Ядерная книга. От Семипалатинска до Дубны. Урановые века Казахстана (Евгений Панов)

Элемент «нон грата»

Астана возникает в поле зрения как целое. И воспринимается как целое. Точно так же она входит в сознание. И правда – ни предместий, ни пригородов. Только что под крылом самолета расстилалась бескрайняя степь, и вот уже тянутся ввысь небоскребы. Кажется, город создан разом, одним единственным актом творения, и для города, стоящего в центре Евразии, а может, и в центре мира, это естественно…

Но мы здесь проездом. Снова пора в дорогу – на Северо-Восток, к далекому Иртышу, к которому трусцой бежит Ишим, в стоящий «на диком бреге» град Курчатов, а по рожденью – Семипалатинск-21, центр Семипалатинского испытательного полигона, чаще называемого «ядерным». Курчатов, как и Астана – город-символ. И полигон – тоже символ. Чего? Эпох. Ушедшей (или уходящей) советской. И наступившей (или наступающей) эпохи, у которой еще нет имени. Возможно, когда-нибудь ее назовут эпохой ноосферы. Или даже эпохой Водолея. Пока же на дворе время смены вех, период перехода.

…За Экибастузом трасса становится ощутимо хуже. После того, как уходим с павлодарского тракта куда-то в бесконечную степь по бывшему шоссе, начинается серьезная бортовая и килевая качка. Отсутствие приличных дорог – вторая, как известно, генетическая болезнь России. Ее унаследовал Советский Союз, а от него, понятно, Казахстан. Понятно-то понятно, однако что может быть хуже изрытого ямами асфальта?.. Но другого пути нет. Нет и малейших намеков на то, что завтра или послезавтра сюда придут люди с бульдозерами, скреперами и самосвалами, наполненными благодатным щебнем. В полуденном степном мареве кажется – им неоткуда взяться и некуда тянуть дорогу. Зачем здесь дорога? По ней некому ездить… Поселки редки, как крупинки золота в решете у старателя, в них, скорее всего, кто-то живет, иначе не было бы копающихся в пыли грязных кур, но утверждать с уверенностью этого нельзя; встречных машин нет, попутных – тоже. Безбрежное пространство пересекает дорога, переставшая быть дорогой, ни дать, ни взять, гриновская «дорога никуда». И все…

Да, Казахстан – страна обширная. Девятое в мире государство по размерам территории. И малонаселенная. Какое место занимает в мире Казахстан по числу своих граждан, точно неизвестно. Оно колеблется около цифры 15 миллионов. Выходит, на необъятных просторах живет народу ненамного больше, чем в одной Москве. Этот выразительный факт в современном городском фольклоре превратился в анекдот. Китаец спрашивает казаха: вас сколько? Пятнадцать миллионов, отвечает тот. Вам хорошо, – завидует китаец, – вы все друг друга знаете в лицо!

Действительно, в малолюдье есть свои преимущества. Потомкам кочевников-степняков необходим простор, и его вволю. И это не просто выжженная колючая степь или навевающая тоскливый сон полупустыня. Это таящие богатства кладовые с припасенными Всевышним нефтью, газом, углем, медью, железом, цинком, свинцом, золотом, марганцем, ураном. Месторождения разведаны и обустроены еще в советские времена, возведены заводы с лучшими в мире технологиями, не устаревшими до сих пор. Страна качает нефть и газ, копает уголь для топок экибастузских электростанций и комбинатов Караганды, выплавляет металлы, добывает уран и живет, в общем, неплохо, лучше многих в СНГ, в Центральной, в Средней да и во всей остальной Азии.

А могла бы жить припеваючи. Ведь при таком количестве природных ресурсов и таком количестве народа на душу населения приходится такой солидный пай, что она, сия «душа», может иметь не меньше, чем в нефтеносных вотчинах арабских шейхов. Это очевидно, но это отнюдь не все. Есть и другой источник, другой катализатор рывка в число 50 наиболее развитых и конкурентоспособных стран мира (объявленного президентом Нурсултаном Назарбаевым приоритетной государственной задачей). И не исключено, что это не «другой», а именно первый, самый главный катализатор и источник.

Вот дерзкая, едва ли не крамольная, чуть ли не оскорбительная для многих и многих казахов мысль: рывок должен быть обеспечен не нефтяным, не газовым, а урановым горючим. Что же ужасного в ней для страны, занимающей третье место на планете по запасам урана? Казалось бы, она совершенно естественна. Однако еще совсем недавно уран был в Казахстане абсолютным «элементом нон грата», что тоже вполне естественно для страны, на территории которой 40 лет проводились ядерные взрывы, причем 13 лет – наземные и воздушные.

Беда на земле Абая

Лето пятидесятого года. В соседних купе поезда Алма-Ата—Москва едут президент Академии наук Казахстана Каныш Сатпаев и писатель Мухтар Ауэзов, автор знаменитого, отмеченного Сталинской премией романа «Путь Абая». Ауэзов непривычно хмур, неразговорчив. Он сильно похудел. Заметно – его что-то непрестанно гложет. Чувствует это и Сатпаев:

– Мухтар, ты раньше с хорошим настроением путешествовал. Не болит ничего?

– Каныш, душа у меня ноет, – ответил Ауэзов – На нашей земле в Семипалатинске идут атомные испытания. Люди и скот гибнут от болезней. Не дети рождаются – уроды. Из дому, из абайских мест, мне все чаще приходят гонцы с плохими вестями. Устал я. Вы же знакомы с Курчатовым? Не может ли он остановить эти испытания?

Для Сатпаева, сказанное писателем не было новостью. Об испытаниях ядерного оружия в Академию наук приходило много писем…

Возвратившись из Москвы, Сатпаев снарядил в Семипалатинск медицинскую экспедицию. Она побывала в Абайском районе, исследовала следы радиоактивного загрязнения в Иртышской пойме. Данные оказались тревожными. К тому же, не успела экспедиция вернуться, как список ее членов затребовали в КГБ, а Каныша Саптаева вызвали на Бюро ЦК КП Казахстана и обвинили в своеволии и нарушении субординации.

– Почему не согласовали решение об экспедиции с нами?

– Я думал, что научные дела мы можем решать сами.

– Запомните, за все дела в нашей стране отвечает партия. И за испытания отвечаем мы. А вы нас проверять взялись. Как это понимать?

– Но ведь вопрос о здоровье народа интересуют партию? – не остался в долгу Сатпаев…

Решением Бюро ЦК КПК работа экспедиции была прекращена.

