С. И. Жаворонок
Сглаз и порча как сюжетопорождающий мотив современного мифологического рассказа (на примере коммерческих заговорных сборников XX–XXI вв.)
Магико-прагмагическое направление массовой литературы, представленное сонниками, гороскопами, травниками, именниками, сборниками заговоров, примет и гак называемых “русских народных” гаданий[31], в конце XX – начале XXI в. переживает настоящий бум: только мод именем одного автора – Натальи Ивановны Степановой – в 2002 г. вышло 14 сборников в мягких обложках, несколько вариантов “избранного” (“777 (333) заговоров сибирской целительницы”, “Заговоры от сглаза и порчи”) и своеобразное собрание сочинений в 3-х томах (“Большая книга магии”, “Большая книга заговоров”, “Оракул от сибирской целительницы: Большая книга гаданий на картах”[32]). Предварительные наблюдения показали, что основная часть коммерческих заговорных сборников ориентирована на научные и научно-популярные издания заговоров, вышедшие в 90-х гг. XX в. (это и переиздания дореволюционных сборников, и публикации современных архивных записей”[33]). Тексты заимствуются без справочного аппарата, ссылки на источники крайне редки и даются в общем списке использованной литературы (полагаем, с целью придать публикации оттенок “научности” и, тем самым, истинности). Заговоры, обереги, этикетные нормы перепечатываются, компилируются, микшируются с каноническими молитвами и наивными стихами, меняют свою прагматику и служат образцом, матрицей для конструирования так называемых “новых заговоров” (теме “Как составить настоящий заговор” посвящены четыре сборника Ангелины Королевой).
По составу коммерческие сборники представляют собой подборку заговоров-оберегов, перемежающихся комментариями авторов-составителей и рассказами о современных колдунах. Тексты, относящиеся фактически к трем разным жанрам, группируются вокруг ограниченного круга тем, естественно, связанных со здоровьем и благополучием человека. Из довольно широкого спектра сюжетов, предложенных коммерческой литературе традиционной культурой, наиболее востребованной оказалась группа под условным названием “Сглаз и порча”[34], о чем свидетельствуют названия ряда популярных изданий[35].
Актуальность этой темы для современной городской культуры подчеркивается и массивом соответствующих заговорных текстов. Подборка заговоров в коммерческих изданиях представляет собой некое подобие публикации территориальных вариантов, но если в научной литературе такая группировка материала является результатом исследовательской установки, то здесь она носит характер механического наращивания объема издания[36]. В данном случае наиболее показателен сборник Ю. Лонго, где приводятся 30 заговоров от сглаза под незначительно варьирующимися заголовками: “Заговор от сглаза – черной немочи”, “Заговор от cглаза злого колдуна”; “Заговор от сглаза колдуньи-завистницы”; “Заговор от снятия сглаза завистливого человека”:
Ночь мерная, зеркало темное, отрази от меня взгляд черный, завистливый, злой, проклятый, людской, колдовской, звериный, знак адовый. Прошу по первому разу (прошу по второму разу, прошу по третьему разу). Аминь[37].
Заговор от черного сглаза, что сделан на смерть:
Я, раб Божий (имя), не в гости пришел, а свою смерть принес. Здесь ее получил, сюда ее и возвращаю. А вы, покойники, мертвым сном спите, болезнь мою, сглаз мерный, сглаз мертвый сторожите, норму в гроб положите, на замки заприте, не вставайте, болезнь глазливую, злую, мерную не возвращайте. Во веки веков. Аминь[38];
и т. д[39].
