Посиделки
Вечер. Три девицы под окном орудуют спицами, и на глазах прирастает пряжа. Обвязались. Даже нижнее белье у них из тонкой ангорской шерсти: в Баклушах стояла суровая зима. Болонке накидку связали. Зачем? Она в тепле, лучше бы дворовому псу Барбосу.
Нина Петровна, сельская учительница, была старой девой, ученики ее не любили и называли воблой астраханской (родилась она на Нижней Волге).
Засиделась в девках и библиотекарь Вероника, правда, по другой причине – одна нога у нее была короче другой, и, думая, что так скрадывается уродство, она передвигалась по деревне трусцой, к концу рабочего дня к окнам прилипали не только старушки, глядя на удивительную иноходь библиотекарши. А что еще смешного можно увидеть в Баклушах?
Венера, наоборот, отличалась приятной внешностью, но в жены ее никто не брал. Может быть, имя отталкивало или профессия: ей приходилось брать семя у быков-производителей.
– Мечтаю я, особенно по ночам, о друге синеоком, – вздохнула Вероника.
– Хотя бы однооком, ночью не видно, – съязвила Нина Петровна. – Хватит, довязались! Ученики стали называть меня астраханской воблой в сетке. Это они о моем новом вязаном платье. Давайте соберем посиделки с мужиками. Найдем свободных: не все же обабились.
– На водку многие клюнут, – согласилась Венера. – Кого пригласим? Петра Сивого? Он снова холостой. Пригож, но пьет, как конь. На последней своей свадьбе чокался с каждым из гуляющих, и только пыхтел, вытирая рот рукавом. Невеста трижды засыпала под столом. По слухам: не всегда одна. Разные языки в деревне, есть и злые. Можно позвать Аркадия, местного зоотехника. Многие доярки от него понесли. До развала колхоза не женился, зачем, на ферме баб было больше, чем коров, а сейчас они в основном дома в подсобных хозяйствах содержатся, и очень скучает он.
– Хорошо бы местного фермера Наливайко пригласить, – продолжала Венера. – Но могут выдрать волосы, и не только на голове: все, кому за 16, положили на него глаз. Ходит павлином среди этих курочек-дурочек. А ведь только недавно переехал во дворец из саманной землянки.
– Обязательно придет монтер Пробкин, – сказала Вероника. – После того как он упал с телеграфного столба, вообще перестал соображать: поднимается в когтях даже на стремянку, ходит в них по улице как в кандалах.
– Лучше пригласить учителя пения Собакина, – вновь перебила Нина Петровна, – он играет на саратовской гармошке, поет, пляшет. И вообще дурачок. Хоть посмеемся.
– А как же, Нина Петровна, он преподает у вас музыку, если играет только на саратовской гармошке?
– Он племянник директора школы, который сам не может без балалайки, и кто сейчас будет петь под гармошку перед учениками, круче для них не придумаешь. Накурятся гадости и приплясывают.
– А нормальные мужики в деревне есть?
– Есть. Иван Соломонович всегда приветлив, кланяется, что сейчас в диковинку. Говорит, он единственный еврей на все Заволжье. Сгорел его дом – без причитаний переселился в баню. Увез жену проезжий гастролер – никакой скорби. Наоборот, ездил в синагогу и благодарил за это своего Бога. Иван Соломонович рачительный: моется в бане и утром и вечером, чтобы не пропадало зря тепло. Нормальным можно считать Петухова, несмотря на его странное хобби – вытаскивать из сугробов застрявшие автомашины. Все мужики в деревне малорослые, а этот варяг какой-то. Его так и зовут: живой тягач.
– А если попа Василия заманить? – предложила Венера. – Поп современный, предпринимательством занимается: сам гробы сколачивает. И чарочку за здравие или упокой всегда пропустит. Сейчас попадью себе подбирает, и его зовут женихом-крестоносцем. Может, подфартит нам: в рясе, а все равно мужик.
– И какой! Попята так и полезут, с крестиками на шее, – засмеялась Вероника.
– Все время дышать ладаном я не смогу, – возразила Венера.
– А соляркой лучше, если попадется тракторист?
– В наши сети, Вероника, никто не попадется, даже пескарь, – сказала Нина Петровна.
– Сети худые, надо заделывать дыры.
– Никто их еще не продырявил, по крайней мере, мои, – буркнула Нина Петровна.
– Хватит умничать, – перебила Вероника. – Пригласим всех. Главное, пойла больше запасти, а в портках они будут или в рясе – это вторично.