Ядовитый поцелуй. 3 (Лариса Соболева, 2008)

Перекрывая гул, раздался невнятный голос дикторши:

– Встречающий гражданин Спасский, вас ждет друг в центре регистрационного зала. Повторяю…

Сергей вертелся на одном месте, его зеленоватые глаза пытались разглядеть того, кто, возможно, за эти двенадцать лет стал неузнаваем. Полина тоже смотрела по сторонам, но часто останавливала вопросительный взгляд на муже, иногда бросала девятилетнему сыну, ерзавшему на чемоданах:

– Не вертись, Данила.

Только шестилетняя Варенька сидела смирно, прижав куколку к груди, у нее, в отличие от остальных членов семейства, было завидное терпение. Через десять минут дикторша повторила информацию для Спасского, после чего прошло еще десять минут.

– Мы уже час стоим, – робко напомнила мужу Полина.

– Могло произойти ЧП, – Сергей не терял надежды. – Например, машина по дороге сломалась, или…

– Что – или? – спросила Полина, не дождавшись окончания фразы.

– Не знаю, – пожал он плечами.

– Позвони еще раз. Может, он был вне зоны.

Сергей достал трубку, слушал, опять нажимал на вызов, еще слушал… Прошел час, потом два. Данила гулял по залу, приставая к пассажирам, за ним то и дело бегала Полина, извинялась и возвращала мальчика на место, то есть на чемодан. Она женщина выдержанная, ни упрека мужу не сказала, никак не дала понять, что недовольна. Да и в чем он виноват? Что друг долго, несколько лет подряд приглашал его погостить, они наконец-то вырвались, пролетели две тысячи километров, а он не приехал встретить, как обещал? Но ведь действительно могло произойти нечто непредвиденное, хотя почему, в таком случае Спасский не прислал вместо себя кого-нибудь или не сообщил, что не может их встретить? В душу Полины закрадывались подозрения, что друг мужа приглашал их ради красного словца, а как до дела дошло, решил спрятаться в норку. Она не посмела вслух высказать свои подозрения, зная, как рассердится Сережа, которому и так было неловко перед ней.

– Знаешь что… – сказал он. – Берем такси и едем к нему. Данька, брысь с чемодана!

Сергей подхватил чемоданы, Полина помогла сыну надеть рюкзак и, схватив две сумки и Вареньку, помчалась догонять мужа, лепеча:

– Сережа, уже ночь… Неудобно. Вдруг нас не очень-то и ждали…

– Глупости! – бросил Сергей через плечо. – Как это не ждали? Кто? Глеб? Да нас даже мать его приглашала тысячу раз.

– Но почему же тогда он не отвечает на твои звонки? – семенила она за ним, волоча за собой Вареньку. – Телефон ведь принимает сигнал.

– Приедем – узнаем.

– Не лучше ли в гостиницу, а завтра…

– Нет. – Сергей открыл дверцу такси и скомандовал: – Живо всем в машину.

Назвав адрес, он вытер платком лицо и шею, затем ободряюще подмигнул жене – дескать, паникуешь зря.

Ночь не помешала ему разглядеть небольшие коттеджи, выстроенные почти по одному проекту, окруженные если не лесом, то густыми зарослями. Это были не дворцы, но и не примитивные строения. Глеб Спасский писал по электронной почте, что продал три квартиры – свою, мамину и тестя, – решив на семейном совете не задыхаться в центре города, а переселиться на свежий воздух.

Таксист остановился около ворот, рядом с которыми был выведен белой краской номер дома. Расплатившись, Сергей взял чемоданы и подошел к воротам, нашел кнопку звонка. Никто ему не ответил и не вышел. Странно, Глеб живет не один, семейство у него немаленькое, неужели некому встретить гостей?

– Свет в окнах не горит, – сказала Полина, заглядывая в щели ограды из железных щитов. – Нас никто здесь не ждет.

