Глава 1
Это была придорожная гостиница со странным названием «Спящий мотылек», двухэтажное строение из красного кирпича, утопающее в голубоватых тенях елей и сосен и окруженное черной металлической оградой. По обеим сторонам ворот во дворе стояло несколько автомобилей постояльцев, которых непогода загнала в это одинокое, но довольно привлекательное и уютное на вид пристанище. Лена Оленева поставила свой «Фольксваген» между джипом и новеньким «Рено», захлопнула машину и вошла в прохладный холл мотеля. Вадим предупредил ее, что в подобных гостиницах редко интересуются паспортами постояльцев, а потому довольно уверенно подошла к сидящей за конторкой девушке и, назвав себя Оксаной Кузнецовой – это было первое, что пришло в голову, – попросила двухместный номер с видом на поле. Она сразу, едва только увидела гостиницу, поняла, что окна ее выходят либо на трассу, либо на огромное желтое поле подсолнечника. Девушка за конторкой, облизнув пересохшие губы, полистала журнал и с пониманием кивнула головой.
– Вам повезло, есть как раз то, что надо… У меня комната тоже на это поле… Удивительно красиво…
– Вы и живете здесь? – от нечего делать спросила Лена, хотя, конечно же, ей не было никакого дела до этой маленькой веснушчатой девушки в белой блузке.
Она знала, что уже через несколько часов покинет эту гостиницу и эту девушку, что желтое поле подсолнечника останется в ее памяти лишь как приятное воспоминание того времени, когда все в ее жизни стало наконец приобретать какую-то определенность, а голова кружилась в предчувствии счастья.
– Да, приходится иногда и ночевать тут, – ответила ей девушка, заполняя строчку в журнале регистрации. – Оксана… Как отчество?
– Николаевна, – покраснев, проговорила Лена, начиная злиться на то, что ее никак не могут оставить в покое и отвести в комнату.
– Оксана Николаевна Кузнецова, – девушка снова облизала свою и без того воспаленную, покрасневшую верхнюю губу. – Второй этаж, комната десять. Ценные вещи можно оставить у меня в сейфе. Во дворе под навесом у нас маленькое кафе, так что можете пообедать или просто перекусить. Если понадобится утюг или таблетка от головной боли – обращайтесь ко мне…
Лена, прижимая к груди большую, но легкую сумку из джинсовой ткани, поднялась на второй этаж, открыла ключом дверь номера и оказалась в солнечной, но прохладной, уютной комнате с оранжевыми шторами, широкой кроватью, обычным набором необходимой мебели и телевизором. Конечно, это было несколько не то, на что она надеялась, соглашаясь приехать сюда, но, бросив сумку в кресло и растянувшись на кровати, она сочла ее довольно удобной, в меру мягкой и ровной, чтобы на ней можно было лежать в объятиях мужчины.
Лена оставалась так, без движения, довольно долго, где-то около четверти часа, постоянно прислушиваясь к доносящимся из окна звукам подъезжающих машин, пока это занятие ей не надоело. Она знала, что Вадим появится здесь ближе к вечеру, быть может, даже ночью, когда ему удастся наконец вырваться из-под ставшей ему тягостной опеки своей немолодой уже жены. Любовник Лены, Вадим Тахиров, тридцатилетний мужчина с примесью восточной крови, отличавшийся яркой, почти вызывающей внешностью – смуглая кожа, черные вьющиеся волосы, прекрасные белые зубы и голубые глаза, – вот уже пять лет был женат на Миле Белоус, очень богатой сорокавосьмилетней женщине, которую Лене так и не удалось увидеть. По словам Вадима, не очень-то стеснявшегося в выражениях, когда речь заходила о его жене, Мила была стара, некрасива, ревнива до безобразия, подозрительна и вообще обладала манией преследования. У нее были собственный автосалон, два ресторана, но в силу своей недоверчивости к людям она все дела вела сама, контролировала лично всю бухгалтерию, следила за каждой вилкой и салфеткой в ресторанах, чуть ли не сдувала пылинки с дорогих и роскошных иномарок, которые выставляла в салоне на продажу, и вообще слыла в городе одной из самых серьезных и достойных доверия деловых женщин. В силу своей занятости она редко бывала дома, появлялась там глубокой ночью, смертельно уставшая, просила, чтобы Тахиров, муж, которого она, по словам самого Вадима, купила, приготовил ей ромашковый чай и помог принять душ.
