Глава первая
Сокол улетел
Первая опасность
В этот день, с утра, оба княжича, Федор и Александр, рано пришли в свою светлицу, где их уже поджидал иеромонах Варсонофий со старой книгой Псалтыри. Усевшись за стол и водя деревянными «указками» по строкам, оба мальчика стали читать нараспев старинные псалмы. Косой луч утреннего солнца, пробившись сквозь оконце с заморскими цветными стеклышками, яркими пятнами падал на пожелтевшие страницы большой книги.
Когда чтение окончилось, отец Варсонофий положил перед мальчиками по небольшому листу харатьи[1], и княжичи стали выводить гусиными перьями замысловатые буквицы, стараясь подражать буквам Псалтыри.
– Теперь пишите, будто вы сами ведете летопись, что было у нас в Новгороде этой зимой: «В 6737 году[2] южный ветер разметал лед на Ильмень-озере и погнал его в реку Волхов, сорвав девять устоев главного моста…»
Младший княжич, Александр, недовольно сказал:
– Отче Варсонофий! Зачем нам писать про ненастье, про ветер? Не буду я этого писать! Ты нам лучше прочти, как наш батюшка с чудью, емью[3] и немцами воевал.
– Ладно, сынок! Сейчас я вам поведаю о походах князя Ярослава Всеволодовича, а потом вы, не торопясь, запишете это на своих харатьях.
Варсонофий достал из небольшого окованного сундучка, стоявшего под скамьей, толстую книгу и стал медленно читать:
– «В 6731 году ( 1223 г .) прибыл князь Ярослав в Новгород, и новгородцы были рады.
В ту же зиму пришли литовцы и воевали около Торжка. Их было семь тысяч. Они захватили всю Торопецкую волость и причинили Торжку много бед. Но пришел князь Ярослав, и Литва отступила, а Ярослав погнался за ними, отнял у них коней, разбил их и многих порубил. Литва ушла обратно, а сам Ярослав вернулся невредимым, и дружина его – с огромной добычей».
Александр заколотил руками по столу и воскликнул:
– Отче Варсонофий, родненький! Прочти еще что-нибудь про воинские походы батюшки! А потом я все запишу.
Варсонофий задумался и сказал:
– Трудное житие вашего батюшки, мудрого князя Ярослава Всеволодовича. Много походов совершил он и всегда возвращался с честью и славной победой. Не позволял никому вторгаться в наши исконные дедовские земли. Вот, к примеру, что записано в нашей летописи: «В 6736 году ( 1228 г .) приплыли в лодьях враги из племени емь воевать в Ладожское озеро, и об этом пришла весть в Новгород. Новгородцы, сев на насады[4], поплыли на веслах в Ладожское озеро под начальством князя Ярослава. Он погнался за врагами и бился с ними до ночи, когда емь отступила в Островлец. В ту же ночь враги запросили мира, а сами убежали в лес, бросив свои лодьи. Тогда много их пало…»
Княжич Федор слушал рассказ равнодушно. Александр же запрыгал на скамье:
– Спасибо тебе, отче Варсонофий! Любо мне узнавать про войну и про походы смелого батюшки нашего. Скорей бы мне вырасти! Тогда он меня с собой возьмет, а уж я покажу…
Худое лицо Варсонофия осветилось ласковой улыбкой:
– Ладно, вояка! Придет и твой час! А теперь берите да переписывайте то, что я вам прочел, да пишите внимательно, чтобы ничего не пропустить.
Он положил на стол книгу в кожаном темном переплете. Две русые головки склонились над ней, и мальчики принялись за письмо, старательно выводя затейливые буквицы.
Скромного наставника радовали успехи мальчиков, особенно пытливого и любознательного Александра, но в этот день на душе его было тревожно.
В это утро, подходя к мосту через Волхов, Варсонофий задержался. Телеги с кладью, перехваченной веревками, громыхали, проезжая по поперечным бревнам деревянной мостовой. Рядом с прежним мостом строился новый. Плотники, стуча молотками и топорами, тащили бревна и доски и ловко, искусно их соединяли с помощью деревянных же клиньев. Прохожие столпились при въезде на мост. В образовавшемся заторе два степенных новгородца, пожилых, по виду – бояре или богатые купцы, – громко разговаривали, не обращая внимания на окружающую их толпу:
– Переяславцы нынче с умыслом задерживают наши ладьи с хлебом. Слыхал я, что на волоках[5] проезд совсем остановился. Это ими делается, чтобы поднять цену на жито.
– Надобно просить князя Переяславльского Ярослава Всеволодовича облегчить нашу участь. Ведь он крепко обещал всегда поддерживать новгородцев в нужде. Да только теперь ему не до нас. Видно, махнул он рукой на Новгород с той поры, как нас покинул.
– Нет, он поможет! – уверенно ответил другой. – Иначе зачем бы он оставил своих обоих сынков у нас в Новгороде, словно в талех![6]
– А что с того, что в талех? Они живут на свободе в городище[7]. Долго ли им сбежать в Переяславль!
– Что же нам, по-твоему, остается делать?
– Немедля заточить обоих княжат в монастырь. Тогда и князь Ярослав опомнится и пришлет выкуп. Вот тут и двинутся к нам опять из Суздаля и Переяславля торговые насады и привезут жита.
– Сегодня же скажем на вече, чтобы привели напоказ обоих княжат, а там все и сделаем.
– Не знаешь ты, что ли, князя Ярослава? Он только пуще гневом распалится.
– Видать, на вече сегодня дело миром не кончится. Будет встань[8] промеж сторонников Ярослава и его врагами.
