Американские педагоги глазами местной поварихи
Пока няня Груня ходила за интернатской поварихой, Альберт не только напился чаем, но и немного с дороги соснул. Такой сон сегодня годился ему куда больше любого другого, поскольку хоть и был он весьма коротким, но глубоким – чрезвычайно. После него, как после бокала шампанского, на некоторое время во всём теле воцарялось какое-то общее нетерпеливое возбуждение и иногда казалось, что вот-вот ты почувствуешь себя совершенно счастливым и вполне готовым ехать куда-то далеко-далеко, где тебя непременно любят и ждут. А приснился Альберту огромный малиновый куст, усыпанный крупной сочной ягодой, за которой он тянулся через заросли крапивы. И чем заманчивее была малина, тем злее жалилась противная крапива. Альберт даже задумался: может, довольствоваться мелкой ягодой, которую крапива почти и не охраняла? Но жутко тянуло к крупной и сочной ягоде, прямо как магнитом. Вдруг из-за куста выглянула весёлая незнакомая девушка и, поманив Альберта пальчиком, заговорщически проговорила: «Да брось ты этот куст, он всегда такой неприступный. А с моей стороны и малина нисколько не мельче, и крапивы никакой. Просто, к цели надо продвигаться наиболее правильными путями». Альберт и продвинулся, но девушка после этого утратила всё своё лукавство и, обречённо закрывшись от него руками, стала вдруг на глазах увядать и чахнуть, как не политая в срок герань на солнце.
Грустно зевнув, Альберт рассеянно присел на край раскладушки, преобразованной им в полевое кресло. Няня Груня с Ксенией в полголоса разговаривали на крыльце и, видимо, терпеливо ждали, когда он, наконец, проснётся. Подумав так, Альберт неторопливо встал на несколько затёкшие ноги и осторожно двинулся к женщинам.
– Здравствуйте, Ксения! – Приветствовал Альберт девушку в лёгком цветастом платке и таком же летнем халате, слегка расклешённом от груди к коленям, до которых нижний край подола не доставал каких-нибудь сантиметров десять. Но именно они, эти несколько сантиметров, выпукло обозначали всю волнующую прелесть буквально точёных круглых коленей и изящный изгиб загорелых икр, и красивую маленькую ступню со следами недавно наложенного педикюра… А ещё у Ксении были яркие зелёные глаза и длинные светлые волосы. Невольно залюбовавшись Ксенией, Альберт и не заметил, как легко завязался столь нужный ему разговор.
– Ксюша, – начала исподволь няня Груня, – вот племянник мой Альберт, о котором я тебе как-то рассказывала, в газете областной работает и пишет там разные волнительные истории о нашем житье – бытье. Недавно про дом престарелых написал: о том, как там инвалиды войны и труда живут в одних палатах с бывшими рецидивистами, которые пьют и над бывшими фронтовиками издеваются…
– Я читала, няня Груня. Ты ведь сама мне этот номер «Курьера» принесла в столовую. Я потом долго не могла успокоиться. Как только представила, что вот над прадедом моим эти негодяи стали бы издеваться, так и плохо мне стало. Да, помер он уже пять лет назад, – и, слава Богу, в своей постели и в окружении родни. А соседа вон, что мальчишкой снаряды точил в блокадном Ленинграде, в прошлом году точь-в-точь в такой же дом престарелых определили, поскольку некому за ним стало ходить, а у него ноги отнялись… Я бы не отказалась помочь, да у самой бабушка немощная и сад с огородом…
– Вы ведь в университет собирались, Ксения? – С неожиданной для себя тревогой в голосе спросил Альберт. – А как же бабушка тут одна? Неужели больше некому за ней ухаживать?
– А я на заочное попробую. Расскажу в приёмной комиссии всё, как есть. Думаю, они поймут. Люди ведь, а не только, там, «доценты с кандидатами».
– Нет, конечно. Там и такие простые смертные, как я, например, иногда работают. И я берусь вам помочь, потому что каждое лето работаю в приёмной комиссии университета. Я тоже там когда-то учился и даже преподавал несколько лет. Нет, я думаю, что вы и без моей помощи справитесь, но мало ли что? Билет неудачный попадётся или вдруг занервничаете, или блатника какого-нибудь протаскивать возьмутся… Увы, и такое нередко бывает. Коррупция, она разные формы и степени имеет, в том числе и в преподавательской среде.
