Глава седьмая
Царский ультиматум
Ратманово! Ну, наконец-то деревья расступились, и Алексей увидел свой дом. Позлащённая последними лучами мраморная колоннада сияла на фоне закатного неба, за оконными стёклами трепетали огоньки свечей, как будто звали: «Домой, домой…» Но главным чудом оказался холм – ослепительно-белый от невесомого первого снега.
«Как в сказке», – оценил Черкасский, и тут же память подкинула воспоминание: в тот трагический день он так же смотрел на заснеженный холм из окна кареты и думал, что ничего хуже опалы быть не может, но оказалось, что это не так. Алексей ехал в Ратманово в ссылку, а нашёл смерть.
Как только он вошёл в дом, навстречу вышла согбенная, но всё ещё бодрая няня Тамара Вахтанговна. Лицо её было заплаканным.
– Мальчик мой, горе у нас – бабушка твоя совсем плоха, – призналась старушка. – Всё тебя ждёт, спрашивает каждый час.
Алексей кинулся к лестнице. У спальни бабушки он остановился, чтобы перевести дух, и осторожно постучал. У постели больной хлопотали сиделка и доктор. Лицо Анастасии Илларионовны стало совсем маленьким и совершенно бескровным, глаза её были закрыты.
– Бабушка, я приехал, – позвал Алексей и взял княгиню за руку.
– Алёша! – Услышав родной голос, Анастасия Илларионовна открыла глаза и попросила: – Пусть все уйдут, нам нужно с тобой поговорить.
Доктор и сиделка вышли, а Черкасский опустился на стул рядом с кроватью.
– Алёша, ты меня не перебивай и слушай внимательно, – чуть слышно шептала старая княгиня. – Сестёр береги, они и так богаты, да я им ещё по сто тысяч оставляю, пусть замуж выйдут по любви, за кого захотят, хоть за нищего.
– Я обещаю!
Анастасия Илларионовна кивнула и на мгновение в её голубых глазах мелькнула прежняя сила.
– Дорогой мой, я боюсь за тебя. Ты должен поскорее жениться и родить наследников. Люби своих детей, никого не обделяй вниманием! Я всё оставляю тебе, завещание хранится у нашего соседа – барона Тальзита, он – мой душеприказчик. – На лбу княгини выступила испарина, дыхание стало сбиваться. Сквозь тяжёлый хрип еле пробились слова: – Поклянись, что женишься!
– Обещаю в ближайшее же время выбрать хорошую девушку и жениться, – подтвердил Алексей.
– Позови няню…
Когда старая грузинка вошла в спальню, больная слабо махнула рукой, как будто что-то просила. Тамара Вахтанговна достала из комода расшитый золотой вязью синий бархатный мешочек и вынула из него необычной формы золотой крест. Он крепился к толстой (с мизинец) грубой цепочке, а в самом его центре сиял огромный, размером с грецкий орех, алмаз. И бархатный кисет, и драгоценность няня протянула Алексею.
– Крест царя Ираклия. Я хотела передать эту реликвию тебе перед венчанием, но не доживу, – прошептала Анастасия Илларионовна. – Прощай, Алёша, выполни мои просьбы, а я буду молить за тебя Бога.
Как будто истратив последние силы на этот разговор, старая княгиня впала в забытьё и уже больше в сознание не приходила. К вечеру её не стало. В Ратманове как раз гостил князь Василий. Его дети, Никита и Николай, не смогли бы вовремя доехать из столицы, сёстры Алексея были слишком юными, чтобы участвовать в похоронах, так что проводили Анастасию Илларионовну в последний путь лишь сын с внуком да сосед-душеприказчик.
Вечером после похорон князь Василий, Алексей и барон Тальзит собрались в гостиной покойной княгини, чтобы выслушать её последнюю волю. Душеприказчик открыл конверт с завещанием и начал читать:
«Я, светлейшая княгиня Анастасия Илларионовна Черкасская, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, выражаю свою последнюю волю:
Четырём моим внучкам: Елене, Дарье, Елизавете и Ольге Черкасским – завещаю по сто тысяч рублей каждой, эту сумму они должны получить по достижении ими двадцати одного года. Внукам моим, Николаю и Никите, завещаю по пятидесяти тысяч рублей каждому без всяких условий.
Все остальное принадлежащее мне на момент моей смерти имущество я завещаю внуку Алексею Черкасскому.
Барон закончил чтение. В комнате повисла тишина. Вдруг князь Василий вскочил со стула и кинулся к Алексею. Лицо его стало багровым, а обычно голубые глаза посветлели и сделались бесцветными. Схватив племянника за лацканы сюртука, князь начал его трясти.
– Ты, всегда только ты! Все её мысли с того проклятого дня, когда она привезла тебя в Ратманово, были лишь о тебе, а меня как будто и не существовало!
– Успокойтесь, дядя, я не влиял на решение бабушки, – отозвался Алексей.
Он вдруг подумал, что ещё два года назад запросто предложил бы дяде разделить наследство бабушки, но сейчас, как никогда понимая эту мудрую и сильную женщину, внук мысленно поклялся, что все её поместья останутся процветающими, а состояние будет преумножено. Оттолкнув князя Василия, Алексей сказал:
– Бабушка высказала свою волю, значит, имела на это причины, я поступлю так, как хотела она.