Сергей не мог смириться с тем, что его подвел друг, он тронул за ручку железной двери, к счастью, она оказалась не запертой изнутри. Приоткрыв ее, он просунул голову во двор, а жена предупредила:

– Осторожно! В таких домах обязательно держат собак.

Но навстречу им не выскочила псина. Сергей вошел, огляделся, затем внес вещи, усадил на чемодан Вареньку и обошел двор со словами:

– Хорошо здесь, а? Порядок и красота. Подождем?

– Чего? – присев на другой чемодан, спросила Полина. Она устала, дети тоже, хотя Данька не знает, что такое усталость, – мальчик принялся бегать по двору, находил закоулки и нырял в них.

– Не чего, а кого, – ответил Сергей. – Хозяев будем ждать. Наверняка что-то случилось. Может, матери Глеба стало плохо, тогда им не до нас. Не беспокойся, Полина, думаю, он скоро будет.

На всякий случай Сергей сделал еще один звонок по мобиле, но… Данила позвал его:

– Па, иди сюда.

Сын сидел на корточках возле ступенек. Что он там нашел? Сергей подошел к нему и увидел крупную собаку, которая лежала на боку без признаков жизни.

– Она спит? – спросил сын.

– Не похоже, – проговорил Сергей, присаживаясь на корточки.

Было темно, пришлось наклониться к собаке, чтобы рассмотреть, что с ней. Вскоре Сергей понял: сдохла. Как человек дотошный, он посветил мобильником на труп собаки, провел световым лучом по тушке и увидел темные пятна на шкуре. Еще сомневаясь, он тронул пальцем вязкую мокроту, слегка растер и поднес к глазам, после чего выпрямился:

– Даня, иди к маме.

– Пап, она мертвая?

– Да. Иди, я сказал.

Сергей взлетел по ступенькам на крыльцо, очутился у двери и, преодолевая некий тормоз внутри, ведь в чужой дом порядочные люди не врываются, взялся за ручку.

– Куда ты? – догнал его беспокойный голос Полины. – Это же чужой дом.

Да, чужой. Но убита собака, которая была любима всеми в этом доме. Почему она убита? Конечно, случается, что собаки становятся неуправляемыми и опасными для людей, тогда выход один – усыпить. Усыпить, а не застрелить. Не мог же Глеб пристрелить четвероногого друга и оставить его лежать во дворе! И куда он сам делся? Происходящее все меньше ему нравилось. Сергей бросил жене через плечо:

– Сидите. – И решительно потянул дверь на себя.

Не заперта. Он толкнул вторую дверь – тоже не заперта. Сергей это почему-то предвидел. Он вошел в темную прихожую, ощутил, что впереди нет преграды из стены, а сразу начинается большая комната. По логике, где-то у входа должен быть выключатель. Сергей зашарил по стене на уровне своего плеча. Чтобы попасть точно, он слегка водил ладонью вверх-вниз, продвигаясь по стене. Нашел. Вверху загорелся плафон, осветив пятачок на полу. Сергей не ошибся – прихожая не ограничивалась стенами, он увидел темное пространство комнаты, несколько ступенек вели вниз, по ним он и сошел. Повернулся, ища выключатель…

Ему показалось, что в кресле, стоявшем неподалеку, что-то есть. Возможно, это брошенная верхняя одежда, которую часто принимают за человека. В этой части комнаты уже не было беспросветной темноты, Сергей нашел выключатель, пошел к нему, обо что-то споткнулся, но не посмотрел, обо что именно. Загорелась большая люстра под потолком, Сергей огляделся…

В первый миг у него перехватило дыхание. Почти одновременно в голову ударила горячая волна, все будто заволокло бордовой пеленой. Когда она рассеялась, бордовые пятна перед глазами остались, к несчастью, они были реальными, а не игрой света и тени. Сергей не хотел верить, что это – следы от пуль на человеческом теле.

