Эффект бабочки. Израиль – Иран: от мира – к войне, от дружбы к ненависти. Глава вторая. Культ личности Шаха и «дух Аллаха» (Эфраим Баух, 2015)

Кассетная атака

Кассету представили Таири как отлично сработанную службой безопасности шаха САВАК фальшивку. Она действительно слышится как фальшивка, представляющая Хомейни в гротескном, смехотворном виде.

Главное внимание в проповеди – объясняет комментатор, представляющий Хомейни – уделяется «заговору шаха с евреями и поклоняющимися кресту, для того, чтобы унизить и затем вовсе уничтожить ислам в Иране. Шах задумал привести мусульман под власть чужеземных врагов ислама и даже заказал портрет имама Али, четвертого халифа, у которого светлая борода блондина и голубые глаза».

«Прослушав кассету, – пишет Амир Таири, – мы все пришли к выводу, что это фальшивка, и какой-то талантливый актер подражает голосу Хомейни. Не может же, думали мы, Хомейни вообще не касаться серьезных политических и экономических проблем шахского Ирана, и так вот прямо обращаться к самой невежественной массе, охваченному фанатичной ненавистью к властьимущим.

Но – и это нас потрясло – на кассете была записана оригинальная проповедь Хомейни».

Кассеты с проповедями Хомейни, находящегося в изгнании, были растиражированы в сотнях тысяч экземпляров, и до конца 1978 года было распространено более ста пятидесяти тысяч кассет.

С фанатичным упорством Хомейни угрожал верующим, что, являясь немыми свидетелями преступлений шаха, они рискуют потерять свое место в лучшем мире. «Шах пытался учить маленьких людей как жить и потерпел крах. Хомейни пришел учить, как умирать – и преуспел».

В течение семидесятых годов эти проповеди прослушало не менее двадцати миллионов иранцев из сорока восьми миллионов населения страны.

«Ненавистный шах, – гремел Хомейни, – еврейский агент, американский змей, голову которого надо разбить камнем». В другой проповеди, в лучших традициях гебельсовской пропаганды, вбивающей в головы, как гвозди, одни и те же обороты речи, он опускался до грубой брани: «Шах говорит, что он дает свободу народу. Слушай ты, раздувающаяся от собственного ничтожества жаба! Кто ты такой, чтобы давать свободу? Только Аллах дает свободу. Закон дает свободу. Ислам дает свободу. Конституция дает свободу. Что ты имеешь в виду, говоря: мы дали вам свободу? Что общего между тобой и возможностью давать нам что-либо? Кто ты вообще такой?»

Этой невероятной по силе кассетной атакой Хомейни основал первый религиозный режим в современном мире, в государстве, стоящем на пятнадцатом месте в мире по численности населения. Он победил без боя колоссальную по силе военную систему, построенную шахом, и получил в наследство огромный арсенал современного вооружения, самый большой в Азии, вооружения, которое спасло его позднее, когда Садам Хусейн пытался использовать смуту и вторгся в Иран. Он получил казну в 30 миллиардов долларов, нефтяную промышленность, дающую годовую прибыль в 120 миллионов долларов. И все это он сделал силой демонизации шаха, силой психологической войны, которая не встречала никакого сопротивления властей, а порой и поддержку Запада, под самым носом шаха.

«Режим шаха, – пишет Таири, – пользовался самыми современными средствами связи – радио, телевидением, газетами, – и абсолютно не относился всерьез к огромной силе, скрытой в традиционных способах связи, главным образом, слухах, передаваемых из уст в уста. Хомейни хорошо знал любовь своего народа к слухам, ибо во всех тоталитарных режимах массы не доверяют средствам массовой информации. Улица дает предпочтение слухам».

Рынок и мечеть были средствами массовой информации, гораздо более результативными, чем все современные средства связи. Самые невероятные слухи обвиняла шаха во всех грехах.

