Пятница, 08.02.2013
Оказываюсь на рабочем месте только в 10–30 утра. На моем столе стоит огромная корзина с ярко-оранжевыми цветами, а в нее аккуратно вложен бежевый конверт без логотипа формата С4, на котором написано каллиграфическим почерком: «Варнас Марии». Лидочка и Аня повернули головы и в тишине следят за каждым моим движением. Извлекаю из конверта содержимое и невольно приоткрываю рот – прошитый договор с «Оушен». Пролистываю и вижу подпись Терехова. Хоть какая-то польза от вчерашнего вечера! Впрочем, все было не так ужасно: после комплимента относительно моей улыбки мы перешли к рабочим моментам, которые обсуждали до конца ужина. Через полтора часа я все-таки набралась храбрости и сообщила, что мне пора идти, иначе эта встреча никогда бы не закончилась. Я даже хотела закрыть счет, но Терехов смерил меня уничижительным взглядом, поэтому ничего не оставалось, как попрощаться с ним и испариться.
– Что там? – спрашивает Аня.
– Ничего, просто договор, – отвечаю я.
– От кого? Там в цветах еще записка, – Лидочка приподнимается, но заметив мой строгий взгляд, сразу же садится на место. – Мы ничего не трогали!
Распечатываю маленький конвертик и обнаруживаю там визитку Терехова. На оборотной стороне написано таким же каллиграфическим почерком: «Жду скан счета на свою почту». Меня одновременно охватывают и паника, и радость. Здравый рассудок вопит, сдабривая вопль нецензурной бранью, что все это не к добру, что стоит подвеситься на синем платке, который я вчера нацепила на «деловой ужин», причем сделать это нужно как можно быстрее, пока Терехов не добрался до меня, напомнив про «должок». В такт тщеславию, напевающему «Ты – самая умная, ты самая – красивая», самолюбие триумфально дудит в фанфары, пытаясь тем самым заглушить вопль здравого рассудка.
Прячу визитку в карман брюк, беру договор в левую руку, правой рукой достаю из сумки мобильный телефон и направляюсь к Рябинову.
– Привет, – сажусь в кресло напротив него.
– Привет, Маш, – он продолжает стучать пальцами по клавиатуре. – Через два часа совещание у Петровича.
– Я поэтому и пришла, – с этими словами кладу договор ему на стол.
– Что это? – он отвлекается.
– Договор с «Оушен».
– Зачем он мне? – он грустно вздыхает и отворачивается.
– Подписан с их стороны.
Рябинов вскакивает, потом снова садится, выпивает стоящий перед ним бокал воды, снова встает, хватает договор и принимается ходить по кабинету, внимательно вчитываясь в документ. Снова бормочет себе под нос что-то нечленораздельное, то хихикая, то сокрушаясь. А когда, наконец, убеждается, что это не шутка, садится в свое кресло и внимательно смотрит на меня.
– Откуда это у тебя? – спрашивает он со всей серьезностью, на которую только способен.
– Сегодня утром прислал Терехов, – выговаривая каждое слово, отвечаю я. – Ему нужен скан счета прямо сейчас.
– Даже не хочу знать, что ты для этого сделала! Но ты спасла мою задницу.
– Неужели? – я улыбаюсь. – Давай не будем заставлять Терехова ждать, пока он не передумал. Сможешь подписать счет и договор у Петровича?
– Я сейчас сам все сделаю. Посиди пока тут, сейчас Настя принесет тебе кофе или чай, или еще что-нибудь.
И он убегает из кабинета, крепко прижимая к себе договор. Когда я остаюсь одна, здравый рассудок и тщеславие снова затевают свой спор с такой силой, что у меня начинает болеть голова. Закрываю глаза и сразу же вижу перед собой Терехова: он щурит глаза и ухмыляется.