– А вот за это спасибо, потому что поварить для меня скорее хобби, чем профессия. А вообще, я всегда мечтала быть учителем русского языка и литературы, как наша Марья Ванна, которая так и не избавилась от чернильной ручки и учила нас чистописанию тушью и плакатными перьями. Всегда говорила, что человеческое мастерство и фантазия превзойдут любой компьютер…
– И, по-моему, она права, – заключил Альберт. – Вон Бондарчук так отснял «Войну и мир», что никаким Спилбергам он не по зубам, потому что компьютерную графику сразу видно. Она, что твои декорации в опере: музыку и пение слушать в удовольствие, а смотреть на сцену скучно…
– Бондарчук… А что про молодого Бондарчука скажете, про Фёдора? Он, по-моему, за папой погнался, когда решил «Сталинград» снимать. А в нём компьютерной графики больше, чем у Спилберга! И что?
– Что… Ну, «Сталинград» я бы с «Войной и миром» сравнивать не стал. «Сталинград» Бондарчука заметно слабее, например, «Жизни и с судьбы» Василия Гроссмана, отснятой недавно Урсуляком… Что же до вашей руссистки, то я, конечно, слышал про Марью Ивановну. И, как мне помнится, именно она наперекор и мнению Вашей администрации, и даже мнению областного департамента образования была категорически против этого… как бы это лаконичней выразиться… американского вмешательства в учебно-воспитательный процесс в вашем интернате?
– Вы очень точно выразились. Именно вмешательство, а не сотрудничество и уж совсем не краткосрочная стажировка двоих американских педагогов… Я некоторое время вела в средних и старших классах занятия по домоводству. Учила девочек готовить, делать припасы на зиму, сажать овощи, клубнику, бороться с колорадским жуком и прочее. Ну, и на кое-что пришлось обратить внимание.
– Вы нас с няней Груней интригуете. И что же это за краткосрочная стажировка двоих американцев?
– Краткосрочная стажировка? Да, звучит безобидно. Но на самом деле, всё куда серьёзней. Во-первых, американцы торчат у нас уже более пяти лет. А во-вторых, не стажируются они, а практически заправляют всем, как вы выразились, учебно-воспитательным процессом, а, проще говоря, держат и директора, и завуча по воспитательной работе на самом коротком поводке. Меня, например, как только я высказала некоторые сомнения по поводу их этой самой стажировки, тут же лишили всех занятий и предупредили, что если я ещё хотя бы раз усомнюсь в полезности нашего сотрудничества с американцами, тут же буду уволена и из поваров. И потом, американцев не двое, а, если считать их постоянных гостей, то, как минимум – полдюжины, а то и больше. Причём, первые двое так и продолжают краткосрочно стажироваться… уже несколько лет подряд. Они уже и по-русски говорят почти без акцента, и одеваться научились по-нашему, то есть совершенно не бросаются в глаза, абсолютно ассимилировались.
– Ну, последнее понятно. То же происходит и с нашими на Брайтон Бич.
– То же, да не то же. Наши учатся выживать, а эти больше похожи на разведчиков или, как это пишут в умных политических статьях, – на «агентов влияния». Понимаете, внешне, по форме они совсем как наши, к ним даже проникаешься доверием. На детей это оказывает очень сильное воздействие.
– А внутренне?
– Внутренне, по сути, они совсем другие. Я случайно слышала обрывки их бесед с детьми и с нашими руководителями. Грубо говоря, детей они соблазняют красивой жизнью на Западе. Это ладно… А вот с нашими руководителями они разговаривают свысока и вообще… как уверенные в себе работодатели с неуклюжими работниками.
– О чём-то подобном я уже слышал. Кажется, один депутат Госдумы говорил о том, что США круто финансируют деятельность своих агентов влияния в России, в том числе, и в образовательно-воспитательной сфере. Возможно, здесь именно такой случай. Но надо всё детально проверить. Ксения, кстати, вы, кажется, говорили о том, что американцев не двое…
– Да, якобы в гости ездят, но весьма надолго. Среди них – две женщины. Вроде бы психологи, но похожи они больше на этаких экстрасенсов или ясновидящих. Не знаю, как точнее назвать. Одна из них, которая здесь живет, Сарой зовут, посмотрела на меня – и словно током ударило. Я потом долго в себя прийти не могла.
– А мужчины на кого похожи?