Не хотел верить, но куда денешься от факта? Почти в центре гостиной в кресле, свесив набок голову, полулежал пожилой человек с пышными усами боцмана. Очевидно, это и есть тесть Глеба Спасского – Аскольд Миронович. Он-то и был изрешечен пулями, его прошили автоматной очередью – Сергей в этом разбирался. Несмотря на то что кровь и трупы он видел не впервые, от внезапного зрелища горло перехватило удушье. Сергей метнулся к Аскольду Мироновичу, словно мог помочь ему, и снова споткнулся, вернее, наступил на что-то, едва не упав.

Это оказалась туфля. Женская туфля на невысоком и широком каблуке. Одна. Повернув голову вправо, Сергей заметил вторую, на ноге, которая выглядывала из-за ступенек – по ним он спустился в гостиную. Теперь уже с опаской, зная, что именно увидит, и одновременно страшась это видеть, Сергей перешел к другому краю ступенек…

Жена Глеба лежала ничком на полу. Голова Анжелы была повернута набок, открытый глаз с ужасом глядел прямо перед собой. Или это ему почудилось? Халат из голубого ситца в синий цветочек набряк от крови на спине, но Сергея больше поразили капли крови на щеке. Он стоял и тупо думал: «Почему капли на щеке? Откуда они там взялись?» Будто это было важно. А важно было не это, а два человека – отец и дочь, прошитые пулями в своем доме.

В смертельной тишине, леденящей душу и тело, особенно нереально прозвучал сдавленный крик. Очнувшись, Сергей обернулся. Полина зажала рот двумя ладонями и тряслась, вытаращив глаза, в которых отражались огни люстры. Значит, она увидела Аскольда Мироновича, он был напротив двери. Сергей утер пот с лица рукавом рубашки, не соображая, что делать дальше, как поступить.

– Спокойно, спокойно… – произнес он не своим голосом, хриплым и тусклым. – Иди к детям. И вызови милицию. – Она таращила безумные глаза и явно ничего не слышала, пришлось повысить голос: – Милицию вызови!

– Но… но-мер какой? – выдавила Полина, пятясь назад.

– Он везде один. Ноль-два.

Пот заливал глаза, Сергей снова вытер его рукавом рубашки и замер: а где Глеб Спасский? Где его дети? Мать? Они все жили в одном доме. И что здесь произошло? Где были соседи? Неужели не слышали автоматных очередей?

До приезда милиции Сергей решил осмотреть весь дом и попытаться понять, что все-таки здесь случилось. Осторожно ступая, дабы не наследить, Сергей обошел комнаты первого этажа, попал на кухню – никого. Только беспорядок. Чудовищный беспорядок. Что здесь искали во всех комнатах и углах?

Сергей вернулся в гостиную, заметил узкую лестницу, ведущую на второй этаж. Перил он не касался, ступал на самые кончики носков и на край ступенек. Едва он достиг поворота лестницы, как тут же застыл. Там головой вниз лежал юноша. Это Егорка, сын Спасского. Сергей его видел один раз, когда ехал с Кавказа домой и остановился у Глеба погостить вместе с Зябловым, которого, разумеется, все звали коротко – Зяблик. Егору тогда было девять, а сейчас ему двадцать… Было… Было! Всего-то!

Сергей чувствовал комок, подступивший к горлу, чувствовал, как у него подкашивались ноги, но, переступив через труп, он все же поднялся на второй этаж. Снова нужен свет. Выключатель оказался у плеча, Сергей ногтем мизинца нажал на краешек клавиши. Нельзя оставлять свои пальцы – вдруг тут есть отпечатки преступников. Загорелась цепочка из круглых светильников, вмонтированных в потолок.

