и принялся распекать: за неуставной внешний вид, за игнорирование старших по званию, разболтанность, излишний демократизм в отношении к подчиненным, которые пьют уже практически на работе и ни хрена другого не делают...
– А вот здесь, пожалуйста, поясните, товарищ майор, – перебил я. – Где, когда и какого именно «ни хрена» мы не делаем.
– Он еще спрашивает! – чуть не задохнулся Кудыкин. – Полдня прошло, а воз и ныне там! Я требую через полчаса итоги предварительного расследования по убийству Гарбуса, и учтите, капитан, если вы мне не доложите чего-нибудь вразумительного...
– Какого еще убийства? – рассмеялся я. – Во-первых, вам не мешало бы подучиться грамоте, товарищ майор. Где вы видели заключение медэксперта, что гражданин Гарбус скончался не своей смертью? Будет заключение – будут и крики. А во-вторых... – я отодвинулся и стал рассматривать глуповатого зама, словно художник забракованный холст.
– Почему вы на меня так смотрите? – побагровел Кудыкин.
– Ассоциации выстраиваю, – объяснил я. – Вот, скажем, Неваляев Игнатий Филиппович представляется мне эдаким мощным «КамАЗом», у которого сзади болтается пустое ведро. А вы, уж не обессудьте, товарищ майор, – общипанным котом, собравшимся перекусить электропровод.
И пока он негодующе хватался за воздух, я побежал дальше по лестнице. Не боялся я этого пустобреха из породы замполитов. Нет в мире такого наказания (помимо уголовного), которому можно подвергнуть капитана Богатова. Были у него уже все наказания...
Но мелкие неприятности эти бесы обеспечивали. По кабинету опергруппы расхаживал хмурый и раздраженный прокурор района Каморин. У подоконника мялся Венька Лиходеев и прятал за спину стакан с окурками. Крюгер сидел за рабочим столом и с миной мученика рассматривал крючок для люстры.
– Не доводите до греха моих людей, Игорь Витальевич, – пошутил я. – Они уже на грани суицида.
– Лишь бы не пили, – ухмыльнулся Каморин и тут же поменялся в лице. Пристально уставился на Крюгера, от которого исходил уже не запах перегара, а чего-то новенького, вылитого на старые дрожжи. – Даже не знаю, Артем Николаевич, достойны ли такие люди, как лейтенант Крюгер, служить в уголовном розыске...
Тот втянул голову в плечи и умоляюще посмотрел на меня.
– Достойны, не волнуйтесь, – сказал я. – В ходе пятничного задержания двойного убийцы Лапикова старший лейтенант Крюгер рисковал жизнью и получил ранение. Он первым бросился обезоруживать обезумевшего преступника. Любой бы так поступил на его месте.
– Вы имеете в виду... самоотверженный поступок? – сглотнул прокурор.
– Нет, – покачал я головой, – выпивку после самоотверженного поступка.
Очевидно, прокурор был туговат на ухо – не слышал, как булькнул за спиной Венька. Убийца Лапиков оборонялся из сарая чем попало. А попала ему в тот день увесистая гвоздатая доска, которой он и треснул Крюгера по черепу. Удар пришелся по касательной, но перепугался тот здорово. С воплем «Ну, держись, падла!» влетел в сарай, и когда мы не спеша подтянулись, чтобы снять сливки, уже выкручивал конечности хрипящему ничтожеству, попутно возя его мордой по полу.
– Ладно, чего уж там... – смутился прокурор. – Я все понимаю, ребята... Но постарайтесь все-таки не очень налегать на это дело. Ведь должны быть в нашем городке какие-то образцы для подражания...
Мы расслабились. «Образец для подражания» украдкой перевел дух и посмотрел на меня с благодарностью.
– Напомните фамилию последнего убитого, – задумчиво щелкнул пальцами Каморин, – Барбус?...
– Гарбус, – услужливо подсказал Крюгер.
– Барбус – аквариумная рыбка, – сказал Венька, – веселая такая.
– Удалось что-нибудь выяснить? – Прокурор неодобрительно покосился на молодого.
Я перехватил недоумевающий взгляд Лиходеева. А этому, дескать, с какого перепуга?
– Рановато делать выводы, Игорь Витальевич, – осторожно сказал я. – Дождемся результатов вскрытия – тогда и сделаем. Если хотите, можете ознакомиться с протоколом допроса хозяйки дома Завьяловой.
– Знакомился уже, – пробормотал Каморин. – Странное это убийство... – Он как-то отрешенно уставился в окно. – Не помню, когда у нас последний раз убивали приезжих... Причем таких приезжих, о которых никто не знает.
Прокурор поправил форменный галстук, пожал плечами и убыл из кабинета оперативного отдела. Мы дружно посмотрели друг на друга и тоже пожали плечами.
– Крюгер, ты вылитый китаец, – рассмеялся Венька. – Расслабься. Кстати, вы знаете, мужики, что китайское правительство решило больше не помещать фотографии в паспортах своих граждан?
– Почему? – не понял Крюгер.
– А зачем?
– Это был анекдот, – на всякий случай пояснил я. До Крюгера сегодня могло и не дойти.
