Новая жизнь
Новости дня:
1967.03.02 Проходит 9-я церемония вручения «Грэмми». Запись года: Фрэнк Синатра (Frank Sinatra) – «Strangers in the Night» из альбома «Sinatra, a Man and His Music». В числе номинантов были Джон Леннон и Пол Маккартни с песней «Michelle».
1967.03.06 Светлана Аллилуева, дочь Сталина, обратилась в американское посольство в Дели с просьбой предоставить ей политическое убежище.
На следующий день за мной явился каптёрщик третьей команды инженерной группы испытательного полигона Полыгалов, бойкий разговорчивый малый с ухватками современного менеджера. Он моментально выправил аттестат, сказал, что я имею право взять с собой (это был последний шанс спасти отцовское пальто, но я предательски даже не вспомнил про него), и я вышел из казармы ШМС свободным человеком. Я это почувствовал по взглядам, которыми меня провожали земляки.
Проходя мимо солдатского кафе, я угостил Полыгалова чаем с пирожным и затарился двумя пачками сигарет «Стюардесса». Все это время Полыгалов рассказывал мне о том, что такое метеотделение. «Третья команда, а не рота, – уточнил он, – это главное подразделение испытательного полигона, многие солдаты которого работают (меня очень порадовало это слово) в исследовательском центре за пределами военного городка, поэтому у них двойное подчинение – в казарме одни офицеры – старлеи и капитаны, а на работе другие – майоры и полковники. У многих солдат допуск такого уровня, что и не всякий офицер из третьей команды туда попадет».
Казарма третьей команды размещалась в двухэтажном насыпном бараке, но он был более обжитой и уютный, чем кирпичные блоки ШМС, забитые внутри под завязку двухэтажными железными кроватями, застеленными так, как будто на них никто никогда и не ложился. Здесь кровати были похуже, некоторые заметно продавленные, застеленные аккуратно, но без армейского психоза. Оказывается, во время подготовки к взрыву, «работе», как здесь говорят, состав команды сильно меняется, увеличивается или уменьшается за счет командируемых в степь, поэтому количество коек не совпадает с личным составом. В углу казармы был оборудован уголок культуриста с разными самодельными снарядами, изготовленными из свинцовых кирпичей и блинов разных размеров, которые насаживались на гриф тяжелоатлетической штанги. Над всем этим висел плакат, посвященный 20-летию Победы над немецко-фашистскими войсками. Полыгалов приподнял край плаката, и под ним я увидел вырезанные страницы из журнала американских культуристов «Muscle builder», обложки польских, венгерских, югославских журналов со звездами бодибилдинга – «Белым бомбардировщиком» Дэйвом Дрейпером, Гарольдом Пулом, симпатягой Дэном Ларри, «Звездой звезд» Фрэнком Зейном и еще десятком улыбающихся крепышей.
И таких же крепышей я увидел в каптерке старшины Ширкунова, но не на плакатиках, а вживую: все «старики», а их там было человек шесть, еле помещались в не тесном в общем-то помещении из-за своих бицепсов, трицепсов и дельтовидных мышц, отчего казалось, что именно здесь находится международный Центр здорового тела. Это были заслуженные матерые старики 44 и даже 43 года рождения, переслуживавшие уже почти по полгода.
– Вот, привел радиста на метео, – представил меня Полыгалов.
– Откуда будешь? – приветливо спросил меня старшина.
– Из-под Москвы, город Фрязино.
– Вить, в твое отделение бойца привели, – показал на меня старшина вошедшему сержанту, высокому атлету, похожему на Олега Даля. – Вот твой командир, сержант Виктор Собчук, – представил его мне старшина. – Знаешь, он откуда? Фрязино, где-то под Москвой.
– Елки-палки, – изумился мой новый командир, – а я из Щелково.
Тут я чуть не упал.
– Земляки, что ли? – спросил Ширкунов.
– Ближе не бывает, – подтвердил Собчук, – пять километров.
– Наш военкомат в Щелково, я оттуда и призывался, – радостно сказал я, доставая сигареты и протягивая моим новым собратьям по ядерному оружию.
Все посмотрели на старшину. Он вначале замялся:
– Вообще-то в каптерке не положено курить. А, – решился он, увидев мою растерянность, – давай за знакомство, но потом здесь ни-ни, – показал он на пачку.
Все взяли по сигарете, закурили.
– Хе, – продолжал удивляться Собчук, – хрен знает куда уехать, чтоб земляка из Фрязино в отделение получить.
Чтобы попасть на метеостанцию, нужно было выйти из военного городка по специальной записке. От КПП шло три дороги. Налево – в городок Курчатов, похожий на обычный районный центр, где были магазины, женские общежития и офицерский дом культуры, перед которым мы однажды маршировали в какой-то праздник. Прямо в ста метрах находился другой КПП, через который можно было попасть в научно-исследовательскую лабораторную воинскую часть, где проводились таинственные опыты, о которых никто друг другу ничего не рассказывал. Я только однажды побывал там. После ахового солдатского ремонта мы соскабливали безопасными лезвиями краску со стекол на окнах и скоблили осколками стекла заляпанный красным лаком паркет в комнате, где посередине, за толстой грубо покрашенной, с потеками, кубовой краской решеткой мертво серела какая-то металлическая громада, похожая на вырванную из шахты кабину лифта с множеством разноцветных лампочек на фасаде.
