Сволочь
Возбуждённые люди в пропылённых лунги7 и разноцветных тюрбанах, притоптывая и восклицая, толпились на красноватом песке вокруг увёртливого хвостатого зверька и разъярённой змеи, угрожающе раздувшей узорный капюшон. Старинные противники – кобра и мангуст – вели смертельную схватку, поднимая пыль и распаляя увлечённых наблюдателей.
Уставив на врага бусинки агатовых глаз, кобра шипела, извивалась, скручивалась в напряжённые кольца, распрямлялась как пружина и, не смыкая клыкастой пасти, раз за разом совершала безуспешные броски в сторону мангуста, который, в свою очередь, проворно уходя от опасных выпадов, пытался всадить мелкие острые зубы в чешуйчатое тело противницы. Отважный зверёк совершал кульбиты, дразняще пританцовывал и издавал игривый писк, заглушаемый криками раззадоренных зрителей.
После пятиминутного единоборства челюсти мангуста стиснули гибкий змеиный позвоночник. Кобра беспомощно затрепыхалась и мгновение спустя повисла безжизненным глянцевитым шнуром. Потеха была окончена.
– А зрелище-то занятнее бравой возни наших петухов, – прислонившись спиною к пальме, шутливо заметил Антон Павлович Чехов.
– Это точно, – согласно кивнул стоявший рядом мичман Глинка.
В октябре 1890 года доктор Чехов покинул тюремный голодающий Сахалин, где навидался гнетущих видов каторжной жизни. Пароход Добровольного флота «Петербург», на котором он возвращался домой, совершал неспешное плавание, претерпевал ярость азиатских тайфунов и периодически делал остановки в портовых городах. Одну из остановок пароход сделал в цейлонском порту. Колониальный остров, с его тёплыми ветрами, восточной пестротой, бронзокожими знойными женщинами и шелестящими фикусами, после малоприятных месяцев, проведённых на кандальном Сахалине, показался Чехову жизнеутверждающим эдемом, полным безмятежности, ласкательных красок и благоуханий.
– Я возьму себе одного, – немного поразмыслив, сказал Чехов.
– Кого? – поинтересовался мичман.
– Мангуса.8
– Зачем он вам, Антон Палыч?
– Будет у меня критиком, – улыбнулся Чехов. – Нынешние зубоскалить разучились, а этот силён кусаться, вон как змеям хребты грызёт.
И Чехов, сговорившись с цейлонским торговцем, купил себе самца мангуста. Взяв пример с доктора, не зная для чего, купил себе мангуста и мичман. Однако одного мангуста Антону Павловичу показалось недостаточно, и он в дополнение к самцу взял ещё и самочку, которая, как выяснилось позднее, оказалась пальмовой кошкой. Надурили, торгаши!
С приобретённым зверьём Чехов и Глинка вернулись на пароход.
«Помесь крысы с крокодилом, тигром и обезьяной»,9 – такое описание Антон Павлович даёт этим кошкообразным существам, доставившим ему немало хлопот.
На пароходе чеховский мангуст (тот, который действительно мангуст) вёл себя весьма несносно: он скакал, визжал, кусался, грыз поводок и, любопытствуя, тыкался заострённой мордочкой во все углы парохода, вызывая и смех и раздражение. За дурные повадки матросы «Петербурга» прозвали суматошного зверька Сволочью, (вполне по-чеховски, не правда ли?), и Чехов одобрил это прозвание.
Конец ознакомительного фрагмента.