Девчонка умела рисовать
Девчонка умела рисовать. Никто в племени не умел, а она умела. Знала: рисунок забирает душу того, кого рисуют. За это и прозвали Ведьмой.
Ей было девять лет, но в позднем палеолите никто и не считал её за ребенка. Дети племени всегда умели переносить пещерный холод, довольствоваться мясом мускусных быков, находить под землей грибы и корни. А играя, они охотились на лисиц, хвастаясь хвостами добычи.
Самым ловким мальчишкой племени был сын Крысы. Он протыкал копьем увёртливых рыбок, неотличимых от серой донной гальки. Быстрота его броска опережала стрелу с костяным наконечником.
Ведьма любила наблюдать, как сын Крысы заразительно хохочет во все горло или шутя забирается по дереву под облака. А он не обращал на Ведьму никакого внимания.
Племя обитало в тесной пещере, освещаемой скудным пламенем костра. Её неровные стены покрывала черная жирная копоть. Копоть от горящего кабаньего мяса, брошенного на тлеющие угли.
Сын Крысы каждое утро уходил в долину далеко от пещеры и возвращался под вечер, сгибаясь под тяжестью сочной травы, которую племя уплетало с повизгивающим звериным нетерпением.
А однажды в пучке пахучей травы Ведьма заметила круглый, как капля крови, красный цветок. Обомлев, она сидела с открытым ртом, пока сидевший рядом наглый Барсук не сожрал её пучок вместе с красным цветком.
Сын Крысы заметил слёзы на глазах Ведьмы и нахмурился. А потом, выждав момент, утащил Барсука за каменный гребень. И возил орущей барсучьей мордой об острую щебёнку, выкрошенную ледником.
И вот после этого Ведьме ужасно захотелось нарисовать сына Крысы в мощном высоком прыжке, вооруженного острым каменным ножом, устремленного к цели.
Она нашла подходящую нору, в которую можно было вползти на коленях, а потом выпрямиться в полный рост, где узкий лаз заканчивался высоким и круглым сводом. Сквозь щели свода в пещеру проникал дневной свет, отчего рисунок на поверхности плиты выглядел бы как живой.
Ведьма заранее притащила в своё убежище каменный нож, чтобы нарисовать его без ошибок. Ведь сын Крысы – настоящий воин, и ему будет неприятно, если Ведьма нарисует вместо ножа палку.
Ведьма отправилась за марганцевым карандашом. Марганцевый карандаш – это палочка марганцевой руды. О месте, где лежит руда, ей рассказал сын Крысы. Он знал всё на свете. Это он принёс Ведьме кусочки охры, которыми она рисовала диких свиней. А когда Ведьма нарисовала углем трогонтериевого слона, истекающего черной кровью, сын Крысы чуть коснулся её руки.
– Послушай, цвет крови – бурый, – сказал сын Крысы. – Если идти на солнце, за перевал, ты найдешь бурые камни. Ими можно рисовать.
Ведьма уже устала, а бурых камней не было. Мысли о сыне Крысы добавляли сил, и Ведьма думала, как нарисует его с каменным ножом, побеждающего страшную эласмотерию. Ведьма видела дохлую эласмотерию. На её туше прекрасно сохранились куски мяса, шкуры и обрывки сухожилий. И острый рог, исцарапанный камнями.
Первобытное чудовище попало под камнепад. Сухой и солоноватый воздух пещеры основательно подвялил мясо, и племя до отвала наелось, может быть, последней из существовавших эласмотерий.
Ведьма улыбнулась своим мыслям и тут же неожиданно взвизгнула. Она стояла на самом краю бурой марганцевой руды. Огромный запас марганцевых карандашей.
Ведьма перевала дух и стала выбирать палочки подлиннее и покрепче. Обратный путь показался короче. Ведьме хотелось прыгать от радости, ведь за пазухой стянутой по бокам оленьей шкуры, лежали драгоценные марганцевые карандаши.
Вернулась она под вечер. Войдя в пещеру, услышала приглушенный женский вой.
– Что случилось? – глаза Ведьмы не видели в сумерках пещеры.
– Горные гориллы, они его искусали, – откуда-то из темноты сказал Барсук. – Он умирает.
Ведьма бросилась вперед, рассыпая в темноте драгоценные карандаши. В углу пещеры укрытый старыми шкурами лежал сын Крысы. Рядом сидела едва видимая в темноте мать. Сын Крысы открыл глаза.
– Нашла?
Ведьма кивнула, не в силах сдержать слёзы. Несчастная мать завыла ещё сильнее.
– Хорошо, – еле кивнул сын Крысы.
– Уходи, – мать оттолкнула Ведьму от сына. – Это из-за тебя он пошёл в чащу. Будь прокляты цветы, за которыми он пошёл. Будь проклята ты, Ведьма.
– Не кляните меня, – вскрикнула Ведьма.
– Он умер, – мать порывисто обняла сына. – Уйди прочь.
– Уйди, Ведьма, – зло продышал невидимый Барсук.
Ведьма заползла в свою круглую пещеру и долго лежала на каменном полу, разглядывая скупые нити света, сочившиеся с невидимого свода. Но потом поднялась и оперлась о стену.
Зачем ей марганцевые карандаши, когда у неё есть кровь. Сын Крысы не жалел для неё своей. И она не пожалеет.
Ведьма поискала глазами припасенный каменный нож. Взяла в руку и, не раздумывая, провела острым краем по нежной коже.
Базальтовая плита была тёплой и гладкой, и кровь ложилась на её поверхность точными ровными линиями. У Ведьмы были узкие пальцы, порхавшие над плитой, как беспечные бабочки с блестящими красными крыльями.
Сын Крысы в высоком мощном броске летел навстречу саблезубому тигру, вытянув перед собою каменный нож.
Ведьма отошла от рисунка и отёрла со лба испарину. Какой же ты красивый, мой единственный, мой… Силы покинули Ведьму. Она упала на пол, раскинув крыльями тонкие руки.
Ведьма смотрела на сына Крысы и улыбалась. Она была счастлива, что его душа теперь принадлежала только ей.
А мы бы сказали – пещерная живопись.