Источник
Люблю тяжёлую и просторную «Волгу», и чтобы рядом сидела жена, и чтобы дурманило бензином и качало, как на финской волне. Ира всегда внимательно следит за дорогой, назидательно указывает на возможные опасности, изредка забывает об обязанностях ментора, опускает солнцезащитный козырёк, в котором есть маленькое зеркальце, и, чуть разомкнув губы, поправляет причёску. Люблю летнее утро, в котором не содержится ещё признаков зноя и душной людской суеты. Люблю чувствовать в себе бодрость и силу и обольщать жену сосредоточенным спокойствием.
Шесть часов утра. Дороги свободны от подслеповатых пешеходов и прозорливых гаишников. Можно покачать закосневшую педаль газа и познакомить неуклюжую машину с её собственными возможностями.
– Куда разогнался? Я хочу ехать без напряжения, имею я право отдохнуть или нет?
Я ждал этого вопроса, и потому сбросил скорость. Ира действительно имела полное право на отдых, на покой, на что угодно, но, при всём нашем всесемейном старании в сторону обеспечения этого неприхотливого женского права, создать условия для его действительного присутствия нам никак не удавалось: облегчить ей жизнь, уберечь от потрясений, переживаний и всяких непредвиденностей. На её голову, и обязательно при отсутствии моих мужественных плеч, падали все возможные беды и несчастья: роды нашей собаки, её собственные роды и даже роды наших соседей сверху, которые в суматохе забыли закрыть кран с горячей водичкой; даже роды жены нашего электрика – и те пришлись кстати и ровно на мою командировку, и моя семья провела при свечах три незабываемых вечера. Такова метафизика моего дома – всё дурное в нём случается без моего согласия и охранного глаза, но только чьими-то упрямыми усилиями.
В тот день мы путешествовали в сторону Ложка, так называется местечко за Искитимом. В этом отдалённом и неприютном местечке когда-то располагался лагерь для политзаключённых. А теперь о нём знают благодаря целительному источнику, пробившемуся, как говорят люди, недалеко от того места, где расстреляли священника.
Указатель с надписью «Ложок» я нашёл довольно скоро, однако задумался, точно витязь на распутье, разглядывая паутинку из просёлочных дорог, прихотливо разбегавшихся в разные стороны. Я решился попылить по самой накатанной и натруженной колее. И не прогадал.
Мы прорвались через берёзовые колки по тряской скалистой дороге, и вот перед нами широкий простор: огромный зелёно-цветочный луг; за ним, прицепившись тонким ручейком, будто ниточкой за воздушный шар, большое бело-зеркальное озеро, а прямо перед глазами домик-часовенка с деревянным крестом на крыше.
– А где же родник? – спрашивает жена.
– Теперь уже найдём, – бодро отвечаю я, останавливаю машину недалеко от часовенки, выхожу размять затёкшие ноги.
Пока я выходил из машины, Ира, прикрыв голову пепельным шарфиком, уже встала против простенькой бумажной иконки Иисуса Христа и перекрестилась.
Мы стали спускаться вниз, к глубине лога; высокая, не успевшая выгореть трава и цветы оросили потемневшие штанины до колен, я сорвал несколько ромашек, уложил плотным букетиком и повернулся к жене.
– Неужели ты вспомнил, что у тебя есть жена? – растрогалась довольная вниманием Ира, – а я уже начала подозревать, что ты про меня вообще забыл.
Она протянула руку за букетиком. Подражая небезызвестным рыцарям-паломникам, я опустился на колено и, склонив упрямую голову, преподнёс своей даме букетик, норовя украдкой обхватить её стройные ноги.
– Ну, началось, ты не можешь не кривляться!
– О Господи, – воздев руки, взмолился я, – накажи эту женщину участью жить со мною до конца третьего тысячелетия!
– Боже, – засмеялась Ира, – упаси меня от этого наказания, – но вдруг сделалась серьёзной. – Хватит болтать, не отдыхать приехали, а к Святому источнику.
Мы нашли родник, устроенный какими-то умельцами так, чтобы удобно было набрать катящуюся по желобку святую воду в пластиковую канистру. Около родника стол и две лавки по бокам, но мы пошли вниз по ручью – были наслышаны о купальне, где можно окунуться в святые воды источника.
