Не умею ругаться, увы
Всегда завидовала тем, кто умеет. Мама предложила за обедом поработать у них с папой на фирме. Хватит, типа, мотаться где ни попадя, да и нехорошо в таком возрасте сидеть на шее… не, у меня, конечно, есть всякие проценты и накопления, но ведь раз я шарахаюсь, и не занята ничем, кроме универа, а его мне мало и я успеваю разлагаться – значит, надо себя занять чем-то, не танцами и фитнесом, так работой – это ж лучше всего, по её словам. А мне нафиг надо… не хочу.
Скандала не вышло – утикала на улицу.
Нарыла газетёнку в чужом подъезде, пьяная в кюветку. Открыла ящик первый попавшийся, пошарила – а вот и объява, про работу, требуется… тыр-пыр и всякое такое. Ну ладно!
В офисе накурено, молодёжь самого банально-модного вида ржёт и переговаривается в очереди. Ну и занесло!!
– А тебя как зовут? – и зырит, придурок тупыми глазами. Мне чё, тоже типа так зырить, чтоб работать?
– Охуендра!
Странно, но меня приняли! Пришлось остаться работать. Но прошло лишь два часа, как мне в один момент всё глубочайше остопиздело здесь, в этом дурацком магазине!
Вышла и пошла прочь. Сняв сандалетки, несла их зацепив пальцами за ремешки… Пищит телефон – СМС. От Ветра… «U menya v karmane krysa, ya na6ёl eyo v lesu, ona mokraya i lysaya, ya domoy eё nesu!;)))» Я беспомощно всхлипнув, прижала ладонь ко рту, и заревела, как бедное дитя… трясясь, набрала его номер, прижала к уху, в надежде на что-то сама не знаю что, но он так долго не брал трубку… а когда взял, я не смогла ничего сказать, только задыхалась… боже, боже…
Позвонили с работы – «вы где, Ивана??»
– Да щас, иду я, иду. Ну что вы, я уже близко! – уходя босиком всё дальше и дальше…
…Он перезвонил вечером, спросил как дела. Я снова заплакала. Чувствуя что невыносимо люблю его уже! За что?? За садизм, за сексуальное надругательство?? Господи… я всхлипывала в трубку, вытирая мокрый нос, и говорила торопливо, что всё нормально. Он рассказал какой-то анекдот, я даже не восприняла, но истерически смеялась минут пять, не в состоянии успокоиться – он мне звонит!
– Когда встретимся, кошечка?
– А… – у меня совсем пропал дар речи, я судорожно сглотнула, вдохнула поглубже. – Завтра! Прямо завтра!!
– Хорошо, только вечером… давай, поиграем! – маленькая пауза – наверное, ждёт реакции, я молчу. – Согласна?
– Ветер… ну, если… как в прошлый раз…
– Нет, дружочек, по-другому!
«Дружочек»! Боже, где он и слов-то таких понабрался? Да, да, согласна!
– Я просто… ну, не смогу пока, физически…
– Нет же, я сказал уже, не так! Больно не будет, киса! – кажется, усмехнулся, так и повеяло превосходством негодяя!
– Только ты подготовься немножко, окей?
– А что надо? – я уже вся дрожала в ожидании, чувствуя себя законченной идиоткой и извращенкой. Про Ленку я в тот момент совершенно забыла.
– Да ничего особенного!
Следующим вечером я сидела на лавочке утопающего в сумерках парка, в ожидании… Подготовилась я основательно, всё как он просил – коротенькая юбочка, чулки, крошечные трусики-слипы, модная узенькая блузочка-рубашка на пуговичках («Ну, знаешь, из тех, которую не жалко!» – значит, рвать будет?..), в полурасстегнутом вороте которой нагло виднеется розовый лифчик, короткий пиджачок, сексапильные туфельки с пряжками на десятисантиметровых каблуках. Вызывающий макияж, гламурные бусики, стильно растрёпанные волосы, и огромные серьги-кольца завершали «образ сексапильной дурочки, вышедшей поискать вечерком приключений на хорошенькую попку!» – в соответствии словам Ветра.
