Моторола
Танки в Семеновке
– Сжали булки, следующие тысячу метров простреливаются насквозь укроповскими танками и БМП. Воха, топи… – Моторола перекрикивает задувающий в окна «мицубиси-аутлендера» пригорелый воздушный поток и делает музыку на полную громкость.
Воха – водитель и правая рука Моторолы – разгоняет джип до ста сорока, меня швыряет из сторону в сторону на заднем сиденье – на такой скорости он резкими зигзагами объезжает хвостовики мин, которые торчат иголками на изрядно потрепанной обстрелами трассе.
– А на этом перекрестке даже я иной раз глаза зажмуриваю. – Пролетаем развилку на Харьков – по правую руку изрешеченная стела «Славянск». – Украинский танкист – мы дали ему кличку Ровно – пристрелялся по этому месту, у него ствол постоянно сюда направлен – корректировщики, когда засекают машину, дают ему отмашку, а дальше у него все отработано. Когда едешь больше ста двадцати, шансов, что в тебя попадет танковый снаряд, мало, осколками может задеть… А вот ребята наши тут недавно замешкались на «газели» – так их в клочья разнесло.
В подтверждение его словам раздается трескучий грохот, задницу джипа подкидывает, я бьюсь головой о потолок. Хорошо, думаю, что в каске. Моторола оборачивается на меня и ржет, Воха лыбится.
– Если услышал разрыв танкового снаряда – не ссы, значит, живой остался. Звук от выстрела долетает с двухсекундным запозданием, то есть, когда ты слышишь, снаряд уже разорвался и опасность позади… – делится ополченец фронтовой мудростью, – правда, никто не гарантирует, что не будет второго удара, поэтому чересчур расслабляться все равно не стоит.
Бросаю взгляд на спидометр, убеждаюсь, что полет нормальный. Воха делает залихватский вираж, мы влетаем в стойло, напоминающее автомастерскую или мойку.
– Бегом из машины, – поступает команда, и я истеричным кувырком выкатываюсь в пыль передовой. – Спрячься за стенкой, голову не поднимай.
Пробежать нужно было метров десять, но моим легким они показались как минимум стометровкой. Прислонился спиной к стене, пытаюсь отдышаться. Моторола поясняет:
– Тут дня три назад Фомича со Стениным привозил, только мы припарковались – танк еблысь. Хорошо, что танкист промазал – снаряд разорвался в крыше. А у Фомича – с его стороны дверь заело, он ее толкает плечом, и все никак… Ну ты представляешь Мишу, оборжаться.
Миша Фомичев, он же Фомич, в те времена оператор Life, уже пару месяцев торчал на Донбассе. Андрей Стенин – фотокор «России сегодня» – тоже не вылезал из Славянска. В 2013-м мы втроем исколесили всю Сирию. Теперь встретились здесь. Они и познакомили меня с Моторолой накануне вечером.
Километрах в трех от гостиницы «Украина» минометный обстрел. На улице Шевченко в центре Славянска к середине июня 2014-го не было ни света, ни воды. Поэтому все ужинают при свечах, шахтерский фонарик на лбу – необходимый атрибут каждого постояльца. В отеле живут только российские журналисты. Работающих заведений в городе не осталось. Темными вечерами на внутренней площадке почирканного осколками постоялого двора военкоры жарят мясо на углях. Даже почти ночью в этих краях за тридцать, поэтому все стараются держаться подальше от мангала. Несмотря на жар, жрать хочется нестерпимо. За ограждением – голодный и пустой город. Остались те, кто просто-напросто не смог уехать, в основном пожилые люди. Молодежь из рабочих семей ушла в ополчение и сидит сейчас в окопах под обстрелом. Местный бомонд рассосался, как только стало понятно, что Донбасс не крымский вариант.
Славянск окружен подразделениями ВСУ, действует комендантский час. У гостиницы трутся разве что псы, прибежавшие на запах шашлычной копоти. Продюсер Игорь протыкает сочные куски мяса перочинным ножичком – вроде бы вот-вот будет готово. Компания военкоров деловито оживляется, тени в поисках пластиковых тарелок мельтешат вокруг стола. И вдруг убогая трапезная озаряется неестественным для этого времени суток светом. Мы ловим недоумевающие взгляды друг друга. Похоже на салют, но в замедленном действии. В небе разрываются снаряды, светящиеся осколки которых виноградными гроздьями медленно стекают к земле. Когда они достигают поверхности, клочки земли вспыхивают тягучим ядовитым пламенем. Семеновка – главный форпост обороны Славянска – горит. Все хватаются за камеры. Но на таком расстоянии ни черта не снимешь. Ехать в этот огонь – безумие. Возвращаемся к столу, ждем новостей с фронтовой линии. Тени с пластиковыми тарелками перемещаются поближе к гостиничному подвалу, мало ли что. Невиданные вспышки могут быть предвестниками чего угодно. Например, финального штурма блокадного города. А значит, артиллерия ВСУ начнет работать со всех стволов.
Сырой, но просторный подвал «Украины» не раз спасал от минометных осколков. Звуки боя в Семеновке долетают обрывками, военкоры пережевывают шашлык громче. И снова слепящий свет, на этот раз с земли. Оглушающая и утробная отрыжка сабвуфера.
У отеля рывком затормозил джип цвета хаки. В душном воздухе на всю округу – рэперский речитатив. Из машины выпрыгивает вооруженный человечек в космокаске, облепленный латами.
– Добре, молодые люди! – Моторола копировал украинский акцент. Он учил мову, чтобы с изыском троллить врага во время радиоперехватов: «Снова на изжоге тут сидите?»[1]
Тут же появлялась еще одна тарелка, наполненная мясом, – для полевого командира. Шумная компания подчеркнуто замолкала, тени тесно обступали ночного гостя. Стартовал ночной выпуск новостей с фронта – от Моторолы.
– Укропы обстреляли Семеновку фосфорными боеприпасами, горит с десяток домов. Сначала мы их приняли за обычные «лампочки» – осветительные мины. Такие обычно используют во время наступления пехоты или чтобы засечь диверсионно-разведывательные группы противника. Ущерба от «лампочек» – практически никакого. Другое дело – «зажигалки». От фосфора воспламеняется даже голая земля, а дома вспыхивают моментом. И главное хер потушишь. Двоих бойцов уже увезли в госпиталь с химическими ожогами. Плюс ядовитый дым: пацаны задыхаются в окопах и блиндажах. Бандерлоги хотят, короче, выкурить нас из Семеновки, в открытый бой ссут идти, – резюмирует ополченец. – Видео фосфорных обстрелов скинуть?
Тут же появился технарь с ноутбуком. Телефон Моторолы, через камеру которого половина страны наблюдала самые опасные моменты вооруженного противостояния в Славянске, бережно подключили к компьютеру. Моторола, как всегда, торопился – Первый (так бойцы называли Стрелкова, в ту пору министра обороны ДНР) нарезал ему задач. ВСУ могли пойти на прорыв на любом участке обороны, выстроенной на скорую руку. Однако гранатометную группу, которой руководил Арсен, даже спецназовцы СБУ побаивались. Ребята действовали не просто бесстрашно, но и креативно. Любая стычка с ними выходила противнику боком. На Славянском фронте, как вы понимаете, их талант был востребован.
Когда была свободная минутка, Моторола и его помощник Воха заскакивали к журналистам в гостиницу «Украина». Здесь была возможность разнообразить ежедневный окопный рацион, состоящий из сухпайка, свежеприготовленным мясом.
К тому же здесь был единственный безопасный в городе водоем – бассейн метров шесть длиной. От воды едко разило хлоркой, вдоль бортика стояли некогда гламурные шезлонги. После беготни на передовой ополченцы не упускали возможности освежиться, с водой действительно были напряги. (Через пару недель жидкость в этой купальне стала непригодна для плавания – позеленела от количества пота, вероятно. Военкоры по утрам ванные процедуры принимали там же.)
Мотор засобирался, мы еще не были знакомы, я только что каким-то чудом пробрался в блокадный Славянск, объезжая полями блокпосты ВСУ. После того как Марата Сайченко и Олега Сидякина – оператора и корреспондента Life – взяли в плен украинские военные, здесь же неподалеку, в соседнем Краматорске, шансов проехать через жовтоблокитное КПП у меня не было. Нас, хоть сколько-нибудь узнаваемых российских журналистов, внесли в списки пособников террористов и объявили в розыск. Пришлось петлять козьими тропами.
– А это ты, что ли, с «Лайфа» – Пегов? – перед тем как уйти, обратился ко мне Моторола.
– Я, – говорю.
– Передай вашим Сайченко и Сидякину, если их встречу – сам на подвал посажу. Они в плен попали, а разгребать, получается, мне. Теперь меня каждая собака знает… Не только в Укропии, но и в России.
