Глава вторая
Наручники на меня надели прямо в кабинете, на глазах у старшего следователя Ласкина, который, демонстрируя свою бдительность, еще и потрогал их руками, сам проверяя, насколько крепко они сидят на руках. Я боялся, что он нечаянно защелкнет их, но обошлось. Борис Леонидович умел обращаться с наручниками и потряс их, только предварительно зажав в кистях.
Габиб, который надевал наручники и которого я только по этому действию и определил, так и пошел справа от меня. Второй вертухай пристроился слева и чуть сзади. Нам уже не нужно было спускаться по лестнице, следовательно, и не было нужды идти друг за другом. А коридор позволял двигаться втроем одной шеренгой. Впереди шел Ласкин. Он очень сильно нервничал, и это было заметно даже по его лицу, когда он обращал его в мою сторону. Может быть, боялся моего удара, обещанного подполковником Лагуном. Такое тоже бывает. Человеческая психика вообще вещь непредсказуемая. Я знавал одного боевого офицера, дважды, кстати, раненного, который падал в обморок от вида обыкновенного медицинского шприца. Сам признавался, что с детства боится уколов. Но это вовсе не делало его трусом. В бою он легко шел навстречу пуле, не испытывая сомнений.
Но мне до Ласкина дела было мало. Отчего же напоследок не понервничать человеку? Может, чувствовал что-то. Может, просто от природы хладнокровия не хватало, поэтому попросту, как говорят спортсмены, перегорал. В этом случае тем более нельзя было его оставлять в живых, и я не мог не согласиться с мнением Александра Игоревича. Старший следователь вовсе не тот человек, на которого можно молча положиться.
Во дворе нас уже ждал «уазик». Ласкин жестом послал машину сопровождения к воротам. Створки раскрылись. Следователь отдал часовому какую-то бумажку, видимо, пропуск на вывоз арестованного. «Уазик» выехал и за воротами остановился. Из машины вышли четверо охранников, один из которых был вооружен не пистолетом, а видеокамерой – как я понял, для фиксации следственного эксперимента. И только после этого вывели меня. Ласкин показал на темно-серый, почти черный «Рейндж Ровер», вытащил ключи и «мяукнул» сигнализацией.
Садились на заднее сиденье с одной стороны. Сначала вертухай, что шел слева – он долго задвигался к противоположной дверце, потом я, а за мной уже Габиб. После этого сел за руль и старший следователь. Но пришлось еще пару минут дожидаться охранника в гражданском с пистолетной кобурой на бедре. Этот прибежал бегом и сразу сел на переднее пассажирское место.
– Едем, – скомандовал не полковник, а именно этот опоздавший охранник и посмотрел сквозь автомобильные стекла по сторонам, словно оценивая дорожную ситуацию.
Мне, сидевшему на заднем сиденье посредине, было видно, что происходит впереди. Но смотрел я не на дорогу, а наблюдал за управлением такой шикарной машиной. Что меня сразу слегка удивило – отсутствие рукоятки селектора автоматической коробки передач. Увидеть механическую коробку с ее привычным рычагом я, естественно, и не ожидал и вообще думаю, что «Рейндж Ровер» с механической коробкой не выпускается. Но здесь и селектора не было. Поэтому я, рассчитывая этой машиной воспользоваться, внимательно наблюдал, как ею управляют. Конечно, я знаю, что, например, на люксовых моделях «Мерседесов» селектор стоит на рулевой колонке. Здесь же и на рулевой колонке его не было. Все оказалось еще проще: на панели между сиденьями круглое колесо джойстика заменяло рычаг селектора. Так я, по крайней мере, оценил все действия старшего следователя, когда машина тронулась.
Только решив эту достаточно простую задачу, я начал прикидывать, что мне вскоре предстоит предпринять. То есть стал просчитывать варианты нападения внутри машины. Впрочем, это я просчитал раньше, еще в камере СИЗО, и осталось сделать только самое малое – произвести так называемую «привязку к местности». А это сложностей не вызвало.