Я боялась, что кто-нибудь прикопается, пока я буду так сидеть в одиночестве, и если даже Ветер прогонит приставал, то это уже испортит нужную картинку, придётся все заново начинать… то есть, уже не будет нужной полноты картины. Но, слава богу, всё сложилось идеально! Минут через пять мучительного ожидания, на соседнюю скамейку присел он – жутко сексуальный в своей неприметной одежде и с собранными волосами. Оценивающе посмотрел на меня, и стал делать вид, что вроде как не смотрит, а сам глаз не сводил исподволь. Я, согласно сценарию, нервно поёживаясь под его взглядом, быстро выкурила сигарету, и пошла прочь, временами неуверенно оглядываясь. Он шёл за мной… я специально углублялась в темноту пустого парка, то переходя на торопливый шаг, то сбиваясь, приостанавливалась. Стучали каблучки… Он начал приближаться… я, «паникуя», завернула в тёмный подъезд, типа думая спрятаться, встала и замерла там за дверью. Он впрыгнул вслед за мной, осмотрелся. Мимо проползли какие-то придурки, вяло поинтересовались, чего ему здесь надо? Он ответил, что пришёл за девушкой. Те полезли непременно узнать, что за девушка и всё такое. Как же они меня взбесили! Валили бы прочь, не мешали развлекаться! Ну, в итоге те ушли, а Ветер пошарил в темноте, ища меня. Я намеренно нервно дышала, чем «случайно» обнаружила себя. Шаг вперёд, и он схватил меня за горло, и в следующий миг я ощутила устрашающе-холодное прикосновение лезвия к щеке. Я слабо вскрикнула – мне стало реально страшно!
– Тише, сучка, тише! – прошептал он на ухо, и лизнул висок. Я моментально жутко возбудилась от его сладкого дыхания, от его пугающе-сексуального прикосновения опасного животного. Я уже мечтала, чтоб он трахнул меня прямо сейчас!!
– Не надо, пожалуйста… – слабо прошептала я.
– Не надо что? – издевательски спросил он. – А ничего и не будет, если ты не будешь кричать! – лезвие прижалось плотнее, уже почти больно. Я быстро и коротко, чтоб не порезаться, закивала головой.
– Вот и хорошо! – прошептал он прямо на ухо. Он с ума меня сводил!
– Будешь хорошей девочкой, расстанемся мирно! Нет – ну, ты поняла? Тебя найдут утром, с перерезанным горлышком!
Я снова закивала:
– Всё, что хотите, только не убивайте меня, умоляю!
– О, хорошая маленькая сучка! – он просунул свободную руку мне в трусики, я дернулась, отчего лезвие оставило царапину.
– Аккуратнее, сучка, это тебе не игрушка! – провёл он лезвием перед моими глазами. Я старательно расширила их «от ужаса». – Давай-ка, приласкай его! – и достал «его» из джинсов. Я неуверенно взяла его в ладонь, косясь на лезвие, которое он плавным движением опустил к животу. Я очень старалась, лаская его, «маньяк» шумно вздыхал, всё время глядя мне в лицо. Я увлеклась процессом, на время даже забыв об опасности – так он был хорош и послушен моим дрожащим от возбуждения пальцам.
– Ну вот, тебе же тоже нравится! – прошептал он мне на ухо, и повёл ножом выше, лаская пуговички рубашки… и вдруг начал срезать их одну за другой! Я замерла.
– Нет-нет, продолжай, не бойся! – велел он. – Ты хорошо пахнешь, сучка! – и принялся лизать мне лицо, шею, и уши, отчего я вся крючилась, будто мне и противно, и невыносимо сладко. Еще одно лёгкое движение ножа – и лифчик разошёлся, обнажив грудь. Он свободной рукой коснулся сосков, и судорожно вздрогнув, велел:
– Прекрати, всё! – я подумала было, почти разочарованно, что он сейчас кончит, и адью… конец приключению – ведь изнасилование – это быстро и эффективно! Но нет, он потрогал мои горячие груди, и – о, наконец-то!! – перешёл к решительным действия: задрал мне юбку, сдергивая трусики, но я слегка запуталась в них, и он грубо подтолкнув, велел помогать ему. Я в момент освободилась от них, и подалась к нему – он развел мне бедра, и вошёл грубо, горячо, и невыносимо хорошо! Следующую вечность я провела в чудовищно непереносимом наслаждении болью. Он просто разрывал меня изнутри! Шепча какие-то гадости и оскорбления, на что я только задушено стонала:
– Да, да! Ещё… – обнимая его за шею, чтоб не упасть.