А через два месяца, когда появился подготовленный ей отчет, читать его было жутко. Это был первый научный отчет о пагубных последствиях атомных испытаний. Его, разумеется, отправили в ЦК КПК, но он, как и следовало ожидать, ни на что не повлиял, испытания не были остановлены. Ничего не дала и встреча с Курчатовым. К нему Сатпаев ходил вдвоем с Ауэзовым. Курчатов, конечно же, знал обо всем, но надеялся обрадовать их тем, что атомные взрывы в воздухе намечено прекратить и перейти на подземные испытания. Более безопасные.

И тогда Ауэзов сказал:

– А нельзя ли их вообще прекратить? Устала наша земля, наш народ…

На что Курчатов ответил:

– Прекратить испытания могут только Берия или Сталин.

Страх перед «атомом»

Так – со слов многолетнего помощника президента Академии наук Казахстана – описаны события далекого 1950 года в книге Калмухана Исабая «Каныш Сатпаев – таким он был». Из воспоминаний ясно, что все решения по ядерной проблеме принимали не республиканские руководители и не ученые, а первые лица СССР, что робкие протесты, на которые решались только самые известные, самые уважаемые, самые влиятельные в республике, увенчанные союзными премиями и наградами люди, подавлялись в зародыше. О запрете испытаний в советские времена нечего было и думать.

Почти 40 лет спустя, в годы перестройки в крестовым походе на объявленный смертельным врагом уран объединились партийные секретари и генералы, физики и лирики, рабочие и студенты, журналисты и колхозники. После акций гражданского неповиновения, чуть ли не бунта родилось международное антиядерное движение «Невада-Семипалатинск», во многом поспособствовавшее закрытию американского и советского испытательных полигонов.

Но и после этого уранофобия в Казахстане оставалась столь сильной, что общественность и слышать не хотела о развитии атомной энергетики. У старшего поколения казахстанцев страх перед «атомом» в крови. Правда, экономическую, промышленную, энергетическую политику определяют теперь не аксакалы, а люди средних лет и даже куда более молодые. Они к аргументам энергетиков и ядерщиков прислушиваются и видят очевидные вещи. Кое что, действительно, совершенно ясно. Очевидно, что строить АЭС в «ураноносной» стране с большими запасами ядерного энергетического сырья, как говорится, сам Бог велел, что строить их рано или поздно все равно придется – мировой опыт показывает, что без них не решить энергетические проблемы будущего даже в обладающем нефтью, углем и газом Казахстане. Для восполнения дефицита АЭС подходят идеально прежде всего из-за низкой стоимости топлива. Отсюда следует очевидный вывод: уран нуждается в помиловании. Борьба за энергию, на которой готова свихнуться планетарная цивилизация, – серьезный повод вычеркнуть его из списка врагов.

К тому же, дело не в одной угрозе энергетического голода. Похоже, урану суждено стать чем-то значительно большим, чем источником простой электрической и тепловой благодати. Похоже, он может быть неизмеримо щедрее, но, чтобы полнее вкусить от его щедрот, нужно сначала понять, что же он в действительности такое.

«О, виноград пустынь!..»

Пока, однако, понимания нет, есть лишь гипотезы – более-менее, не очень и совсем не научные, интуитивные догадки и художественные прозрения. «О, виноград пустынь – уран!» – сказано в одном из стихотворений Гадильбека Шалахметова, человека в Казахстане очень известного и уважаемого, создателя хоть как-то объединяющей бывшие советские республики телерадиокомпании «Мир», человека, работавшего руководителем республиканского телевидения, председателем агентства «Казинформ», министром печати и информации, пресс-секретарем президента Назарбаева, депутатом казахстанского парламента, да еще и поэта.

Формулируя мысль прозаически, Гадильбек Минажевич рассуждает о казахстанской степи как об «урановой стране», призванной к реализации «уранового дела», «урановой миссии», возложенной на кочевников-номадов и их потомков Творцом. Месторождения урана, разбросанные по территории Казахстана, создают определенный эволюционный фон, среду, в которой происходят мутации. Они направлены на инициацию творческих способностей и рождают пассионариев. Именно они и именно здесь, в открытой всем ветрам Космоса степи много-много веков назад совершили первую технологическую революцию: человек сплел аркан, поймал лошадь, приступил к скотоводству и земледелию. Потом он стал ткать из ниточек-арканов сукно для прочной теплой одежды и парусину для парусов кораблей, что вызвало бум не только в кораблестроении и станкостроении, но и во многих смежных отраслях – в выращивании хлопка, работорговле, производстве оружия для захвата рабов, должных выращивать хлопок… Потом арканные формы обнаружились в магнитных и электрических потоках, открытие и освоение которых вызвало бурное развитие всех отраслей производства, коренным образом изменило промышленность и быт. Наконец, последний технологический взрыв, который принято называть прыжком в информационную эру, тоже обусловлен качественным скачком в применении арканных форм. К концу ХХ века выяснилось, что передача управляющей информации и энергии, потоки которой скручены в форме арканов, по различным проводам, представляющим собой не что иное, как арканы, является самым насущным делом, потому что энергия и информация нужны людям всегда – ежедневно, ежеминутно, ежесекундно…

Предположение, что урановый фон может стимулировать эволюционные процессы, не противоречит научным данным. Известно, что все урановые месторождения носят приповерхностный характер, то есть, влияние их флюидов не экранируется земной толщей. Известно, что уран (а также торий и радий) участвует в биохимических процессах, но вот как – до конца не ясно. Возможно, это прояснится при дальнейшей эволюции человека (или коэволюции, как называл академик Моисеев совместную согласованную эволюцию природы и человека, должную сменить в эпоху ноосферы эгоистическое существование «потребителя природных богатств»). Известно, наконец, что в местах залегания урана случаются те самые события, которые называются посвящениями.

Божественный Огонь урана

Вот достоверный случай. Жил-был художник, дизайнер и архитектор Бахытбек Талькамбаев. Он окончил известные художественные институты СССР, получив лучшее по тем временам профессиональное образование, много работал, мало отдыхал, ибо был востребован, добился успеха и признания, короче, вел напряженную, насыщенную делами жизнь творческого человека. Но однажды она кончилась. Мир вдруг предстал перед ним совсем в другом свете. Так бывает, когда человек получает посвящение. Именно это, видимо, и случилось с Талькамбаевым. Причем, случилось на юге Казахстана, в богатых ураном краях. Кстати, родился Бахытбек тоже на юге с его урановой аурой.

Посвятительное событие подвигло его на создание собственной картины мира. В этой удивительно связной картине, во-первых, каждому явлению, предмету, слову, звуку, цвету, короче, каждому кирпичику мироздания отведено свое законное, только ему принадлежащее место, во-вторых, он неразрывно соединен со всеми другими кирпичиками, и, в-третьих, каждое действие вплетено в непостижимый для нас, но идущий к своей цели вселенский, космический процесс.