– Она что, сама не может помыться? – с долей какой-то непонятной брезгливости и ревности спрашивала его Лена, когда он рассказывал ей об этой интимной стороне их супружеской жизни. – Она так устает, что у нее не хватает сил намылить мочалку?
– Как ты не понимаешь, – злился Тахиров, закуривая, словно эта тема была невыносима и для него самого, – это входит в мои обязанности. Если эта старуха полностью содержит меня… и тебя, кстати, не забывай… Так вот, если она так много денег тратит на меня, должен же я каким-то образом отрабатывать эти деньги? Думаешь, это так приятно: заходить к ней в ванную, поливать из душа ее тощее старое тело, массировать шею, спину или подавать полотенце? Да меня воротит от одного вида ее тела… Но я не могу вот так взять и бросить ее… Слишком много поставлено на карту. И потом – она меня любит…
Вот в этот факт Лена верила безоговорочно. Она понимала, что невозможно не любить такого молодого и красивого парня, который просто создан для женщин, для любви. Понимала она и то, почему сам Тахиров обратил внимание на нее, на Лену Оленеву, почему выбрал из огромного количества женщин именно ее. Да, она была красива, и ее внешностью восторгались многие мужчины, которых она довольно близко подпускала к себе. Но Тахирова привлекло в ней и еще одно редкое качество, о чем он ей и признался однажды, когда они были предельно откровенны друг с другом.
– Помнишь, ты рассказывала мне о том, как из ревности набросилась в женском туалете на одну из своих подружек и вцепилась ей в волосы?
Она сразу вспомнила, что действительно однажды имела неосторожность рассказать ему о довольно-таки неприглядной черте своего характера – о своей природной агрессии. Она действительно однажды зимой, отдыхая в пансионате вместе с двумя подружками из педагогического колледжа, не выдержала, когда одна из соседок по комнате уселась на колени к парню, с которым Лена накануне поцеловалась. Она довольно смутно помнила, как под действием выпитого вина и нахлынувших чувств ревности и злости приказала этой девчонке (кажется, ее звали Маринка) последовать за ней в туалет для разборок, где неожиданно даже для себя принялась избивать ее, таскать за волосы, а потом бросила ее с разбитым носом, из которого хлестала кровь, на пол и стала пинать ногами. Но Вадиму-то она рассказывала об этом со смехом, чтобы развеселить его, а не для того, чтобы он воспринял эту сцену всерьез. Оказалось, что его привлекло в ней именно это качество: уверенность в том, что она поступает правильно.
– Ведь ты же нисколько не сожалела, что избила ее? – спросил он таким тоном, что Лена точно поняла, что он хочет услышать в ответ.
– Конечно, я редко когда жалею о том, что совершила. Я всегда знаю, чего хочу, и знаю, как этого добиться… – И снова ради смеха, чтобы придать своему образу немного человечности и женственности, добавила: – Ты же сам испытал это на себе…
Она имела в виду тот порыв страсти, который захлестнул ее в первый же вечер их знакомства, когда Тахиров приехал к ней домой на чашку чая и остался до поздней ночи. Лена, которой шампанское ударило в голову, хотела тогда только одного – чтобы этот голубоглазый мужчина взял ее… Она сделала все для того, чтобы это случилось, и, если бы не жена, поджидающая его дома, которая бы не потерпела его отсутствия ночью, он бы остался у нее – и, быть может, навсегда.