К тому же, в запале, он немного порезал мне шею, у которой всё ещё держал нож… кончив, мы оба заметили это, и он ещё не выйдя из меня, жадно облизал кровь, отчего я едва не кончила ещё раз!
– Моя хорошая, маленькая сучка… – прошептал он. – Ну, вот и всё! Нам ведь было хорошо вместе? Да? – сказал он, застегивая джинсы, и убирая нож.
Я ничего не ответила, расслабленная «жертва насилия». Потом медленно и раздергано начала собирать свои тряпочки. Он неожиданно поцеловал меня – очень хотелось ответить, но пришлось изображать поцелуй насильственный, не размыкая губ.
– Чао, крошка! – бросил он, и исчез в темноте. Я успела испугаться, что вдруг он так меня и оставит здесь, ведь я же ничего ещё о нем не знаю? Но в следующий миг он уже снова вошёл, улыбаясь – я видела всё отлично, глаза совершенно освоились в темноте. Это был прежний, нормальный Ветер… он поцеловал меня по-настоящему, и я вся прижалась к нему, уткнувшись в шею. «Я люблю тебя, люблю!» – кричало всё моё существо, но я пока не решилась сказать это вслух. Ведь вдруг с его стороны это всё – простая ебля… хотя, конечно, совсем не простая, в этом всё и дело! Как с ним… невероятно!
– Ну, как ты? – спросил он, отстраняясь.
– Это и есть садомазохизм? – спросила я, очень серьезно, заглядывая ему в глаза снизу вверх.
– Да, это он, – усмехнулся Ветер, доставая из заплечного бэга какую-то тряпку: – Оденься, крошка, и пойдём отсюда!
Я кивнула, разворачивая предложенное – оказался его балахон, позаботился взамен разрезанной блузки, «той, что не жалко»! Дрожа от ночного холода и пережитого потрясения, оделась. И мы пошли прочь, к нему домой ночевать. Где напились, отходя – ему-то ничего, нормально, а я выжата и потрясена! Он был весел и доволен, много болтал, и смеялся, как девчонка, рассказывая какую-то чушь. Вконец захмелев, мы уснули вместе. Как хорошо с ним, боже…
Тогда же он подарил мне мою Жанну Моуле. От неё он и понабрался всех этих удивительных «дружочек» и «душа моя». Восхитительная Жанна, вместе с ее крутым мужем ТорКом – музыкальный проект «StЁkлА», панк-экспериментальный. Писательница и певица, удивительная, божественная Жанна… Книга называлась «Моя анархия», автобиографического толка – главных героев, олдовую парочку панков, звали Жас и Крот, то есть ТорК наоборот! Чувства их остывают на глазах, как пельмени в холодильнике, и они не знают, что и делать с этим, и любят друг друга, и не видят никаких перспектив в отношениях. Уже всё перепробовали в сексе, и в извращениях, и в эмоциях. И вот, она пришла домой пьяная, они холодно поругались, даже без ругани как таковой, и в отчаянии одиночества, легли спать, сами не зная, что другой испытывает то же самое… заснули, а проснулись в овраге, где ночевать любили, молоденькой парочкой придурков, как были раньше – по двадцать лет снова. Но они не знают, что это «снова», то есть им-то кажется, что это реальный момент юности и есть! Настороженно выбираются на свет, удивленные странной тишиной, а там… нет никого. Мёртво. Машины не бегают, людей нет. Никого нет. Пошли на разведку – пусто везде, даже в магазинах. Пошарили-пошарили – точно пустота! Жас осторожно предполагает – а может, наша мечта осуществилась, и все умерли? А Крот – как так, а где трупы? А она – ну мы же хотели, чтоб все исчезли и всё… вот и исчезли… не знают, радоваться или что, и может это ещё глюк, и нет ничего? А как проверишь? Никак – в глюке всё может быть! Обнаглев, разбили стекло в магазине, и поели-побухали. Потом обнаружили, что дверь открыта… прикол! Напились, и давай хохотать! Потом они таскались по всему свету – стащили мотоцикл, но ездить не умеют, научились на ходу. Катались везде, курили и пили, нашли даже травы. Нет никого и нигде – даже животных! А лето кончается, и сезон дождей вот-вот… и страшно… а Жас плачет временами – может, зря мы это пожелали? Страшно… иногда случаются истерики то у одного, то у другого. Напиваются и курят траву. Начинают мечтать сдохнуть скорее. Но не могут – жить хочется и надежда на пробуждение ещё есть… дальше-больше, устраивают страшный дестрой. Заходят в клубы и на студии, там орут-поют, бесятся на клёвых площадках, но разве надо это когда некому на них смотреть? Развращаются, стащив всякие плетки из секс-шопа. А потом, когда уже дошли до предела, и решили уснуть и не проснуться, попрощались даже друг с другом, легли на сырую, холодную землю, в поле, не доехав до очередного города, обнялись. И… проснулись в своей супружеской постели. Разрыдавшись оба, схватили друг друга в объятья, и стирая слезы с любимого лица, тихо повторяли – сон! И решили – какая туфта их проблема, нет никакой проблемы – есть лишь ЛЮБОВЬ!