Мы могли бы его постичь, если бы сумели понять информацию, в символическом, закодированном виде данную в священных книгах, где есть все нужное человеку знание, содержатся все ответы на все вопросы. Такое знание, убежден Бахытбек Талькамбаев, содержится в Коране.

Священные книги человечества – что Коран, что Библия, что Веды, что все прочие сокровенные тексты – бездонны и допускают множество толкований. Поэтому нет ничего необычного в том, что и Бахытбек внес в понимание Корана свой собственный вклад. Он предположил, что суры можно соотнести с элементами периодической таблицы Менделеева. То есть, элемент с определенным порядковым номером связан с сурой с тем же номером. И тогда получается, что 92 элементу таблицы, урану, соответствует 92 сура Корана, называющаяся «Ночь».

Но как связаны текст суры и ее название с химическим элементом ураном? Допустим, говорит Бахытбек, так: ночь – это та тьма вследствие «ядерной зимы», которая наступит на Земле, если люди вздумают воевать друг с другом урановым оружием; ночь – это сатанинский мрак преступных агрессивных замыслов, людоедский мрак в душах, мрак невежества в умах… Сура предостерегает агрессивных и алчных невежд, «глухих к великой истине», об уготованном им «адовом Огне» и обещает избавление от него тем, кто «искренне предан Богу». Иначе говоря, огненная кара, которой может обернуться для всего живого ядерная война, не постигнет искренне верующих.

Впрочем, это достаточно простое и очевидное толкование, а сура, как и весь Коран, допускает их множество. Сложнее найти связь между металлом ураном и верой в Создателя. Тут приходится подниматься в высокие сферы, и Бахытбек Талькамбаев чувствует себя в них вполне уверенно. В его понимании, уран не совсем то, что он у физиков, химиков и всех остальных сугубо земных людей. Или даже совсем не то – не металл, не химический элемент, это лишь материальный носитель, оболочка, упаковка, в которой сущность по имени уран является в плотном мире. А сущность урана – Огонь. Как и сказано в 92 суре Корана. Но отнюдь не только карающий, а Небесный, Божественный Огонь, нисходящий не только для того, чтобы покарать, но и для того, чтобы озарить, освятить, принести подлинное знание. Говоря иначе, это энергия, перетекающая по каналу, соединяющему Землю и Небо, Дольнее и Горнее, плотный мир и мир тонкий – Огненный. Именно она и есть энергия любви, исцеляющая энергия – ведь если какая-то энергия действительно лечит, то энергия любви.

В упаковке 92 элемента менделеевской таблицы эта энергия выступает в нашем плотном мире. И выступает тоже как энергия Огня, но опаляющего. В самом деле, мы ведь научились высвобождать самую грубую, разрушительную часть энергетического спектра урана, сжигая его в реакторах и взрывая бомбы. Самая мощная, самая эффективная энергия, скрытая в уране, для нас пока недоступная. Мы не умеем ее взять и использовать.

Вселенная пропитана жизненной энергией – праной, учит индийская философия. По китайским представлениям, это жизненная энергия ци. И то, и другое, полагает Талькамбаев, есть ураническая энергия – универсальная космическая субстанция. Она есть и внутри нас. В нас во всех таится Божественный Огонь, но люди в большинстве своем об этом не подозревают. Догадываются о его присутствии немногие – те, которым удается его возжечь. Он часто возгорается в святых местах, а это, считает Бахытбек Талькамбаев, как правило, места, где добывают урановую руду. В присутствии урана устанавливается контакт с энергией Вселенной, в человеке открывается вера, жившая в нем подспудно. Можно назвать уран и мантрой, и мандалой посвятительного контакта. А мандала, как известно, связывает разрозненные, на первый взгляд элементы мира, и он предстает единым, а человек становится проводником Божественной энергии.

Вот в чем состоит настоящая милость Всевышнего! Из 92 суры Корана ясно, что Его благодеяние выражается не в даровании земных богатств. Наоборот, «накопленное добро» не убережет от Высшего суда. Награда в том, что проводник уранической энергии поднимается по лестнице эволюции. Он получает доступ к информации о сотворении и строении Вселенной и возможность донести ее до других. Уран – символический ключ к Божественной мудрости, говорит Бахытбек. Уранический путь это иной, чем сегодня, путь постижения мира, иной путь познания. Это путь вероемкой науки, путь, объединяющий откровение и точное знание. И пока мы не придем к истинной вере, пока не скажем «Да будет Воля Твоя!», уран не откроет своих светлых тайн. Подружиться с ним можно, только через бескорыстный поиск истины, через искусство, через сострадание, милосердие… И если ученый идет путем истины, Всевышний рано или поздно открывает ее ученому. Если художник идет путем веры, его картины наполняются уранической энергией, увиденной художником и переданной людям посредством формы и цвета…

АЭС: строить или не строить?..

Картины! Что картины? – скажут те, кто посвятил свою жизнь борьбе с ураном (движение «Невада-Семипалатинск» продолжает действовать и после закрытия полигонов, оно влиятельно, к нему прислушиваются). Картины, пусть и напоенные какой-то таинственной энергией, не взрываются и не испускают смертоносных лучей. А реакторы АЭС взрываются, сея хаос, ужас, смерть. Ваш «двигатель для рывка» опасен. Ваш «виноград пустынь» зелен. Когда-нибудь, возможно, он созреет. А сейчас не мутите воду, не вводите народ в искушение, суля ему века экологически чистой и дешевой энергетики!..

Уже десять лет тому назад мы почувствовали, что эра энергодефицита близка, возражают ее сторонники. Сегодня предчувствия стали реальностью, потому вопрос, строить или нет в Казахстане АЭС, в принципе решен в пользу «строить»… Вот именно – в принципе. Ибо с уранофобией в Казахстане нельзя не считаться. Она возникла не на пустом месте. Ее, как справедливо говорят противники ядерных технологий, сформировали тяжелые тайны Семипалатинского полигона, глухая закрытость отрасли – наверно, необходимая объективно, но всегда раздражающая и подозрительная (хорошие дела скрывать не будут!), засилье и диктат в атомных делах военных и спецслужб, хотя иначе, наверно, и быть не могло, постыдное для великой страны пренебрежение здоровьем населения, загрязнение огромных территорий, скудная информация, когда даже достоверные факты воспринимаются как ложь, – все это и многое другое… А укрепили Чернобыль с его позорным враньем и тупым отрицанием очевидного, с погибшим городом, с солдатами, собиравшие обломки реактора голыми руками, фактически брошенными государством на произвол судьбы, умиравшими в нищете «ликвидаторами»….