Ехали долго. Мне в салонное зеркало заднего вида не был виден идущий позади «уазик». Я видел лишь лицо старшего следователя Ласкина. В дороге он, кажется, слегка успокоился. Безмятежно чувствовали себя и вертухаи. Разве что Габиб был слегка напряжен – или чувствовал что-то неладное, или совесть начала донимать. Я бы попросил его еще потерпеть, но это могло не понравиться другим. Напарник Габиба вообще свесил нос и посапывал. Ход у машины мягкий, едет плавно и укачивает тех, кто больше привык к «уазикам». Охранник на переднем сиденье не спал, внимательно смотря по сторонам. Дважды нас в дороге обгоняли, хотя ехали мы довольно быстро, и оба раза охранник тянулся чуть вперед. Видимо, рука его в этот момент уже лежала на рукоятке пистолета, и он был готов встретить любое нападение.
Я эту дорогу знал плохо. По ней меня уже один раз возили на точно такой же следственный эксперимент, но тогда мы ехали на «уазике». Дорога казалась тряской. Надежды на то, что ее отремонтировали специально для меня, я не питал. И потому был склонен хорошо думать о «Рейндж Ровере». Вообще, машина мне понравилась. Хотя Василию Андреевичу Самоварову, наверное, иметь такую уже никогда не доведется, как не довелось бы и в бытность свою старшим лейтенантом спецназа ГРУ Николаю Викторовичу Самоварову.
Между тем местность стала более знакомой. Я уже начал предполагать, что скоро мы приблизимся к злополучному поселку, – и не ошибся. Мои надежды были подтверждены не визуальными наблюдениями, а словами Ласкина. Старший следователь слегка притормозил, сбрасывая скорость, и стал внимательно всматриваться то в одно, то в другое зеркало. Потом сообщил:
– «Уазик» с охраной колесо проколол.
– Что делать будем? – спросил охранник с правого переднего сиденья.
– Не ждать же… Они знают, куда ехать. Жалко, оператор с ними, снимать некому будет… Ладно. Мы пока присмотримся, поговорим. Колесо сменить недолго, – он опять посмотрел в зеркало. – Уже домкратят и запаску катят. Догонят через пять минут. Нам ехать-то осталось…
Охранник на переднем сиденье тоже посмотрел в зеркало со своей стороны. Я понял, что более удобного момента мне не дождаться. И не нужно мне вовсе, чтобы машина остановилась у ворот. Я на ходу лучше справлюсь…
Потянуться имеет право даже человек в наручниках. Я потянулся, заранее ухватив двумя пальцами тупой конец заточки, и вытянул перед собой обе руки. Даже громко зевнуть не забыл. Все дальнейшее было делом техники. Заранее спланировав свои действия, я уже не думал, а только делал. Чуть раздвинул руки, и наручники с них слетели. Правая рука ушла резко назад, оставляя заточку в левой. Я нанес удар сидящему слева вертухаю тупым концом и попал, как и целился, точно в нос. Он только что проснулся и еще не соображал ясно, поэтому не сумел даже чуть-чуть отвернуть голову в сторону. Этот удар в классике «рукопашки» считается болевым и всегда вызывает шок. А я именно этого и добивался. Главное, что рука с заточкой ушла за мое левое плечо. Даже при том, что я от природы не левша, левой рукой я тоже бить умею. Теперь острие смотрело вперед и должно было уйти точно туда, куда смотрел и я, – под ухо охраннику с переднего сиденья. Сидел он для такого удара удобно, и промахнуться я бы не смог. Но Габиб среагировал по-своему и выстрелил в переднего вертухая прямо сквозь сиденье. Старший следователь все видел и, естественно, слышал, но только прибавил газу. Видимо, от потрясения, потому что кровь текла и из спины охранника на переднее пассажирское сиденье, и из носа вертухая слева от меня.
Я же на этом не остановился и резко добавил левому вертухаю локтем в печень. Удар в нос – это, конечно, больно, но из всех ударов самым болезненным является именно в печень. Не случайно в таких ситуациях теряют сознание из-за болевого шока. Этот удар был отработан на многочисленных тренировках, и я не сомневался, что он своего достигнет. Он и достиг. Вертухай, так и не познакомившись с заточкой ближе, несколько раз хватанул воздух раскрытым, как шторы на окне, ртом, отрубился и уже не помешал мне вытащить из его кобуры пистолет.
Машина как раз остановилась перед воротами нужного нам дома. Но Борис Леонидович сообразил, что заезжать во двор мы не будем, и потому встал к воротам боком. Сигналить, чтобы открыли ворота, не стал. В прошлый раз, когда меня возили на следственный эксперимент с Барбосовым, распоряжавшийся в доме наследник, старший брат убитого хозяина ювелирного магазина, пытался броситься на меня с ножом. Ласкин, похоже, слышал про это и старался избежать обострения. Но что делать дальше, Борис Леонидович не знал.