У меня мороз по коже от этой книги… Я проглотила её в один глоток.
В конце стоял адрес: www.she-mole.org
Залезла туда, оставила самые дикие восторги о книге, выписала библиографию Жанны, решив непременно найти всё, что есть, и прочитать! В разделе дневников оставила некоторые свои опусы. Жанна приписала свои комментарии, очень хвалила, говорила, что проникновенно пишу, и стоит заняться литературой плотнее! Вот это да!!
Потом оказалось, Ветер с Жанной общался некоторое время лично, по мылу. Ещё до дурки, в семнадцать лет. Вот это ни хрена себе!
Как-то мы ночевали у Ленки все вместе, бухущие до чёрта, особенно я. Завалилась спать никакая, а они полезли в инет, на сайт Моуле. И написали в гостевой:
«А мы тут бухаем, а Иванка спит, собираемся ее отпиздить».
На следующий день Жанна ответила:
«Не надо про бухло… мы тут на румынской таможне чуть не умерли… Иванку – только любить и носить на руках!»
Во как!! Было дико приятно! Любить и носить на руках! Понял, Ветер??
Меня распирало счастье…
Я написала снова, Жанна одобрила и это, прислала мэссадж лично мне (!!), ещё и извинилась, что не ответила сразу. Попросила рассказать о себе, ей такие люди как я, с переподвывернутым взглядом на мир, как писателю очень интересны. Я переволновалась, всё думала, а что же писать? Потом села вздохнула поглубже, поставила перед собой стакан ямайского рома с колой, и начала, как бог (или кто там) на душу положит.
«Панк со стажем в шесть лет, это откровенное панкование, а так, думаю, что всегда было, где-то внутри. Потом надоело обманывать всех, и саму себя в первую очередь, прикидываясь милой девочкой. Да я и не была ей, всегда трабл родителям доставляла. Но мучалась от этого, как мол, можно, так ведь нельзя, и этак тоже. А сама от зависти подыхала к неферам, тоже очень хотелось сидеть на асфальте и ночевать на кладбище…
Самое захлёбное счастье – алкоголизм пережила в четырнадцать – пятнадцать лет. Вообще так пила лет с тринадцати до пятнадцати (в смысле, просто бухала) как никогда больше в жизни. Надеюсь, и не придётся. Хотя, наверное, больше и не смогу – в том время, видимо, и оставила основное здоровье, необходимое для таких подвигов. Ну, вот с тех пор нажитые навыки и не теряю, и пью довольно много. А впрочем, наверняка, это всё и читать-то противно, да собственно, и не имеет решающего значения.
Ещё – я извращенка. Садомазохистка. Таковой меня сделал (или же просто разбудил, что скорее) мой любовник Ветер. Он сумасшедший, шизофреник. Дважды отвалялся в дурдоме. Первый раз еще в детстве. Не знаю, если это тоже важно. Или интересно, я могу потом рассказать подробней. А то если нет, то зачем же время отнимать?