Конечно, Моторола прославился еще задолго до этой истории с пленом. Правда, лицо его на экране никогда не появлялось. С самого начала боевых действий в Славянске он снимал спецоперации ополченцев на мобильник, который прикреплял на груди. Параллельно – поскольку командовал гранатометной группой – раздавал подчиненным указания во время боя, иной раз сопровождая их искрометными комментариями.
Свои ролики он потом отдавал на телик, совершенно бескорыстно, из творческого азарта. Довольно быстро его своеобразный голос – высокий, с уникально динамичной интонацией – стал узнаваем и звучал со всех центральных каналов. Моторолу вполне устраивала роль человека за кадром, торговать лицом он не стремился, да и статус не позволял. На Донбасс он пришел с группой российских добровольцев, нелегально пересек границу с Украиной, четкой линии фронта не было, эсбэушники в штатском кишели в шахтерских городках, поэтому те ополченцы, которые выполняли специальные задачи, иной раз в тылу противника, перед камерами предпочитали появляться в балаклавах. Так делал и Моторола. Лицо ему пришлось открыть, чтобы защитить моих друзей и коллег из Life от ложных обвинений. Пока Марат и Олег находились в камере, в Сети появилось очередное видео боя, отснятое Арсеном. На «Эхе Москвы» тогда вышла заметка: якобы наших журналистов задержали за дело, ведь голос, раздающий команды во время атаки на украинский блокпост, принадлежит одному из них. Чушь несусветная, но вони тогда поднялось – мама не горюй. Парням и так светило до пятнадцати лет тюрьмы за пособничество террористам, а тут еще масло в огонь подливают. Стрелков поступил гуманно по отношению к моим коллегам и негуманно по отношению к Мотороле, а именно дал команду без маски пообщаться с журналистами, чтобы было понятно, кому голос принадлежит на самом деле. Его инкогнито растоптали сотни тысяч просмотров. Невысокий рыжеватый парнишка с своеобразной манерой излагать мысли очень быстро стал эдаким брендом «Русской весны» на Донбассе.
Другой вопрос: надо ли это было ему? Спустя два года войны он стал уже по-настоящему медийной персоной. Когда мы встретились в относительно спокойном Донецке, Моторола утверждал, что не хотел этого. Кокетства в нем не было никакого. Правда, если в 2016-м он с ролью смирился, то во время обороны Славянска популярность его раздражала.
– Возьмешь, – спрашиваю, – завтра на передовую?
– Да тут очередь из желающих… А мне как будто заняться нечем.
– Ты меня только забрось, познакомь с ребятами, а дальше я сам.
– Мне рассказывали, ты в Сирии был и в Крыму работал… Ладно, возьми мой номер у Фомича и набери часов в девять.
Автомойку, за стеной которой мы с Моторолой и еще десятком ополченцев прятались от меткого украинского танка, на местном сленге называли «Метелицей». До того как противник начал применять различного калибра артиллерию, здесь, рассказывали, были еще и мини-отель с кафе. Судя по всему, с одноименным названием. Придорожный комплекс к моменту моей первой вылазки на передовую представлял собой руины. Похожих разрушений полно в Сирии, где война идет несколько лет, – аналогичный пейзаж стараниями ВСУ был создан в Семеновке за пару недель.
– От этих фосфорных снарядов днище рвет нереально просто, – по-свойски пожаловался боец, расположившийся по соседству. В отличие от меня он не так истерично прижимался к стене, в голосе чувствовалась фронтовая вальяжность. – Пацаны вчера надышались этих фосфорных газов – полночи срать бегали. Грешили на повара сначала, а потом вспомнили, что ничего, кроме сухпая, за день не жрали, а от него же, наоброт, ну сам понимаешь – неделю просраться нельзя, а тут такое расслабление… Методом логического исключения пришли к выводу – все из-за дыма.
– Док, харе корреспондентов стращать, – прервал его философские рассуждения Моторола, повернулся ко мне: – А вообще он прав. Если опять начнут химией забрасывать, постарайся особенно не дышать…
– Как, – спрашиваю, – не дышать?
– Как все… Воха, ну что думаешь, отстрелял он боекомплект и ушел на перезарядку?
Забыл сказать. Все это время, пока мы сидели за стеной и разговаривали на физиологические темы, по зданию херачил танк. Со стен сыпалась белая труха. Хорошо, что между нами и гусеничным чудовищем (именно так я его представлял) не менее трех перекрытий, да и прямых попаданий было не так много…
– Да, скорей всего, ушел на перезарядку, – отозвался Воха.
– Бегом в машину, – скомандовал Моторола, – у нас есть пара минут, чтобы отсюда съ…ться.
Оказывается, «Метелица» в нашем маршруте – лишь перевалочный пункт.
– Они мой телефон пеленгуют, – объяснял Моторола уже в машине, – поэтому пацаны на позициях очень не любят, когда я приезжаю. Благодаря Life я теперь личность известная, и укропы объявили на меня охоту. Стоит мне появиться на передовой, туда сразу же наваливают со всех стволов. Спроси вон – у Вохи.
Тот кивнул.
– Я как бы верю, – скромно выдавливаю из себя ремарку: после танкового обстрела состояние мутное. – А сейчас мы куда? – пытаюсь поддержать разговор.
– К клубу или Дому культуры, называй как хочешь. Он сейчас горит. Ночью подожгли, фосфорными снарядами как раз. Там этой дряни рассыпано вокруг хоть обснимайся.
– Замечательно, – говорю.
Воха тут же разгоняет «аутлендер» до ста двадцати и выскакивает на параллельную трассе проселочную дорогу. За нами облака деревенской пыли, на колдобинах никакие джиповские рессоры не помогают, тем более на такой скорости.
Мы петляем в частном секторе, уже инстинктивно догадываюсь: чем дорога прямее, тем опаснее. Зигзаги – одно из средств защиты. Также залихватски, как и десять минут ранее, тормозим у деревенского домика на окраине села.
– Народ, спрячьте корреспондента в подвал, сейчас сто процентов начнут 82-ми обкладывать, столько пыли подняли, корректировщики не могли не заметить, Воха, ставь машину вплотную к забору.
Под 82-ми подразумевался минометный обстрел. Калибр мелкий, но неприятный. Веду себя суматошно, страсть как не люблю подвалы, там сыро и душно: у меня астма.
– Переждем чутка и дальше пешком, – подбадривает Моторола.
На этот раз обошлось без обстрела, мы выдвинулись к горящему клубу: здание потрескивало метрах в пятистах. Тропинка к нему была усеяна осколками и минными хвостиками. Вокруг них выгоревшие пятна желтовато-порошкового оттенка. Моторола поднимает с земли небольшой, как будто игрушечный парашютик:
– Вот на таких они спускают на нас «лампочки». Осветительные мины то есть. Летят медленно и в общем не опасны. А это, – показывает на болванку в сыпи, – и есть фосфорно-зажигательные боеприпасы. Они летят с таким тягучим и шуршащим свистом, скорость не высокая, предназначены не столько для пехоты, сколько для строений. От фосфора загораются даже голые камни. Укропы, наверное, думают, что мы в домах сидим по всей Семеновке и спим на кроватях, мол, частный сектор подожгут этой своей химической дрянью, мы и убежим. Только вот не учли, что у нас вся деревня окопами уже изрыта, древний и самый надежный способ обороны. В окопах и фосфор любой по барабану, разве что у кого желудок слабый, – иронизирует Моторола.
Заходим в тлеющий Дом культуры, обгорелые ребра кирпичей выглядят голо и беспомощно, спускаемся на цокольный этаж – там прячутся несколько ополченцев.
– А мирные, – спрашиваю, – в деревне еще остались?
– Да, две-три семьи. Но это, кажется, там, на нижней улице, недалеко от кладбища, ближе к речке. Одна семья вообще с маленькими детьми. Ну и старики совсем одинокие, которые наотрез уезжать отказываются.
– Можем к ним съездить? – прошу Моторолу.
– Съездим, только заскочим на базу, возьмем детям чего-нибудь пожрать.
Базу я представлял себе иначе. Это оказался довольно мрачный подвал, свет туда проникал через узкие оконца, которые располагались аккурат под потолком, ну и, конечно, через дверь вверху лестницы, которая во время затишья не закрывалась. К проему были выведены две большие, в половину человеческого роста, колонки. Сложная система проводов соединяла их с плеером.
– Это мой диджейский пульт, – пояснил Моторола.
И часа общения хватило, чтобы понять – музыка в его случае такой же неотъемлемый атрибут войны, как автомат Калашникова.