По сути, члены семьи Пехлеви, были первыми персами, которые властвовали в Иране и подняли на высоту национальную гордость после сотен лет прозябания. И потому труднее всего было Хомейни в своей длительной борьбе против шаха, доказать, что Пехлеви не только не могут быть властителями страны, ибо не являются прямыми потомками имамов, но, главным образом, потому что они привержены чужеземной вере. С 1964 года Хомейни и его сторонники вбивали в головы массы ложь, что шах принял еврейскую веру и, как еврей, имеет американское гражданство. Во всех своих проповедях, речах, листовках сторонники Хомейни исподволь старались связывать шаха с Израилем и евреями, представляя его как агента США.

Какие только слухи не распространялись про шаха. Рассказывали, что он грабил казну, принимал наркотики, волочился за каждой юбкой, и вообще поклонялся то ли Зороастру, то ли культу бога Митры. Правда была в том, что старшая его сестра приняла католичество, и о ней говорили, что она пренебрегает исламом. Распространенной была кричащая на всех углах листовка, написанная аятоллой Бехашти: «Шах ваш – еврей! Он еврей точно так же, как сестра его многие годы поклоняется кресту!» Говорили, что шах подвержен гомосексуализму, что он слабоумный, что он импотент и склонен к садо-мазохизму.

Служба безопасности шаха, конечно же, знала обо всем этом и могла легко прикрыть распространение всей этой лжи, но шах запретил это делать. На него, больного и постаревшего, оказывал давление президент Картер, требуя соблюдения прав человека, и шах не осмеливался ему противостоять, ибо обещал свободу слова.

В своей речи к нации шах сказал: «У народа нет никакой причины для беспокойства, пока я здесь, и пока наша прославленная армия стоит на страже страны, никакая реакция, ни красная, ни черная, не может и мечтать о большом терроре в нашей стране».

Хомейни тут же отреагировал на эту речь: «Дивизии шаха, по сути, тени, а тени сражаться не могут».

Неоценимую помощь Хомейни оказала радиостанция Би-Би-Си, передавая все его проповеди на персидском языке, считая его не больше не меньше, как рыцаря демократии и борьбы за права человека. Эти постоянные передачи сделали Хомейни неоспоримым лидером иранского движения сопротивления режиму шаха. С этой трибуны он подстрекал массы к столкновению с силами порядка, говоря: «Движение наше еще подобно мягкому фитилю. Оно нуждается в крови святых праведников, чтобы подняться подобно дереву».

Культ личности шаха

С момента своего возвращения в Иран 1953 году, шах абсолютно не признавал парламент, пользуясь абсолютной властью над правительством и не признавая никаких прав личности. Любая попытка критиковать его режим воспринималась им, как нанесения ущерба лично ему, Его величеству, Шахиншаху Ирана, как преступление, и он грубо подавлял свободу личности. Подвалы САВАКА были полны арестованных, которых изощренно пытали и убивали. Любые беспорядки и демонстрации расстреливались войсками, и жертвы исчислялись сотнями. Шах клеймил страны, где правила одна партия, называя эти режимы диктаторскими, но в 1975 году отменил вообще партии, оставив лишь одну верную ему партию, верность которой была прямой и неотменимой обязанностью каждого гражданина страны. Шах считал, что государство это он, по рецепту короля Франции Людовика 16-го, и требовал от народа именно так относиться к нему.

По сути, это был культ личности шаха, как пишет Давид Менашри в своей книге «Иран между исламом и Западом»(1996 г.). Но самой большой ошибкой шаха, которая, по сути, свергла его с трона и уничтожила его режим, было нанесение ущерба исламскому духовенству. Он не только вел страну к атеизму Запада, но назначил себя наместником Бога на земле, поставив свой режим выше ислама и пророка Мухаммеда. Он провозгласил троицу – верность Богу, Шаху и родине, поставив себя в центр этого треугольника. Это привело его к жестокому столкновению с имамами и проповедником-фанатиком с вечно хмурым выражением лица, имя которого – Саид, дух Аллаха, Хомейни.

Хомейни – лидер всех шиитов

Самое любопытное, что Хомейни вовсе не был консерватором.

В противовес грозному облику аятоллы, проповедовавшему возврат к «чистому исламу», тщательное изучение его учения открывает совершенно противоположное. Хомейни был, можно сказать, циничным революционером, который обосновал шиитский ислам по собственным меркам. Он совершил истинную революцию, и не колебался приноравливать ислам к меняющейся реальности.