– Мне кажется, что она наняла частного детектива, чтобы следить за мной, – сказал он ей как-то раз, когда они лежали в постели в ее маленькой квартирке и слушали музыку. – Если так, то нам надо быть поосторожнее.
– Это невозможно, – тоном опытного во всех отношениях человека заявила Лена, в душе желая разрыва Вадима с женой, ведь после этого Тахиров останется с ней. – Куда бы ты ни отправился, даже на Луну, сыщик будет следовать за тобой. Наша жизнь превратится в настоящий ад, – выдала она затасканную фразу из киношных мелодрам.
– Не превратится, – Вадим ответил так, словно знал гораздо больше ее, а потому был уверен, что этот день никогда не настанет. – Во-первых, я довольно быстро езжу по городу, ты знаешь, и никто за мной не поспеет. Во-вторых, если я замечу какое-то постоянное конкретное лицо и пойму, что это сыщик, то сам подойду к нему и предложу денег, чтобы только он помалкивал. Ведь сыщики – тоже люди, и в первую очередь их интересуют деньги.
– А деньги ты возьмешь, конечно, у нее…
– В этом-то весь смысл…
– И тебе нравится такая жизнь?
Очень скоро она поняла, что в их задушевных и откровенных разговорах в последнее время наблюдается определенная тенденция, которая хорошо чувствуется и понимается обоими, но не высказывается вслух. Мила Белоус отравляла им жизнь, это было так же ясно, как и то, что Лена Оленева уже не представляет себе жизни без Тахирова. Она ждала, когда же он заговорит об этом первый… Достаточно изменить приставку «из» на «у», как получится совершенно иной, попахивающий криминалом вопрос. Ведь ты же нисколько не сожалела, что убила ее? Этот вопрос он задаст ей спустя какое-то время после того, как все это случится. Она ждала от него решительности, конкретного вопроса или предложения, но Вадим довольно долго молчал. И лишь месяц тому назад, когда ему показалось, что за ним действительно кто-то следит, он позвонил ей и назначил встречу на шумном рынке, где они, сначала смешавшись с толпой, потом уединились за какими-то торговыми палатками, достали сигареты и закурили, как двое измученных одним и тем же тираном сообщников.
– Надо что-то решать, – сказал он, судорожно сжимая пальцами сигарету. – Нужно срочно что-то делать, так дальше продолжаться не может. Я тоже человек, мужчина… Мне все это надоело. Она живет своей жизнью, вчера вот вернулась из Германии, такая холодная, неприступная, я попросил денег… Речь шла о ничтожной сумме, я же обещал, что куплю тебе машину, я даже присмотрел неплохой «Фольксваген», он прямо из Европы, почти новый, ему всего три года…
О машине он говорил с ней довольно часто, и она понимала, зачем эти разговоры, обещания. Он должен был приручить ее, подкормить, чтобы она в конечном итоге клюнула и заглотила его крючок… Но она пока не торопилась. Все-таки в основном это ему приходится терпеть от жены всяческие неудобства и унижения, вот пусть сам и думает, как ему лучше поступить. А уж она поможет, поможет, раз такие дела…
– И что же, она не дала тебе денег?
– Дала, но потребовала, чтобы я объяснил ей, зачем они мне нужны, – с раздражением, к которому Лена уже привыкла, ответил он.
– И что же, интересно, ты ей сказал?
– Пришлось соврать про карточный долг, поскольку это самое простое, что невозможно проверить… Она же не станет выяснять, кому я и сколько должен? Карточный долг может появиться в течение получаса и может достичь больших размеров… Кроме того, достаточно было ей сказать, что, если я не отдам эти деньги вовремя, у меня будут неприятности, чтобы она тотчас выложила всю сумму, практически не раздумывая… Она имеет представление, какое общество отирается в казино, а потому понимает всю опасность не возвращенного карточного долга.