– Сейчас устроим для вэсэушников утреннюю дискотеку, пускай потанцуют. – Моторола нащупывает в плеере нужную композицию, параллельно объясняя – до ближайшего блокпоста противника метров триста, колонки мощные, добивают, слышимость отличная. И вот уже из динамиков на полную громкость раздается рефрен омской группы «Грот»: «Это вселенная делает детей русскими». Ополченец покачивается в такт, подражая рэп-исполнителям: – Раньше я, как положено, по часам намаз врубал. Украинские СМИ истерили: в Славянске воюют чеченцы, чуть ли не спецназ Кадырова. Я подумал: зачем развеивать слухи, пусть боятся, стал поддерживать легенду. Потом, мне всегда нравились песни Тимура Муцураева – это бард чеченский, воевал на стороне боевиков в первой кампании, поддерживал ичкерийцев. Тексты у него в основном на исламскую тему, но, если человек талантлив, я его уважаю вне зависимости от идеологии. Вот получалось так, что он вроде как про джихад пел и все в таком духе, но некоторые слова были близки и обычным русским солдатам. Я дважды за годы службы в армии ездил в командировки в Чечню, вторая кампания как раз шла, так у нас пацаны постоянно слушали Муцураева… Я к чему: для укропов это вообще вынос мозга…
– Так он нас для поддержания легенды и бороды заставил отрастить, – добавляет Воха, кивая на Моторолу: – Как-никак, они в бинокль наблюдают за нами, а с длинной бородой любого можно за чеченца принять.
– Для того чтобы полного соответствия добиться, – смеется полевой командир, – я ребят из своей группы, когда мы выходили кошмарить украинские блокпосты, перед выстрелом из РПГ, например, заставлял кричать «Аллах акбар!!!». Сначала пацаны неохотно это делали, но потом я назначил премиальные: выдавал особо голосистым дополнительный боекомплект. С боеприпасами дефицит, двадцать пятые ВОГи для подствольных гранатометов вообще на вес золота. А бойцы у нас не любят экономить, хлебом не корми дай пострелять. Ну а у меня, как у командира группы, дополнительные запасы есть.
– А сейчас почему Муцураева не ставишь? – спрашиваю.
– В штабе джихадить запретили, – не без сожаления констатирует Воха.
– «Джихадить»?
– Ну мы так свои диверсионные вылазки называли. Но теперь командование считает, что чувства верующих можем оскорбить, – расшифровывает слова Вохи командир, – так что намаз с Муцураевым под запретом. Да и вылазки тоже… Полностью переключились на оборону. Ну вот бороды брить нас никто не заставит. – Моторола окидывает подчиненных ехидным взглядом. Не у всех борода выглядит аккуратно, у кого-то она растет смешными клочками. Да и сам командир не может похвастаться густой «лопатой». Рыжий пух хаотично усеял его подбородок, но отступать Моторола не намерен: – Мы с ребятами из моего отряда поклялись друг другу, что побреемся, только когда война закончится. В день победы!
Местный завхоз собрал нам пакет с продуктами – для семьи, которая живет на нижней улице. Как выяснится чуть позже – прямо на линии огня. Грузимся в «аутлендер», Воха опять ведет джип замысловатыми зигзагами.
Обычный деревенский дом. Жена с мужем, двое детей, больная бабушка. Продукты пришлись кстати.
– Чего же, – спрашиваю, – вы не уезжаете?
– Да некуда ехать… – слегка флегматично отвечает женщина.
– А как же обстрелы?
– Прячемся целый день в подвале…
Понимаю, что ее нездоровая отстраненность – следствие перманентного шока. Двое малышей – Антон счастливо повисает на ополченце, четырехлетняя Вера тоже улыбается в коляске. Вот только взгляд у нее чересчур умиротворенный. Девочка тяжелобольна, у нее врожденная микроцефалия. Не говорит и почти не слышит.
– Поэтому и обстрелы ей не страшны, – объясняет мать.
– Мы предлагали их эвакуировать, – докладывает Мотороле рядовой, который сопровождал нас к дому, – но в Славянске им негде остановиться, жить беженцами не хотят, здесь, говорят, хотя бы своя крыша над головой есть.
– Да, я в курсе… Тут вчера ребята из «Комсомолки» были – Коц и Стешин, они обещали найти мецената, чтобы обеспечил жильем в России и работой. Думаю, со дня на день вывезем… Вот по кому эти суки стреляют? – риторически обращается ко мне Моторола. – Ты видишь где-нибудь тут поблизости штаб ополченский или точку огневую?
Демонстративно оглядываюсь. Конечно же ни штабов, ни огневых точек в обозримом пространстве нет. Моторола недвусмысленно намекает, что у него полно дел и наше путешествие окончено. Я отказываюсь возвращаться в гостиницу.
– Ладно, – соглашается, – пойдем, я тебя с пацанами на передке познакомлю. Потусуешься с ними. Воха, поехали к Викингу на позиции.
Когда я выезжал в Славянск, думал, встречу здесь «зеленых человечков» – таких же, что в одно мгновение появились в Крыму, как опята после дождя выросли вокруг каждого мало-мальски административного пня. То есть, попросту говоря, российскую спецуру в масках, десантников, ну и бог знает кого еще из военных закромов нашей родины. Запрыгнув в первый же окоп на линии соприкосновения с ВСУ, я, мягко говоря, опешил.
Тут не было атлетичных контрактников с солдатской выправкой и пионерским настроем. Я увидел усталые лица, в которые въелась фронтовая копоть, – ребята лет двадцати с героической безуминкой в глазах сидели плечом к плечу с выжатыми насухо фигурами сорокалетних мужиков. Первые были дворовыми пацанами, вторые – прирожденными работягами с шахтерским прошлым. По окопам гулял знойный степной говорок, их можно было назвать «ватниками» и «колорадами», да кем угодно, но точно не спецназом ГРУ.
Моторолу здесь приветствовали не по армейскому уставу, но с подчеркнутым уважением. Формально он не был большим командиром, но его знали все и ему доверяли больше, чем штабным. Потому что свой – с передка не вылезает. Наперебой начали сообщать новости: «Минометы с утра молчат», «На тот берег подошла новая техника». «Скорей всего – самоходные артиллерийские установки, но укропы их еще не расчехляли». «На нижней улице – маячили два подозрительных типа, возможно корректировщики…»
– Тише! – внезапно в крик зашептали откуда-то справа. – Кажется, танк опять завелся…
Все замолчали, и стал четко слышен нарастающий гул техники. От волнения показалось, что танковый двигатель работает метрах в пятидесяти от окопа.
– Перезарядился, значит, – посмотрел на меня Моторола с вызовом, – у тебя есть секунд тридцать, чтобы добежать до подвала, пока он займет позицию и начнет стрелять.
– Да я лучше здесь, с вами побуду…
– Не обосрёшься от страха?
– А что, надо?
Я расправился в полный рост – было это, конечно, полной дуростью, – но тогда я не понимал. Решил, Моторола меня проверяет: как там в Сирии на самом деле. Первый трескучий разрыв осыпал наши лица комочками земли, я не шелохнулся. После второго посмотрел на Моторолу, тот покрутил пальцем у виска:
– У тебя там в Сирии, что ли, совсем забрало упало? – Пожимаю плечами. Упрямое безрассудство его задело. Соревноваться в смелости – глупая затея. – По моей команде с интервалом в пять-шесть метров бежим до машины, остальные в подвал.
Рявкает третий.
– Бегом!
Наступая на пятки Вохи, добегаю до джипа, на ходу захлопываю дверь, пока разворачиваемся, успеваю щелкнуть картину: раздетый по пояс старик, несмотря на то что украинский танк расстреливает соседние дома в упор, продолжает полоть картошку. Через минуту мы уже вне зоны поражения. Подбросили до гостиницы, прежде чем выйти из машины, спросил:
– Завтра возьмешь с собой?
– Ты вроде крепкий… Звони… Только не высовывайся больше из окопа.
Я, конечно же, не сказал Мотороле, что никогда до этого не попадал под танковый обстрел.
Репортаж под «Градами»
На какое-то время Моторола пропал. Сделать это в Славянске – небольшом городке, полностью окруженном поразделениями ВСУ, – было практически невозможно. Но ему это удалось. Телефон не отвечал. Постовые у стрелковского штаба разводили руками, мол, не появлялся.
Я решился сгонять на Семеновку без сопровождения, разузнать, что да как, – гранатометная группа Мотора была чуть ли не главным звеном в обороне сепаратистского форпоста. В слове «сепаратист» многие здесь не видели ничего предосудительного, гордую фразу «Да, я сепар, мы отделились от Украины, мы хотим жить в своем государстве» в окопах можно было услышать довольно часто. Это я к тому, что местные шахтеры и работяги, взявшие в руки карабины – да, автоматы доставались далеко не всем, большая часть ополчения была вооружена старыми добрыми СКСами, – совершенно осознанно нарушали территориальную целостность Украины, всячески сопротивлялись тому, чтобы оставаться ее частью. По крайней мере, в тех политических рамках, которые установила победа Евромайдана.