– Это электронно-вычислительная машина, – со значением произнес тогда старший лейтенант Белоглазов, давая понять, что мы находимся у алтаря новой веры в животворящую созидательную мощь ядерного оружия.
Если же, выйдя из КПП, взять сразу вправо и пройти метров четыреста между глухими бетонными заборами нашего городка и научной части, то окажешься лицом к лицу с открытой степью, исполосованной следами машин, вывернувших из-под неглубокого снежного покрова песок и суглинистую пыль. Эти четыреста метров я вполне прочувствовал, когда мы с Володей Гилевым ночью перли на себе теннисный стол, украденный у стройбатовцев. Операция лихая и дерзкая, нам даже пришлось прислонить его к бетонному забору и спрятаться за ним, когда посередине этого проезда нам повстречалась патрульная машина. Лист фанеры, брошенный кем-то у забора патруль не заинтересовал, а то хороши бы мы были. Здесь до метеостанции уже совсем близко, только свернуть за угол прямо под…
– Это еще что за табор? – остановил нас молодой лейтенант, когда мы свернули у караульной вышки.
Он командовал сменой часовых, которые по уставу, из рукава в рукав, передавали друг другу караульный тулуп.
Сержант Собчук козырнул лейтенанту и доложил, что метеотделение следует на метеостанцию для несения службы.
– Они всегда здесь ходят, – поддержал Собчука разводящий сержант, – вон оно, метео, – показал он вдоль забора научно-исследовательской части, где ровно посередине, метрах в ста пятидесяти от угла, и находилась огороженная колючей проволокой территория метеостанции с еще незнакомыми мне постройками.
– Так вот этот бардак надо заканчивать. Давайте, радиус пятьдесят метров, в обход вышки – шагом марш, – решительно скомандовал лейтенант.
Я видел, как у Собчука заходили желваки на скулах:
– Отделение, в обход вышки, – с угрозой скомандовал он, переглянувшись с караульным сержантом, который, извиняясь, пожал плечами, – бегом марш.
Когда мы прибежали на метео, смена караула у вышки уже закончилась, и весь наряд шел вдоль забора в нашу сторону, чтобы пройти через метео к вышке на другом углу. Когда они подошли к нашей калитке, Виктор как раз запирал ее на большой амбарный замок.
– Что это значит? – возмутился лейтенант. – Откройте калитку.
– Это значит, – ответил ему сержант Собчук, – что проход через территорию метеостанции закрыт. У нас тут приборы, техника, материальные ценности, – указал он на зиловские колеса, накрытые куском брезента. – Хотите, я начальника позову, полковника Воропаева, он это вам по-другому объяснит. Ему давно не нравится, что по его территории чужие шастают.
Лейтенант тоскливо взглянул на целинные сугробы, которые у изгороди были заметно глубже, чем в степи, на огромное, с футбольное поле, пространство метеостанции, которое они могли бы пересечь, как раньше, по расчищенной дорожке у домика, но делать было нечего, отступать ему было нельзя:
– Наряд, левое плечо вперед, шагом марш! – остервенело скомандовал он и первый шагнул с протоптанной тропы в снег.
– Молодой еще, мудак, мы с ним поговорим, – вполголоса извинился за начальника сержант, чуть задержавшись у калитки. – Следующий наряд пропустишь? – спросил он.
– Конечно, – легко согласился Собчук, снимая декоративный незапертый замок с калитки.
Караульный сержант кивнул и побежал за своими, которые, благодаря ретивости своего начальника, торили новую тропинку в степи, уж точно матеря его в душе, кто же попрет против устава, но мозги хоть иногда тоже включать надо.
Меня и Грушевина Собчук представил офицерам метео, потом показал две радиолокационные станции орудийной наводки, переоборудованные для запуска метеорологических радиозондов – РМС-1. Тут же рядом стоял огромный сарай для хранения баллонов с водородом и подготовки зондов к запуску, ведь для подъема в воздух зонда с батареей нужно было не меньше полутора кубических метров газа. С тыльной стороны сарая, невидимой офицерам из домика, был оборудован уголок культуриста с качалками, турником и стойкой для штанги. Возле традиционной метеобудки, в которой размещалось два термометра – нормальный и минимальный, а также барограф, фиксирующий изменения давления в течение недели, был, судя по замерзшим гороховым стеблям, небольшой огородик.
Пока нам с Борисом показывали хозяйство, все разобрали лопаты и стали чистить дорожки. Через два часа через двор метео прошагал очередной караул. Сержант-разводящий и Собчук обменялись приветствиями.
Ближе к обеду привезли свежие баллоны с водородом, их надо было сгрузить, а пустые забросить в кузов. Когда мы сгрузили полные, в кузове обнаружился большой посылочный ящик с воблой.
– Слышь, командир, ты в кузове ничего не оставлял? – спросил водителя Гилев.
– Ничего, – раздраженно ответил тот. – Грузите быстрей, на обед опаздываю.
Мы унесли ящик с воблой и накидали ему полный кузов пустых баллонов. В первый раз это далось с непривычки тяжело, потом, насобачившись, я их действительно кидал, как кирпичи, а в кузове вообще в одиночку справлялся.
И пока мы делали эту нехитрую работу, я все время прикидывал, а в ШМС уже третий урок идет, четвертый, и так чего-то радостно было на душе, что я не там.
После обеда мне выдали личные валенки, в которых можно было ходить на метео, старый полушубок, это если холода ударят, и показали место, где можно хранить личные вещи и письма. Кто служил или сидел, знают, что это такое.
Итак, служба покатилась.