Глава шестая
А теперь давайте вернемся к Дженни и к той ночи, когда она сидела на краешке кровати.
Том работал у Боба Салливана. У того было двенадцать автосалонов по всему штату Коннектикут. Стоимость его активов оценивалась в двадцать миллионов долларов. Лицо Боба красовалось на всех рекламных щитах вдоль трассы I-95 от Стэмфорда до Мистика, а заодно в каждом городе, который позволял размещать у себя его рекламу. Вы без труда вспомните его массивную голову и черные волосы, решительные глаза, широкую белозубую улыбку и мясистый нос. Боб Салливан добился всего сам и принадлежал к категории тех, о ком любят писать журналы. Тип настолько взрывной, что казалось удивительным, как он не лопается, подобно пиньяте[2], и не рассыпает по небосводу конфетти. Жил Боб Салливан в Фейрвью. У него была дородная жена и трое сыновей, призванных впоследствии обеспечить преемственность семейного бизнеса. Сэм всегда ездил на последней модели «БМВ», «Феррари» или «Порше». Придерживался палеодиеты и без удержу пил красное вино. Человек великодушный, но в то же время амбициозный, баллотирующийся в законодательный орган штата.
И при этом он состоял в любовной связи с Шарлоттой Крамер.
Считается, что мы знаем, почему люди становятся любовниками. Кому-то не повезло в браке, но он не может уйти из семьи, не желая бросать детей. Кто-то не может удовлетворить свои сексуальные потребности. Другие становятся жертвами соблазна, а их самоконтроль уступает перед натиском человеческих страстей. К Шарлотте не относилось ни то, ни другое, ни третье.
В миссис Крамер уживались две женщины. Одна была выпускницей Смит-Колледжа, имела диплом филолога, работала заместителем редактора в журнале «Коннектикут», вышла замуж за Тома Крамера, теперь сидела дома с двумя очаровательными детьми, а семьей ей были ученики и учителя. Входила в совет загородного клуба Фейрвью, члены которого славились безупречными манерами и прекрасным словарным запасом. Свой дом – хороший, высокоморальный и восхитительный – она выстраивала с особой тщательностью.
Другую Шарлотту Крамер, девушку, которая спала с отчимом и которую выгнали из дома, не знал никто. Ни одна живая душа не ведала, что она водила знакомство с полуграмотными алкоголиками, которые едва сводили концы с концами и умирали совсем молодыми. Что почти каждую ночь снимала с себя одежду ради мужчин вдвое старше ее по возрасту, от которых несло табаком и давно не мытым телом. Об этом не знал никто – кроме Боба Салливана. Шарлотта посадила эту девушку в клетку. Но со временем та стала трясти прутья с таким грохотом, что игнорировать ее запросы дальше было просто нельзя. Боб Салливан для Шарлотты стал орудием, позволявшим признать существование этой девушки и спокойно держать ее дальше взаперти. Связь позволила ей сохранить целостность натуры, потому как в обличье достопочтенной Шарлотты Крамер из Фейрвью она жила только наполовину.
С Бобом я вновь становлюсь той девушкой. Потаскухой, заставляющей меня заниматься самыми грязными делами. Боб хороший человек, но мы оба состоим в браке, и то, что мы делаем, конечно же, плохо. Не знаю, как это объяснить. Я очень упорно трудилась, чтобы вести «правильную» жизнь. Понимаете? Не думать ни о чем плохом и не совершать скверных поступков. Но этот соблазн не отпускает меня никогда. Понимаете, это что-то вроде курильщика в туалете, человека, по большому счету, спокойного, который скорее умрет, чем признается, что неравнодушен к табаку, но при этом все равно будет выкуривать сигарету в день. Одну-единственную. Которой вполне хватит, чтобы утолить жажду. Такой сигаретой для меня стал Боб.
Вы вполне можете осуждать Шарлотту Крамер за эту «сигарету». За то, что у нее есть тайные страсти, которые она не в состоянии контролировать. За то, что она не говорила всю правду. Что не посвятила мужа в подробности своей жизни. Но если вы станете ее судить, я обвиню вас в лицемерии.
