«Что было и как было»
Атомный проект в документах и судьбах
Сейчас, когда по закону «хотели как лучше, а получилось как всегда» проваливаются даже весьма скромные программы, когда на что-то действительно масштабное страна даже не замахивается, к Атомному проекту СССР стоит присмотреться без эмоций и оценить его беспристрастно. До сих пор это не удавалось. Напротив, он всегда воспринимался через призму сильных эмоций. Немудрено.
С одной стороны, он дал стране ядерное оружие, что гарантировало, гарантирует и будет гарантировать – в силу неизбежности взаимного уничтожения – нашу безопасность и фактически сводит к нулю риск разрушительной мировой войны, и ядерную энергетику, которая в ХХI веке может выйти на ведущие роли в производстве электричества и тепла. С другой, заплаченная за это гуманитарная, нравственная, социальная, экономическая цена оказалась очень высокой. Достаточно назвать Семипалатинский испытательный полигон в Казахстане с его полутысячей ядерных взрывов, в том числе 116 так называемых атмосферных, то есть рванувших прямо в степи, со всеми их последствиями. Достаточно напомнить, что руководил Проектом Лаврентий Берия, фигура до крайности неоднозначная и противоречивая – в западном восприятии, ни много, ни мало, а «самый эффективный менеджер ХХ века», в памяти нашего народа – палач, погубитель миллионов. Именно Берия, под началом которого работали лучшие умы страны, безжалостно и методично уничтожал цвет нации, хотя как раз советская научная элита и дала старт Проекту, и довела его до конца. Что же двигало Вернадским, Хлопиным, Ферсманом, Вавиловым, Курчатовым, Капицей, Кржижановским, Ландау, Кикоиным, Харитоном и другими, имевшими очень мало причин любить советскую власть, лично Сталина и весь толпящийся за ним «сброд тонкошеих вождей», говоря словами Мандельштама (но не работавшего в «оружейной команде» академика, а поэта Осина Мандельштама)? Интеллектуальная честность, позволяющая предвидеть будущее и несмотря на смертельный риск говорить правду в лицо власти. Гражданский долг. Патриотизм, а, точнее, любовь к России – именно к России, а не к ее вождям, кем бы они ни были.
Конечно, Атомный проект СССР – это проект, осуществленный в тоталитарном государстве отнюдь не демократическими и не рыночными методами. В глазах одних, это безусловное достоинство и главное условие успеха дела. В глазах других, как раз сталинизм и обусловил его драматическую, если не трагическую цену… Примирить эти точки зрения невозможно: нет критериев, позволяющих сказать, стоила ли игра свеч, нет весов, на которых можно было бы взвесить затраты и результаты. Рыночное правило, предписывающее стремиться к оптимальному соотношению цены и качества, тут не работает. Да, издержки – колоссальны. А выгоды? Они вообще не поддаются исчислению. Сколько стоит существование родной земли? Страны? Народа? Планеты, наконец?..
Со дня взрыва первой советской атомной бомбы в августе 49-го минуло 60 с лишним лет. И тем, кто видит в Проекте образец «государева слова и дела», и тем, кто подвергает его жестокой критике, пора бы уже перестать эксплуатировать прошлое в своих политических (а значит, неизбежно корыстных) целях. Реализация Проекта, приведшая к созданию ядерного оружия, более того, к построению мощной наукоемкой отрасли дает всем нам бесценный исторический опыт. И этот опыт надо осмыслить и извлечь к сегодняшней пользе, использовать в тяжелой, долгой и далеко не всегда очевидной работе по модернизации России (если, конечно, «модернизация» – не очередное пиар-словцо).
Как был организован, как управлялся, как выполнялся Проект? Какие ресурсы были мобилизованы? Как использовался человеческий капитал, а лучше сказать, чем жили, во имя чего работали люди?.. Известно, что списки с фамилиями «главных действующих лиц и исполнителей» лежали на столе у Берии. Один список – наградный, другой – «провальный», когда полагалась совсем иная «награда». И это был один и тот же список. И все об этом знали… И не щадили себя. Но не за страх, нет. И не за деньги, нет, хотя деньгами обижены не были. Просто государственное дело стало личным делом каждого. Потому что – «прежде думай о Родине, а потом – о себе». Потому что – «жила бы страна родная, и нету других забот». Такое было время.
