Вы здесь

Южаночка. Глава VI. Птичка попадает в клетку (Л. А. Чарская, 1907)

Глава VI

Птичка попадает в клетку

Ровно через сутки Южаночка подъезжала с дедушкой к большому каменному зданию, окруженному деревьями и высокой железной решеткой. Лишь только их карета подкатила к подъезду, из дверей здания вышел старик швейцар, весь увешанный медалями и орденами. Он высадил дедушку и Южаночку из экипажа и ввел их в просторный вестибюль, где топился камин и было очень тепло и просторно.

– Доложи-ка, любезный, Эмилии Федоровне Бранд, что генерал Мансуров привез внучку и просит их выйти на минуту, – попросил дедушка швейцара.

– Слушаю-с, ваше превосходительство! – почтительно отвечал тот и поспешил исполнить возложенное на него поручение. Не прошло и пяти минут времени, как перед дедушкой и Иной с деревянной улыбкой на сухом, вечно недовольном лице, уже стояла госпожа Бранд и поклонившись официальным поклоном, заговорила отчеканивая каждое слово по своей привычке:

– Вы немного опоздали, генерал. Госпожа начальница уже не может принять вас сегодня. Я отведу девочку к ней завтра представиться, а теперь попрошу вас проститься с вашей внучкой, так как уже поздно и девочке необходимо сейчас же лечь спать, чтобы успеть хорошенько выспаться до завтрашнего утра.

– До скорого свидания, милая моя Южаночка! – произнес дедушка и обняв Ину, он несколько раз подряд перекрестил ее дрожащей рукой и нежно поцеловал в разом побледневшую щечку. – До свидания, моя дорогая, дорогая девочка, завтра я приеду навестить тебя, а пока… – и еще раз прижав к своей груди черненькую головку генерал Мансуров поцеловал ее.

– Извините меня, генерал, – неожиданно зазвучал неприятный скрипучий голос классной дамы, но завтра мы не можем, к сожалению допустить вас повидать вашу внучку… Посещения родственников у нас бывают по четвергам и воскресеньям, два раза в неделю, только… Завтра же пятница и, стало быть…

– Значит, завтра я не увижу моего дедушку? – живо перебила свою новую наставницу Ина.

– Ты увидишь твоего дедушку в воскресенье, через три дня! – строгим, не допускающим возражений тоном отвечала госпожа Бранд.

– Никогда в жизни не соглашусь я на это! – горячо вырвалось из груди Южаночки. – Или пустите дедушку завтра или я ни за что на свете не останусь в вашем противном институте! Клянусь вам!

– Ты невозможная девочка! – пожала плечами госпожа Бранд и длинное лицо ее стало еще длиннее.

– Дедушка, миленький, золотенький, ненаглядный мой! Возьми меня сейчас же отсюда, возьми сейчас! Или я умру дедушка! – со страстным отчаянием вырвалось из груди Ины и она цеплялась дрожащими руками за руку деда.

– Южаночка! Дитя мое! – мог только произнести глубоко потрясенный этим порывом внучки генерал и так грустно, так печально взглянул в лицо последней, что и гнев и отчаяние Ины исчезли в тот же миг.

– Если тебе это будет так неприятно, – пробормотала она вся краснея от смущения, – то я… то я… я останусь здесь… Но только ради Бога, навещай меня почаще дедушка! – дрогнувшим голосом заключила она.

– Разумеется, дорогая моя! Разумеется! – силясь замаскировать собственное волнение, произнес дедушка, – а теперь дай мне еще раз перекрестить и поцеловать тебя, крошка!

Чуть побледневшая с широко раскрытыми черными глазами, Ина подставила дедушке свое милое личико. Потом сама горячо и порывисто прижалась алыми губками к его морщинистой щеке и подавив тяжелый вздох, долго смотрела вслед старику, пока его высокая еще стройная фигура не скрылась за дверью.

Лишь только эта дверь захлопнулась за дедушкой Ина живо обернулась к Эмилии Федоровне и произнесла тоном не допускающим возражений.

– Пожалуйста, ведите меня скорее в спальню, только как можно скорее, а то мне расхочется туда идти.

Услыша этот тон, это приказание, в первую минуту госпожа Бранд была так удивлена, что буквально не могла произнести ни слова от изумления. С минуту она стояла, истуканом, с полуоткрытым ртом и с вытаращенными глазами. И вдруг разразилась, как буря.

– Как ты смеешь говорить так со мной! – крикнула она, топнув ногой.

Потом, поборов несколько обуявшую ее злобу, приказала швейцару снять с «новенькой» шубку и галоши, и крепко ухватив Ину за руку, повлекла ее из вестибюля куда-то наверх, по широкой, каменной лестнице.

Эмилия Федоровна неслась как разгневанная фурия по бесчисленным ступеням, ее костлявые пальцы впивались в руку Ины крепко, точно клещи. Девочка, своими маленькими ножками едва успевала за широко шагавшей спутницей.

Таким образом достигли они третьего этажа и вступили в длинный коридор, освещенный тремя-четырьмя висячими лампами. По обе стороны коридора находились двери, ведущие в дортуары, то есть спальни воспитанниц. Перед одной из них Эмилия Федоровна остановилась перевести дыхание, и воспользовавшись этим Ина подняла голову и прочла надпись, четко выведенную на доске прибитой к двери.

«Дортуар младшего класса».

Костлявые пальцы госпожи Бранд, по-прежнему цепкими клещами впивались в руку Южаночки. Последняя попробовала сделать усилие освободиться, но увы! Это не помогло. Клещи вцепились сильнее. Потеряв всякое терпение девочка, вышла, наконец, из себя и резко проговорила, изо всех сил дернув рукой:

– Да отпустите же, меня наконец… Я не баран которого тащат насильно!

– Ты не баран, а глупая, дерзкая девчонка, которую следует примерно наказать! – задыхаясь от гнева, прошипела госпожа Бранд и широко распахнув дверь, втолкнула в нее Южаночку.

Девочка очутилась на пороге длинной комнаты, слабо освещенной зеленоватым светом ночника. Здесь стояло около сорока кроватей, уставленных четырьмя правильными рядами. На каждой из них лежала спящая фигурка, в белой кофточке, и таком же чепце.

Что это были за фигурки, Южаночка не успела хорошенько разглядеть, так как едва она очутилась в дортуаре, как Эмилия Федоровна схватила ее за плечи, подтащила к смутно белевшейся в полумраке печке и, толкнув девочку лицом в угол, между стеной и печкой, прошептала со злостью:

– Наконец-то я добралась до тебя, скверная, дерзкая девчонка! Я буду наказывать тебя до тех пор, пока ты окончательно не исправишься. Поняла? Не изволь же выходить из угла до тех пор, пока я не приду за тобой, – и потрясая своим костлявым пальцем над черненькой головкой, Южаночки Эмилия Федоровна, уже окончательно расстроенная и негодующая, вышла из дортуара.