А ещё в детстве мне так стеснительно и отвратительно было моё имя! Наверняка, это проблема многих! Вот представьте, что вас зовут Ивана… все Наташи, Маши и Айгули – а вы Ивана! Писец… ужас! Для Польши папиной обожаемой нет ничего проще, чем Иоанна, или даже Джоанна, но для России… еще спасибо, что не додумался назвать Иоанной – еще хуже! Че-то уж совсем! Я и ревела даже, сначала втихую, стесняясь высказывать предкам свои болезненные переживания по этому поводу – они-то ведь считали, что очень даже молодцы, соблюли уважение к родной папиной нации. А мне-то жить! Я как узнала, что можно имя поменять, сразу возгорелась! Надо мной и в садике, и в школе все ржали – Ваня, Ваня простота! И докажи им, что не Ваня, а Ива или Яна!! Козлы. Дети и без всякого повода найдут за что залошить, а уж если им повод какой померещится! Пиши – пропало. Я и пропала. Все ревела по углам… а мама – забей, ну их нах, они ничё не понимают! А я реву, и думаю – чё не понимают? Это вы ничё не понимаете! Потом, когда подросла до подростка, и почуяла некое подобие права голоса в семье, то высказала немедля вслух всю эту претензию – нах было меня так тупо называть, да вы чё, издевались?? Как можно было взяв на руки такое маленькое, беззащитное человеческое – да мало того, родное! – дитя, и так обозвать!! Ну и ваще!! Они растерялись, давай мямлить, что это же гордость, это же необычно. И вот писатель Иоанна Хмелевска, и бабусю мою звали Иоанна… ага, – говорю, – вот теперь пойдите и по телеку объявите, что это так и надо, что семейная-национальная гордость, а не Ваня-Ваня простота! А я ведь девочка, нах мне такое имечко, куда я с ним??
Ну, поругались—поганзили, никто никому ничего не доказал, и я успокоилась. Переделывать имя – лень, и беспонтовый труд. И я осталась Иваной Александровной Вишневецкой, польской аристократкой на русской земле, где каждый твердо впитал по сказкам Ивана-дурака, а еще лучше Ваню-простоту. А потом и вовсе стало пох-нах. И так хорошо. После проняла всю возвышенную красоту имени Ивана!! – и одно лишь бесит – Ваня, из уст Гдетыгдеты, суки эдакой…
Ветру ведь тоже досталось отличное имя Гавриил. Та же самая беспонтовая гордость, и по иронии судьбы – тоже польского аристократа! Мать их ети… какие все блюстители традиций! Ивана и Гавриил… озуеть. Хотя его никогда это не напрягало и не смущало. Ему параллельно, что кто думает о его имени. Ему его имя нравится. Ладно, и мне моё тоже. Хорошо, что проехали
В Польше я была раз стопятьдесят, конечно. А как же? О, соляной замок с драконами – такого нет больше нигде!!! Пусть говорят, что это скелет мамонта, я не верю – это кости дракона на воротах! Там и воздух особенный. Польша прекрасна. Сердце её бьется живо, я обожаю ходить то медленно то быстро, подстраиваясь под ритм местечка, где нахожусь сейчас. Одного какого-то города нет, они все разные, и все… не знаю, что хотела сказать, накрыли чувства… У меня там и бабушки двоюродные, и братья, и прочее родственное отродье. И по-польски я говорю приличненько, хоть мне это и не особо важно на русской земле. Вернее на башкирской – дублирование всех-превсех надписей и публичных сообщений на два языка не дают забыть, где живёшь. Иногда мы трещим с папой по-польски, чтоб не засыхало. А и разница-то небольшая, очень родственные языки, братские. Но последний раз я была на родине предков лет в пятнадцать, потому что маме с папой жутко некогда. А сама я не поеду же! Хотя, почему нет… часто забываю, что уже не маленькая:)) Бизнес отбирает у них всю жизнь. Для меня стараются, чтоб я ни в чем и никогда не нуждалась! А мне уже и так накоплений хватит на всю жизнь, даже если я начну покупать замки и острова! Я пыталась поговорить с ними, зачем это вообще? Куда им столько? Неужели уже нельзя успокоиться? Им же тратить их некогда, эти бабки! Но они мне втёрли доступно, что должен же человек реализовываться, и если им оставить бизнес, уйти сейчас на покой – то что же делать-то? Вот и нифига себе, самореализация! Чтож, люди заняты любимом делом, сколачиванием бабок! В добрый путь, товарищи! «Штшэншьливэй подружы, пшыйячьеле»! Лишь бы меня не трогали со своей моралью. У меня своей столько, что некуда девать!»