Вера шиитов родилась из глубокого чувства угнетения, несправедливости и, можно сказать, бездонной печали. Шииты считают наследником пророка Мухаммеда его зятя и двоюродного брата Али, и власть у мусульман должна принадлежать его потомкам. Слово «шиа» означает сокращенно – «фракция Али». Согласно же суннитам, пророк умер, не назначив преемника.

Именно это и является главным конфликтом между шиитами и суннитами. После нескольких лет властвования, Али был убит, и власть перешла к династии Омейядов, которая в глазах шиитов является мерзкой и преступной, по сути, грабительски отобравшей наследие пророка от его законных наследников.

Согласно шиитам, власть от Али, первого имама, перешла к его сыну. После смерти одиннадцатого имама Аль-Хасана Аль Ускари, сын его, совсем малыш, вошел в пещеру, идущую из подвала их дома в Самре (в ста километрах севернее Багдада), и больше его не видели. Шииты верят, что настанет день, и скрывшийся имам обнаружится как Мессия.

Согласно шиитам, все мусульмане делятся на две категории. К первой, высокой категории принадлежат двенадцать религиозных авторитетов, называемых муджахедами, а также аятоллами, являющимися «примером к подражанию». Каждый из них имеет право устанавливать свое учение, диктующее правила веры своим последователям. Ко второй категории относятся все остальные мусульмане, и каждый выбирает себе аятоллу, за которым собирается следовать.

Сотни лет из-за внутренних распрей между моджахедами выявлялась слабость шиитов. Редко кто-либо из двенадцати моджахедов становился лидером шиитов.

Хомейни сумел стать таким лидером всех шиитов.

«Саид» означает «господин». Этот статус присваивается лишь прямому потомку пророка Мухаммеда. Хомейни является «господином» из дома Муссауи, как и Абас Муссауи, глава Хизбаллы, который был ликвидирован Израилем в 1992 году. Все они – потомки седьмого имама Муссы Ибн-Джафера.

Придя к власти, Хомейни назначил на все ключевые посты «саидов» из тех же потомков пророка – главу правительства, президента высшего суда, заместителя председателя меджлиса (парламента), министров и заместителей министров, губернаторов, послов, членов парламента и руководителей государственных компаний.

Сам же себя он видел существом надмирным, «Духом Аллаха».

Путь его к этому был не прост.

Поворот судьбы.

«Дух Аллаха» родился в 1902 году в городе Хомейн. Когда ему исполнилось шесть месяцев, убили его отца, нанеся ему шесть ударов ножом, после чего посчитали, что ребенок родился с «плохим знаком» и в будущем принесет много несчастий самому себе и своим близким. Ненависть к нему соседей и членов семьи была столь велика, что мать отдала его тетке, живущей далеко и обязавшейся воспитать его до шестнадцати лет.

С юношеских лет Хомейни выделялся знанием всяческих тонкостей и уловок в религиозных вопросах, но был слабым и абсолютно неумелым оратором и проповедником.

В те годы он считал, что имамы не должны властвовать в государстве, а лишь давать советы королю, как вести себя в духе ислама.

К шаху относился довольно примирительно, лишь считая, что тому следует прислушиваться к советам аятолл, требующих от него придерживаться законов ислама.

Поворот в сторону крайнего фанатизма произошел в нем, по словам Таири, в начале шестидесятых годов.

В 1962 году он трижды подряд провел в абсолютном уединении по сорок дней. После чего, как бы выйдя из транса, он твердо уверился, что его посетил ангел Габриель, посланец Аллаха по особым поручениям, и сказал ему, что Аллах возложил на него великую миссию в этом мире, что на него снизошел божественный дух, и отныне он – «Дух Аллаха».

С этого мига Хомейни совершает резкий поворот в своей жизни.

Он предельно упрощает ранее весьма усложненный стиль своих проповедей, чтобы стать доходчивым до самых примитивных слоев. Беспрерывными повторами он вбивает в их головы понятия, гипнотизирующие их мозг: в мире идет беспрерывная борьба между добром и злом; зло нужно уничтожить и обязанность эта возлагается на носителей добра, которые должны быть одновременно и судьями и вершащими казнь злодеев.