– Выпусти, – попросил я Габиба.
Тот послушно открыл дверцу и вышел. Я двинулся следом за ним и сразу обошел машину сзади. Старший следователь по особо важным делам тоже покинул свое место, засовывая в карман ключи с брелоком. Он, видимо, надеялся, что дальше я пойду пешком. Ласкин еще не понимал, что ходить на большие расстояния я небольшой любитель. Я вообще больше люблю бегать, но мой партнер мог не выдержать нагрузки, поскольку темп при беге я обычно задаю высокий, а Габиб не производил впечатления тренированного человека. Его животик говорил, скорее, об обратном.
– Вот портфель, – Ласкин протянул мне свой потертый портфель из кожи, имитирующей крокодиловую, – пистолет там. Беги…
– Извините, товарищ полковник, я бегаю хорошо, но езжу все же быстрее. Ключи…
Портфель я взял, хотел сесть в машину, но старший следователь, кажется, решил упереться и не отдавать мне ключи. Я уже перебросил портфель из левой руки в правую, чтобы аккуратно достать печень полковника, но тут из-за моей спины прозвучал выстрел. Габиб торопился и выстрелил в голову Ласкину. Значит, подполковник Лагун подстраховался и поставил Габибу эту задачу, не надеясь на меня. И правильно. Я не хотел убивать Ласкина, думал просто оставить его на дороге. Это не было бы нарушением приказа. Помнится, Александр Игоревич оставил вопрос на мое усмотрение… Но дело было сделано, и больше я не задерживался. Сразу вытащил из кармана старшего следователя ключи, отбросил ногу убитого, чтобы не переезжать ее, убедился, что Габиб уже занял свое место, и довольно быстро сумел включить на непривычном круглом селекторе режим «драйв». Машина была в самом деле хорошая. Не знаю, какой у нее разгон по паспортным данным, но с места она взяла так резво, что меня вдавило в сиденье, как на центрифуге.
– Габиб, куда? – спросил я.
– Прямо. Пока прямо. На выезд из поселка. Прямо мимо здания школы, а потом через квартал, кажется… Я скажу, когда повернуть. Эй-эй… Гамзит в себя приходит…
Я понял, что он говорит о своем напарнике.
– У тебя что, пистолета нет?
Двигатель машины почти не был слышен, и потому выстрел в салоне прозвучал очень громко. Габиб уже ступил за черту и решил назад не возвращаться. Да и поздно было. После двух первых выстрелов третий дался ему, наверное, легко. Хотя я судить его не берусь, поскольку не знаю, какие обстоятельства толкнули его на предательство своих товарищей по службе.
На скорости я пролетел по улицам. Краем глаза отметил типовое здание школы, мимо которой должен был проехать, и убедился, что двигаюсь правильно, хотя Габиб поправил бы меня, если бы я не туда свернул. Движения в поселке практически не было. Я увидел только одну машину, которая проехала перекресток до того, как мы к нему приблизились. Да и людей на улицах было мало. Погода стояла слякотная, слегка туманная, больше питерская, чем кавказская, и не располагала к прогулкам.
– Следующий перекресток – направо, – подсказал Габиб. – И из поселка на шоссе. Под Красной скалой будет ждать машина.
Из поселка я вылетел, как на боевом вертолете, идущем в атаку. Кто видел, тот знает, что это такое. И скорость чувствовал, и свободу, и не терпелось быстрее покинуть эти улицы, такие трагичные для меня. Выйдя на шоссе, я прибавил скорость. Машина была послушной и терпеливой, хорошо держала дорогу на поворотах, несмотря на большой клиренс. Видимо, срабатывала электронная система стабилизации. Было жалко думать, что с этим «Рейндж Ровером» что-то сделают. А сделать должны были, чтобы замести следы.
Красную скалу я заметил издалека. Она высилась рядом с дорогой, выделяясь среди окрестных, более ровных холмов своей ломаной линией. А по другую сторону Красной скалы зиял обрыв. Не под девяносто градусов, конечно, но тоже достаточно крутой.
