Глава 2. В эклектричке
– Нам надо определиться с целями и задачами, – едва мы заняли места в электричке и уселись у окна, я заговорил на жутком канцелярите (смесь канцерогенов, лярв и санскрита, хотя сам санскрит – всего-навсего вольный перевод идиоматического выражения одного отдыхающего, поехавшего в Крым из-за нехватки средств на курорты Крита – он остался «без» Крита, потому и «санс». Но я даю пояснения не для настоящих лингвистов, они могут их пропустить, так будет намного лучше).
– Что ты имеешь в виду? – не понял Том. Он настолько углубился в себя, предвкушая предстоящие переживания, что наружу торчали одни уши, но и те ничего не слышали, улавливая лишь слабые отзвуки предстоящих событий.
– Что мы имеем в качестве цели путешествия? – я продолжал выматывать его, словно заправский бюрократ. На самом деле я применил одну из специальных тактик-методик, которая, в конечном счёте, могла помочь Тому. Но для чистоты эксперимента Тома следовало оставить в неведении как относительно содержания методики, так и о моём решении использовать её.
– Как? – продолжал не понимать Том. – Мы же собираемся искать мой смысл жизни?
– Твой смысл жизни или смысл твоей жизни? – гнул я свою линию. Линия пищала и вырывалась.
– Мой… – Том задумался. А я продолжал:
– Смысл жизни или жизнь смысла? Мысли о смысле: жизнь – с мыслью? Смысли же!
– Мыс лижет, – пробормотал Том, постепенно ВКЛЮЧАЯСЬ – во что? В игру, в обсуждение, в процесс мышления?..
– Мы слижем, – подхватил я, хотя двигаться таким образом представлялось мне настолько зыбко и ненадёжно, как разворачиваться на проволоке над пропастью. Над пастью пропасти…
– Смысл мысли… – пробормотал Том, долго анализируя предложенную тавтологию, но так и не сумев выбраться из замкнутой петли искусственно извращённой логики.
– Не ты ли же сам?.. – подсказал я. Но Том смог обойтись без подсказки. Мысли его потекли по иному пути, по пути сказки: он поднялся на следующую ступеньку.
– Нам надо как-то обозвать нашу экспедицию, – предложил Том, поёрзав на сиденье, словно самоутверждаясь.
– Может быть, лучше икспедицию, раз мы пустились в путь за неизвестным? Кстати, ты замечал, что слово “путь” предполагает спуск и подъём? Это видно из самого начертания слов: «у» указывает вниз – в слове «спуск», – а взбираться приходится на твёрдый знак – в слове «подъём». Само слово «путь» можно представить и как спуск и как подъём – то есть спуск, как сказано, на «у», а подъём идёт на мягкий знак, что легче. Но без подъёма нет спуска, и наоборот. В жизни не так: бывают спуски без подъёмов, равно и подъёмы без спусков.
– Спуску не дадим, – пообещал Том.
– Может, – продолжал я, – обозначим наше путешествие как «путешествие за чудом»?
– Было уже, – досадливо отмахнулся Том. – «Как Иванушка-дурачок за чудом ходил». Василий Шукшин написал. Кто из нас Иванушка, а кто дурачок?
Я пропустил микроукол мимо ушей – я не собираюсь носить серьги – и продолжил:
– Тогда «за сказкой».
– Что я, маленький? Какие сказки в нашем веке?
– «За счастьем», – предлагал я варианты. – «В поисках себя».
Том качал головой, словно ленинградский метроном:
– Разве дело в названии?
– А в чём? В звании? В НИИ? Тогда туда и надо идти. Или в армию – если за званием. Или за названием…
– В армированную армию? – вяло спросил Том.
– Армированная была в средние века – всем известные рыцари-крестоносцы…
– Почему обязательно крестоносцы?
– Необязательно, но желательно.
– Кому, крестоносцам?
– Или паукам-крестовикам. Кстати, ты не слышал версию, согласно которой пауки-крестовики – не что иное, как выродившиеся рыцари-крестоносцы? Измельчавшие?
– Не надо было кресты носить, – упорствовал Том.
– А тогда бы они стали мухами… Видишь, кресты им помогли стать не дичью, а охотниками. Как перекрестие прицела.
– Всё равно: дичь, – сморщился Том.
– Согласен, – быстро согласился я, глядя в окно. Там разворачиввался, чуть подрагиввая – откуда и появились вторые «в» – чудесный пейзаж с картины Левитана «Золотая осень», один к одному. Впрочем, мы удивительно быстро проскочили мимо него и снова вернулись в лето. – А как тебя ещё подвеселить можно?
– Подвеселить, подвеслить, подзавести, подвести… – забормотал Том, шевеля дополнительно ещё и пальцами: чтобы облегчить процесс мышления?
– Подвести под вести… не желаешь ли послушать о коллизиях Колизея, радостях Родоса, о западне на Западе, о славе слова, о закрытии открытия, прогноз синоптиков Синопа, словом – радионовости?
– От Радионова ости? Или кости?
– Нет. Просто: Радионов о…сти – обрывок фразы. О почести, о доблести, о славе…
– Так сразу? И много вестей?
– Разумно ведь…
– Мнедведь…
– Где? – и я обратился в окно, надеясь, что услышал не просто каламбур, а действительный факт: подобные звери иногда встречащались в местных лестах. Лесах или местах? В местах лесов. В естных лесах – в тех, где можно поесть.
Том тоже взглянул в окно и тут только обратил внимание на проплывающий за окнами пейзаж:
– Какая чудесная берёзовая роза! Как роща! То есть, роща как роза, – поправился он. – Вот бы попробродить по ней!.. Попробовать побродить, – поправился он, сделав новую ошибку: чуть не прикусив язык.
Электричка дёрнулась, потом плавно замедлила бег, как будто машинисту передалось Томово желание, и радиодинамик хрипло произнёс:
– Станций Березай. Кому надо – вылезай!
– Я что-то не припомню такой станции на этой ветке, – покачал головой Том.
– А ты внимательно следил за всеми проезжаемыми? – спросил я, подхватывая рюкзак. – Выходи, нам пора.
– Совсем не следил.
– И правильно делал.
Так пикируясь, мы спускались по ступенькам, выискивая взглядом, куда бы поудачнее спрыгнуть, чтобы не подвернуть ногу на балластном гравии.