– Гениально, – поддержала его Лена, в душе сомневаясь в невозможности проверить, кому и сколько он должен. У такой женщины, как Мила Белоус, наверняка много знакомых, которые спускают свои деньги в казино и знают все, что происходит за игорными столами. Но меньше всего Лене хотелось расстроить или, того хуже, разозлить Вадима. Поэтому она обняла его, поцеловала и прижалась щекой к его груди. – И где же эти деньги?
– Они здесь, как раз в нагрудном кармане, который ты сейчас целуешь, – рассмеялся он, ласково отстраняя ее и доставая конверт с деньгами. – Вот десять тысяч баксов…
В тот же день они поехали на автомобильный рынок и купили там «Фольксваген», о котором он говорил, и, что самое удивительное, Вадим предложил ей оформить автомобиль на ее имя. Это было верхом доверия и проявления любви. Она была счастлива, как никогда, поскольку в одночасье стала обладательницей красивой, сверкающей хромированными деталями черной машины. И сам Вадим находился от сделанного им подарка в приподнятом настроении. Он был весел, доволен и, как ей показалось, тоже счастлив. Лена умела водить машину – несколько лет она ездила на стареньких «Жигулях», – а потому почти сразу же, мягко, без рывков, тронулась с места и покатила по улицам города, наслаждаясь ездой и той адреналиновой эйфорией, присущей человеку, который наконец-то поймал жизнь за хвост…
– А ты неплохо водишь, – услышала она над самым ухом и почувствовала, как сердце ее подпрыгнуло почти до самого горла и что она готова крикнуть, исторгнуть из себя победный и какой-то яростный клич, боевой клич, ведь она понимала, что означал этот подарок – обратной дороги уже не было, она должна будет отработать подарок, убить Милу Белоус.
– Мне следует еще немного потренироваться, – ей не хотелось, чтобы он почувствовал, насколько далека она была сейчас от него, и мысленно уже била по лицу неизвестную ей женщину и даже пинала ее ногами в женском (почему-то вокзальном) туалете. Она еще не представляла себе, как именно убьет ее, но предполагала, что, скорее всего, орудием будет пистолет, не станет же Вадим настаивать на том, чтобы она удушила ее, это слишком рискованно. – Мы с тобой немного покатаемся, ты меня подучишь, станешь на время моим инструктором…
Ей было важно, чтобы сейчас он видел в ней всего лишь слабую женщину, слегка подзабывшую машину, беспомощную и нуждающуюся в опеке. И он, похоже, так ничего и не понял, поверил ей и пообещал вечерами ездить с ней за городом, давать уроки вождения. Но все сложилось иначе. За Вадимом действительно установили слежку, он чувствовал это, но пока еще ему не удавалось выйти на этого человека, чтобы самому предложить деньги. Иногда, правда, он сомневался, и тогда они вместе с Леной смеялись над развивающейся у него подозрительностью. Хотя при желании Мила Белоус легко могла бы пойти на такой шаг, узнай она от своих приближенных, что никакого карточного долга не существовало и что десять тысяч долларов были потрачены на покупку машины для незнакомой особы. Лена постоянно думала об этом и даже однажды, не выдержав, сказала Вадиму:
– Мне кажется, что и за мной уже следят. Что стоит ей проследить и за мной, чтобы потом из ревности избавиться от меня… Пусть не убить, но все равно… испортить мне жизнь…
– Ты боишься ее? – Вадим почему-то развеселился. – Ты боишься ее, признайся?
– Во-первых, она твоя жена и любит тебя, во-вторых, ты обманул ее и купил мне машину, в-третьих, ей действительно ничего не стоит вычислить меня и устранить со своей дороги… Она же богата!