Под Красной скалой стоял микроавтобус, тоже красный. Да уж, маскировочка… Хорошо, хоть машина была не пожарная. Нас увидели и вышли встретить пять человек в гражданском. Я лихо подрулил и резко затормозил. Мощный тяжелый внедорожник остановился так, что вертухай за моей спиной чуть не взлетел мне на голову. Я выпрыгнул из-за руля, оставив ключи в замке зажигания. Какой-то человек в теплом, подбитом мехом джинсовом костюме шагнул навстречу и молча пожал мне руку, сразу определив, кто я такой, хотя мы с ним раньше ни разу не встречались. От меня тут же потребовали снять военную форму, которая все еще была на мне, и предложили джинсовый костюм и куртку. Переоделся я в секунды. Форму унесли в красную машину, а еще через пару-тройку минут оттуда вынесли тело, одетое в мою форму.
– Помоги, – сказал один из людей из красного микроавтобуса Габибу.
В это время другой человек, ростом около двух метров и с необыкновенной шириной плеч, шагнул вертухаю за спину. Я прочитал ситуацию, но промолчал. Они знали, что делают. Габиб наклонился, взял за руку тело моего бедного двоюродного брата – и в этот момент получил удар сзади. Били тяжелым кастетом из нержавеющей стали, сразу раскроив Габибу голову. С такими ранами, естественно, не живут. Вертухаю даже пульс прощупывать не стали. А я подумал, что когда-то может наступить и в моей карьере момент, когда какой-то человек зайдет мне за спину, уже продев пальцы в отверстия кастета… И мне следует быть предельно аккуратным, чтобы не допустить этого.
Я сделал знак рукой, чтобы посмотреть на брата, чье имя я беззастенчиво присвоил, не спросив его согласия. И за руку его взял. Рука была мягкой, тело не одеревенело. Наверное, его убили уже после того, как я дал согласие на сотрудничество.
Человек, что встретил меня и всем здесь распоряжался, произнес:
– Извините, Василий Андреевич, нужно торопиться. Тело уже было одеревеневшим. Приходилось каждые полчаса вливать в него какую-то химию, чтобы было похоже на свежий труп. Время идет. Инъекции у нас кончились, и никто не знает, что будет с телом через час. Эксперты – народ дотошный.
Я кивнул, выпустил руку брата, отошел в сторону и перекрестился. При этом чувствовал себя очень гадко, словно предал Ваську. Бедный безумный брат мой…
Дальше все было просто, как я и предположил, еще когда увидел обрыв. В машину усадили тела Василия и Габиба, загрузили внутрь три канистры с бензином; пробки в них не были завинчены. Кто-то включил нейтральную передачу, потом все вместе дружно покатили «Рейндж Ровер» к противоположному краю дороги. Я не смотрел, как внедорожник летит с обрыва, помня, что там находится тело моего двоюродного брата, единственного близкого мне родственника, с которым я пятнадцать лет не виделся. Потерю начинаешь чувствовать, когда она состоялась. До этого же редко кто задумывается о ее возможности. А стоило бы думать. Может, тогда потерь было бы меньше…
– Короче говоря, вот так обстоит дело, Василий Андреевич, – сказал подполковник Лагун, начиная, похоже, серьезный разговор, но тут же отвлекся: – Ты, кстати, не куришь? Твой двоюродный брат курил «Приму», на более приличные сигареты у него не было денег.
– Бросил, – ответил я от лица Васьки. – Имеет же право любой человек бросить курить или пить. Вот я и пить бросил, и курить. И сразу так помолодел лицом…
– Ты на два с половиной года старше брата, я не ошибся?
– Нет, Александр Игоревич, не ошиблись. Хотя мне показалось, что он выглядит старше.
– Он выглядит не старше, а просто помятым. Это следствие образа жизни.
– Что за препараты вкалывали в тело?
– Чтобы кровь окончательно не застывала. Иначе не будет похоже, что Николай Викторович Самоваров скончался в результате аварии. Мы не были уверены, что машина взорвется – они не всегда взрываются, и потому перестраховались. Теперь, когда тело сильно обгорело, можно говорить о том, что мы старались зря.
– Какие-то данные по этому делу появились?
– Тела в морге, с ними работает патологоанатом. Он определит и огнестрельные ранения, и колотые, и те, что получены в результате аварии, как случилось с Габибом. Тело Ласкина там же. Рапорт по происшествию я еще не читал. Наверное, он будет готов только завтра. Но если вдруг появятся какие-то моменты, которые мы не смогли заранее просчитать, придется принимать дополнительные меры.