Семеновка – деревенька под Славянском – смело могла называться столицей юго-восточного сепаратизма. В Донецке, да и в других городах, конечно, люди штурмовали администрации, райотделы милиции, управления спецслужб, но настоящая война началась именно здесь. А Семеновка и Моторола уже тогда в сознании любого, кто следил за событиями на Донбассе, слились в одно целое. Поэтому я туда и направился. Благодаря Мотороле, который периодически вывозил меня на передовую, я познакомился там с киевлянином Кедром, ребятами из Запорожья – Боцманом и Кирпичом и даже с одним грузином Гоги. Короче, я знал, к кому обратиться.
Таксист Саня, дежуривший у гостиницы «Украина», где тусовались все российские военкоры, любезно согласился рискнуть и добросить меня до центрального семеновского блокпоста, дальше я, разумеется, сам. По памяти добравшись пешком до Кедра, я попросил ребят из его отряда отвести меня к Боцману – самого киевлянина в расположении не оказалось, что также наводило на тревожные раздумья. Не было на месте и Боцмана с Кирпичом, куда-то запропастился даже грузин Гоги. Я отчаялся, но решил выяснить хоть что-то, раз уж приехал. Люди Кедра безрадостно – ну кому охота рисковать жизнью, не имея на то веских оснований, – отвели меня совсем уже на передок к Викингу, где я попал под танковый обстрел, впервые оказавшись с Моторолой на Семеновке.
– Так их перебросили дня три назад! – подтвердил мои опасения Викинг.
– Далеко? – спрашиваю.
– Да близко тут – в Николаевку, километров девять отсюда, – обнадежил скандинавского вида ополченец. Памятуя о том, что мы вместе танковый обстрел пережили, а значит, доверять мне можно, продолжил: – После того как ВСУ отбили Ямполь, мы ощутимые потери понесли. Стрелков дал распоряжение организовать оборону Николаевки и отправил туда Моторолу старшим.
– А со связью у него что? – не отставал я.
– Телефон выключил, его ж номер палят, ну ты сам знаешь – только запеленгуют месторасположение и давай накладывать со всех орудий. Вот Мотор и решил мобильником не пользоваться пока. Хотел симку сменить, не знаю, есть у него новый номер уже или нет, – отсек мои дальнейшие вопросы Викинг.
Мне, впрочем, и этого было достаточно. Из Семеновки я выбрался на попутке с ранеными, интенсивность артиллерийских обстрелов с каждым днем возрастала.
Следующим вечером Мотик появился сам. Его джип, управляемый Вохой, характерно тормознул почти что у лестничных ступенек гостиницы «Украина» прямо на тротуаре, сабвуфер изрыгал песни на украинском языке – это было слишком экстравагантно даже для Моторолы. Он первым вышел из машины и открыл заднюю дверь, чтобы подать руку. Кому бы вы думали – даме.
– Лена, – представил девушку ополченец.
Стройная, статная двадцатилетняя гарна дивчина с черными как смоль волосами, собраными на затылке в хвостик, и веснушками на курносом носу – она была более чем на голову выше своего спутника. Штаны цвета хаки, черная футболка с «ксюхой» наперевес. «Ксюхой» в народе называли автомат Калашникова укороченный, с такими ходят милиционеры. Модная по тем блокадным временам вещь. Моторола не представлял Лену как свою официальную пассию, потому что и слов никаких не требовалось. Его лексикон заметно изменился (я и не подозревал, что он может быть таким интеллигентным), с Леной он вел себя подчеркнуто деликатно, без всяких там гражданских пошлостей.
– Ну что, журналюги, шашлыки будем есть сегодня? – бодро приветствовал нас ополченец. – Что-то я погляжу, ваши ряды поредели.
– Да, – говорю, – остались только мы с Фомичом, Стенин и Первый канал.
Уже несколько дней мы куковали в Славянске вшестером. Оператор Life Миша Фомичев, фотограф «Россия сегодня» Андрей Стенин, Саша Евстигнеев – военкор Первого канала, с оператором-армянином Темой и инженером Никитой. Ну и я. Все остальные разъехались. После того как под Луганском артиллерией ВСУ накрыло парней с канала «Россия», затем под Донецком в живот застрелили Толю Кляна, редакции большинства российских изданий отзывали своих сотрудников из окруженного Славянска. Очевидно, что на прессу, работавшую на территориях, подконтрольных ДНР, объявили охоту. Киев нас внес в списки пособников террористов – ориентировки распространили по всем блокпостам. Отзывали, в общем, и меня с Сашей Евстигнеевым, и Андрюху. Но мы безрассудно упорствовали, ссылаясь на полнейшую блокаду города – мол, оставаться здесь безопаснее, чем идти пешком по минным полям и наткнуться на спецназ СБУ или, еще хуже, добровольцев из Правого сектора. Затянув с отъездом, мы, конечно, поставили начальство в неловкое положение, но зато были единственными, кто продолжал освещать события в Славянске изнутри. Это того стоило.
– Так что, мясо будем жарить? – любопытствовал Мотор. – Мы уже неделю по-человечески не ели.
– Да жарится уже, шеф-повар Игорь уехал вместе со своими ребятами с канала «Россия», теперь за него шашлыки армянин делает, – успокоил его Фомич.
Моторола был явно на взводе. Понятно, что с Леной они начали встречаться совсем недавно, поэтому знаменитый ополченец вел себя зажато, почти что стеснительно, у него даже голос как будто стал выше и миролюбивее. Моторола рассказывал, как чудом выскочил из-под Ямполя и что Первый перебросил его отряд в Николаевку:
– Наша группировка на Ямполе в окружение попала, моим дали приказ – прорывать кольцо, как всегда, короче, я ж их одних туда не отправлю. Разделились, я выскакиваю как бы к нашему блокпосту, а там уже укропы, и прямо на меня БТР едет. Я застыл как вкопанный – не отрываю глаз от пушки. Он дулом в мою сторону поездил и продолжил движение, ни одного выстрела не сделал. Из-за каски, видимо, за своего принял. Вэсэушники привыкли, что ополченцы неэкипированными в бой идут, вот стрелок и затупил, иначе хана. Я конечно же шмыг в кусты и зашуршал к своим.
Пока трапезничали, поставили на зарядку их общие с Вохой гаджеты: смартфоны и камеру гоу-про – электричество у нас было от генератора, который работал на бензине. Включали его только по особым случаям, топливо ценилось на вес золота. Приезд Мотора, конечно, таким особым случаем, безусловно, считался.
После ужина он предложили посмотреть документальный фильм, который сделал местный донбасский фотограф Максим Фадеев про первые бои на Семеновке, им как раз передали диск с записанным и уже смонтированным материалом. Посмотреть его, кроме как у нас, было, разумеется, негде, на передовой компьютеров с дисководами не водилось. Разложили ноутбук прямо на капоте их боевого джипа. Простояли так на улице несколько часов. Моторола обнимал Лену за талию. Ополченец познакомился с ней в Николаевке – это они мне потом, гораздо позже расскажут – ВСУ начали массированный обстрел населенного пункта. Лена, которая тоже служила в ополчении, побежала за всеми в подвал, не успела захлопнуть дверь – очередной разрыв, осколок мины влетел ей в поясницу. Мотор с Вохой каким-то образом оказались поблизости, довезли раненую девушку до госпиталя, ранение было легким, он выцыганил у девушки телефон. Так и начали общаться. Только теперь, если не был занят на передовой, он от нее ни на шаг не отходил. «Вот где ты пропадал, – подумал я, – а не от укропов шифровался».
Кадры с диска в тот вечер пересматривали по нескольку раз. Мотор не то чтобы красовался перед Леной – о его боевых заслугах и так легенды ходили, девушка не могла о них не слышать, – а как будто хотел объяснить, насколько важно для него то, что происходит сейчас. Насколько по-человечески он неравнодушен к этой войне.
Во время штурма Семеновки, что был на видео, их группа понесла первые серьезные потери. Погиб Медведь – доброволец, вместе с которым Мотик приехал в Славянск. В одиночку он задержал украинский БТР, продолжал стрелять из пулемета даже после того, как очередью, выпущенной из бронетранспортера, ему посекло ноги, стрелял лежа. Когда закончился БК, по рации запросил эвакуацию, тем временем из БТРа вышли вэсэушники, сделали несколько выстрелов в упор, в живот, думали, что добили. Когда ребята смогли подъехать к Медведю, чтобы эвакуировать, у того еще бился пульс. Умер в больнице.
Ближе к рассвету Моторола засобирался, пора было возвращаться в Николаевку.
– К тебе можно туда приехать? – спросил я, прежде чем попрощаться.
– Сейчас вообще не до этого, Сэмэн, – именно в такой транскрипции он частенько меня называл, – Первый задач нарезал, зашиваюсь просто, набирай через день Вохе, он будет приезжать на склад за БК, может, и тебя с собой возьмет.