Полевые исследования традиционного материала (Русский Север), проведенные в последние годы, показали, что вербальные тексты сами по себе, без подробной “инструкции” по их применению, т. е. без соответствующего акционального и предметного ряда, часто не обладают статусом настоящего “знания”: “знающий” может передавать их без опасения потерять силу; то же самое верно и в отношении акциональной магии: без соответствующей вербальной формулы действия часто не приводят к желаемому результату[40]. Авторы-составители коммерческих сборников, видимо, ощущая “неполноту” явленного в научных изданиях “знания”[41], реконструируют акциональный и предметный ряд с помощью мифологического рассказа (былички о наведении порчи/сглаза) и алгоритма лечения, имитирующего известную полевикам ситуацию “передачи знания”:
Из письма:
“Пишет вам умирающий человек. Писать письмо и то уже не могу, диктую, а за меня пишут. Испортили меня криком в окно. Крикнули в окно мое имя и ушли, а я с тех пор слегла. Не буду себя оправдывать, я действительно поступила плохо с людьми. Хочу вам покаяться. Взяла в долг очень большую сумму денег, сперва хотела отдать вовремя, но меня тоже кинули, а там одно цеплялось за другое, отдавать нечем. Но я не хочу умирать, у меня дети и мать инвалидка. Спасите меня, обещаю, если встану на ноги, то предприму все, что в моих силах, чтобы рассчитаться с ними”.
Действительно, есть 12 порч на крик в окно. Если громко позвать с улицы человека и уйти раньше, чем он выглянет, затем пойти на кладбище и воткнуть сломанную ветку, взятую от дома, где живет тот, кого вы надумали испортить, и поливать три дня кряду эту ветку наговоренной водой, то этот человек вскоре умрет.
Существует также 12 заговоров для этой цели, и каждый заговор отличается тем, что он влияет на продолжительность жизни человека. <… >
Снимают эту порчу так. Приходят на кладбище… ” и т. д.[42]
Вторая лакуна, которая заполняется авторами-составителями коммерческих сборников, – объяснение природы магического, в частности необычных способностей “мастера”, которые сводятся к тем же умениям насылать и снимать сглаз/порчу, в рамках мифологических рассказов, а также квазинаучных и этических толкований[43].
Поскольку в магическом пространстве коммерческого сборника сглазу и порче присваивается роль универсальной объяснительной модели (они являются первопричиной большинства болезней и семейных/соседских конфликтов, нарушающих “идеальное” течение жизни)[44], связанные с ними представления разработаны наиболее тщательно – при помощи ряда блок-тем:
• Кто и каким способом может навести порчу или сглазить.
Этот мотив, в традиционной культуре актуализирующийся в рамках мифологических представлений, касающихся облика колдуна/ведьмы, в коммерческих сборниках разрабатывается в рамках квазинаучных представлений:
Чтобы навести порчу, нужно обладать немалой психической силой и специальной “профессиональной” подготовкой, для сглаза же достаточно просто эмоционального всплеска злого, завистливого чувства или мысли не очень доброго человека[45].
• Как распознать негативное воздействие:
Если человек скучен и вял, худеет или же, наоборот, его разносит, если он, как говорят ведуны, порчен…[46]
Сглаз выражается в ухудшении самочувствия: возникает головная боль, ломота, сонливость, головокружение, тошнота. То ecть, сглаз проявляет симптомы гриппа или пищевого отравления[47].
Взрослые, на которых наслали порчу, проявляют беспокойство, испытывают бессознательный страх. Их выдает желтоватый или, чаще, серый цвет лица, они чувствуют боли в желудке, рвоту, часто потеют руки. Для детей симптомами сглаза считались внезапная бледность, похудение, хилость, слабый и неравномерный пульс, жар, потливость, отсутствие аппетита (с помощью врача надо исключить инфекционные болезни)[48].
• Блок-тему “как отличить порчу от сглаза” можно рассматривать как частный случай предыдущей (здесь реконструируется причина негативного воздействия, и акцент переносится с плана бытового на этический и квазинаучный):
… А если пославший отрицательную мыслеформу достаточно силен на ментальном уровне, то возможна более серьезная форма поражения биополя порча.
Пoпpocтy говоря, cглаз это брошенная в вас дурная мысль, подкрепленная дурной эмоцией. Сглаз всегда действует там, где есть неосознанные страхи. А они чаше всего гнездятся в области здоровья[49].