– Какие? И кто будет их принимать?
– Какие меры? Это будет зависеть от ситуации. Но тебя это в любом случае не коснется… О чем я начал говорить?… Дело у нас обстоит так. Поскольку в настоящий момент ты находишься в группе, которая была озабочена не только твоим освобождением, но выполняла и еще одну важную задачу, командование приказало использовать тебя в качестве члена вспомогательной группы. Будешь втягиваться в работу постепенно. Позже, как я тебе говорил, по окончании испытательного срока, уже целая группа будет работать на тебя. Эта или другая, я не могу сказать точно. Пока же придется стать чернорабочим. Так сказать, пройти карантин, как молодому солдату. Здесь у нас в отряде ликвидаторов нет. У нас задача другая, будем ее выполнять. Согласен?
– Разве у меня есть возможность выбора?
Подполковник хмыкнул, принимая мою манеру подчиняться, задавая вопрос.
– Значит, согласен?
– Согласен.
– Твоя задача на первом этапе будет не самой сложной. К тому же мы учитываем, что ты слегка отвык от жизни на свободе. Обычно это вызывает некоторые комплексы, своего рода микрофобии, способные помешать в работе, если она связана с передвижением. Я знавал одного уголовника, профессионального сидельца, который на свободе чувствовал полный дискомфорт. Он не мог даже в городском транспорте ездить, потому что там люди прижимаются друг к другу слишком тесно. Отгуляв несколько недель, он любыми средствами стремился снова угодить на зону. Только старался, чтобы не на строгую. Выбирал себе статьи, где рецидив не учитывается. Поэтому изучил Уголовный кодекс так, как его ни один юрист не знает. Мы дадим тебе время на акклиматизацию. Для начала будешь сидеть за ноутбуком и через спутник отслеживать телефонные разговоры нужных нам лиц.
– Александр Игоревич, – со слабым укором в голосе возразил я, – будет проще назначить меня старшим тренером, скажем, сборной Нигерии по хоккею с шайбой. Там у меня больше шансов на успех, хотя я на коньках кататься не умею.
– Не работаешь на компьютере? – спросил подполковник с удивлением, словно все люди должны это уметь. Было такое ощущение, что меня приравняли к слепому или безногому.
– Работать-то работаю, – ответил я неуверенно, – но только на уровне обычного юзера. Могу рапорт написать и распечатать, могу в Интернете покопаться и найти то, что меня интересует. Что такое системы спутникового контроля, разумеется, слышал, но программу не знаю и работать в ней не умею.
Между тем подполковник, сам того не понимая, дал мне намек. Я хорошо знал, что даже ФСБ не имеет системы спутникового контроля. Из всех силовых структур лишь ГРУ имеет управление космической разведки, и его спутники-разведчики осуществляют контроль за любыми телефонными переговорами, которые требуется прослушать. Значит, организация, в которую меня втянули, если и не является составной частью ГРУ, то, по крайней мере, тесно контактирует с военной разведкой. Иначе никто не подпустил бы ее к спутникам… Впрочем, кое-какие другие государственные структуры, напрямую подчиняющиеся правительству, тоже могут иметь такой доступ. Как говорится, по приказу сверху.
– Если есть первоначальные навыки, – авторитетно сказал Лагун, – обучиться работать в программе – дело двух часов. Я посажу с тобой спеца, который раньше у нас и за компьютером сидел, и другие информационные задачи выполнял. Причем выполнял талантливо и быстро, поскольку в этой сфере специалист он незаменимый, и даже с ученым званием. Он поможет тебе освоить комп. Кстати, зовут его Володя.
– Может, я с какими-то другими задачами лучше справился бы? Где ученого звания не нужно, но нужно умение стрелять и драться, – предположил я. – Что он еще делал, этот специалист? Если, конечно, вы даете мне допуск к этой сфере…
Я понимал, что в чужие функции лучше не вникать и лишних вопросов не задавать. Это естественное разделение компетенции, принятое в военной разведке. Но хотелось чего-то более привычного офицеру спецназа, нежели сидение за ноутбуком.