Дядя уехал, не попрощавшись. В Ратманове старались о нём больше не вспоминать. Алексей с головой ушёл в дела: другого выхода у него всё равно не было, иначе тоска разъедала душу. Это оказалось даже тяжелее, чем после смерти отца. Внук даже не предполагал, насколько любил Анастасию Илларионовну, как зависел от её мудрых советов и от её преданности. Алексей осознал, что осиротел окончательно…
Три года просидел Алексей в Ратманове. Он, конечно же, с увлечением занимался делами, но это не меняло того факта, что пребывание князя Черкасского в собственном поместье оказалось отнюдь не добровольным. Правда, он очень старался, чтобы домашние этого не поняли. Алексей пригласил из Москвы бабушкину кузину – графиню Апраксину, в надежде, что та возьмёт на себя воспитание княжон. Наследство Анастасии Илларионовны удвоило и без того большое состояние Алексея, а ответственность за деньги опекаемых сестёр добавила обязательств. Загнанный опалой в поместье, Алексей сумел найти толковых посредников в Петербурге, Москве и Лондоне. Коммерческие проекты его, сначала застопорившиеся, вновь пошли в гору. Имения процветали, доходы Алексей вкладывал в строительство и в корабли. К концу 1811 года он владел уже шестью судами, пятью доходными домами в Петербурге и тремя – в Москве. В банках Лондона у него хранилось около миллиона в золоте.
В делах Алексей преуспел, но в обществе стал изгоем. По окончании траура он решил исполнить данное бабушке обещание и жениться. Самым простым вариантом тогда показалась короткая (дабы не привлекать внимания властей к самовольной отлучке из Ратманова) поездка в Москву. Но этот визит в Первопрестольную обернулся настоящим позором: светлейшего князя Черкасского нигде не принимали. Пришлось возвращаться в Ратманово ни с чем. Этот опыт сделал Алексея законченным циником, и если на императора он больше не обижался, простив государю его слабости, то общество стал презирать.
Строительство последнего доходного дома в Москве закончилось, и к концу ноября одиннадцатого года все квартиры в нём были сданы внаём. Поверенный попросил Алексея приехать и получить внесённые жильцами деньги. Как всегда, тайком, Черкасский выехал в Москву, а через неделю уже сидел в уютном кабинете своего московского дома в компании полкового друга. Ротмистр Чернов, приехавший в Первопрестольную в отпуск, рассказывал Алексею последние новости, уверяя, что война с французами не за горами. Их беседу прервал лакей, доложивший, что из Ратманова прибыл фельдъегерь с письмом от императора.
Алексей вышел в вестибюль, посыльный стоял у входа.
– Ваша светлость, в вашем имении подсказали, где вас можно найти, – отдав честь, сообщил фельдъегерь. Он протянул Алексею пакет и добавил: – Я уполномочен дождаться ответа.
– Проходите в столовую, согрейтесь. Вам принесут ужин, – распорядился Алексей.
Отдав приказания относительно устройства фельдъегеря, Алексей прошёл в кабинет. Сломав печать, он увидел знакомый почерк. Император писал:
– «Князь, ко мне как к суверену с последней просьбой обратился граф Бельский. У него не осталось прямых наследников. Граф просил моего согласия передать титул мужу его дочери. Найти супруга для этой девицы Бельский также поручил мне. Сообщаю, что в мужья наследницы я выбрал вас.
Род графов Бельских по благородству не уступает вашему, а самое большое их имение находится в той же губернии, что и ваше Ратманово.
Если вы готовы исполнить мою рекомендацию, предлагаю вам выехать в поместье Бельцы и взять в жёны его наследницу.
Буду рад видеть вас при дворе вместе с молодой женой.
Александр».
Черкасский так оскорбился, что даже сорвался на крик:
– Этого не может быть! Это просто дикость!
Ротмистр с изумлением смотрел на возмущённого друга. Алексей протянул ему листок. Чернов прочитал и примирительно заметил:
– Зато это – конец опалы! Ты же хотел жениться, но сейчас никто не отдаст за тебя дочь, да и встретить девушку тебе будет негде – в свете тебя не принимают. Мне кажется, что всё не так уж и плохо, может, и барышня окажется хорошенькой.
Черкасский лишь вздохнул. Император не оставил ему выбора. Вспомнились милые лица сестёр, ведь тень опалы легла и на них. Елене скоро выезжать, но кто станет её приглашать при таком старшем брате? Да и обещание, данное бабушке, пора наконец-то исполнить. Алексей взял перо и написал императору короткое письмо, поблагодарив за заботу. Запечатанный конверт перешёл в руки фельдъегеря, тотчас поскакавшего в Петербург, а князь отправился в Ратманово.
Потом был долгий и тоскливый путь, метель, чуть не погубившая Алексея с Сашкой. Единственной радостью оказалось маленькое приключение в деревенской церкви. Черкасский смотрел на белоснежный холм, на золотистые огоньки свечей за окнами родного дома и спрашивал себя, сколько он будет прятаться в этом уютном тёплом мирке, прежде чем пойдёт на заклание? День? Два?
По большому счёту, его время вышло. Откладывать неизбежное не имело смысла. Алексей вышел из экипажа и велел Сашке к утру приготовить лошадей для новой поездки. Черкасский собирался ехать в Бельцы, чтобы взять в жёны графскую дочь.