Мы шли медленно, выбирая дорогу, радовались, что одни, что утро свежее, говорили о расстрелянном священнике.
– А где он похоронен? Давай найдём его могилу и положим цветы, – Ира с надеждой посмотрела на меня.
– Не думаю, что найдём могилу, но, может, часовенка и стоит на могиле священника?
– Да, наверное, мы цветы у часовенки поставим, я банку с собой взяла, чтобы воду черпать, в неё цветы и поставим.
После этих слов Ира затихла и задумчиво произнесла:
– Отчего люди такие жестокие, друг дружку убивают. Какая пустота в душах, темень непроходимая.
А меня удивило не это, хотя всё, что сказала Ирина, верно; меня удивило другое: за убийство – не наказание жестокомим людям, а Святой источник на исцеление. Иногда меня приводит в ужас многотерпение Бога, сколько же зла совершено человеком.
– Знаешь, – продолжала Ира, – мне иногда представляется наш Бог в виде солнца, он дарит нам любовь-свет, а мы, люди, – это зеркальца-души. Если душа чистая, то она отражает Божественную любовь, и маленький лучик летит обратно на солнце, и это радует Бога, а наша планета похожа на шарик с миллионами светящихся огоньков. Но если человек грешит, то его зеркальце-душа начинает отворачиваться от Бога, и свет его души улетает в пустоту, а у самых отъявленных грешников, которые отвернулись от Бога, – в них отражается только тьма. Когда человек умирает, его чистая душа по лучику, как по ниточке, улетает к Богу, а душа злого человека остаётся без любви.
Я представил себе Бога в виде солнца и земной шар, светящийся калейдоскопом чистых душ, и мне стало хорошо и уютно.
Купальня была оборудована неожиданно добротно, а тропинка вымощена плитами. И даже сами вязкие берега укрыты опрятными камушками.
– Нужно помолиться и трижды окунуться в воду, – назидательно сказала жена.
Мы трижды окунулись в ледяные воды Святого источника, клацая зубами, с трудом произнесли «Отче наш» и выскочили на берег.
Тела наши стали розовыми и лёгкими. Я натянул рубаху и штаны, обуваться не стал. Чтобы согреться, мы побежали наверх по тропинке, остановились на косогоре, отдышались. Потом мы медленно побрели к часовенке.
– Как хорошо, что мы сюда приехали, – радовалась жена и срывала цветы.
Я шёл рядом, помогал ей в нехитром деле, тоже выискивал крупные ромашки, укладывал в букет и чувствовал себя удивительно молодым и счастливым.
– Нам нужно приехать сюда с детьми, но не как теперь, а на весь день, и обязательно искупаться в Источнике.
– Хорошо, будем считать, что нынешняя поездка – это разведка боем.
– Этот Источник, – вслух продолжила свои размышления Ира, – многих исцелил, и никто ещё ни разу от купания в нём не простыл…
Мне нравилось, что она осталась наивной девчонкой, верящей в сказки, волшебство и чудеса. Я обхватил жену, сильно прижал к себе и поцеловал.
– Мне больно, ты груб, у тебя только животные инстинкты…
Я не дал ей договорить:
– Я люблю тебя, я люблю детей, я люблю Бога, даровавшего мне мою жизнь, мою жену и моих детей. Я не знаю, за что я счастлив, но я счастлив, и пойдём, поставим этот букет, наш с тобой букет, к часовенке, помянем священника и поблагодарим Бога за моё незаслуженное счастье.
Ира посмотрела мне в глаза и сказала:
– Хорошо, но мы забыли налить воду, – и она протянула мне литровую стеклянную банку.
Я помчался обратно к ручью, вихрем летел обратно на косогор, желая удивить жену скоростью в исполнении поручения, но замер удивлённый: Ира стояла около часовенки и плакала, горько плакала.
– Ира, что случилось? – я огляделся кругом, пытаясь увидеть обидчиков.
– Посмотри, что они наделали! – Ирина обвела меня вкруг часовни и показала на иконку Божьей Матери, простреленную мелкокалиберными пульками.
Ира поставила цветы у часовенки-домика, перекрестилась, поцеловала осквернённую икону и пошла к машине.
Я смотрел на лик расстрелянной Богородицы, на рваные дырочки, расставленные по образу со снайперской тщательностью.
Конец ознакомительного фрагмента.