Вечером Рябинов собрал наш департамент в близлежащем пабе. Сижу за столиком с Аней, пью зеленый чай и наблюдаю за коллегами: изрядно подвыпивший Шаров что-то вещает новой сотруднице Алевтине – эффектной платиновой блондинке лет двадцати пяти; Лидочка вьется вокруг Рязанова, одаряя его томными взглядами и похотливыми улыбочками, а он пытается абстрагироваться и обсуждает с Моськой выполнение плана за первый квартал.
– Когда можно будет уйти? – интересуется Аня. – Ненавижу корпоративы!
– Прямо сейчас, – отвечаю я.
– Ты не обидишься?
– Нет. Я сама скоро уеду: хочу провести отпуск у родителей.
– Тоже мне отпуск! Ты в четверг уже будешь на работе.
– Этого хватит, – я улыбаюсь.
– Ладно, я поехала. До четверга.
Она встает, снимает свою куртку с вешалки и, по пути одеваясь, направляется к выходу. Но я недолго наслаждаюсь одиночеством: ко мне подсаживается Шаров.
– Признайся, крошка Мэри, как тебе удалось влезть в «Оушен»? – спрашивает он, и черти в его глазах танцуют сальсу.
Кому-нибудь другому я бы ответила, что сделка с «Оушен» – это показатель моего профессионализма и деловой хватки, но только не Шарову. Почему он вообще интересуется?
– Вообще-то, это заслуга Вити, – изображаю улыбку.
– Да ладно? А кто прислал цветы, тоже не расскажешь?
К чему он клонит?! Сохраняю внешнее спокойствие, хотя по спине пробегают мурашки: вверх, вниз и снова вверх.
– Ты слишком любопытный, Георгий.
– А ты – зануда, – он морщит нос. – Лучше я вернусь к Алевтине.
– Удачи.
Как только Шаров уходит, его место сразу же занимает Рябинов, разгоряченный парой литров, а, может, и больше, эля.
– Куда Безухова делась? – спрашивает он.
– Ей срочно пришлось уехать: какие-то семейные проблемы.
– У нее? – он смеется. – Она же не замужем!
– Я тоже, если ты не забыл.
– Я не успеваю следить за твоей личной жизнью! – его смех становится еще громче.
Я достаю из пачки сигарету и закуриваю.
– Варнас, бросай курить: тебе это не идет!
– По-моему, ты должен петь мне дифирамбы, а не отчитывать, – язвительно произношу я.
– Так о тебе же забочусь!
– Ну-ну.
– Что хотел Шаров?
– Узнать подробности сделки с «Оушен». Я сообщила, что это твоя заслуга, – выпускаю струйку дыма. – Но я нахожу его интерес нездоровым.
Рябинов сразу же делается серьезным. Видимо, он тоже не доверяет Шарову.
– Ты мне лучше вот что скажи: Терехов прислал цветы?
Причем здесь Терехов? Разве это так важно? Мне не раз присылали цветы на работу – клиенты, поклонники, даже родители – на прошлый день рождения. Прежде никого не волновала личность отправителя, так что же изменилось теперь?
– Без комментариев.
– Значит, он. Я-то заметил, как он на тебя пялился на той встрече. Будь осторожней, он тот еще козел!
Козел? После вчерашнего ужина Феофан Эрнестович вызывает у меня другие ассоциации. Без сомнения, местами он крайне самодоволен, но в общем и целом производит положительное впечатление. Что-то в нем есть такое…«Даже не думай!», – здравый рассудок топает ногами.
– Странно слышать это от тебя. По-моему, это ты развлекался с его женой.
– Ты за него заступаешься? – Рябинов приподнимает брови.
– Давай закроем эту тему, – тушу сигарету в пепельнице и кладу в рот два мятных леденца. – Я поеду: до Звенигорода – далеко, а уже девять.
– Позвони, как доедешь. Хочу убедиться, что с тобой все в порядке.
Но я не позвонила: какой смысл? Наверняка Рябинов напился до потери сознания и вряд ли бы смог ответить на вызов. Да и после всего произошедшего за неделю хотелось, наконец, побыть одной и ни о чем не думать. Особенно о Терехове, который никак не выходит из головы.