Сейчас время иное, гораздо более прагматичное и меркантильное. Но исторический опыт полезен в любые времена. Оглядываясь на прошлое, вдруг видишь то, что раньше не видел, не понимал, чему не придавал значения, и события, казавшиеся разрозненными, случайными вдруг связываются, выстраиваются в логическую цепь, обретают цель и смысл. Внезапно открывается, что твоя личная история переплетена с историей народа и страны, а история народа и страны есть не что иное, как интеграл личных историй граждан. И если этими людьми движет честность, в том числе интеллектуальная, гражданский долг, патриотизм, а главное, любовь к Родине – то у страны есть будущее, а ее великая история исполнена достоинства.
Начало
В июне 1940 года академик Владимир Иванович Вернадский получил письмо из США от сына Георгия. К письму была приложена вырезка из газеты «Нью-Йорк Таймс». В заметке буднично сообщалось о начинающихся научных исследованиях по извлечению полезной энергии из урана. Дело шло к тому, что уран-235 из «лабораторного» металла превращался в источник неслыханной энергии…«Папа, не опоздайте!» – приписал Георгий. Приписал не случайно: после знаменитых опытов Отто Гана и Фрица Штрассмана по облучению урана-235 медленными нейтронами, приводящего к цепной реакции с выделением тепла, началась «цепная реакция» и в лабораториях мира – гонка физиков-ядерщиков. В наэлектризованном, стоящем на пороге глобальной схватки мире она могла и, учитывая характер земной цивилизации, должна была привести к появлению нового оружия колоссальной разрушительной силы.
Ученый-энциклопедист, философ, организатор науки, общественный деятель, политик и патриот Вернадский понял это сразу. О серьезности ситуации говорили прагматизм и мощный натиск американцев. Отдавая должное их целеустремленности, Вернадский действует с не меньшей энергией. Вместе с академиками Хлопиным и Шмидтом он обсуждает «организацию работ по урану». Триумвират вносит в Отделение геологических наук АН «предложение о необходимости срочного использования урановых руд в СССР в связи с использованием атомной энергии урана-235». 12 июля 1940 года В. И. Вернадский, В. Г. Хлопин и А. Е. Ферсман направляют заместителю Председателя СНК СССР, председателю Совета химической и металлургической промышленности Н. А. Булганину записку «О техническом использовании внутриатомной энергии». В ней говорится:
«Работы по физике атомного ядра привели в самое последнее время к открытию деления атомов элемента урана под действием нейтронов, при котором освобождается огромное количество внутриатомной энергии… Нетрудно видеть, что если вопрос о техническом использовании внутриатомной энергии будет решен в положительном смысле, то это должно в корне изменить всю прикладную энергетику».
Одновременно вопрос об уране поставлен на Президиуме АН. Череда июльских заседаний 1940 года приводит к созданию Урановой комиссии из 14 видных ученых. Председатель – В. Г. Хлопин. Заместители – В. И. Вернадский и А. Ф. Иоффе. Члены Комиссии – И. В. Курчатов, С. И. Вавилов, Д. И. Щербаков, А. П. Виноградов, Г. М. Кржижановский, П. Л. Капица, А. Е. Ферсман, П. П. Лазарев, А. Н. Фрумкин, Л. И. Мандельштам, Ю. Б. Харитон.
Так начинался Атомный проект СССР. Проект не просто высшего, а запредельного уровня, учитывая ступень развития, на которой стояла страна и напряжение всех сил, в котором она жила. Это, без преувеличения, один из самых сложных и успешных проектов в истории, позволивший в кратчайшие сроки достичь выдающихся результатов. И проект до сих пор таинственный, секретный. «Нам обязательно нужно написать обо всем, что было и как было, ничего не прибавляя и не выдумывая, – говорил И. В. Курчатов. – Если теперь этого не сделаем, запутают и растащат, себя не узнаем». И все же об очень-очень многом из того, «что было и как было», участники тех событий рассказать не успели. Не нашли для этого времени. Или не имели на это права…
Прикоснувшиеся
Подсчитано, что на советский Атомный проект непосредственно работало около миллиона человек. Миллион тех, кто трудился в институтах, лабораториях, конструкторских бюро, на заводах, в геологоразведочных экспедициях, на шахтах, добывающих радиоактивные руды, кто строил предприятия и испытательные площадки, охранял секретные объекты, водил поезда и самолеты. В этот список необходимо включить солдат крепкой и мобильной армии управленцев – работников комиссариатов, комиссий, министерств, главков и других структур. В него можно включить даже заключенных, возводивших закрытые города по всей стране, а первым делом вдоль Уральского хребта и за ним, в Сибири.
