Огненные мили
Год 2005-й. Москва. Небольшая уютная квартира в Теплом Стане.
А в ней миниатюрная светлая старушка, с удивительно чистым голосом и доброй улыбкой.
Это Анна Николаевна Сафронова. И вот ее личные слова, записанные на репортерский диктофон…
«Родилась я на Дону, в селе Стригунки 24 сентября 1919 года, в крестьянской семье. Затем мы переехали в город Белев Тульской области.
Там я закончила десять классов местной школы и решив стать летчицей, подала документы в Ленинградскую военно-воздушную инженерную академию им. К. Е. Ворошилова.
Однако по состоянию здоровья к вступительным экзаменам в нее я допущена не была и решила поступить в железнодорожный институт. Туда не прошла по конкурсу и по рекомендации своего дяди, в 1939 году поступила на работу в Гатчинский отдел НКВД. Через некоторое я была избрана секретарем гатчинского, а еще спустя непродолжительное время, членом бюро ленинградского обкома комсомола. Приходилось много ездить по области, общаться с самыми разными людьми и эта работа была мне по душе.
В одной из поездок, мой близкий знакомый – начальник Особого отдела базирующейся под Ленинградом авиационной дивизии, предложил мне перейти к нему на работу и переехать в Таллин.
Весну 1941 года я встретила секретарем-шифровальщиком Особого отдела Таллиннского военного гарнизона. Подчинялись мы Особому отделу Балтийского флота, значительная часть которого, и в том числе лидер «Киров», базировалась в столице Эстонии.
22 июня началась Великая Отечественная война.
С первых же дней Таллин стала бомбить немецкая авиация, которой активно противодействовали стоящие на рейде корабли. Особенно мощно отражал эти атаки крейсер «Киров», от залпов которого сотрясался весь рейд. По ночам это была страшная картина – город горел.
28 августа 1941 года мы получили приказ об эвакуации. Упаковали в металлические шкатулки секретные документы и шифркоды, после чего в порту все сотрудники Особого отдела флота погрузились на плавмастерскую «Серп и Молот». Это было огромное судно, загруженное людьми и военным снаряжением «под завязку».
Отходили под непрерывными бомбежками. Через некоторое время судно получило несколько пробоин, стало крениться, и нам приказали подняться на верхнюю палубу без вещей. С собой, в противогазной сумке, я смогла унести только мое любимое крепсатеновое синее платьице с кружевным воротничком.
Весь залив был усеян движущимися под взрывами кораблями. Рядом с нами проходил эсминец, с курсантами Фрунзенского военно-морского училища, откуда раздался крик, – Нюра, Нюра Казакова, это я, Женя!
Среди курсантов с винтовками, на палубе был мой одноклассник по школе Женя Бочаров, с которым мы жили на одной улице.
– Передай родным, что у меня все в порядке! – кричал он, размахивая бескозыркой.
Женю я больше не встречала, их корабль погиб на переходе, о чем впоследствии я рассказала его маме…
Бомбежки продолжались непрерывно и на второй день в следующее рядом с нами судно «Верония», на котором находились семьи командиров, попало несколько бомб, оно стало тонуть. Как впоследствии рассказывали очевидцы, в числе других, в воде оказалась жена командующего Балтийским флотом адмирала В. Ф. Трибуца.
Ее спасла плавающая мина, за взрыватели которой женщина держалась руками до тех пор, пока не была подобрана моряками с подошедшего тральщика. За время, проведенное в воде, она поседела.
В наш «Серп и Молот» тоже попало несколько бомб, я оказалась в воде и в числе других была подобрана катером, который высадил всех на остров Гогланд. Из нашего отдела спаслись всего несколько человек и в том числе начальник Лазарь Моисеевич Иоффик, который принял на себя общее командование над военнослужащими.
На острове, под бомбежками, мы прожили несколько дней, после чего тральщиком были эвакуированы в Кронштадт, а оттуда доставлены в Ленинград, на Литейный проспект в «Большой дом».
Там я продолжила свою службу секретаря-шифровальщика и от сотрудников Особого отдела Ленинградской ВМБ впервые услышала о капитане Германе Сафронове, который в первые дни войны был отправлен в Таллин для организации агентурного подполья на его территории. Все сокрушались, что их товарищ, который до настоящего времени не вернулся с задания, по-видимому погиб.
В один из таких дней, когда я в своем синеньком платьице работала в приемной начальника управления, в нем появился веселый бородатый мужчина с автоматом, в измазанных грязью армейской плащпалатке и сапогах.
– Что здесь за «васильки» в мое отсутствие появились? – засмеялся он, вешая свою замызганную плащ палатку на мой единственный черный жакетик, который подарили девушки отдела. Затем подошел к столу, хитро на меня посмотрел и заявил, – авось, женой будешь.
– А кто вы такой? – поинтересовалась я у незнакомца.
– Я старший оперуполномоченный Герман Сафронов, – ответил незнакомец.
Еще через несколько секунд в приемную набежали оперативники, появился начальник, и все стали радостно обнимать своего воскресшего товарища.
С этого момента и началась наша дружба с моим будущим мужем. Мы несколько раз сходили в кино, навестили его квартиру на Петроградской стороне, а через непродолжительное время Герман Иванович был назначен начальником Особого отдела стрелковой дивизии и убыл на Ленинградский фронт.