Сергей опустил голову – он должен видеть, куда ступать. По полу пролегла кровавая дорожка. Значит, Егора убили в комнате, затем тащили волоком, но почему-то бросили…

Он стиснул зубы, сдержав крик ярости, пошел по стенке в ту комнату, дверь которой была открыта, оттуда же шел кровавый след. Заходить не стал. Комната была слишком мала и пуста. Теперь Сергей, достав платок и обмотав им пальцы, осторожно открывал двери… Их было три. Пусто… Пусто…

Открыв третью дверь, Сергей зажмурился и встряхнул головой. Нет, это плохое кино… Или страшный сон… Или он попал в зону аномальных явлений, где людей преследуют кошмарные видения. Сейчас откроет глаза – и все исчезнет.

Открыл глаза – нет, не исчезло. Симе было шесть, теперь ей семнадцать. И тоже было! Первый порыв, которому подчинился Сергей, – накрыть обнаженное тело на безобразно смятой кровати. И он сделал к Симе несколько шагов, очутился в комнате, однако вовремя вспомнил, что до приезда милиции ничего нельзя трогать. Нельзя – это слово сейчас надо помнить постоянно. И надо выйти отсюда, чтоб ненароком не сделать того, что нельзя.

Сергей развернулся на сто восемьдесят градусов, намереваясь бежать вниз, потом на улицу, здесь он попросту задыхался…

И замер на полушаге, потому что увидел его – Глеба Спасского, своего друга, именно о таких друзьях слагают песни. Когда-то им повезло, повезло настолько, что прошедшие двенадцать лет они ежечасно помнили об этом и жили с осознанным счастьем внутри, потому что понимали: их могло бы и не быть. В сущности, Глебу Спасскому Сергей был обязан тем, что жив… как и еще несколько ребят, которых он вывел из котла, потому что был умным и любил жизнь. И вот эта самая жизнь из Глеба ушла.

Спасский стоял во весь рост… Впрочем, не стоял, а висел, едва касаясь носками пола. Жгут был сделан из разодранной простыни, закреплен на здоровенных гвоздях, вбитых, скорей всего, перед повешением, о чем свидетельствовала осыпавшаяся штукатурка.

И тут неожиданно для себя Сергей заплакал. Навзрыд, глухо и отчаянно. У него вздрагивала спина, он вытирал слезы тыльной стороной ладони и не мог остановиться, хотя пытался, понимая, что нет ничего бессмысленней этих слез. И бил кулаком в ладонь. Бил с лютой злобой, будто уже знал, кто это сделал, его-то и бил Сергей. Потом вытирал слезы и снова бил кулаком о ладонь. Ничего нельзя изменить, ничего – вот что страшно. Это были слезы бессилия, а также сожаления, что он не приехал к другу раньше, когда тот его звал.

Сергей вышел на воздух, рухнул на ступеньку и, наконец, закурил. Он курил остервенело, глубоко затягиваясь, и думал: «Где же милиция? Почему так долго?» Докурив одну сигарету до фильтра, закурил вторую, потом третью…

Они приехали. Сергей не имел сил двинуться в сторону, только поставил в известность старшего группы:

– На двух выключателях мои отпечатки. В прихожей и в комнате. Потом я старался не наследить.

– Кто такие, почему здесь? – спросил старший.

Сергей достал из внутреннего кармана джинсового жилета удостоверение, протянул. Старший прочел изумленно, словно в документе обозначено место работы – преисподняя, а должность – главный бес по котлам, где варятся грешники:

– Хм, служба безопасности? Простите, капитан.

И чего он извинился? Не на ногу же наступил. Но пришлось говорить, говорить много идиотских слов, в то время как хотелось выпить, жутко хотелось выпить. А тут еще парнишка прибежал протокол составлять.

– Где мы сейчас можем найти ночлег? – спросил Сергей у старшего, тоже в звании капитана. – Жена и дети устали, у нас был тяжелый перелет, а города я не знаю. Протокол завтра составим, я сам к вам приду.