Как же ей хотелось, чтобы и о ней кто-нибудь сказал то же самое. Она богата! Когда, когда же наконец и она станет богатой? Когда выйдет замуж за овдовевшего Вадима? Они купят дом на море (в этом их желания с Вадимом совпадали) и будут тихо-мирно жить, ни о чем не жалея и наслаждаясь друг другом, морским воздухом и купаясь в лени… Кто сказал, что человек рожден для страданий? Это смотря какой человек. Кто-то действительно, быть может, создан для труда и всяческих тягот, но этот кто-то знает об этом и тянет лямку всю жизнь, потому и не стремится к лучшему. А кому-то, таким, как, скажем, та же самая Мила Белоус, – все падает с неба. Откуда, спрашивается, у нее начальный капитал? Отец! Это его бизнес она прибрала к рукам, об этом всем известно. А что могли дать ей, Лене, ее родители? Хорошо вообще, что разбежались в разные стороны со своими пассиями, оставив ей небольшую квартиру и возможность жить самостоятельно. А если бы они не развелись и жили бы вместе с дочерью? Разве ж это была бы жизнь? И куда бы она приводила мужчин? Куда бы пригласила Тахирова? Да никуда! Мужчины редко куда приглашают своих дам, как правило, они женаты и особенно-то не утруждают себя заботами о том, куда привести любовницу, а потому действовать приходится женщине…
Она открыла глаза. За окнами гостиницы синело небо, а поле подсолнечника отливало оранжевым. Сколько же она проспала в ожидании новой жизни, в ожидании, когда же за ней наконец приедут?
Лена села на постели, свесив ноги. Волосы на ее голове зашевелились, словно она только что поняла весь смысл этой поездки… Может, вернуться домой, пока не поздно? Пока еще ничего не произошло и та женщина еще жива? Но тогда из жизни Лены исчезнет красавец Тахиров, потенциальный миллионер, который любит ее и верит в нее, как ни в кого другого. Ведь теперь они – единое целое. И если он один не смог до сих пор сделать этого, не смог убить свою жену, то она должна помочь ему справиться с этой проблемой. Это совсем просто: подойти к человеку, вытянуть вперед руку с зажатым в ней пистолетом и спустить курок. Сколько раз она видела, как это делали в кино. Легко. Одним движением решались глобальные проблемы едва ли не всего человечества. Вот если бы, к примеру, кто-то набрался решимости и застрелил Гитлера весной 41-го, то и не было бы десятков миллионов погибших… Но то – Гитлер, а сейчас живой мишенью стала для них двоих женщина, лица которой Лена никогда не видела. Хотя могла бы. Что ей стоило прийти, скажем, в тот же автомобильный салон и сделать вид, что она хочет купить себе иномарку? Мила… Почему он зовет ее Милой, а не Людмилой? Имя «Мила» ассоциировалось у Лены с мягкой и женственной миловидной женщиной, такой, какой себя видела сама Лена. Красивое, ласковое имя: Мила. Да только уже из-за имени лишить ее жизни будет трудно… Хотя, может, ей достаточно будет увидеть ее, наверняка молодящуюся старую грымзу, чтобы ее рука не дрогнула… И все же она не представляла себе, как же то, что они с Тахировым задумали, может произойти реально? Где взять пистолет? Вадим сказал, что это не проблема, что оружие сейчас купить легко в магазине, надо только получить разрешение. Хотя, тут же осекся он, лучше всего нигде не светиться, не регистрироваться, а купить пистолет с рук, на рынке… Но это уже его работа. По плану он должен был приехать сегодня, 13 июля, поздно вечером в эту гостиницу «Спящий мотылек», расположенную в двадцати километрах от Саратова в направлении Волгограда.
– Какое странное название, – удивилась Лена, впервые услышав его. – Звучит поэтично…
– Вот и хорошо, пусть поэтично.