Меня же перевели в отдел военной контрразведки «СМЕРШ» в мотострелковую дивизию под Шлиссельбург и на некоторое время наши фронтовые дороги разошлись.
К этому времени я уже была лейтенантом, в совершенстве освоила специальность шифровальщика и помимо ее выполняла задания по доставке спец донесений в другие подразделения контрразведки Волховского фронта, в сопровождении охраны.
Далее пришлось служить в отделе контрразведки Ладожской военной флотилии и под бомбежками многократно ездить по «дороге жизни». Одна такая поездка едва не закончилась для меня трагически – служебная «эмка» с шифр документами провалилась в полынью, и мы едва не утонули в ледяной купели.
В 1945 году меня перевели в Особый отдел Черноморского флота, где довелось встретиться с президентов США Теодором Рузвельтоми премьер-министром Великобритании Уинстоном Черчилем, которые приезжали по приглашению И.В.Сталина на Ялтинскую конференцию.
Причем при довольно необычных обстоятельствах.
Дело в том, что контрразведка флота обеспечивал безопасность проведения встречи глав Большой тройки непосредственно в Ялте, и наши оперативники пригласили меня посетить Ливадийский дворец, где они работали.
Попали мы, как говорят, «с корабля на бал». Наш начальник, генерал Ермолаев пил в это время кофе в гостевом зале вместе с Рузвельтом и Черчилем.
Кто-то из них поинтересовался через переводчика, кто из шифровальщиков обеспечивал бесперебойную обработку информации конференции. Ермолаев вызвал меня и представил высоким гостям. Те очень удивились, увидев совсем молоденькую девушку, поцеловали мне руку и пригласили к столу, выпить с ними чашечку кофе.
Отказываться было не принято, пришлось согласиться, после чего, поблагодарив их за угощение, я покинула зал.
Видела и жену Рузвельта, которая после отъезда мужа, почему-то несколько дней проживала в Севастополе, во флигеле, расположенном рядом с Особым отделом.
Однажды мы даже приветственно помахали друг другу руками.
В один из дней апреля 1945 я обнаружила на столе шифр поста спец сообщение начальника Особого отдела одной из армий, за подписью майора Сафронова. Это был мой Герман. С ответом на сообщение, адресату ушла и маленькая записка.
Как мне потом рассказывал его заместитель, Алексей Иванович, их армия заканчивала войну в Германии, и Герман Иванович сетовал, что в отличие от других, ждущих на родине встреч с женами и невестами, ему на свидание с любимой надеяться не приходилось – потерял. А потом пришел ответ на его сообщение и он, держа записку в руке, торжественно заявил всем: «Ребята! Моя жена нашлась!»
Затем была Победа.
В 1946 году мы встретились с Германом Ивановичем в Одессе, поженились и продолжили службу в Особом отделе одесского военного округа.
Там тогда еще действовала знаменитая банда «Черная кошка», с которой по-военному разобрались вернувшиеся с фронта офицеры.
Руководимое мужем подразделение обеспечивало безопасность штаба округа, который в то время возглавил маршал Советского Союза Г. К. Жуков.
С Георгием Константиновичем у Германа Ивановича сложились самые теплые дружеские отношения и я тоже знала его семью, хотя и не близко.
Однако службу в контрразведке мужу пришлось оставить. В период войны он получил три ранения плюс три контузии, что серьезно сказалось на его здоровье и повлекло длительное лечение в ленинградском госпитале Эрисмана.
После рождения двоих сыновей и демобилизации в 1948 году, мы переехали в Ленинград, где встал вопрос, чем заниматься в мирной жизни.
В этот период, навестив московских родственников мужа, по моему настоянию мы зашли в Министерство легкой промышленности, которое тогда возглавлял А. Н. Косыгин, в довоенное время подчиненный Германа Ивановича по работе на ткацкой фабрике им. Желябова.
Встретил он нас очень тепло и предложил мужу должность директора ленинградского текстильного комбината. Там Герман Иванович проработал до 1952 года, перенес три инфаркта и получил категорическое заключение медкомиссии о невозможности дальнейшей трудовой деятельности, и срочной перемене места жительства. Пришлось переезжать в Москву, обменяв свое ленинградское жилье на комнату в деревянном доме.
Здесь мы встретили фронтового товарища мужа – генерала Прещепу, который порекомендовал мне вернуться на работу в Комитет государственной безопасности.
Я так и сделала и вскоре продолжила службу на Лубянке, в должности секретаря отдела морской контрразведки. За это время моими начальниками были генерал-лейтенант Борис Иванович Еронин, капитан 1 ранга Владимир Сергеевич Скляренко, контр-адмирал Владимир Иванович Батраков и контр-адмирал Петр Харлампиевич Романенко.
Курировал нас заместитель Председателя КГБ СССР генерал-лейтенант Георгий Карпович Цинев.
В 1956 году Германа Ивановича не стало, и я осталась с двумя детьми на руках в своих деревянных «хоромах». Руководство управления пошло мне навстречу и через некоторое время направило в служебную командировку в Особый отдел ГСВГ в Германию, в город Потсдамо.
В отставку я вышла в 1975 году, приобрела небольшую кооперативную квартиру и еще некоторое время трудилась на кадровой работе в Большом Театре и других учреждениях.
Мой сын полковник в отставке, подрастают внуки, но дает знать о себя возраст.
В память о службе остались боевые награды и воспоминания.
Анна Николаевна умерла спустя год. А этот рассказ остался.