Никто, ни одна живая душа не раскрывается до конца перед другим человеком. И если вы думаете, что к вам это не относится, задайтесь следующим вопросом: вы когда-нибудь лукавили, называя приготовленное женой блюдо прекрасным, в то время как на самом деле оно было просто отвратительным? А дочери говорили, что она выглядит отлично в уродливом платье? А занимаясь любовью, издавали охи и вздохи, в то время как мысли ваши блуждали далеко-далеко, составляя список продуктов, которые нужно купить в магазине? А посредственной работой какого-нибудь коллеги восторгались? Утверждали когда-то, что все в порядке, хотя на самом деле все было хуже некуда? Уверен, мы все не без греха. Невинная ложь, наглый обман, маленькая ложь тысячу раз в день – каждый из нас врет в любом месте и в любое время. Все мы от кого-то что-то да скрываем.
От этого вы вполне можете впасть в уныние. Может, даже умолкнете и немного задумаетесь, когда жена скажет, что вы получите повышение по службе или когда муж станет уверять вас, что вы очень понравились членам школьного родительского комитета. Истина заключается в том, что вы никогда не узнаете правды, а если бы даже узнали, то вам, не исключено, пришлось бы прилагать невероятные усилия для того, чтобы сохранить брак. Потому как голой, неприкрытой и всеобъемлющей правды не в состоянии выдержать ни один союз. Ни один. Как только близкие люди признаются в чувствах, которые на самом деле питают друг к другу, будь то в личной беседе или в разговоре с друзьями, не умеющими держать язык за зубами, все, пиши пропало. Разве вы этого не понимаете? Разве не знаете в самых глубинах своей души? Мы любим других за то, что они такие, как есть, а не другие, за то, что они внушают нам именно те, а не иные чувства. Как правило, мы терпим их недостатки и даже никогда не ставим их им в вину. Но стоит нам увидеть в их глазах отражение самих себя, чего, избегая отрицательных эмоций, не желает видеть никто, фундамент любви тут же дает трещину.
У Тома не было никаких шансов. Отражение Шарлотты в его глазах никогда не было достоверным, ведь он знал, что жена открыла ему только одну свою ипостась. Обеих знал лишь Боб Салливан, только он и никто другой.
Днем Шарлотта и Боб встречались в небольшом домике у бассейна на самом краю двора дома Крамеров. К нему вела грязная, почти полностью скрытая деревьями дорожка, которой пользовалась компания, обслуживавшая бассейн. Боб даже зимой мог поставить машину так, чтобы ее не было видно с дороги. Двор огородили забором. Им обоим было что терять.
В тот вечер, когда мать приготовила курицу с розмарином, Дженни ушла к себе, не в состоянии больше оставаться за столом ни минуты, и села на краешек кровати. Она слышала, как мать вышла из дому, чтобы съездить за Лукасом и как они потом вдвоем вернулись. Хотела дождаться, когда родители отправятся спать, но те завели очередной нескончаемый разговор. Девушка решила воспользоваться запасом таблеток, тайком позаимствованных в ванных подружек, и выбрала небольшую белую. Такие всегда оказывались либо «Ксанаксом», либо «Лоразепамом», либо «Валиумом». Она таких названий не знала, но я узнал эти препараты по приведенному Дженни описанию – как по внешнему виду, так и по оказываемому ими действию. Двадцать минут спустя девушка уже спала. А на следующее утро отправилась в школу на автобусе. Мать на прощание махнула ей рукой. Первый урок был в классе, второй в кабинете химии, третий в кабинете истории. После ланча она отправилась домой.
Как я уже говорил, Боб Салливан баллотировался в законодательный орган штата. По этой причине его жена, Фрэн, наняла детектива, чтобы следить за ним и собирать о нем сведения. Я обнаружил, что люди знают, когда что-то идет не так. Даже если интимная составляющая из брака уже исчезла, скрыть другие перемены бывает очень и очень трудно. Счастье, к примеру, очень не любит, когда его прячут в тени. В случае с Бобом жена просто слишком хорошо знала своего мужа.
В тот день, когда Дженни пошла домой, Шарлотта и Боб встретились в домике у бассейна. Он был совсем небольшой – раздевалка размером двенадцать на двенадцать футов с примыкающей к ней ванной. В комнату вела раздвижная дверь с жалюзи, внутри стоял диван, пол был выложен плиткой, на полках лежали полотенца, солнцезащитные кремы, лосьоны и прочие принадлежности для купания. И небольшая, включающаяся от голоса коробочка, которую установил нанятый Фрэн Салливан детектив.