Она поняла, почему он так сказал. Ему тоже не хотелось думать о том, по какому поводу они должны были встретиться там. Вернее, он думал, конечно, об этом, но, вероятнее всего, как-то отстраненно, и тоже вряд ли представлял себе картину реального убийства. Для него главное заключалось в том, чтобы Мила исчезла из его жизни, подарив ему на прощание все те блага, которые были заработаны ею и ее отцом за последние десять-пятнадцать лет. Причем он считал это ее исчезновение справедливым, полагая, что она и так уже испила всю чашу наслаждений, какие только может испытать женщина под пятьдесят, ни в чем себе не отказывающая… Он приблизительно так и говорил, хотя для Лены выражение «испить чашу до дна» означало выпить всю горечь жизни. Но теперь, когда они стали союзниками и приняли решение убить Милу, все эти выражения уже больше не играли никакой роли. Его жена была обречена умереть, а они обрекли себя стать убийцами. «Согласись, – однажды попытался нелепо пошутить Тахиров, – что убийцей стать все же куда приятнее, чем быть убитой… Ты не находишь?» Нет, конечно, он не понимал всего ужаса, кошмара того, что они задумали. Да и Лена почувствовала это лишь сейчас, когда осталась наедине с собой в гостинице со странным названием «Спящий мотылек».
– Почему именно в этой гостинице?
– Да потому, что я больше не знаю никакой другой… Мы с приятелем останавливались здесь, когда возвращались с его дачи, он почувствовал себя плохо, кажется, чем-то отравился…
– Вы не доехали двадцати километров до города?
– Как ты не поймешь. Ему стало совсем плохо… Начались рези в животе…
– И куда мы двинемся из этой гостиницы? У тебя уже есть какой-то план?
– Конечно, есть! Мила отправится в Синенькие к подруге на дачу. Но я сделаю так, чтобы подруги ее там не оказалось. Мила приедет, она знает, где найти ключ от дома, войдет туда, скорее всего, разденется, чтобы пойти на пляж, и вот в это-то время туда следом проникнешь и ты… Тебе нужно будет только нацелить на нее пистолет и выстрелить. После чего, убедившись, что она мертва, ты покинешь дом. Я думаю, что тебе надо будет надеть парик или спрятать волосы под бейсболку, а то и вовсе одеться под парня… Ты спокойно выйдешь через калитку из сада в лес, пройдешь опушку, где предварительно оставишь машину, и вернешься домой. Все! Подружка приедет к вечеру, обнаружит труп, закричит, но потом возьмет себя в руки и вызовет милицию. У меня алиби будет железное – во время совершения убийства я буду находиться в каком-нибудь людном месте, скорее всего в нашем салоне, сделаю вид, что поджидаю Милу, меня там все знают и, когда понадобится, подтвердят, что я полдня прождал ее там…
– А я?
– А при чем здесь ты? Тебя никто не знает и никогда не узнает… Ты тут вообще ни при чем… Почему ты думаешь, что тобой кто-то заинтересуется? К тому же после того, как все будет сделано, ты поезжай, скажем, в парикмахерскую, устрой там небольшой скандальчик, с тем чтобы тебя хорошо запомнили… Но уверяю тебя, все это лишнее и никто и никогда тебя ни в чем не заподозрит…
– Но зачем же нам тогда встречаться в «Мотыльке»? – Она уже ничего не понимала. – Зачем, если все должна сделать я, в то время как ты будешь спокойно пить кофе в своем салоне?
– Да нет, ты не поняла… Я приеду в гостиницу, мы проведем там несколько часов, еще раз хорошенько все обсудим, затем рано утром мы вместе, вернее, каждый на своей машине, доедем до Синеньких, я покажу тебе, где находится дача подруги, после чего мы вернемся обратно… Ты останешься в гостинице и подождешь до трех часов дня – приблизительно в это время Мила проедет мимо этой гостиницы в Синенькие, – а я вернусь в город. Ты что, трусишь? Быть может, ты уже передумала?
– …а потом я одна поеду в Синенькие и убью твою жену?
– Тебе страшно, маленькая моя?