Разве такое забудешь? Нет, нет и нет. Однако недавнее социологическое исследование, инициированное Ядерным обществом Казахстана, дало любопытные результаты. В достаточную безопасность АЭС новых поколений верят 48 процентов опрошенных. Четверо из десяти не станут протестовать против их строительства (на протест готовы 20 процентов респондентов). 37 процентов граждан, отвечавших на вопросы анкеты, хотели бы больше знать об АЭС, при том, что о ядерной программе Казахстана не слышал только каждый двадцатый (в 2002 году неосведомленных насчитывалась половина). Общественное мнение избавляется от страха перед «атомом». Оно в современном мире весьма и весьма прагматично. Если после Чернобыля безопасность действующих энергоблоков была существенно повышена, если уже 20 лет они ведут себя практически безупречно, если в европейских странах, не имеющих собственного углеводородного сырья, преобладают ядерные источники энергии, если постоянное стабильное развитие АЭС характерно для Японии, Южной Кореи, а в последнее время для Индии и Китая, то, как говорится, почему бы и нет?.. Все это означает, что в Казахстане складывается вполне подходящие условия для продвижения ядерных технологий. Уранофобия идет на спад.

Как закрывали Полигон

…Где нет и никогда не было страдающих уранофобией, так это в городе Курчатове, к которому мы, наконец, подъехали. Четырехчасовая пытка колдобинами окончилась, наш старый «ниссан» уцелел, наши с Шалахметовым шеи – тоже. Блеснул вдали серебром изгиб Иртыша, остались позади солдатские казармы, железнодорожный переезд, безлюдная станция Дегелен. Мы в городе. В Национальном ядерном центре Республики Казахстан.

Нынешний Курчатов – прежний Семипалатинск-21, штаб Семипалатинского испытательного полигона, изначально поименованного в Постановлении Совета Министров СССР и ЦК КПСС в августе 1947 года «Горной сейсмической станцией (ГСС) – „Объектом-905“ для натурных испытаний ядерного оружия». Первый атомный взрыв прогремел на объекте 29 августа 1949 года. Всего здесь взорвали 456 ядерных и термоядерных боезарядов, 116 – на земле и в воздухе, 340 – под землей. Атмосферные испытания продолжались 13 лет, последняя бомба рванула в степи в 1962 году. Последний подземный взрыв произвели 19 октября 1989 года. С тех пор полигон молчит, а 29 августа 1991 года указом президента Назарбаева он был закрыт.

Формальным поводом для этого послужили события февраля 1989 года. Тогда при проведении двух подземных взрывов случилась утечка радиоактивных газов в атмосферу. Такое, понятно, бывало и раньше и, понятно, не раз и не два, но о тех утечках не знали, а об этих – узнали. Выброс засекли авиационные дозиметристы, армейское командование против обыкновения не стало ничего скрывать, терпение руководителей области лопнуло… «Выплеснулись возмущение и гнев, – вспоминал первый секретарь Семипалатинского обкома Компартии Казахстана К. Бозтаев. – Ситуация подталкивала к самым активным действиям». Бозтаев направил в ЦК КПСС шифрограмму с требованием прекратить испытания на полигоне. В Семипалатинск приехала высокая комиссия, составленная из партийных деятелей, администраторов, ученых – разбираться, наводить порядок, утихомиривать, а если потребуется, то снимать головы…

Но замять дело не удалось. В игру вмешалась другая, на тот день непобедимая сила – пробужденная перестройкой сила гражданского общества. Кто-то из военных позвонил в Алма-Ату поэту Олжасу Сулейменову – моральному авторитету, «совести нации», фигуре для Казахстана знаковой, рассказал об утечке. Сулейменов пришел к своему младшему товарищу Гадильбеку Шалахметову, руководителю республиканского телевидения, и попросил дать ему выступить в прямом эфире. Шалахметов согласился. Оба понимали, что серьезно рискуют, но на самом деле им ничего не грозило, Олжас с Гадильбеком оказались под покровительством и защитой эгрегора Великой Степи, вдохновлявшего Абая, Мухтара Ауэзова, Льва Николаевича Гумилева… Сулейменов в прямом эфире призвал горожан выйти на митинг протеста. Назавтра к Союзу писателей Казахстана подступило волнующееся людское море. За несколько дней под требованием прекратить испытания подписалось больше миллиона человек. В окрестности Семипалатинска хлынул народ со всего Казахстана, митинговал, перекрывал дороги – и это на одном из самых секретных военных объектов… В конце марта было создано общественное антиядерное движение, превратившееся вскоре в международное движение «Невада-Семипалатинск». Под его массированным эмоциональным давлением и было принято решение о закрытии полигона.

Два года спустя указом президента Назарбаева на его базе был образован Национальный ядерный центр.

Технологический заповедник

Что он такое? Не только полигон, но и сам город, который не только поселение, но и интеллектуальный, технологический заповедник с двумя знаменитыми институтами – Атомной энергии и Радиационной безопасности и экологии, с технопарком «Парк ядерных технологий», где в числе прочего будет реактор из семейства термоядерных «токамаков», но не энергетический, а исследовательский, материаловедческий, развивающий внутреннюю мощность до 20 мегаватт на квадратный метр, что необходимо при выборе материалов для АЭС третьего и четвертого поколений. Ну, а полигон – не только место, где испытывали боевые заряды, это не в меньшей мере рассредоточенная по степи лаборатория с уникальным оборудованием. В СССР денег на ее оснащение не считали, поэтому ничего подобного нет больше нигде в мире.

Нигде не могли себе позволить проложить 60-километровый подземный, то есть недоступный для спутников-шпионов, водовод ради охлаждения одного единственного реактора, а здесь от Иртыша в степь тянутся две стальные нитки.

Нигде не строили реакторов, изначально предназначенных для уничтожения, а здесь такой был создан – еще до Чернобыля. Его собирались взорвать, чтобы смоделировать тяжелую аварию на АЭС и тем самым понять, что нужно делать для предотвращения настоящих аварий, а он не взрывался и не взорвался, несмотря на все издевательства экспериментаторов. Значит, на основе этой удивительно прочной конструкции можно разрабатывать энергетические реакторы нового поколения.