У каждого из этого миллиона непосредственных участников, включая зэков и конвоиров – солдат внутренних войск, были родные и близкие. В те годы семьи были не чета нынешним, но если даже скромно принять за типичную семью с тремя детьми, то есть из пяти человек, не считая дедов-бабок, то общее число прикоснувшихся к Атомному проекту увеличится до пяти миллионов. И это число, скорее всего, занижено.
Однако далеко не каждый, кто имел отношение к Проекту, смог через участие в нем прикоснуться к истории. Многие, если не большинство, что называется, прошли по касательной, скользнули по поверхности, успев заметить лишь дальние всполохи атомной грозы. Что ж, траектории сблизились, но не слились, не пересеклись хотя бы на мгновенье, вектора не совпали… Почему? Кто знает! Замыслы и дела Провидения от смертных скрыты. Кто знает, почему среди прикоснувшихся оказалась семья моего деда, ничем не выбивавшаяся из ряда? Они – дед, бабушка и четверо их детей – как миллионы, десятки миллионов других, были в историческом смысле бессловесным и бесправным сырьем для революций, социально-экономических экспериментов и войн. И вот – на каком-то отрезке пути рода его живая траектория вдруг слилась с траекторией движения стальной государственной машины, а у младшей дочери Андреевых, моей родной тетки Зои Алексеевны, того больше, личный вектор совместился с вектором эпохи. Она напрямую подключилась к Проекту, выйдя замуж за Бориса Всеволодовича Жигаловского. И, подключившись сама, подсоединила к истории всю свою семью, включая тогда еще неродившихся, например, меня.
Считается, что предназначенных к какой-то важной миссии ведет по жизни Направляющая Рука, а роду оказывается покровительство Свыше. А тут?.. Дед мой, Алексей Андреевич – из тверских крестьян, бабушка, Екатерина Федоровна – из рязанских. Обе крестьянские семьи в поисках лучшей доли покинули родные края: дедова переместилась поближе к Москве, в окрестности Клина, бабушкина и вовсе в Москву, на Смоленский рынок, где мой прадед открыл харчевню.
Дед пошел по путейской части, сначала, конечно, в рабочие. При поступлении на службу настоящую фамилию Лыков ему зачем-то заменили производной от отчества, он стал Андреевым. Алексей Андреевич оказался человеком исполнительным, толковым, к тому же был грамотен, так что его заметили и двинули по административной линии. Благодаря этому он перебрался совсем близко к Москве, в Ховрино, где служил помощником начальника станции. На высокого усатого красавца в красной фуражке, салютующего поездам, сбегались смотреть окрестные барышни на выданье. Но завидный жених Алексей выбрал бедную Катю. Харчевня ее отца на Смоленском рынке не принесла в семью достатка, прадед периодически запивал и едва сводил концы с концами. Всех пятерых дочерей отдали в люди. Екатерина Федоровна выучилась на швею, жила с другими девушками при портновской мастерской в каком-то подвальчике. Сюда-то и пришел Алексей Андреевич с предложением руки и сердца. Семейное предание гласит, что он оступился на лесенке и сверзился прямо к ногам избранницы. Получилось очень убедительно. И оригинально. Дед вообще был человек своеобразный. Его энергия, смекалка, предприимчивость позволили семье выжить и в разруху, и в коллективизацию. Держали корову, водили огород. Как железнодорожник дед имел возможность мотаться за пропитанием в южные края России, где было посытнее, и ни разу не вернулся пустым.
Конец ознакомительного фрагмента.