Когда он называл ее так, она терялась, она уже не принадлежала себе, она готова была ради него на все. Чувствуя его горячие губы на своем теле, она переставала что-либо соображать, и лишь одна мысль, как жало пчелы, саднила и жгла: и этим мужчиной, как автосалоном, владеет та, другая женщина? Объятия Вадима придавали ей сил, блаженство охватывало ее, когда она представляла себе, что после того, как она сделает это, Тахиров будет принадлежать лишь ей… За все надо платить: за любовь Вадима Лена заплатит смертью, заплатит смертью Милы. А Вадим пусть расплачивается угрызениями совести, если таковые к тому времени отыщутся… Она не представляла себе, как пострадает сам Вадим, как заплатит за все те блага, которые обрушатся на него после смерти жены. Скорее всего, никак. Не каждый и не всегда расплачивается. Он – небожитель, природа наградила его такими внешними данными, словно выбрала его из тысяч и тысяч мужчин, чтобы он услаждал женщин. Это – его единственное предназначение, вот пусть он и услаждает теперь ее, Лену. Она заслужила это своей преданностью и готовностью совершить ради него преступление…
Уже одиннадцать, но Вадима еще нет. Где он? Что делает? Раздобыл ли он пистолет? Не поссорился ли он с женой? Быть может, она передумала ехать завтра в Синенькие к подруге и он улаживает это, пытается уговорить ее поехать туда… «Ты поезжай, дорогая, мне что-то нездоровится… так, мигрень… А завтра я подъеду к вам, мы искупаемся, позагораем. Ну же, соглашайся, ты не должна из-за меня лишать себя удовольствия… Ты же знаешь, как я тебя люблю. Ну же! Стой, повернись… какие у тебя красивые серьги… А блузка? Что-то я не видел раньше у тебя этой блузки… Ты привезла ее из Италии? Шикарная вещь… не торопись… я сам расстегну пуговицы… Это настоящий перламутр? У тебя прекрасный вкус… Встань вот так… ты же тоже хочешь этого… Мы оба хотим этого…»
Лена мысленно видит, как он наматывает на кулак волосы своей жены (он делает так всегда перед тем как взять женщину, Лене об этом известно, как никому другому), чтобы в последний раз доказать ей свою любовь. Он добрый, он очень добрый, Вадим…
Где он? Почему не звонит ей на сотовый? Нет такой причины, по которой бы он не смог позвонить. Он в городе, где связь отличная, разве что он спустился в какой-нибудь ресторан, расположенный в подвале, где, словно в бункере, нет никакой связи… Почему он не звонит? Неужели он не понимает, в каком состоянии она находится, как волнуется перед тем, что ей предстоит сделать завтра? К тому же он сам говорил, что у него есть номер телефона самой гостиницы, причем номер городской, до которого дозвониться проще простого. Однако он не звонит… Может, он попал в автокатастрофу? Это, пожалуй, единственная причина, по которой он не смог бы дозвониться… Но об этом она не думает, не желает думать. Это было бы слишком подло со стороны провидения. Нет, так не бывает. Таких красивых мужчин природа оберегает…
Она почувствовала холодок внутри, где-то в желудке, и легкая волна тошноты, замешенной на страхе, поднялась к горлу… А может, он просто передумал? Испугался по-настоящему?! Ведь если все раскроется, она не станет молчать, нет, она не сможет взять всю вину на себя, не позволит ему оставаться на свободе, чтобы он принадлежал другим женщинам, пусть уж лучше мужчинам, в тюрьме, чем смазливым девицам, которым он достанется даром… И он это знает, он знает, что она не будет молчать и что выдаст его на первом же допросе, расскажет, что это именно ему принадлежала инициатива убить свою жену. Что проку ей, лично ей, Елене Оленевой, от смерти Милы? Она же не наследница!
Эти мысли убивали в ней последние остатки решимости. Там, в женском туалете, избивая Марину, она действительно нисколько не сомневалась в том, что поступает правильно. Ей сделали больно, чуть не увели парня, за это надо наказать и тоже сделать больно, иначе в обществе будет царить хаос, беспредел. Чтобы люди придерживались каких-то общих правил и не зарывались, и существует наказание, месть… Как же иначе?
Наконец в дверь постучали. Лена бросилась к двери, распахнула ее…