Порча явление гораздо более серьезное, чем сглаз. Разницу между ними можно понять, если уподобить сглаз вирусу гриппа, а порчу вирусу СПИДа[50].
• Как диагностировать порчу/сглаз?
Для диагностики порчи/сглаза недостаточно “бытовых” симптомов, описанных выше (вялость, депрессия и т. д.). Прочтение этих знаков (обязательно неудачное[51]) – прерогатива официальной медицины и служит только поводом для обращения к магическому специалисту. Последний обычно прибегает к ритуалам, известным и по классическим, и по современным публикациям полевых материалов[52], основными атрибутами которых служат яйцо, угли, вода, свечи:
Для того чтобы узнать, есть ли порча или сглаз у любого хорошо знакомого вам человека, можно погадать на пламени свечи <… > Если свеча горит ровно или слегка потрескивает, значит, у вас сглаз. Если же пламя чадное или свеча сильно трещит, разбрызгивая капельки воска, – на вас навели порчу[53].
• Как относиться к порче и сглазу (ответ на этот вопрос позволяет “коммерческому знающему” вербализовать актуальную именно для его издания точку зрения: народно-религиозную, магическую, этическую, квазинаучную):
Конечно, сглаз и порча существуют. Но стоит ли их бояться? Ведь мы же говорим о реальной жизни. А в реальной жизни у каждого гораздо больше шансов попасть под автомобиль, чем подвергнуться порче[54].
Всe мы постоянно подвергаемся психическим нападениям, точно так же, как постоянно находимся в контакте с болезнетворными, бактериями. Не стоит придавать этому факту особого значения, пока ваш иммунитет в порядке, вы не болеете. Просто нужно знать, что делать, если иммунитет все-таки дал сбой[55].
Может, это самое страшное? Не злые колдуны, смертельные порчи и заклятья, а то плохое, которое мы, все вместе и в огромном количестве, не задумываясь, посылаем в тонкие сферы? Именно это становится питательной средой для любого зла. Любой злой посыл во много раз усиливается благодаря нашим “невинным” дурным помыслам. Конечно, мы никою не убиваем, даже не думаем об этом, по где-то колдун творит свои темные дела, опираясь на нашу энергетику…[56]
• Как справиться с порчей или сглазом.
Предлагаемые авторами-составителями “рецепты” отсылают к традиционным практикам:
а) напрямую:
Сглаз легко снимается путем обмывания тела и приема внутрь подсоленной воды. Или легким испугом[57].
Если же симптомы держатся более трех дней и врач не подтверждает реальное заболевание, то это уже не сглаз, а поддел (“порч” или “порча” в русском оккультизме), и придется обращаться к оккультисту[58].
б) пропуская через фильтр народно-бытовой религиозности в ее “коммерческой” интерпретации (религиозность = требы):
Зашли в церковь, очистились от ненужных мыслей, дома приняли душ – и никакой сглаз не проймет[59].
в) пропуская через квазинаучный фильтр:
… лучшей зашитой от негативных воздействий является высокий ментальный уровень человека, который больше всего укрепляет нашу биополевую структуру[60].
Как в традиционных, так и в современных рассказах о колдунах сглаз и порча выступают в качестве сюжетопорождающих мотивов. Поскольку сглаз, по мнению авторов-составителей, не требует (хотя и допускает) вмешательства “специалиста”, рассказ о нем обычно состоит из текста заговора и краткой “инструкции”:
Применение заговоров против сглаза требует от произносящего их человека искренней веры и терпения. Обратив к Богу полный любви и преданности взгляд, поверив в Его силы, каждый сможет стать истинным целителем[61].
Порча, в отличие от сглаза, подразумевает противостояние двух специалистов – колдуна и целителя, которое и создает интригу повествования. Задача мастера (“коммерческая” ипостась “знающего”) – определить, чем болен пациент, и дать ему противоядие – модель, реализованную еще в традиционных рассказах о лечении. Только вопрос традиционной культуры – кто виноват? – для коммерческих сборников не актуален: вредитель обычно известен пострадавшему[62], поэтому задача мастера – артикулировать, что именно и как сделал вредитель, т. е. в основе реконструкции события лежит воспроизведение наличного знания, “полученного”, как правило, от “бабушки”.