И вот что она записала:
[звук закрывающейся двери и опускаемых жалюзи, слышен игривый женский смех]
«Рррр, иди сюда, сладкий мой».
[поцелуи, прерывистое дыхание]
«Сколько у нас времени?»
«Полчаса, поэтому снимай быстрее с себя одежду и ложись на пол».
[опять смех, вздохи, шорох снимаемой одежды]
«Сегодня тебе нужен мой ротик, да? Хочешь, чтобы я тебя полизал?»
«Да».
[женские вздохи, мужской стон]
«Будь ты моей женой, я бы каждый вечер съедал тебя на ужин».
[возбужденные женские охи]
«Подожди, остановись…» [взволнованный женский голос]
«Что такое?» [встревоженный мужской голос]
«Дверь в ванную… Она закрыта, но под ней… Мне кажется, я вижу полоску света». [женский шепот]
[тихое шуршание, затем становится тихо]
[громкий женский крик]
«Боже праведный! Боже праведный!» [испуганный мужской голос]
[женские крики]
«Ей надо помочь! Моя девочка! Моя маленькая девочка!»
«Она жива? Черт! Вот черт! Возьми полотенце и перевяжи ей запястья! Да потуже!»
«Моя девочка!»
«Перевязывай! Тяни! Туже! Боже праведный! Здесь столько крови… Пульс прощупывается! Дженни! Дженни, ты меня слышишь? Дай мне вон те полотенца! Боже мой! Боже праведный! Боже праведный!»
«Дженни!» [отчаянный женский голос]
«Звони 911! Дженни! Дженни, очнись!» [мужской голос]
«Где мой телефон?» [женский голос, шаги]
«На полу! Быстрее!» [мужской голос]
[шаги, женский голос звонит в Службу спасения и называет адрес, в нем пробивается истерика]
«Уходи! Немедленно! Иди!» [женский голос]
«Но я не могу! Боже праведный!»
Рассказ о событиях того дня давался Шарлотте с трудом. Но как-то утром, когда я нашел обходной путь, чтобы преодолеть возведенные баррикады, она собралась с мыслями и поведала мне следующее:
Обнаружив в ванной истекающую кровью Дженни, Боб повел себя как герой. Позвонив в Службу спасения, я сказала ему уйти, но он отказался. Ему было наплевать. В тот момент я увидела в нем мужчину, которого, кроме меня, не видел никто. Что бы там ни говорили о его жадности и прочих пороках, он рискнул всем, чтобы спасти моего ребенка. Боб разорвал пополам полотенце и обернул его вокруг запястья Дженни. Потом велел мне схватить один конец и потянуть на себя. Полотенце было пушистым, и туго его затянуть оказалось очень трудно. Он закричал мне: «Тяни!» Я сделала, как он велел, полотенце, наконец, было затянуто туго, и Боб завязал узел. Ту же операцию мы проделали и со вторым запястьем. Боже мой, мы оба были все в крови. Буквально пропитались ею. Ноги скользили по полу. Когда мы перевязали оба запястья, я позвонила в Службу спасения. Я сказала ему уйти, но он отказался. Я заплакала, нет, ни криков, ни истерики у меня не было, просто из глаз катились слезы, понимаете? Боб тоже плакал. Он переводил взгляд с меня на Дженни с таким видом, будто не знал, что же доставляет ему большую боль. Затем погладил ее по лицу и пристально посмотрел на меня.
«А теперь слушай! – сказал он. – Она выкарабкается! Слышишь? Обязательно выкарабкается!» До нас донесся вой приближающихся сирен. Я опять заорала, чтобы он ушел. Взмолилась перед ним. Он по-прежнему твердил свое «нет», но потом все же понял. Мне было плевать на его карьеру, жену и репутацию, в тот момент меня волновала лишь собственная семья и Дженни. К моменту приезда полиции его там быть не должно. Он зарыдал сильнее, встал и сделал несколько шагов по окровавленному полу. «Я люблю тебя», – сказал Боб. И ушел.
Дженни и в самом деле выкарабкалась. И вот тогда на сцену вышел я.