Нигде не сооружали специальный высокотемпературный реактор по программе создания ядерного ракетного двигателя для космических полетов. Он был практически создан, но в 92-м работы прервались, идеи, заделы остались в России. Чтобы довести двигатель, нужна кооперация, нужна и Казахстану, и России.. На уникальной установке в степном подземелье можно будет, кроме космических проблем, решать задачи безопасности АЭС, испытывать любые виды топлива, тем самым предотвращая атомные катастрофы, можно будет отрабатывать технологии получения водорода – пищи для альтернативных энергоисточников будущего…

Сколько бюджетов современных Казахстана и России вложено в эту безлюдную степь? Точных цифр теперь не назовет никто. Но и без цифр понятно, что Казахстану от Советского Союза досталось огромное наследство. Оно настолько велико, в том числе в интеллектуальном, научном, инженерном, технологическом плане, что освоить его бывшая советская республика, игрой истории ставшая самостоятельным государством, попросту не в состоянии. Те физики, инженеры, радиохимики, что, считаясь прикомандированными, годами жили в Курчатове, вернулись в Россию, пробив чувствительные бреши в кадровом потенциале молодой страны. В России же, понятно, остались вузы, готовившие специалистов-ядерщков, а своих в Казахстане не хватает, мощь научных, технологических, образовательных школ явно недостаточна.

К тому же, не все казахстанские специалисты поедут нынче в Курчатов. Это наполовину мертвый город. Или, если угодно, наполовину живой. Сейчас, пожалуй, он, скорее, жив, чем мертв. … Тем, кто не видел войны и разрухи, а таких людей в современном Казахстане, разумеется, большинство, поначалу здесь жутковато: дороги разбиты, дома в когда-то самых престижных, прибрежных кварталах брошены – смотрят пустыми глазницами черных окон, двери сорваны, подъезды загажены… Курчатов рухнул после распада СССР и ухода российской армии. И ее «передислокация» выглядит, мягко говоря, позорной. Военные, к их стыду, многое прихватили с собой, а многое просто побили-покалечили… Но город выдержал удар – дороги ремонтируют, дома приводят в порядок, заселяют, благо появились жильцы. В едва не развалившиеся институты потихоньку потянулся народ, в том числе молодой – есть интересная работа, есть перспектива. Она прописана в наконец-то разработанной и утвержденной правительством Ядерной программе Казахстана. В ней предлагается дополнить и развить в Курчатове систему исследовательских реакторов, построить серьезный завод по переработке радиоактивных отходов, создать новые производства (ну, скажем, трековых мембран) на основе ядерных технологий, организовать центр комплексной дозиметрии, построить по стопроцентно инновационному проекту атомную теплоэлектростанцию малой мощности.

Чтобы сдвинуть программу, нужны люди с новым мышлением. Первым делом, не страдающие уранофобией. Деловая молодежь, поучившаяся на Западе, впитавшая тамошний прагматизм, судя по всему, ей не страдает. «У нас никто не боится урана, у нас все хотят его продавать», – так сформулировал позицию тех, кого называют «молодыми профессионалами» один из их когорты. Что и говорить, неплох бизнес, весьма неплох. Но так как добывает и продает уран лишь одна структура, «Казатомпром», то недостатка в кадрах она не испытывает. Еще недавно, по словам Гадильбека Шалахметова, все хотели любыми способами устроиться бурильщиком, и только. Теперь урановая «кормушка» начинает соперничать по привлекательности с нефтяной. Всеобщая страсть к нефти вызвана сильным всеобщим увлечением деньгами, говорит Шалахметов. Им же объясняется пробуждение интереса к урану. Он воспринимается исключительно через примитивную рыночную призму, только как товар. Его таинственные свойства, мутационная энергия, сокрытый в нем ключ к истине при простеньком экономическом подходе попросту незаметны. Но ведь благодеяние Всевышнего, как сказано в 92 «уранической» суре Корана, выражается не в даровании земных богатств, наоборот, «накопленное добро» не убережет от Высшего суда. От попадающего в эволюционный поток человека требуется нечто другое. Имеющий дело с ураном в такой поток вступает. Вблизи полигона это ощущаешь кожей. На Опытном поле, в эпицентре ядерных взрывов, ощущение становится порой почти нестерпимым.

Эпицентр

…Ложбина с зеленой травой, свист степного ветра, палящее солнце, птицы в небе… Простор, покой, мир.

Это – Опытное поле полигона. Та его точка, подобной которой на планете найдется не больше десятка. Может быть, их всего четыре. Возможно, эта точка – самая опаленная из всех. Эпицентр. Здесь взорвали первую советскую атомную и первую советскую водородную бомбу. А затем еще 116 ядерных и термоядерных зарядов. Атмосферные испытания шли здесь долгих 13 лет.

Здесь «делали работу за дьявола», по выражению «отца американской атомной бомбы» Оппенгеймера, потрясенного результатами бомбежки Хиросимы и Нагасаки. И, как ни кощунственно это звучит, сделали для Бога. Атомные бомбы никогда больше не падали на человеческие головы. Убитыми в японских городах цивилизация откупилась от ядерных дьяволов. Глобальная цена уплачена. Глобальный конфликт невозможен – поднявший меч от меча и погибнет.

Сегодня в эпицентре первого советского ядерного и первого термоядерного взрывов ничто не напоминает о бушевавшем здесь адском огне. Нормальный радиационный фон – в Алма-Ате, сказали дозиметристы, он выше… Лет через 15—20 этот, казалось бы, выпавший в какую-то иную реальность кусок степи может быть возвращен в хозяйственное использование и стать заповедником, куда повезут дрожащих от возбуждения западных туристов, или просто мирным пастбищем. В это очень трудно поверить, однако это так. Больше того: директор Национального ядерного центра Кайрат Кадыржанов и директор Института радиационной безопасности и экологии Сергей Лукашенко уверены, что девять десятых когда-то изъятых из тысячелетнего оборота земель можно вернуть людям уже через два-три года, нужных для дополнительной проверки. На карте полигона эти угодья обозначены зеленым цветом. Пятнышки красного – те участки, на восстановление которых уйдут сотни или тысячи лет. Редкие пятна розового – те, где со временем туристы будут смотреть на обгоревших «гусей» (так назывались у атомщиков башни с измерительной аппаратурой), на искореженные руины бетонных дотов с завязанной в узлы стальной арматурой. Они не выдержали удара. Они еще немного «фонят», но совсем немного…

Выступая перед президентами Казахстана и России на приграничной встрече в Актбюбинске, генеральный директор Национального ядерного центра Кайрат Кадыржанов рассказал о проекте взаимовыгодного сотрудничества по реабилитации и использованию полигона. Ведь эта опаленная людским безумием степь – точная модель планеты через полвека после, не дай Бог, ядерной войны. Здесь сохранилась жизнь – дикие животные и птицы. Здесь растут травы. Как они выжили, как изменились? Что с ними произошло? Или не произошло ничего? Как поведут себя на возрождающейся планете домашние животные? Запускайте стада коров, овец, лошадей, верблюдов, если угодно, постройте свинарник или даже завезите кенгуру. Можно ли есть мясо, пить молоко, использовать шерсть, кожу?.. Изучайте!