– Так в гостинице… – тот проникся положением Сергея. – Или лучше… Наша ведомственная подойдет? Мировая гостиница, там даже звезды эстрады останавливаются, когда приезжают с концертами.

– Мне все равно.

– Сейчас скажу ребятам, чтоб отвезли вас.

– Спасибо.

Пока жена укладывала детей, он сбегал в круглосуточный магазин по соседству и купил бутылку водки. Первые несколько глотков сделал прямо за углом магазина, как последний забулдыга, потом пришел в номер и принялся в темноте шарить по сумкам.

– Что ты ищешь? – приподнявшись на кровати, поинтересовалась Полина.

– Поесть, – отозвался он, хотя есть не хотелось, но без закуски водку не проглотишь в таком количестве.

Полина включила настольную лампу, встала, нашла сумку с провизией. Дети постоянно хотят есть, поэтому они и запаслись продуктами. Выложив на две тарелки то, что осталось, Полина стояла, глядя, как муж налил водки в стакан, выпил и медленно, будто нехотя, закусывал.

– Ложись, – бросил он. – Я посижу.

Полина послушно легла, но не сводила с него беспокойных глаз и молчала до тех пор, пока Сергей не пошел к двери.

– Сережа, куда ты? – вскинулась она.

– Лежи, я покурю. И выключи свет.

– А как ты будешь в темноте?

– Как-нибудь разберусь.

Он не хотел, чтоб она видела его слабым. А слабость выражалась в слезах, которые то и дело наворачивались на глаза. Только вместе с водкой он их с трудом проглатывал. Но после этого изнутри поднималось нечто неукротимое и страшное, пугающее даже его. Сергей не хотел, чтоб это заметила Полина.

1920 год. Игроки

Петро проснулся далеко за полдень, на одном дыхании выпил кринку кваса, поморщился и завалился на кровать, чтобы окончательно проснуться. Похмелье – дело болезненное, к тому же осложненное ночным происшествием, короче, о дальнейшем походе не могло идти речи – разрозненные белые банды никуда не денутся. Квас квасом, а без опохмелки – не жизнь. Приняв стопку самогона, которая пошла плоховато, обжигая горло и нутро, Петро через минуту ожил и побрел в хату по соседству проведать брата.

Васька не спал, стонал. Глаз ему перевязали, но старшему брату захотелось посмотреть рану, он потянулся приподнять повязку: она прилипла. Но кое-что он разглядел и вздохнул с сочувствием:

– Без глазу ты, Васятка, остался. И бровь тебе, паскуда, рассекла.

Несмотря на боль от любого движения, Васька вдруг приподнялся, крепко схватив Петро за плечо:

– Братка, отдай ее мне.

– Не могу. Комиссар грозился пожалиться командованию.

– А на что он нам? – страстным шепотом заговорил Васька. – В первом же бою пулей его скосим и – поди узнай, кто. А то можно и так… Он многим не по душе. Мы ж сила, Петро, свою армию создадим, свою власть установить можем, за нами пойдут…

– Ты эти подрывные речи брось, – строго сказал Петро. – Я командир огромадной армии, которая снесет всю погань. И белых, и банды всех мастей. А мне будет почет и уважение.

– Ой, Петро… – не поверил ему брат. – Сдается мне, ты и со мной лукавишь. А кто разбой разрешил? Не ты ли?

– На то закон есть древний: победителю барыш.

– Так чем же мы не банда?

– Я все сказал! – гаркнул Петро и поднялся. – Запомни: из-за белогвардейской девки я не стану в петлю лезть. Советы победят, такое мое заверение.

Но как многие, кто выбился «в люди» неожиданно даже для них самих, он имел массу слабостей, а когда принимал спиртное, то и вовсе становился не хозяином себе. Вечером продолжалось празднование победы, только пить и задушевные беседы вести поднадоело, хотелось развлечений. Основная забава – карты. Тут Петро проявил истинную страсть, ибо не желал, чтоб его обыгрывали, ведь он везде должен быть первым, а несознательные уголовные элементы имели свои правила и не поддавались ему. Собственно, Петро не хотел в таком искусном деле жалких подачек, он мечтал выигрывать сам, и иногда это ему удавалось.