На блокпосту перепуганные и недоумевающие мужики передергивают затворы. Из джипа, оглушая всю округу, на чистом украинском раздается гимн «оранжевых»: «Разом нас богато, нас нэ подолаты». Трек западенской группы «Гринджолы», там и по акценту понятно, что исполнители родом из Ивано-Франковска, чтобы определить это, и меломаном быть не нужно. Здесь, на Донбассе, такое могут слушать только командированные правосеки (так боевиков из Правого сектора именуют, если кто не в курсе). Пока, потеряв дар речи, бойцы ДНР пытаются сообразить, как поступить дальше – то ли огонь открывать, то ли документы спросить, в песне приближается припев и рыжебородый пассажир, в правой руке которого уверенно покоится АК, дулом высунутый в окно, тянется свободной рукой к регулятору громкости и доводит ее до крайности. Водитель нагло улыбается. Из колонок на предельных возможностях, с легкими помехами от явного перегруза звучит бескомпромиссное: «Ющенко це наш президент!» Чтобы не случилось непоправимого, рыжебородый командир перекрикивает западенских рэперов:
– Я Моторола, мне на Николаевку. Будь ласка – пропустите.
От такого контраста зрачки передернувших затворы мужиков становятся еще шире. Растерянность в лицах только усугубляется. Воха в своей фирменной и резкой манере объезжает бетонные блоки и машет окаменевшим постовым рукой.
– Нет, ты видел их реакцию? – в полную диафрагму ржет Моторола. – У них глаза просто потухли, и слышно было, как мозг заскрипел!
Мне от таких мотороловских приколов иной раз становилось не по себе. Нет, конечно, это весело все, но ведь и свои могли шмальнуть, сдай у кого на блокпосту нервы. У Мотика теперь была новая фишка – пользуясь тем, что Лена в школе учила украинский язык и владела им свободно, он тоже начал тренироваться «размовлять». Вслед за «Разом нас богато» в трек-листе стоял гимн современного уже, победившего Майдана – композиция «Океана Эльзы» «Я не сдамся без бою». Так командир учился правильному произношению и обогащал словарный запас. Делал он это не только из юмористических соображений, но, видно, из каких-то практических тоже.
– В любом случае знание языка противника не повредит, – прокомментировал он свое увлечение.
Несмотря на то что накануне отбрыкивался от журналистской компании, Моторола сам заехал за мной и согласился взять с собой еще и фотографа Андрюху Стенина. Вчетвером мы неслись в Николаевку, шокируя дружественные блокпосты. Населенный пункт обстреляли из реактивных систем залпового огня, а возможно, чего-то еще более тяжелого. По версии ополченца ВСУ, применили «Ураганы» или «Смерчи» – уж больно воронки после ракет остались большие. Нужно было все это зафиксировать.
– Я ж тебе обещал, что ты запишешь стенд-ап под «Градами», они сейчас как раз по дачному сектору у самой Николаевки работают, – обрадовал меня Мотик.
– Не помню, чтобы мне не терпелось под «Градами» стендапиться. – Я постарался сохранить в голосе энтузиазм, первоначальной моей смелости поубавилось.
Ежедневно мы снимали результаты обстрелов украинской артиллерии в Славянске, довольно часто в наши объективы попадали не только руины разного типа построек, но и искореженные от взрывных волн тела местных жителей, искрошенные осколками конечности тех, кто не успел добежать до подвала. Буквально на днях у нас на глазах в реанимации скончался пятилетний мальчик, в его голове было столько осколков, что врачи физически не могли их устранить. Когда видишь, к чему может привести разрыв снаряда поблизости, предпочитаешь лишний раз не геройствовать понапрасну. «Моторола знает, наверное, что делает», – успокаивал я себя. Мы успели подружиться, он частенько брал с собой на передовую, случалось всякое, но в безрассудстве его упрекнуть было сложно.
– Заедем только к нам на располагу, оставим пацанам БК.
Мотороловцы базировались на окраине Николаевки – ближайшей к врагу, отряд расположился на цокольном этаже недостроенного и заброшенного особняка. Здесь было просторнее, чем в сырых погребах Семеновки, значительно суше, но при этом не менее безопасно. Три каменных этажа, возведенные под крышу, надежно защищали цоколь от попадания даже самого коварного снаряда, у ребят наконец появилась возможность наладить хоть какой-то быт. Отдыхавшие после ночного дежурства в «секретах» бойцы устроили банный день. «Секреты» – это такая сеть засад по одному-два человека, растянутая вдоль нейтральной полосы, чтобы засекать корректировщиков и разведгруппы ВСУ. Незадолго до нашего приезда один из таких «секретов» засек белый джип с сопровождением. Машина была вся в антеннах, напичкана какой-то модной аппаратурой. Парни недолго думая отправили в нее ПТУР, как выяснилось потом – ликвидировали какого-то шишку, генерала – то ли замначальника штаба АТО, то ли круче. В засаде, понятное дело, большую часть времени о землю животом трешься, поэтому возможность смыть с себя фронтовую грязь воспринималась как высшая награда. Ребята накипятили на костерке воды, в ход пошли бритвы: бойцы устроили флешмоб, брили друг другу головы. Так и прохладнее, и гигиеничнее. Бороды, разумеется, никто не трогал, уговор был сберечь их до дня победы. В результате видок у всех получился ну совсем басурманский, лопаты чуть ли не по грудь и блестящие черепа. Командир новый имидж бойцов одобрил. Те, кто не был занят водными процедурами, выгрузили из Вохиной машины боеприпасы, Моторола раздал краткие указания, Стенин дофоткал самых колоритных персонажей, я с замиранием сердца поинтересовался:
– Ну и куда мы теперь?
– Куда, куда, говорю ж, обещал – поснимаешь, как укропы огороды «Градами» обрабатывают, – подытожил наш проводник. – Воха, ты ведь помнишь, как к тому перекрестку подъехать, откуда дачное хозяйство хорошо видно?
– Конечно, помню.
Через пару минут мы неслись по какой-то раздолбанной полевой дороге, я снимал в окошко: метрах в пятистах от нас земля взлетала в небо.
– В одном пакете по сорок ракет, видишь, как ровненько ложатся одна за одной. После того как мы джип с их начальником размотали, такой фейерверк начался! С ума сойти! Это они из мести, что ли… Плохо одно – стрелять по целям они так и не научились, такое чувство – херачат наугад, а прилетает в мирных в итоге, – комментировал происходящее Моторола. – Вон видишь вспышки, они ж из зоны прямой видимости бьют – со стороны Лимана.
– Что-то тут по ходу никакого нашего секрета нет, – перебил командира Воха, – либо мы проскочили тот перекресток, либо Минер своих людей отсюда снял…
– Ох уж этот Минер, у него люди что хотят, то и делают… Слышишь, Воха, мы по ходу уже на их территории, давай-ка обратно.
На этих словах что-то в моем сердце сжалось.
– Тут особо не развернешься, а застревать в этих полях под «Градами» неохота чё-то…
– А ты давай задним!
Воха тут же переключился и с виртуозностью, которой ему и правда было не занимать, погнал обратно, не разворачивая «аутлендер». Мы откатились километра на полтора.
– Ну что, остановить тачку, чтобы вы нормально поснимали? Не ссыте, они реально сейчас тупо по полям стреляют, – приободрил нас Моторола.
Бледные, мы с Андрюхой согласились на остановку. Следующий пакет украинских РСЗО приземлился значительно ближе пятисот метров, я всунул Стенину свою камеру в руки, чтобы записал мне стенд-ап, истерично прокричал что-то в объектив на фоне жирных разрывов. Воха тем временем успел развернуться, мы запрыгнули обратно и понеслись к Николаевке. Моторола продолжал безмятежно анализировать поведение украинских артиллеристов:
– Они хотят по ходу эти поля тупо перепахать, в сельскохозяйственных тупо целях. У них же на Западной Украине основной бизнес в деревнях – это картофель, а здесь, видишь, подсолнухи растут, непорядок. – После очередного реактивного залпа ироничный тон ополченца сменился на неподдельное беспокойство – все сорок ракет легли значительно ближе к городу, чем раньше. На окраине Николаевки что-то задымилось. – Вот суки. Все-таки достали до города. Воха, давай быстрее – Лена сейчас у мамы как раз, надо их срочно забрать!
Из контекста стало понятно, что мать его девушки как раз в Николаевке и живет. Мы подъехали к серой пятиэтажной хрущевке, Лена организовывала местных жителей на площадке у входа в подвал. Совсем уже старенькие бабульки категорически отказывались спускаться в подземелье. Девушка не оставляла попыток переубедить их. Появление Моторолы подействовало на бабуль отрезвляюще, все-таки внушал он определенное доверие.
– Лен, а ты давай с нами, отвезем Сэмэна с Андрюхой в Славянск, может, там и останешься.
– А мама как?