– Да понял я... – отмахнулся Крюгер.
– А теперь докладывайте, что нарыли, – перешел я к делу. – И молодцы, что не стали говорить при Каморине. Пусть нервничают. Уж больно зацепило их это дело – ума не приложу почему...
– Этот тип действительно объявился в городе в прошлый понедельник, – начал Крюгер. – Приехал из Абахи на маршрутном такси. Примерно в полдень. Шофер его запомнил – мужчина неместный, явно городской. Джинсовый костюм, черная сумка с вещами килограммов на пять. При расчете выложил стольник, отказался от сдачи. Хохотнул еще: а где тут у вас район ста баксов? Водитель не понял – да нет, говорит, такого района. А тот совсем развеселился: ну как же, говорит, мне еще сказали, девочки тут у вас хорошие, в районе ста баксов... Анекдот, словом. А потом спросил у водителя, где можно снять приличное жилье. Шоферюга, собственно, и отправил его на Комсомольскую – к Завьяловой Валентине Васильевне – она его двоюродная тетка.
– Во как? – удивился Венька.
– Прямо так и отправил? – поразился я. – Не зная, что за человек, с какими планами, какую сумму готов заплатить?
– Про сумму разговор был, – напряг извилины Крюгер. – А что такого? Приличный мужчина, а у тетки жилплощадь – хоть эскадрон на постой ставь, и с деньгами как раз не очень.
– И это все? – на всякий случай уточнил я.
– Все, – скорбно кивнул Крюгер.
Могло быть и больше. Хотя могло быть и меньше. На автостанции Крюгер и раздобыл дешевого «мерзавчика», ароматом которого мы сейчас наслаждались. Несчастное творение – наш Александр Рудольфович. Не всегда он был таким распущенным. Четыре года назад его любимая жена угодила в лапы сексуальному маньяку, которого ловили по всему району. Крюгер тоже ловил. И в июльский вечер заработался допоздна. У маньяка была привычка – перед изнасилованием завязывать женщинам глаза. Такой и нашли ее в кустах у дома – голова обмотана скотчем, без сознания, дыхание чуть-чуть. В больнице разыгрался приступ стенокардии, до рассвета не дожила. Через год он опять женился – на симпатичной разведенке. Дом у Крюгера отменный, просторный. С женой вот только не повезло – изменяла ему Нинель во все стороны, о чем старший лейтенант, будучи неплохим ментом, прекрасно знал, но ни разу не принял меры, находя утешение в другой сфере удовольствий...
– У тебя что? – кивнул я Лиходееву.
– Кое-что есть, – небрежно отозвался Венька, хотя по физиономии было видно, что парня распирает от желания похвастаться. – Кроме паспорта с кемеровской пропиской, никаких документов при трупе не было. Я связался с паспортным столом города Кемерова – отфутболили в районный стол. Действительно, имеется такой – Гарбус Аркадий Константинович, приметы совпадают. «Private detective. Investigations».
– Чего-чего?
– Частный детектив, тундра.
– К тому и шло, – фыркнул Крюгер.
– Ловко ты его раскрутил, Венька, – похвалил я парня. – Сыскное бюро?
– Не совсем. Одиночка. Нет, имеется, конечно, название: «Сыскное агентство «Плутон», но весь штат – Гарбус и секретарша. Возможны приходящие помощники, бухгалтер, но о них история умалчивает. Мне удалось дозвониться до агентства, поговорить с секретаршей. Я не стал ходить вокруг да около, бухнул как есть. Баба в слезы – то есть отношения там, похоже, складывались не всегда рабочие.
– Сообщила что-нибудь?
– О цели поездки Гарбус секретаршу в известность не ставил. Сказал, что обещал клиенту хранить тайну. Имени клиента она не знает, зачем подался шеф в Саяны – тоже. С работодателем в конторе не встречался. Обычное деликатное дело, в которых Аркадий Константинович – дока. Но сумма, как поведал по секрету женщине, впечатляющая и достойная, чтобы развеяться на природе недельку-другую. Это все, Артем Николаевич.
Несколько минут мы осмысливали сказанное, потом зазвонил телефон, и добродушный Павел Валерьянович с растяжкой отчитался:
– А ведь действительно умертвили твоего покойника, Артем. Сильный яд. Письменное заключение позднее, и с названием заразы – пока проблема. Но это не рицин, не К-2, не дигитоксин и не радиоактивный таллий. А также не их производные и первообразные. Мощный яд растительного происхождения. Мгновенный паралич дыхательных путей. Огромная концентрация, распасться в организме не успел. Так что, извини, прикончили вашего красавчика.
– Ты уверен, что он не мог принять яд случайно?
– В продуктах, присутствующих на столе, в холодильнике и вообще в доме ничего такого не было, – пояснил эксперт с убивающей простотой. – Яд исчез. Его унесли. Впрочем, не буду отнимать ваш хлеб, решайте сами.
– Спасибо, Павел Валерьянович, – поблагодарил я и повесил трубку. Обвел глазами подчиненных. Они молчали. Тоскливо как-то становилось на душе.