Изучают – пока лишь в курчатовском Институте радиационной безопасности и экологии. И выясняется следующее. При выпасе скота на «зеленых» участках полигона мясо и молоко совершенно безвредны. Ешьте, пейте! Это может показаться безответственной фантастикой либо дурной шуткой, но результаты объективных исследований именно таковы. Оно и понятно, говорит директор института Сергей Лукашенко. Ведь полигон огромен, его площадь – 18500 квадратных километров, а площадь Опытного поля – 300 квадратных километров. Ни для целей науки, ни по соображениям безопасности населения вся громадная территория не нужна. На «чистых» землях можно – под контролем специалистов – добывать уголь, причем хороший, молибден, золото, марганец, редкдземельные элементы…

Профанация

Однако вопрос очень сильно профанируется, продолжает Лукашенко. Кому-то очень нужно (видимо, оттого, что выгодно) подпитывать истерику по поводу «жертв полигона». Депутат Европарламента от Шотландии Струан Стивенсон, внук того самого Стивенсона, который сочинил знаменитый «Остров сокровищ», не раз наведывался на полигон. «Впервые я посетил Семипалатинск в августе 2000 года, – читаем в одном из его пресс-релизов, – и это событие глубоко потрясло меня. Воспоминания о сиротах из детских домов, о больных раком пациентах в больничных палатах, и обнищавших деревнях на полигоне (??) навсегда останутся во мне. Именно поэтому я пытаюсь сделать все, что в моих силах, чтобы помочь. Мне кажется неправильным, что Запад стоит в стороне и игнорирует тяжелое положение жителей Семипалатинска (?). Они настоящие жертвы холодной войны, в которую был вовлечен и Запад. Советский Союз заставил расплачиваться за ядерную войну свой собственный народ (??), и теперь пострадавшие нуждаются в нашей помощи и поддержке».

В некоторых визитах компанию Стивенсону составила Кимберли Джозеф, голливудская актриса, известная лишь самым искушенным знатокам кино. Она вручала свои фотографии с дарственной надписью казахстанским академикам-ядерщикам и радовала их обещанием снять документальный фильм об ужасах полигона. Надо отдать визитерам должное: они собрали и передали семипалатинским властям гуманитарные пожертвования в размере 85 тысяч долларов, а Стивенсон еще и 50-тысячный гонорар за книгу о полигоне. Благородно? Еще бы! Но… Книга называется «Вечная скорбь», и в ней со вкусом описываются вечные страдания жителей региона. Пресс-служба парламентария позволяла себе выдавать следующие пассажи: «Г-ну Стивенсону приходится ездить туда, где «Сталин цинично (?) создал испытательную зону для ядерного оружия, где полтора миллиона местных жителей были использованы в качестве подопытных лабораторных животных (??). Наследие 603 (??) ядерных взрывов, по своему эквиваленту равных 20 000 бомб, сброшенным на Хиросиму, является просто ужасающим. В регионе отмечены многочисленные заболевания. Различные формы рака – каждодневная реальность. Дети рождаются с хронической анемией и лейкемией. Трагическим результатом повреждения генофонда местного населения стали страшные уродства. Очень часты попытки суицида, особенно среди подростков и молодежи (?). Кладбища на окраинах местных аулов (?) зачастую больше по площади, чем сами аулы (???). Осушение рек в регионе, вызванное непосредственно ядерными испытаниями, приводит к новому риску для здоровья местного населения».

Вопросами в текстах помощников Струана Стивенсона отмечены неточности, натяжки и откровенные выдумки, с первого взгляда заметные не только любому курчатовцу, но и всем тем, кто имеет хотя бы поверхностное представление о проблеме. Зачем и кому они понадобились? Затем, чтобы представить Европу в качестве благодетеля семипалатинцев и единственного радетеля об их горьких судьбах? Тому, кто не прочь по примеру Украины предъявить России обвинения еще одно в геноциде, на сей раз – казахов? Но не будем строить догадок. Послушаем Камилу Магзиеву – Национального координатора Казахстана 7-й Рамочной программы Европейского Союза по Научно-техническому развитию, человека в вопросах европейских связей куда как компетентного. Именно Камила когда-то уговорила Стивенсона съездить в Казахстан и побывать на полигоне. Так вот, она утверждает, что до сих пор для европейцев проблемы какой-то далекой степной окраины остаются чужими и ненужными – их интересует только то, что им близко и касается их лично. В целом же, отношение Европы к проблеме Семипалатинска Камила называет вежливым равнодушием. По ее словам, вызвать сочувствие европейцев можно только тогда, когда говоришь, что эти проблемы могут стать и европейскими, если, например, подтвердится, что река Иртыш загрязнена ядерными отходами, а ее воды через Обь идут в Ледовитый океан и таким путем загрязняют воды Европы…

Река Иртыш радиоактивными отходами не загрязнена, авторитетно утверждает директор Института радиационной безопасности Лукашенко. Она в окрестностях Курчатова настолько чистая, что стерлядь ловится. Но самое главное, считает он, в том, что жертв полигона, жертв в прямом, гибельном смысле… нет. За всю 40-летнюю его историю никто не погиб. В Хиросиме и Нагасаки погибли десятки тысяч и десятки тысяч умерли потом от лучевой болезни. А здесь факт радиационного воздействия подтвержден всего у нескольких сотен человек. Это, конечно, совсем не значит, что испытания не нанесли никакого вреда людям и природе. Нет, урон экосистеме степи и, главное, здоровью людей, генофонду нации велик. Все так. Но правомерно ли говорить о сознательном геноциде казахского народа, о целенаправленном уничтожении его исторической памяти, о чем говорят на основании того, что для атомных испытаний были выбраны места великого Абая? Такие утверждения раздаются и в самом Казахстане, и за его пределами. И, надо сказать, у этой точки зрения есть сторонники. Насколько она обоснованна? Чего в ней больше – настоящей боли или стремления привлечь к себе внимание, заработать политические дивиденды, сделать карьеру? И может быть, крутить пластинку с вечно скорбной песнью о неисчислимых жертвах и страданиях удается только потому, что в обществе элементарно не хватает информации по ядерной проблеме, не хватает знаний?

Сергей Николаевич Лукашенко – один из самых информированных в этой области людей. Вот его мнение.