– Маму тоже с собой заберем, найдем где разместить…
Моторола устроил Лену временно служить в «Ай-корпус» – информационный ресурс при стрелковском штабе. Она, конечно, бунтовала, рвалась на передовую. Но он как-то мягко сумел ее убедить: сейчас так будет лучше, тем более что рана, мол, у нее до конца еще не зажила и все такое. Вместе с добровольцем из Крыма Серегой – позывной Корень – они готовили ежедневные фронтовые сводки, распространяли их в Интернете и передавали нам, журналистам. Я ее встречал каждый раз, как заезжал в штаб, чтобы записать интервью у Стрелкова. Она здоровалась и первым делом спрашивала, видел ли я Мотора на передовой, все ли у него в порядке. В последние дни обороны Славянска он редко брал меня с собой, не вылезал из Николаевки, так что мне рассказать особо было нечего. Однажды утром я вышел на балкон с чашкой кофе – мы кипятили воду на специальных газовых горелках, я умудрялся даже сообразить кофе по-восточ ному – и увидел, что огромная славянская ТЭС, которая располагается как раз в Николаевке, дымится черным, явно инородным дымом. «Плохи дела», – подумал я и пошел за бронежилетом и каской. Позвонил Мотороле, его новый номер был отключен, так же как и прежде старый. Ничего позитивного это не предвещало. Пока я облачался в средства защиты, позвонила Лена. Голос ее был сам не свой. Мотор и с ней не выходил на связь уже несколько часов. Я обещал позвонить, как что-то выяснится. Под окном, к моему счастью, дежурил отважный таксист Саша, который не раз отвозил меня к фронту.
– Ну и какой у тебя план? – уже на ступеньках спросил меня, как правило, рационально настроенный Стенин.
– Доеду сначала до Семеновки, узнаю новости, а там видно будет.
– Бесперспективная затея, по-моему, – оценил мои шансы Андрюха и проводил скептическим взглядом. Предложил таксисту Саше надеть броник, тот по-доброму рассмеялся в ответ, мол, он всегда без броника ездит, я попытался объяснить, что сейчас все может сложиться иначе, он и слушать ничего не хотел, ссылаясь на фатальные какие-то законы мироздания.
Санек – усатый, дородный, лет пятидесяти мужик – прекрасно знал, как нужно проезжать опасные участки трассы, ну чтобы под танк не попасть. Самый простреливаемый, по нашему опыту, кусок мы проскочили гладко, однако на подъезде уже к центральному семеновскому блокпосту оказалось, что бояться нужно было отнюдь не танка. Как выяснилось позже, ВСУ подогнали к селу батарею саушек, а именно «Акаций», они били точнее, чем минометы, да и калибр побольше, но главное – четыре самоходки давали залп одновременно. Буквально за пару сотен перед нами сразу четыре мощных прилета. Машину повело, я подумал, что Саня запаниковал, но на лице его была только досада.
– Колесо пробили, – лаконично констатировал он, кое-как дотянул до блоков и увел автомобиль немного в сторону за зеленку. – Самое, – говорит, – печальное, что запаска есть, а домкрата нет.
«Вот так попадос», – скользнуло в мозгу.
– Побежали, Сань, на блокпост, там хоть как-то укрыться можно, ну и спросим, где домкрат раздобыть.
Никакого домкрата у постовых конечно же не было. Я оставил Саню с ребятами и двинул дальше, неподалеку располагалась база, где заправляли ополченские машины, к тому же там частенько обитал Кедр, уж он-то наверняка что-то знал. У ворот никто не дежурил, двор дымился, на ступеньках в подвал лежали сгустки крови. Внизу было совещание, меня узнали, запустили. Буквально пять минут назад на площадке разорвало заправщика. Хотели затащить его в укрытие, откачать, но быстро поняли – двухсотый безвозвратно. Пока оттащили в сторону, накрыли курткой-хаки, ждали машину, чтобы забрали тело. Командующий Семеновским гарнизоном Кэп внимательно выслушивал доклады разведчиков, количество стянутой к деревне артиллерии ВСУ становилось абсурдным. Создавалось впечатление, что в штабе АТО решили выставить против каждого ополченца по одной единице бронетехники. Глупо было встревать в разговор с просьбой о домкрате, поэтому я помалкивал. Совещание затягивалось, наверху вроде стихло. В подвале было чересчур душно и затхло, у меня начинался приступ астмы, вышел в предбанник. Только я вдохнул горького, но все равно свежего воздуха, в глазах стало светлеть, смотрю – по лестнице сбегает Воха. Накинулся на него, как на родного.
– Куда вы пропали? С Моторолой все в порядке? Там Лена места себе не находит!
– Связь легла полностью, с командиром все хорошо… Укропы заваливают Николаевку не по-детски… Там еще жопа случилась, но Мотор тебе сам расскажет. Вэсэушники уже заходят в город… А ты-то как здесь оказался?
– Мне, – говорю, – домкрат нужен. В машине, на которой я приехал, колесо пробито.
– Сейчас решим, я только к Кэпу заскочу на минуту.
Пока Воха говорил с командующим, я отписался Лене, что Мотик жив.
– Поехали к ремонтникам, тут рядом. – Ополченец вернулся быстро.
Я сел вперед, поскольку место, где обычно сидел Моторола, сейчас пустовало. Найти необходимый инструмент для Вохи и вправду не составило проблем.
– Где твой водила прячется?
– На центральном блокпосту!
Через минуту мы были там.
– Эй, хлопцы! – обратился он к очумевшим бойцам с командным тоном. – А ну-ка, помогите мужику оперативно запаску поставить.
Таксист Санек благодарно закивал.
– А ты в Николаевку поедешь со мной?
– Конечно, – говорю, – поеду.
Объяснил Саньку, чтобы не дожидался меня и уезжал обратно в город, пользуясь передышкой. Мы погнали навстречу полыхающей Славянской ТЭС.
– Буквально пару часов назад укропы из артиллерии расхерачили водопроводную трассу, через которую снабжались Славянск, Горловка и частично Донецк. – Воха показал рукой, облаченной в окостеневшую тактическую перчатку, направо.
Я всмотрелся в поле, через которое проходила огромная труба – диаметром, наверное, в метра два, – и увидел, как из кривых и острых дыр изрыгались фонтаны жидкости.
– Судя по тому, как ВСУ упорно долбили по Славянской ТЭС из «Градов», они намеренно уничтожают инфраструктуру, – продолжал Воха, – им главное против ДНР гражданское население настроить, они ведь понимают, что народ за нас… Но если люди месяцами будут без воды и света сидеть – надолго ли их хватит? Хитрожопый у нас противник, в прямое столкновение не вступает, берет измором…
– Останови, на минуту буквально – я сниму разбитый водопровод! – попросил я.
– Ты чего, офигел? Правосеки в любой момент могут здесь на трассу выскочить с бронетехникой, их силы уже вошли на окраину Николаевки. Учитывая, что наша группировка уже недели две как в оперативном окружении, им не составляет сейчас труда попытаться разрезать наш фронт на две части.
– Ладно, сниму из окна.
К тому моменту, как мы подъезжали к Николаевке, как раз со стороны ТЭС, испускающей неестественные для сооружения клубы черного и ядреного дыма, начало смеркаться. На въезде в город на блокпосту суетились ополченцы – их лица были черны, истощены, взволнованы. На обочине сидели чумазые и постанывающие раненые – ждали, пока их эвакуируют.
– Чьи? – безапелляционно поинтересовался Воха у постовых.
– Это люди Мачете.
– А где он сам?
– С Моторолой недалеко от госпиталя.
– Дзякую! – Воха поставил точку в лаконичной беседе и погнал к больнице.
Моторолу мы застали у «буханки», рядом с которой он руководил погрузкой ПТУРов, АГСов и ящиков с боеприпасами. Судя по всему, где-то рядом была база-штаб, где хранилось все это добро. Довольно быстро стало понятно – ополченцы уходят из Николаевки, а задача Мотора – сделать это грамотно, сохранить как можно больше людей, оружия и техники.
– Отступление? – Я ограничился одной фразой, дабы не раздражать никого, ребятам было явно не до комментариев прессе.
– Приказ первого, – ответил мне Серега с позывным Корень. Ему было лет тридцать пять, фигура борца, который давно не выходил на ковер, коренастые плечи, толстые ноги, небольшой живот, круглое лицо. Он недавно приехал в Славянск из Крыма работать в стрелковском штабе медийщиком, мы пересекались иной раз на съемках, он тоже гонял на передовую с камерой, теперь глаза у него вылезали из орбит, в руках он крепко сжимал автомат. Поймав мой удивленный взгляд, отвечал отрывисто, чуть заикаясь: – Мина взорвалась в метре от меня, а то и ближе, прикинь, всех пацанов, что были рядом, посекло, двое не выжили, а я цел, контузило только…
– Охренеть, – говорю, – рад, что ты цел.