Потом я поведала про Ленку поподробнее, пытаясь понять сама же по ходу повествования, отчего да почему Ветер с ней, а не со мной. «Пся крев, сука!» – писала я.
В общем, получилось довольно сбивчиво и непоследовательно. Но Жанна сама просила строить письмо естественнее, как попрёт, ей, мол интересен живой поток, а не грамотность речи.
Богине понравилось, она спросила разрешения разместить эту писанину на сайте, в разделе «About Myself-ики». Я согласилась, конечно – да пусть читают. Мне не жалко! Ни себя ни их.
Встала перед зеркалом, изогнулась, на попу свою смотрю – а на ней у меня бабочка с прорисованной по контуру тигриной рожей. Прикольная очень. Типа, я киса такая, и летящая, как бабочка. Символ женственный и страстный, как мне объяснил мастер, трогая за попу чуть больше, чем нужно для работы. Похвалил мою прелестную задницу, набивал долго и упорно – два сеанса ушло, я еле выдержала. Больно – огонь! От анестезии отказалась – надо же было себя наказать как следует. Я набила её для Ветра, собственно говоря – а он для меня грех, и я наказания заслуживаю. Мечтала, что он будет в восторге, ему моя попа слишком нравится. А он посмотрел, потрогал – да, прикольно! И всё. Урод. Ладно, зато другие в восторге – не подумайте чёрти что, подруги там, или просто случайные свидетели! Я не столько развратничаю, сколько изображаю! Такой скромницы в душе, то есть истинной скромницы, которую так коробило бы от всякой дряни, как меня, до самых глубин, у которой душа под кожей, и значит совсем легко истинно изнасиловать – такую скромницу ещё поискать!! Думаю, я всё же, настоящий панк – ведь панк, это человек, которого добивает и сильно потрясает, коробит несовершенство мира! И это человек по-настоящему образованный и воспитанный, но сознательно сделавший выбор в пользу низости физической и болезненной душевности – отсюда и столь прочная репутация панков, как садомазохистов. То есть, панк выбрал свой путь отребья сознательно, это путь свободы, один из них. Сознательно, а не потому что другого не знает! Не зная ада, не познаешь рай. Я вот – из прекрасной семьи, аристократической и образованной, мои родаки построили бизнес на личных научных разработках! Не херня-мерня какая-то! Интеллигенция! Сливки общества. Так-то.
О чём я? А, про тату… ещё что-ли сделать? Наверное!
Первую свою татушку я набила в пятнадцать лет, когда увлеклась всерьёз панк-роком и прочими тяжелыми радостями. Такой маленький, едва заметный иероглиф «PND» (панкс нот дэд) на шее, под тонкими волосиками, где сексуальная ямочка, чтобы мама не заметила. Купила косуху, подрубила инет для тёрок на нефер-форумах, искромсала волосы и джинсы. Тогда же страстно возмечтала про «Харлей». Ну, хотя бы «Урал». Все мы детьми были, чего уж там. А папа с мамой запретили напрочь. Разобьёшься – и точка! Гроб, мол, на колёсиках! А хрена я так уж им стопудняк должна разбиться?? Чё за тупизм? Нет, так и не подарили. Никакие умоления и обещания не помогли. Потом уже была прекрасная возможность свои бабки накопить, и купить. Теперь хватит на что угодно, папа процент отсчитывает, и пока на самообеспечение не перейдёшь – типа там на работу к ним выйдешь, и все дела – то пожалуйста, потроши свой счёт, покупай что хочешь, взрослая уже. Но… на сегодня уже спилась, и курю так, что лёгкие скоро отвалятся. Страшно кататься! А главное – уже поздно. Мне это уже не надо. Отгорело. Не вернуть… По этой же причине и тачку не заимела ещё. Потому как после универа никогда не знаю, куда понесет нелегкая-удалая. А вы говорите – деньги, деньги… не в них счастье, хоть и пошлая фраза. Ветра не купишь…
Вот Гоблин пусть катает меня теперь, раз подвязался! Хороший мальчик, покладистый – хочешь трахаться – пожалуйста! Хочешь выпивки – «Поехали к тебе!» Безотказный, как шлюха с наивными щенячьими глазами.