Проигравшись в очередной раз, командир расстроился, опустошил стопку, уложил локти на стол и свесил голову, исподлобья глядя на того, кому незаслуженно повезло.

За командиром во время игры наблюдал Яуров, а рядом с ним стоял, грызя ногти, Бедоносец – прожженный ворюга, шалопай и мошенник, никогда не имевший ни матери с отцом, ни совести с честью. Бедоносец в отряде был сам по себе, однако тянулся к Яурову, во всяком случае, уважал его за храбрость и честность, наверное, втайне мечтал сделать его своим подельщиком. Бедоносец придвинулся к Яурову, зашептал:

– Худо, когда голову теряют в игре, командир ее потерял.

– А ты выиграешь у него? – полюбопытствовал Яуров.

– Я? – Бедоносец скосил на него хитрющие, маленькие черные глазки, надменно фыркнул, мол, мне это дело – тьфу.

– Так выиграй.

– Интересу нет. Командир все продул.

– Не все. У него дивчина белогвардейская есть.

– На что она мне? Ее Васька хочет, вот пущай и берет, ежели сможет.

– А ты выиграй и мне отдай, – провоцировал его Яуров.

– Задаром отдать? – скосил хитрые глаза Бедоносец.

Яуров подумал, что предложить алчному вору, ничего-то ценного у него не имелось, грабежами он не промышлял. Впрочем… Он расстегнул рубашку:

– Гляди, что у меня есть. Дедовский крест. Золотой.

Бедоносец взял двумя пальцами крест, повертел, оценивая:

– Реликвия?

– Чего? – не понял Яуров.

– Фамильная вещь, память. Не жаль расставаться?

– Ты выиграй дивчину, а мое слово крепкое.

– По рукам. Только на что она тебе? Злить всех, особливо Ваську? – И вдруг его рот растянулся в сальной улыбочке. – Или прикипел к ней?

– Жалко, – сказал Яуров правду, но вор не поверил.

– Командир, не сыграешь со мной? – крикнул Бедоносец, перекрывая гомон.

Петро знал особенные способности вора в карточных играх и решил: проиграю – так хоть чему-то научусь у него. Однако первую игру он выиграл, а вор поднял подлые брови, что означало удивление:

– Видать, я немного не в форме. По второму кругу пойдем?

Командир, конечно же, согласился, окрыленный нежданной удачей, но на этот раз выиграл Бедоносец. Стол окружила плотная толпа, Яуров был тут же, решив про себя: если не выиграет вор дивчину, стало быть, судьба ее такая. А Петра разобрало, он потребовал еще партию и выиграл. После проиграл два раза подряд, вор ему подлил самогона:

– Не горюй, командир, ты ж не жизнь свою проиграл.

– Играем! – рявкнул Петро.

– Интересу нет, – зевнул Бедоносец. – Серьезу нет.

– Чего хочешь? – не унимался командир.

Вор оглядел присутствующих и подался к Петру:

– Ставь беляковскую девку.

– А ты что поставишь? – занесло того.

Бедоносец снял с мизинца массивный серебряный перстень с лиловым камнем, положил его на стол со словами:

– Вещь дорогая, девка ее не стоит. Но главное – игра, верно?

Петро на секунду задумался: выиграет вор – ее пустят по кругу, да он и сам с удовольствием отдал бы им даром белогвардейскую суку, но комиссар… С другой стороны, он перестанет за нее отвечать, она перейдет в другие руки, стало быть, с них комиссар пусть и спрашивает.

– Приведите ее! – и он ударил ладонью по столу, что означало согласие.

По хате прошел гомон, игра становилась по-настоящему азартной…