В роли “не очень доброго человека”, обладающего “немалой психической силой”, т. е. вредителя, обычно выступает женщина из ближайшего окружения пострадавшего/пострадавшей: родственница или свойственница (жена, мать, сестра, свекровь[63], теща), соседка, коллега-соперница:
Одна девушка поссорилась с братом и положила его фотографию в гроб умершей соседки. Но потом обида прошла. А брат погиб. Тело его фактически превратилось в месиво, даже гроб не открывали на похоронах. Мать их, не пережив горя, попала в психушку, где и находится до сих пор. Девушка теперь страдает[64].
Крайне редко в роли вредителя выступает муж:
Мой муж не скрывает, что воздействует на меня в своих интересах. Кто его научил, я не знаю. Как можно себя защитить от колдовства собственного мужа?[65]
Роль случайных вредителей обычно отводится цыганкам:
Я получила письмо, в котором мне девушка пишет, что однажды к ней на двор пришла цыганка, которая стала просить деньги и вещи. Хозяйка дала ей сала, сметаны, а денег не дала. Цыганка стала грозить, что если она не даст денег, то всю жизнь будет об этом жалеть…[66]
“Письмо мастеру” – форма, которую принял вошедший в массовую литературу мифологический рассказ о колдунах. Новая форма бытования, новые мотивы (прошлая, идеальная до болезни/конфликта жизнь пострадавшего) изменили композицию текста:
1. Появилась фигура рассказчика, в роли которого в большинстве случаев выступает замужняя/одинокая женщина, пытающаяся устроить свою судьбу, а именно выйти замуж, вернуть в семью загулявшего мужа, устроить судьбу детей, вернуть утраченное в результате злых происков здоровье/расположение окружающих[67].
2. Акцент на “семейности” конфликта позволил современному мифологическому рассказу ассимилировать мотивы и целые сюжетные ходы, характерные для сентиментальной повести, баллады и жестокого романса, девичьего любовного рукописного рассказа (счастливая любовь/семейная жизнь – измена любимого/любимой – борьба долга и страсти – самоубийство на почве несчастной любви / месть – раскаяние виновного[68]).
Анализ мифологических рассказов, входящих в сборники, разрабатывающие тему сглаза и порчи[69], позволил выявить схему, по которой они строятся. Она включает в себя четыре сюжетных хода:
1. Status quo: счастливая, благополучная жизнь.
2. Нарушение status quo: случай[70] / зависть соперницы / недоброжелателя – сглаз/порча (при посредничестве “знающего”) – смертельная болезнь/неудача в бизнесе/семейной жизни – тщетность усилий врачей поиск мастера.
3. Восстановление status quo: реконструкция вредительства с обещанием возмездия вредителю – рекомендации по лечению (заговор и комментарии)[71].
4. Передача “знания” / обучение “кодексу знающего” (термин К. К. Логинова)[72].
Болезнь и смерть в современном мифологическом рассказе всегда вводятся через мотив зависти или мести[73]. Именно мотив неминуемой смерти позволяет мифологическому рассказу контаминироваться с сентиментально-балладным клише. Но если, например, девичий рукописный рассказ отвел бы положенной в гроб фотографии (см. пример выше) роль финального аккорда, законы жанра мифологического рассказа требуют вмешательства магического специалиста, который выходит на сцену в следующем повороте сюжета. Ведь один из финальных мотивов мифологического рассказа (как традиционного, так и современного) – это исцеление, которое одно только и подтверждает истинность знания мастера[74].
Таким образом, чтобы существовать и развиваться, мифологическому рассказу приходится подпитываться за счет “доноров”, в роли которых выступают сентиментальные и “жестокие” жанры, объединенные мотивом угрозы смерти.