– Автомат я у убитого укропа забрал, первый мой трофей. Бой был, когда ВСУ заходили в Николаевку, я с мотороловскими ребятами попал под замес, но мы их задержали… Я там тогда понял, что без автомата в бою никак. Короче, я теперь комбатант, – подытожил Корень, на лице застыла перекошенная полуулыбка-полуоскал, из-за контузии, наверное, она никак с его лица не сходила.
– Сэмэн, – окликнул меня Моторола, – у тебя есть десять минут, чтобы сгонять в больницу, пообщаться с гражданскими, которых ранило во время артобработки, перед тем как нацики вошли в город. Корень, проводи его… Не задерживайтесь только. Через десять минут мы выдвигаемся.
Крымский Серега нервозно огляделся по сторонам, как будто определяя, в каком направлении больница, в обычной ситуации такие сомнения вызвали бы во мне напряжение, но здесь напрягаться было бессмысленно – надо либо идти, либо нет. Я пошел за Серегой. В типично советской, обшарпанной больнице не осталось электричества. Артобработка ВСУ вырубила все коммуникации, похоже, в поликлинике даже воды не хватало, измученные медбратья и медсестра, как сомнамбулы, шарахались по коридорам, где через метр-два стояли припаркованные носилки с людьми, которых посекло осколками снарядов различного калибра. У кого уцелела батарея – освещали себе путь мобильниками. Когда сектор этого слабого индивидуального освещения падал на нас с Корнем, в глазах встречных загорались вспышки полуживотного ужаса. Медперсонал не знал, за кого нас принимать: я в бронике и каске, Серега Корень – тот и вовсе в камуфляже с автоматом – то ли это уже вэсэушники зачищают местность, то ли ополченцы, которые отстали от отступающей колонны. Они были испуганы и насторожены. На мой околомосковский говор реагировали доброжелательно, врачи надеялись все-таки, что дэнээровцы отобьют атаку украинской армии. В противном случае их судьба была туманна. Никто ведь не поверит, что они не оказывали медицинской помощи тем, кого в Киеве называли террористами. После гибели нескольких журналистов всем стало понятно: в этой войне международные конвенции о статусе репортеров, а значит, берите шире – врачей не работают. Я спросил, почему поликлиника не эвакуируется? «А куда?? В Славянск??? Там же блокада…» Эти люди были испуганы, но по-своему прагматичны. То, что Славянск Стрелкову не удержать своими силами, стало очевидно, не только из ежедневных речей министра обороны ДНР, но и теперь из их реального опыта. Николаевку раскатали из реактивных систем залпового огня, самоходных артиллерийских установок и танков. Противопоставить им ополченцы могли разве что несколько минометов, стрелковое оружие и малоэффективные против артиллерии гранатометы и крупнокалиберные пулеметы. В таком соотношении сил – это ни о чем. Надежда сохранялась на то, что вмешается Россия, на это надеялся и Стрелков. Но Россия не вмешивалась: политические заявления, конечно, звучали, однако армию в Донбасс тогда никто не вводил. Шансы были пятьдесят на пятьдесят. Медики положились на судьбу и как могли спасали раненых. Добрая половина из них – сотрудники Славянской ТЭС. Я поговорил с мужчиной, у которого вместо правой нижней конечности было настоящее месиво, его обкололи обезболивающим, но, в отличие от рабочих на соседних койках, он был в сознании и мог еще что-то соображать.
– Самое обидное, – проговорил сорокалетний, посеревший от потери крови мужик, – непонятно – нас-то за что. Я даже на референдум этот не ходил, просто продолжал делать свою работу на станции, я же не на ДНР работал… – Продолжить он не смог, потому что вмиг посерел еще сильнее, видимо, и его силы были на исходе. Я не стал приставать с расспросами, ситуация ясна. Врач посолиднее, чем рядовые сотрудники (не было времени выяснять должность), с каким-то отдающим больничным запахом отчаянием сообщила статистику:
– Сто процентов ранений – осколочные, тяжелых много, больше двадцати, света нет, воду носят с колонки.
Слов поддержки в тот момент у меня не нашлось. Прогремел очередной залп «Градов», когда стало понятно, что разрывы пришлись не по нас, а по соседнему кварталу. Мы с Серегой Корнем побежали обратно, к Мотороле. Оставаться в Николаевке или выбираться отсюда в одиночку ой как не хотелось.
По дороге нас обогнала визжащая девятка, которую я заприметил еще у базы-штаба, где Моторола руководил погрузкой оружия в «буханку». Она пролетела, едва не задев Серегу, люди внутри были явно в истеричном состоянии.
– Это Лето (а может быть, Серега сказал – «Юг», я, признаюсь, тоже был уже не в себе и не запомнил точно). После того как его командира Мачете ранило еще во время одного из первых боестолкновений с нациками и его эвакуировали в славянский госпиталь, он остался старшим, но по ходу не был готов и сейчас на панике, скорей всего, они ездили, чтобы выяснить, докуда успели дойти укропы.
– Судя по их стремительности, – не удержался я, – украинские военные где-то совсем рядом.
Мы прибавили ходу, если не сказать побежали. Забегая во двор и увидев, как Моторола разговаривает с бурно жестикулирующим Летом (или Югом) – метрах в двадцати от них толпилось человек пятьдесят в обвисшем камуфляже, – я успокоился: успели, значит. Неоднородная форма бойцов, казалось, была велика многим на пару-тройку размеров. Учитывая, что в те времена ребята приезжали на передовую в том, что самим удалось раздобыть еще на гражданке, – командование обеспечивало их автоматами, патронами, сухпаем, – в остальном экипировка была делом добровольным, кто-то и в джинсах воевал. Из-за этого я сделал вывод, что ополчение, которое находилось на фронте, изрядно исхудало. Подумалось тогда, что война – это не только адреналин и пиф-паф, но и тяжелый изнуряющий труд: рытье окопов, постройка блиндажей, бег с препятствиями от железных подарков с неба, перетаскивание собственных орудий и прочая рутина. Стоящих передо мной людей она иссушила, сделала угловатыми, заострила подбородки и скулы.
– У них колонна с танками и БТРами идет уже по центральной улице, с ними пехота, они уже приступили к зачистке, – доносились выкрики заместителя Мачете с южным позывным. Он был на полторы головы выше Моторолы, значительно атлетичнее, чем-то похож на актера Дюжева. Однако солидная боевая внешность не сказывалась на его эмоциональном состоянии, парень явно был взвинчен. Моторола терпеливо его выслушал, тот после доклада обстановки перешел к ярко окрашенным жестами призывам – уносить ноги.
– Так, успокойся, не трахай мозги и построй своих людей. Приступать!
Ополченец попытался было нервно продолжить гнуть свою линию, Моторола перебил его, гаркнув что-то вроде:
– Прекратить разговоры, выполнять приказ.
Заместитель Мачете от такого мотороловского настроя как-то сразу потух и засуетился в поисках своих подопечных.
– Слушаем и вникаем! Времени повторять нет! Враг уже продвигается к центру города! Вступать в прямое боестолкновение сейчас уже не имеет никакого смысла! У меня приказ товарища Первого – вывести личный состав из Николаевки без потерь, сохранить технику. Предыдущей ночью нас стало на двести человек меньше. Минер, не предупреждая командование и других командиров в Николаевском гарнизоне, покинул вместе со своими людьми позиции и ушел в Горловку к Бесу. Для нас с вами они дезертиры: раскрыли оборону, подставили нас. Город мы не удержим, погибать бессмысленно права не имеем, за нами Семеновка и Славянск. Вопросы есть? – обратился Моторола к строю.
Со стороны это выглядело даже немного странно. Представьте себе толпу вооруженных мужиков, рослых, крепких парней – за сорокет каждому, с серьезными окладистыми бородами и хмурыми лицами. И на контрасте – полутораметрового, щуплого даже в бронежилете, облепленного наколенниками и налокотниками парня, похожего на девятиклассника, на небольшом черепе которого матовый черный шлем, как у астронавта. Его высокий срывающийся голос далек от генеральского баса или полковничьего тенора. Но при этом эти одичавшие от окопной жизни серьезные мужики из донбасских шахт напряженно ловят каждое слово этого мальчугана. (Мотороле, конечно, не пятнадцать лет было, он 1983 года рождения, но во время боев за Славянск он действительно выглядел гораздо моложе, фронтовой адреналин имеет такое свойство – одних утрированно старит, других отчаянно молодит.) В строю молчали.