Лошади в противогазах

Для создания ядерного оружия – а это было необходимо – требовалось проводить ядерные испытания. Когда их начинали, ни у кого в СССР не было представления о воздействии радиации на живое и неживое. Наверно, если бы какие-то представления были, опасные последствия постарались бы по возможности нейтрализовать. Но как можно нейтрализовать последствия, если вы не знаете, в чем они могут заключаться? Если у вас – никаких знаний?… Испытания для того и проводились, чтобы получить знания. И начинать здесь людям приходилось с нуля. Они могли хорошо рассчитать характеристики ударной волны, но об электромагнитном, радиационном воздействии просто ничего не знали…

Поэтому разговор о геноциде населения вряд ли правомерны, говорит Лукашенко. А если без политеса, они – полная чушь. Это был не геноцид, а поход в неведомое. Да, к несчастью он оказался опасным для жизни и здоровья. Но только благодаря добытым в этом походе знаниям такой параметр, как допустимая доза облучения был ужесточен в сотни раз. Еще не так давно специалисты в области химической и радиационной разведки считали, что однократная допустимая доза для солдата – 50 Рентген. А сейчас норматив для населения 0,2 Рентген. Разница, как видите, огромная. Люди, которые ковали ядерный щит, были не глупее нас, другое дело, что у них было гораздо меньше информации.

Последнюю подпись, по сути, разрешение на проведение взрыва ставил представитель Гидромета. Специалисты этой службы всегда очень тщательно прогнозировали, куда может пойти радиоактивное облако. Обычно оно из-за вращения Земли шло на северо-восток и его обычно сопровождали самолеты, отслеживали до самой Камчатки. Основные выпадения радиоактивности случались на Алтае, хотя уже ослабленные. Однако испытания на то и испытания, и проводятся они не где-нибудь, а на испытательном полигоне, потому что могут быть непредвиденные обстоятельства. Были случаи, когда облако шло в обратную сторону по сравнению с ожидаемым направлением. Не учли температурную инверсию, так как не знали, что нужно ее учесть, и вот вам, пожалуйста! Но если все знаешь, что и зачем тогда испытывать?..

Радиационное загрязнение, естественно, никого не радовало, продолжает Лукашенко. И со временем от наземных взрывов отказались. Правда, и это надо сказать прямо, главным образом, не по экологическим соображениям, не ради безопасности населения, а по соображениям секретности. По радиоактивному облаку можно определить параметры заряда, а значит и оружия, его эффективность и вид. Поэтому через 13 лет решено было ввести мораторий на атмосферные взрывы, чтобы не было выбросов продуктов деления, и перейти на взрывы «полного камуфлета». Тогда встал вопрос о том, где «сверлить дырки» для подземных зарядов. И тут очень кстати на полигоне оказался массив Дегелен, поскольку вообще-то полигон выбирали не по наличию такого массива. Это просто стечение обстоятельств, к счастью – удачное.

Утверждение, что место для атомных испытаний выбрали именно так, чтобы подорвать историческую память казахского народа, – ерунда. Хотя бы потому, что о таких вещах никто всерьез не думал. Место – из четырех, предложенных учеными, и одно из них, кстати, располагалось в низовьях Волги, не столь уж далеко от Астрахани – определили по совершенно прагматическим причинам: из-за безлюдности, низкого качества сельскохозяйственных земель, близости большой реки и наличия железной дороги. Со временем выяснилось, что очень «пригодится» массив Дегелен. Если бы не он, было бы непонятно, где взрывать подземные заряды. Перед этим всегда проводились мощные геофизические изыскания, определялось, что можно, что нельзя, насколько разрушен горный массив, есть ли вода и где она. В этом деле масса тонкостей, масса предосторожностей. Тут главное – «как бы чего не вышло». До сих пор в Курчатове живут и работают специалисты, которые готовили и проводили все эти взрывы, а на базе Центра есть институт геофизических исследований (в прошлом – «партия»).

Геофизики определили, что никакое другое место, кроме Дегелена, для подземных испытаний не годится. В урочище Балапан, например, запасы углей, там, по некоторым данным, идет подземная газификация, спровоцированная ядерными взрывами, и там есть подземные воды. Совершенно уникальная ситуация, которой нет, например, в Неваде. Поэтому полигон это не только радиация, ситуация гораздо сложнее! Скважина спустя 15 лет после взрыва вдруг обрушается, образуется воронка… Чем то грозит? Проблема сейчас изучается. В Неваде в этом смысле ситуация проще. Там практически нет воды, поэтому нет опасности разноса радиоактивности с водой. А на Дегелене ручьи текут, бежит речка Чаган. Как бы кощунственно это ни звучало, реализована ситуация, потрясающая по разнообразию. Поэтому мы и говорим, что полигон – это естественная лаборатория, которая дает миру возможность изучать «пейзаж после битвы».

По мнению Сергея Лукашенко, это не слишком большое преувеличение. И при подземных испытаниях было множество случаев, подтверждает он, когда образующиеся при взрыве газы прорывались на поверхность. Один такой выброс стал толчком к цепи событий, приведших в конце концов к закрытию полигона указом Президента Назарбаева. Бывало, дело не ограничивалось «прорывами», а мощные защитные слои просто сметало и наружу вылетали все продукты взрыва. Они, кстати, проводились не только в целях совершенствования оружия. Полигон – это большая натурная площадка для проведения экспериментов. Были физические опыты с использованием ядерных взрывов, изучались физико-химические свойства вещества. С применением ядерных взрывов проводилось глубинное зондирование территории Казахстана и всего СССР, велась сейсморазведка. Любой эксперимент здесь стоил больших денег, и хотя их на оборону не очень считали, из него пытались извлечь максимум результатов. Развивались обеспечивающие технологии в точной механике и оптике. Работали лучшие специалисты, и не только физики, но и, скажем, биологи.

Вот последний лист секретного отчета об испытании первой советской термоядерной бомбы с подписями членов Государственной комиссии. Кто в нее входил? Академики Харитон, Щепкин, Сахаров, Зельдович, Забабахин, Садовский, Давиденко, Блохинцев, Лаврентьев, Келдыш, – все звезды советской науки! Но даже лучшие умы не знали, какую силу они разбудили, к каким последствиям приведет взрыв.

Свидетельством этому – уникальный рукописный документ, существующий в единственном экземпляре. Это распоряжение И. В. Курчатова от 27 августа 1949 года. Оно издано за два дня до первого советского атомного взрыва. В нем перечислены мероприятия, проводимые на полигоне в случае переноса времени «Ч».