– Допуск имеешь. Вообще у нас порядок такой, чтобы в группе все были взаимозаменяемы. Он – ученый-экстремал. Прикомандирован к нам временно. Ставит какие-то эксперименты на животных, изучает возможности их использования на войне. Справишься с такой задачей? Еще у нас в группе есть водитель-экстремал. Но ты, получив сегодня такую шикарную машину, как «Рейндж Ровер», уже умудрился ее разбить. И не просто разбить, а уронить с сорокаметрового обрыва…
Подполковник подшучивал надо мной. И я ответил тем же.
– Да, Александр Игоревич, машину разбил. Но и с этим один не справился бы. Толкали к обрыву всей толпой, то есть всей группой. Собственных сил мне не хватило бы…
– Вот-вот, я о том и говорю. Собирайся с силами, пока на тебя не привезли все документы. Комнату тебе выделили, кровать поставили. Это настоящая кровать, а не шконка. Можешь отдохнуть. Когда Володя приедет, я сразу пошлю его к тебе с ноутбуком. Введет в курс дела. Первый сеанс проведете учебный, на любой номер. Потом будешь работать самостоятельно. Не переживай, долго за монитором не засидишься. Это только пару-тройку дней. Иди…
Отдыхать мне не хотелось – я достаточно выспался в камере. Поэтому вышел во двор. Группа использовала под базу большой дом. Видимо, раньше здесь было какое-то учреждение – скорее всего, научного характера, потому что производственные предприятия, как правило, не располагают на таком отдалении от населенных пунктов.
Часового во дворе не было, но все же существовала система безопасности. Камеры видеонаблюдения просматривали не только периметр, но и окружающее пространство вместе с дорогой и с подходами дальними и ближними. Все камеры замыкались на системе мониторов, расположенных в кабинете дежурного. Офицеры оперативной группы, как я уже успел узнать, эту лямку не тянули – только офицеры охраны. Сами камеры, дублируя внимательный взгляд дежурного, активировались при любом движении в секторе просмотра, и тогда компьютер подавал звуковой сигнал. Такой системы безопасности не было даже в СИЗО, хотя, насколько я ориентируюсь на рынке электроники, система видеонаблюдения обходится гораздо дешевле, нежели выставление часовых, и работает она более продуктивно, полностью исключая так называемый человеческий фактор.
С системами видеонаблюдения я познакомился в бригадном военном городке, где их устанавливали в солдатских казармах. Благодаря им дежурный всегда мог проконтролировать, что делается в самом скрытом уголке. Официально это делалось для предотвращения дедовщины, хотя в спецназе ГРУ таких случаев и без того было ничтожно мало. Существовали другие причины, главная из которых – пьянство. Конечно, при нашем графике занятий, когда на сон выделяется только четыре часа, говорить о пьянстве сложно. Но в армию приходят парни, уже имеющие склонность к выпивке, и не сразу забывают про дурную привычку побаловать себя хотя бы пивком…
Во дворе я не увидел ничего интересного, кроме турника, на котором слегка размял мышцы, уже отвыкшие в СИЗО от серьезных нагрузок. Да еще рядом висел боксерский мешок, по которому наносил удары ногой человек в белом халате – наверное, врач отряда Лагуна. Присоединившись к нему, я нанес с другой стороны мешка два удара – не такие, правда, профессиональные, потому что обычно я предпочитаю не бить ногой выше пояса и даже не учусь этому. Потом вернулся в свою келью, которая представляла собой крохотную комнатушку, отделенную от других таких же гипсокартонной стенкой. Время суток не слишком подходило для тренировки. В камере я делал только интенсивную разминку – растягивал суставы, качал пресс и постоянно отжимался от пола, причем исключительно на пальцах, чтобы не потерять силу своей кисти. Условий для других занятий не было вообще, и это выбивало меня из колеи.
Здесь наверстать упущенное тоже было сложно, но хотя бы турник стоял и мешок висел, и это уже радовало. На турнике можно будет привести в порядок плечевой пояс, а мешок использовать по назначению, отрабатывая удары руками и коленями, то есть те, которые я чаще всего применяю. А обойтись без перчаток я смогу.
Проснулся я от звука голосов. Гипсокартонные перегородки служить звукоизоляционным материалом, естественно, не могут, но они создают эффект эха и искажают звуки так, что слов разобрать невозможно. Сквозь сон я сначала ощутил беспокойство и только потом сообразил, что следует встать и выйти: вернулась группа, и, похоже, не с самыми лучшими вестями.