– Один, он у них вроде бы главный, очень похож на шпиона. Всё чего-то высматривает, выспрашивает и даже нюхает. Ходил снимать пробы на кухне, потом долго щупал детские постели и даже заглядывал в тумбочки. Как-то остановил меня в коридоре и бесцеремонно спрашивает, много ли ворую из котла. А когда я от неожиданности стушевалась, он покровительственно потрепал меня по плечу и сказал, что шутит, но взгляд при этом у него был стальной. Из этого я сделала вывод, что он меня попросту запугивал…
– А зачем, Ксения? – Настороженно спросил Альберт.
– Думаю, что ему про меня наши руководители наплели в том смысле, что мне вся эта американская деятельность в интернате не нравится. Вот он и решил, на всякий случай, меня на пушку взять: вдруг сработает?
– А вот это уже интересно! – Подхватил догадку Ксении Альберт. – Похоже, в Вашем интернате и в самом деле затевается что-то «из ряда вон». Точнее, уже давно затеяно и, видимо, распространяется по всей российской глубинке. Соглядатаев здесь – не в пример Москве и Питеру – совсем немного: добивайся расположения местных чиновников – и вперёд.
– Альберт Эдуардович, а зачем им это надо? – В голосе Ксении слышался неподдельный интерес.
– А зачем одно государство начинает войну против другого? Затем, чтобы подчинить все основные ценности этого государства своим интересам. И это не только финансы и экономика, но и людские ресурсы. Между прочим, Ксения, знаете, из кого состояли самые боеспособные части турецкой армии 18 – 19 веков? Из янычар, то есть принявших ислам славян. Нечто подобное было и в Золотой орде, и у Ивана Грозного. Так, Новгород в 16-ом веке вместе с Иваном Четвёртым брала татарская конница, созданная в Казани, которую незадолго до этого русский царь взял и разорил. Вот и америкосы ничего лучшего не придумали, как прибегнуть к опыту прежних удачливых захватчиков. Как говорится, в разгаре третья мировая война, при ведении которой главную роль играют не пушки и пулемёты, а банки, информационные центры и пропаганда.
– Считать чужие деньги, конечно, некрасиво, но здесь не тот случай. По моим наблюдениям, денег у них – куры не клюют: чуть что, едут в город и снимают с карточек.
– А чуть что – это что? – С иронией в голосе спросил Альберт.
– А по-разному бывает. Сначала они всё чаще на интернат тратились, положительный имидж себе зарабатывали. А в последнее время, мне так кажется, приплачивают нашему руководству…
– И за что же?
– Ну, чтобы на всю их деятельность здесь оно смотрело не слишком пристально, и вообще… Например, выделяло им больше времени для общения с нашими детьми, не препятствовало ведению факультативов по изучению американской истории и истории их религии и культуры и прочее…
– История и культура – это вообще-то неплохо, – с сомнением в голосе заметил Альберт.
– Это, смотря как преподавать. Они это делают в очень агрессивной форме. Главная идея всех этих факультативов – это убедить наших детей в том, что США – это самая свободная и демократичная в мире страна, а соль – в том, что она намного лучше России. Например, они очень много говорят о победе США над СССР в ходе экономического и военного соперничества в 70 – 80-е годы прошлого века. Убеждают наших детей в том, что вторжение советских войск в Афганистан – это самая чёрная страница новой истории и прочее в этом же духе. Со многими вещами мне трудно спорить… Может, многое из того, что они внушают нашим детям, и действительно было в нашей и их истории, только это наши дети, а их эти американские миссионеры пытаются сделать не нашими! Это что, справедливо?
– Нет, конечно. Это не только не справедливо, но и незаконно! – Альберт явно переживал это обстоятельство не менее болезненно, чем Ксения. – Это, в сущности, иностранная пропаганда против нашего государственного порядка, нашей нации в целом, да ещё и в стенах нашего учебно-воспитательного заведения. Времена, конечно, изменились, но вмешательство во внутренние дела государства иностранных лиц по-прежнему является преступлением и карается, по меньшей мере, высылкой из страны. Хотя мне думается, что эти господа заварили кашу куда по круче! И вы, Ксения, должны мне помочь. Это, если хотите, наш с вами гражданский долг. Звучит хоть и громко, но, по сути, очень точно. Альберт невольно глянул на загорелые Ксеньины ноги, и в груди у него сладко заныло.