В это время телеги двинулись, людской затор рассосался, и обеспокоенный Варсонофий поспешил дальше. С горечью он думал: «Не могут новгородцы жить без неурядиц и споров! А что им надобно? Два малолетних княжича, сынки Ярослава Всеволодовича, у нас уже сидят, никому они не мешают, а правят за них наш старый посадник да вече. Оно наш главный хозяин».
Урок подходил к концу. Топот ног на скрипучей лестнице заставил всех прислушаться. В светлицу вбежал Шостак Орешко, любимый дружинник-медвежатник князя Ярослава. Заложив дверь засовом, Орешко отер вспотевшее лицо полой кафтана.
– Беда! Ой, беда надвинулась! – говорил он, задыхаясь. – Надо княжатам немедля бежать из Новгорода! Люди бесчинствуют, кричат: «Пора вытравить племя Ярославово и призвать Мстиславичей!»
Варсонофий в ужасе соединил ладони.
– Какая же вина может быть на малых детях?
– Да та, что сейчас Борисова чадь, сторонники боярина Бориса Негочевича, договариваются с князем Мстиславом; хотят спиною повернуться к Суздалю и Владимиру, а стало быть, и к великому князю Ярославу. А откуда тогда новгородцы будут хлеб для себя привозить? Ведь с хлебом у нас скудно: в прошлые годы заморозками все хлеба побило.
Говоря это, Шостак Орешко высунулся в окно, выходящее на задний двор, и свистнул.
Послышался ответный свист, Шостак крикнул:
– Мы готовы, сейчас придем! – Потом, обратившись к мальчикам, сказал: – Боярина Федора Даниловича, вашего пестуна[9], я уже предупредил; это он вместе с тиуном[10] Якимом ждет вас с конями… Одевайтесь скорее и поспешайте!..
Крики и шум во дворе усилились.
Оба мальчика пытались тоже выглянуть в окно, но отец Варсонофий оттаскивал их и торопил, помогая одеваться.
Лестница снова заскрипела, и глухие удары потрясли дверь.
– Что вам надо? Уходите, откуда пришли! – закричал Орешко.
– Открывай, или я высажу дверь!..
Дверь шаталась, трещала и наконец соскочила с кожаных петель.
В светлицу ввалился толстый, грузный Фома Полуэктов, богатырь с большой бородой, падавшей на грудь. Все в Новгороде знали этого богатого мясника. Его крепкая рука, обросшая рыжими волосами, сжимала длинный узкий блестящий нож, каким он обычно колол свиней.
– Это, что ли, княжата? – сказал мясник, делая шаг в сторону мальчиков.
Федя и Олекса, прижавшись друг к другу, стояли в углу позади стола.
– Я не хочу! Не хочу! – закричал Федор.
Княжич Александр блестящим взглядом расширенных глаз молча внимательно следил за всем происходящим, и страха не было на его лице.
Фома Полуэктов пришел не один. Его молодой подручный, разинув рот, с мешком в руке стоял, загораживая двери, готовый исполнить приказание хозяина.
– Эй, вы, жеребятки, подьте-ка сюда! – прогудел Полуэктов.
– Побойся Бога! Что ты замыслил? – закричал Варсонофий, шагнув вперед и высоко подняв серебряное распятие. – Отойди, безбожник!
– Не вступайся не в свое дело, отец честной! Мне велел боярин Борис Негочевич привести на вече обоих княжат, а если заупрямятся, то принести их. Вот и два мешка наготове.
– Не посмеешь ты такой смертный грех взять на душу! – кричал в испуге Варсонофий, загораживая дорогу мяснику с ножом.
– Не я тут хозяин. Ежели вече решило притащить обоих княжат для показу…
– Врешь ты! Не вече решило, а Борисова чадь, кучка бояр, приспешников Негочевича.
Мясник хотел оттолкнуть монаха, но тут вмешался Шостак Орешко. Высокий, сильный и ловкий, он не раз один на один выходил на медведя… Набросившись на Фому Полуэктова, он сбил его с ног.
Полуэктов охнул, грузно осел на пол, затем, хрипя, повалился на спину. Его подручный, видя неудачу хозяина, кинулся вон из светелки и загромыхал, скатываясь по лестнице.
Шостак зацепил веревкой под мышками сперва Федора, потом Александра и поочередно спустил мальчиков через окно во двор.
– Слушай, отец Варсонофий! – сказал Шостак перепуганному монаху. – Наверное, сейчас сюда придут бояре или другие смутьяны новгородские. Скажи им, что мясника Полуэктова за бесчинство в княжеских палатах маленько помял княжий ловчий-медвежатник Шостак Орешко… Желаю тебе здравствовать, а я с княжатами буду держать путь на Переяславль, к великому князю. Оттуда, быть может, князь вернется сам, чтобы навести в Новгороде суд и расправу над здешними лиходеями и отогнать напирающих на нашу землю недругов.
Привязав веревку за ножки тяжелого дубового стола, Шостак земно поклонился отцу Варсонофию, коснувшись пальцами пола, и, с трудом протиснувшись в окно, спустился во двор.
Отец Варсонофий, обратившись к темной иконе, крестясь, шептал:
– Пронеси мимо нас, о Господи, грозную тучу сию!..
А тем временем, быстро удаляясь от Новгорода, глухими лесными тропами уже мчалась по направлению к Переяславлю-Залесскому группа всадников.
– Нынче вы увидели, – говорил Шостак княжатам, – какие у нас бывают смутьяны. Будьте впредь сторожкими, а ежели когда-либо станете править Новгородом, то таких смутьянов, как бояре Негочевичи да Ноздрилины, и их бесчестных подвывал остерегайтесь, ровно лютых зверей. С простыми же новгородцами вы поладите – они народ прямой и душевный.