«…2. При переносе времени «Ч» на несколько часов, но не более чем на одни сутки, никаких работ по эвакуации животных, приборов, кассет, индикаторов, техники, скоропортящихся продуктов не производится, за исключением работ по спуску аэростата, снятия подвесок с индикаторов, эвакуации аэростатов к месту наземного их хранения. В этом случае на поле проводятся следующие работы, во время которых на поле направляются специальные команды:

А) остановка дизелей, работающих в долговременных фортификационных сооружениях.

Б) снятие противогазов с лошадей».

Взгляд из Бездны

Сегодня, читая о несчастных лошадях в противогазах, обреченных на неминуемое, без следа, исчезновение в ослепительной вспышке, не знаешь, плакать или смеяться. Ведь все светила советской науки, вместе взятые, не знали, смогут ли коняги выдержать удар ядерного взрыва… Сегодня о поражающих факторах ядерного оружия знают не только светила. Известного более, чем достаточно. Ядерный щит, ядерный меч выкованы. Совершенствовать оружие дальше бессмысленно. Ужасы атомных «грибов», радиоактивных туч, ядовитых выбросов кончились. Полигон уже начал менять качество на гуманистическое. Он был символом гуманитарной, экологической катастрофы, а может стать уникальной лабораторией, всемирным достоянием, интеллектуальным центром, где вырабатываются новые подходы к непростой, что и говорить, ядерной проблеме и создаются безотказные технологии выживания.

Придать полигону иное качество должны люди. В первую очередь – курчатовцы. Ведь они с полигоном сроднились, для них он никогда не был источником иррационального ужаса. Но… Разговор за разговором, слово за слово, и понимаешь, что курчатовские ветераны, казалось бы, давно и прочно встроенные в не совсем обычную окружающую среду, на самом деле не так уж с ней слиты. Некоторые так и не сумели сжиться ни с городом, ни с Его Величеством Полигоном. Город действует на людей очень неоднозначно. Кто-то, помучавшись, оставляет наработанное, бросает нажитое и уезжает навсегда. Кто-то возвращается. Кто-то, вернувшись, снова бежит прочь. Кто-то врастает сразу и на всю жизнь – многие не делали попыток выбраться отсюда даже во время полного разора 90-х, и не только потому, что их нигде не ждали.

В Интернете есть сайт «Курчатовцы», где встречаются горожане всех эпох и поколений, бывшие и нынешние, центр своеобразного Братства – как для себя называют его сами «братья», Братства «Меченых Полигоном», «Ходивших По Краю Бездны»… и, может быть, даже в нее заглядывавших, хотя про это не принято говорить вслух. Адский огонь ядерных взрывов опалил прагматиков, составляющих разумные программы реабилитации земель, добычи золота и угля. Гарантируя безопасность будущих туристов, сами они ежатся, чувствуя на Опытном поле горячий взгляд между лопаток – взгляд из какой-то Бездны, той, по краю которой они ходили и ходят. Отпетые рационалисты, технари они начинают не без смущенья рассуждать о каких-то ненаучных «черных дырах», порожденных взрывами, о повреждении тонких энергетических оболочек планеты, из-за чего открылся канал в какие-то неведомые пространства, откуда поступает какая-то неизвестная энергия и непонятная информация…

Раз открывшись, этот канал не пересыхает и не мелеет. Поэтому возвращение к прежнему, до взрывов состоянию глухой степной окраины, в мир Абая и Мухтара Ауэзова или в советскую социалистическую действительность – невозможно. Перемена качества полигона неизбежна, но она, по-видимому, будет зависеть не только от наших желаний, на нее обязательно наложит отпечаток та, иная реальность, что заглядывает в наш мир через проделанные взрывами окна. Именно это, как можно предположить, и произошло в Японии. Восстав из пепла, Хиросима и Нагасаки стали самыми благополучными городами страны – городами с самой высокой продолжительностью жизни, с ее небывалым качеством. Туда со всей Японии едет жениться молодежь, и, наверно, не случайно!.. Японцам, кажется, удалась настоящая перемена качества, сопряженная с сумасшедшим технологическим рывком. Словно острова восходящего солнца засеяли семенами будущего…

Перемена качества

Новый век требует новых подходов, но нащупать их совсем нелегко. Поэтому возникает соблазн вернуться на проторенную дорогу и продолжать посыпать голову пеплом. Это просто, но неплодотворно. И, главное, невозможно. Человек по своей природе не может скорбеть вечно. Память – да, а вот «вечная скорбь» – архетипическая фигура, мирской человек на эту роль не предназначен… Или соблазн запретить. Помня о Чернобыле, можно запретить АЭС, помня о Хиросиме – все ядерные исследования. А можно поступить как японцы, на чьи головы дважды упали атомные бомбы. В Японии хватило решимости и ума сказать бесповоротное «нет» ядерному оружию. В Японии достало мудрости и духа сказать «да» мирному атому. Япония соединила отрицание с приятием, протест с созиданием. Япония, не забывая об ужасах Хиросимы, построила 55 АЭС. Зачем отвергать то, что проявило себя как зло, но что при новом подходе может стать благом, изменив качество?

Возможность перемены качества полигона еще вчера представлялась совершенно немыслимым делом. Сегодня качество меняется, пусть и не так быстро, как хотелось бы глашатаям и адептам атомного века. Он вызревал в муках и, наконец, вызрел. Впереди столетия использования энергии мирного атома – целая урановая эпоха. В нее уже можно заглянуть, говорят продвинутые ядерщики Курчатова. И что же там виднеется? Ни Чернобыля, ни прежнего Семипалатинского полигона в новом урановом веке уже не будет. А что будет? Будут повсеместно распространенные инновационные ядерные технологии, надежные и безопасные. Будет атомная энергетика, превратившаяся в обыденность, на которой не заостряется внимание общества, как сейчас оно, допустим, не фокусируется на гидроэлектростанциях.

Позиция японцев в ядерных делах значит много. Крупнейший японский авторитет в этой области профессор Фуджи-Йо утверждает, что атомная энергетика чем дальше, тем больше вовлекается в созидание новой технологической цивилизации, хотя в мировом общественном мнении АЭС пока не реабилитированы. Однако их шансы на реабилитацию год от года повышаются. Вот в этот переломный и, несомненно, интересный момент Казахстан и готовится вступить в престижный клуб держателей мирных ядерных технологий и на равных включиться в рассчитанное на века «созидание новой технологической цивилизации». Если не случится ничего экстраординарного, в реализации программы развития атомной отрасли Казахстана наверняка вознамерятся поучаствовать различные зарубежные партнеры.

Так, уже заявили о готовности к серьезным вложениям японцы, а они, как известно, слов на ветер не бросают. Работы в большой и открытой стране хватит всем, но только к нам, к России Казахстан все-таки ближе. Там, кстати, в этом совершенно уверены.