В большом помещении, разделенном перегородками на комнаты, существовал свой коридор. Дверь из него была распахнута настежь, из холла слышались возбужденные голоса. Я направился туда, прислушиваясь к возбужденному разговору.
– Они просто ниоткуда появились, – говорил низкий, слегка рокочущий голос. Я уже знал, что так разговаривает в группе только один человек – Полтора Коляна, двухметровый широкоплечий парень, как мне показалось, неуклюжий в движениях и даже слегка рыхловатый. – Не было их там, и вдруг появились… И сразу начали стрелять. Просто поднялись, как будто нас ждали, и сразу открыли бешеный огонь. Мы даже подготовиться не успели. Сразу залегли и ответили несколькими очередями. Но их было в три раза больше. Плотность огня такая, что голову сначала было не поднять. Хорошо, стемнело быстро, смогли уйти. Но контейнеры с костюмами пришлось бросить.
– Ниоткуда даже привидения не появляются, – строго возразил подполковник Лагун. – Значит, вы шли слишком шумно, без разведки.
– Мы заранее и место просмотрели в бинокли. Чисто там было. И на подходах – никого. Но вдруг появились как из-под земли…
Полтора Коляна благоухал какой-то дорогой туалетной водой. Хорошо, конечно, так пахнуть в мирной городской обстановке. Здесь же этот запах противоестественен – противнику себя демонстрируешь. Я в помещении издали этот запах уловил; а что уж говорить о противнике, который постоянно нос по ветру держит в самом прямом смысле этого выражения…
– Значит, из-под земли и появились, – сказал я, подходя и рассматривая два тела, принесенные бойцами группы. Раны были разные – и обычные, как от автоматной пули, и объемные, как от пули из крупнокалиберного пулемета. – Из чего в вас стреляли?
Бойцы группы не знали, стоит ли мне отвечать, поскольку докладывать они привыкли только своему подполковнику, находившемуся здесь же, в холле. Полтора Коляна попытался оправдаться.
– Понять было сложно. Темнело уже. По звуку обычные «калаши». Кажется, несколько раз «подствольник» ухнул…
– Кажется или ухнул? – Я спрашивал строго, как со своих солдат.
Лагун не возражал против такого допроса, и бойцы группы, не зная моего статуса, тоже не решились возразить.
– Мне показалось, один с дробовиком выскочил, – отозвался другой боец. – Я на него почему внимание обратил… У него на голове маскировка какая-то была, как куст заснеженный. Небольшой такой кустик… И дробовик, двустволка.
– Хорошее, наверное, ружье, – согласился я. – Картечь кучно кладет, почти без разброса. Одна рана – точно выстрел картечью. А у второго входное отверстие большое, а выходное – еще больше. На жакан похоже.
Я присел рядом с одним из убитых и своим носовым платком, не слишком чистым после долгого пребывания в камере, стер на ране кровь с маленького участка.
– Да. Картечью. Выстрел прицельный, в область сердца. Видимо, хороший охотник стрелял. Дистанция какая была?
– Метров сорок.
– Хороший стрелок… – Я протер рану и второму бойцу. – Здесь не картечь. Или жакан, или еще что-то такое же. Охотничье ружье – ствол убойный. Хотя для бандитов оружие странное…
– Там еще были люди с ружьями, – сказал кто-то. – Несколько человек…
– Даже так? Это уже на ополчение похоже, – сказал я и внимательно посмотрел в глаза подполковнику.
Я ситуацию не знаю, а он знает. Ему, наверное, все это больше понятно, чем мне.
– Василий Андреевич, пожалуй ко мне в кабинет. Поговорим… Полтора Коляна тоже. Убитых перенесите в подвал. В темноте мы их в морг не повезем. Темнота нам, оказывается, противопоказана…
Я уже привык к новому имени и среагировал сразу. Как только подполковник резко и недобро развернулся и двинулся по коридору, я последовал за ним. Полтора Коляна среагировал не сразу, хотя ему-то свое прозвище следовало давно запомнить, и спустя несколько секунд пошел следом за мной, сильно топая ногами. Неудивительно, что он не успел заметить, чем были вооружены бандиты в засаде, в которую попала возглавляемая им группа. У гиганта, кажется, действительно замедленная реакция, что для опытных бойцов вообще-то смертельно опасно.
Конец ознакомительного фрагмента.