– Вопросов нет, – ответил за подчиненных Моторола и перешел к главному: – Теперь о плане эвакуации. Во-первых, всем выключить телефоны и убрать фонарики. Выходить будем в полной темноте. У противника могут быть беспилотники, да и наблюдателей тоже легко расставить по крышам, чтобы засечь перемещение нашей колонны. Обнаружат – расфигачат из арты только так. Никому, думаю, объяснять не надо. Никакого освещения. И никаких сигарет. Идем за проводником цепочкой: пять-шесть метров друг от друга, но так, чтобы видеть спину того, кто впереди. Громко не разговариваем, а лучше не разговаривать вообще. В частном секторе у укропов тоже найдутся уши, которые с радостью на нас настучат куда надо. Впереди едет Воха на тачке, он первый. Если у кого-то есть ранения или резко обнаружившиеся болезни, лучше сказать прямо сейчас и пересесть в машину, два-три места найдется.
Из строя зароптали:
– Да уж дойдем как-нибудь, командир.
Пока Моторола раздавал ЦУ, стемнело окончательно, отряд превратился в однородное копошащееся во мраке существо. Судя по шевелению где-то впереди и тихому шороху автомобильных шин, Воха тронулся, а за ним и колонна. Моторола замыкал цепочку, и мы с Серегой Корнем решили тоже пристроиться где-нибудь недалеко от командира. Между нами оказалось человек пятнадцать. В том числе и совсем недавно истеричный Юг (он же Лето), но теперь дисциплинированно выполнявший мотороловские приказы.
В Николаевке я не ориентировался вообще, тем более ночью. Сначала тьма была кромешной абсолютно, затем вышла луна, картинка получилась бы вполне себе героической, но камера у меня села напрочь. Мы шли какими-то огородами, через частный сектор, из-за заборов то и дело лаяли встревоженные и обезумевшие от оглушительных обстрелов сторожевые псы, скулили изнеженные домашние питомцы. Конечно, это действовало на нервы, но против собачьих инстинктов любая конспирация бессильна. Шли под завывания, и редкий переулок встречал тишиной, в таких местах все вздыхали с облегчением. Я сверлил взглядом спину бойца, что шел впереди, и частенько оборачивался, чтобы убедиться, что Корень следует за мной. На перекрестках мы проходили мимо выставленных Моторолой заранее «секретов», – как правило, в них сидело по два-три бойца с крупнокалиберным пулеметом, этого было достаточно, чтобы остановить передовой отряд ВСУ даже при наличии БТРа.
Отступление было продумано, колонне обеспечивали прикрытие, после того как цепочка проходила мимо огневой точки, «секрет» снимался и вливался в строй. Прошло минут тридцать, по моим ощущениям наш путь длился чересчур долго. Полчаса – это два с половиной километра, если в среднем темпе идти, подсчитал я. Сквозь лунный свет начали просматриваться поля, что было нелогично, мы должны выйти на блокпост рядом со Славянской ТЭС, а ее безошибочно узнаваемых труб на горизонте не предвиделось. Повод бить тревогу. Однако, не думая, что я самый умный в этой компании, я молчал, не хотелось опозориться и прослыть паникером. Так, оказалось, размышлял почти каждый, поэтому мы едва не попали в западню. Еще минут через пять – человека на три впереди меня – я услышал настороженный вопрос:
– Дед, а ты чего так сильно хромаешь?
– Нога болит… – пробурчали в ответ.
– Ты точно не отстаешь от того, кто перед тобой?
– Да я уже давно никого перед собой не вижу, иду прямо да и все, – с наивной и простецкой интонацией заявил хромой.
Тут, разумеется, от всех, кто находился в зоне слышимости, посыпались раскаленные маты. Это был провал. По цепочке передали новость в хвост колонны Мотороле, командир сразу же прибежал и не преминул наброситься на деда, который вот уже неизвестно сколько времени вел треть отряда неизвестно куда. Брань опускаем.
– Ты какого хера в машину-то не сел, старый, если у тебя нога болит? – вопрошал высоким голосом, забив на конспирацию, Мотор, – впрочем, и конспирироваться от николаевских свидомых шпионов было уже поздно, мы вышли на край деревни, в поля. Старик виновато что-то мямлил в ответ. Оказалось, что он вообще идти не может – в ноге осколок застрял, рану наскоро перемотали бинтами, пока был шок – ничего не чувствовал, а теперь боль пришла во всей ее полноте. Ситуация вырисовывалась щекотливая – Воха с большей частью подразделения ушел вперед к блокпосту у ТЭС, неизвестно, в каком именно месте наш хвост отвалился, не совсем понятно, где именно мы находимся и насколько далеко враг, плюс ко всему с нами старик, которого нужно каким-то образом транспортировать.
Деда усадили на обочину, Моторола начал терпеливо и теперь уже спокойно выуживать из него необходимую информацию:
– Сколько минут назад ты последний раз видел перед собой колонну?
– Минут пятнадцать, может, двадцать…
– Короче, где-то на половине пути. Вспоминай – после какого перекрестка?
– Кажется, раза два мы перед этим свернули вправо и начался затяжной подъем в горку. Да, на подъеме мне совсем тяжело стало идти.
– Понятно… Надо звонить Вохе, – сказал командир скорее самому себе, чем обступившим его бойцам. – А ты в курсе, отец, что вот за этим холмом? – Моторола показал на ближайшую возвышенность, которая – как бы это банально ни звучало – освещалась лунным светом в метрах пятистах от нас. – Правосеки стоят, и раскатать нас – да пусть даже прямо сейчас – им вообще ничего не стоит. Ты же в курсе, что у них снарядов как у дураков фантиков…
Сводка в общем была риторической. Моторола набрал Вохе:
– Да, у нас тут один хромой отстал от группы, перед третьим по ходу поворотом, мы вернемся, а ты выезжай обратно, чтобы нас встретить. Я ни хера не помню, куда дальше идти.
Следующие полчаса мне запомнились тем, что я поочередно с Югом (или Летом) тащили раненого деда, едва не сорвавшего успешный вывод подразделений из Николаевки. Лето (он же Юг) это делал потому, что хромой старик был из его людей, заместитель Мачете нуждался в реабилитации, хотя бы в глазах собственных подчиненных. Моторола, очевидно, и так уже составил о нем мнение. Я вызвался помогать, потому что чувствовал себя в этой толпе самым свежим, пацаны только вышли из тяжелого боя, они сами с трудом передвигали ноги, мне показалось это справедливым, никто особенно не возражал. «Тащить раненого журналистская этика не запрещает, – шутил я сам с собой, – это гуманитарная миссия». Дедовский автомат забрал кто-то из сослуживцев. На этот раз Моторола сам шел впереди и я молился, чтобы поворот, который мы проскочили, состоялся как можно скорей. Старик попался не из легких. Наконец-то мы остановились и сбились в кучу. Моторола снова набрал Вохе, сообщил, что мы на месте. Затем скомандовал сойти на обочину и распределиться по зеленке. Зеленка даже в темноте казалась жиденькой: по факту это были какие-то кусты. Очень хотелось верить, что их скупая листва упрячет нас от вражеских «ночников». На привале старика у меня забрали, я пробился поближе к Мотору, с ним все ж как-то спокойней. Настроение у командира было бодрое. Сила его духа и юмор заражали.
– Сэмэн, ну показывай, чего ты там наснимал… Война попала в кадр?
– Войны, – говорю, – море. Только камера села.
– Давай вот в этот дом постучимся, зарядим, посмотрим, все равно Воху ждем.
Я судорожно сглотнул слюну. Идея выглядела безумной. Учитывая бесшабашность Моторолы, можно было быть уверенным, что он не шутит.
Вдалеке послышался собачий лай, его подхватывали остальные псы, и эта гавкающая перекличка явно приближалась к нам.
– Сэмэн, ну вот как так камера села – сейчас мы будем вступать в реально крутое боестолкновение, а ты это никак не зафиксируешь. – Мотор передернул затвор.
Это движение за ним повторили остальные. По дороге что-то уверенно шуршало – Моторола первый вышел из того, что недавно назвал зеленкой.
– Спокуха – это Воха.
Сердце готово было выпрыгнуть из груди от облегчения. Раненого деда загрузили в машину. До блокпоста оставалось пять минут. Оказывается, мы отстали от колонны уже на подходе к точке сбора. Сюда подогнали «Уралы», бойцы помогали друг другу забраться в кузов. Моторола определил меня в машину к начальнику военной полиции Носу, заместителю Стрелкова. Он приехал проследить за процессом эвакуации. С Моторолой и Вохой мы толком даже не попрощались. Я увижу их спустя двое суток, уже в Донецке, то есть совсем в другом мире. Нос двинул свой джип обратно к Славянску в крайне брутальном стиле, не объезжая ям и не выключая фар. На знаменитом перекрестке на въезде в город, ориентируясь, очевидно, на их свет, по нас жахнул украинский танк. Машину подкинуло, но снаряд прошел мимо. Будучи в состоянии постниколаевского аффекта, мы с Носом даже не придали этому значения. Начальник военной полиции довез меня до гостиницы, где меня ждали очумевшие от тревоги Стенин и Фомич, связи со мной все это время не было.
Конец ознакомительного фрагмента.