По словам Менашри, автора книги «Иран: между исламом и Западом», Хомейни отвергает базисный принцип, существовавший в исламских империях, согласно которому духовные пастыри являются лишь советниками царя, властителя. Отныне править должны сами духовные лидеры. Так что Хусни Мубарак, Муамар Кадафи, Садам Хусейн и даже будущий стратегический компаньон аятоллы Хафез Асад – не должны стоять во главе мусульманской страны.

Но главным новшеством Хомейни, абсолютно изменившим отношение шиитов к событию их истории, был его новый подход к смерти имама Хусейна 1400 лет назад, которая воспринималась ими как великая трагедия. Именно смерть, говорит Хомейни, следует освятить и не трусливо цепляться за жизнь, и каждый шиит должен взывать к Аллаху, чтобы тот дал ему священное право умереть смертью мученика во имя Аллаха.

Это был хитрый ход Хомейни против всесильного шаха. Ведь высшее право, данное государству и шаху, это право казнить своих граждан. Потому следует превратить смерть в желанную награду.

Хомейни искал любые возможности, чтобы лишить шаха того могущества власти, которой он обладал, власти, которая держалась на страхе смерти. Спонтанно ли, обдуманно, Хомейни швыряет в массы свое знаменитое обращение силам, охраняющим в Иране правопорядок, обращение, подобное фугасу замедленного действия, который сработает через 17 лет:

«Убивайте нас, ибо мы тоже готовимся вас убивать!»

Позднее он усовершенствовал этот ход мысли, когда приказывал семьям погибших в «священной войне» с Ираком, устраивать празднества радости по поводу смерти сыновей – святых – шахидов.

Затем он отменил еще одну важную традицию шиитской теологии. Он разрешил верующим называть его имамом. А ведь так можно было, согласно шиитам Ирана, называть лишь Али и еще одиннадцать священнослужителей, следовавших за ним, вплоть до «исчезнувшего» имама. Хомейни как бы пытался убедить верующих, что он и есть «исчезнувший» имам, вернувшийся в облике Мессии.

Завершив, так сказать, свою теологическую «концепцию», Хомейни в 1963 году открывает беспощадный поход против шаха. Его арестовывают и привозят в Тегеран. В связи с его арестом начинаются массовые беспорядки в столице и других городах. Многие погибли, выкрикивая «Да здравствует Хомейни». Через год его переводят под домашний арест. Затем разрешают вернуться в город Кум, где он возобновляет нападки на власть, особенно на закон, дающий неприкосновенность американским военным и дипломатам в Иране. Его снова арестовывают и высылают в Турцию. Оттуда он переезжает в священный город для шиитов в Ираке – Наджаф. Его проповеди привлекают все больше и больше верующих. В течение 70-х годов он, подобно дальнему дистанционному управлению, стал управлять всеми силами, противостоящими шаху.

Этот человек, жизнь которого была мало кому известна, а верующие говорили, что видели его облик на небе при свете луны, слабый старик семидесяти семи лет с вечно угрюмым лицом, вернулся в Иран 1 февраля 1977 года и победил без всякого оружия шестую по силе армию в мире.

Эйфория, граничащая с глупостью

В ноябре того года Израиль пребывал в головокружении от уверенности в наступлении истинного мира. Какое нам дело до Хомейни?

Водитель грузовика, перевозивший нас из центра абсорбции в Рамат-Гане на полученную нами квартиру, включил радио на полную мощь.

К нам, в Иерусалим, летел Садат.

Вещи погружали на машину, перевозили и разгружали под аккомпанемент фанфар, несущихся с экранов телевизоров через открытые настежь балконы на вольный ноябрьский воздух близящегося к концу тысяча девятьсот семьдесят седьмого года: встречали президента Египта Анвара Садата, сходившего по трапу самолета.

Втащив первым делом в пустынный салон кровати, выданные Еврейским агентством, и недавно купленный телевизор, грузчики тут же включили его и потребовали кофе. Они не отрывали взгляда от экрана, где Садат все сходил и сходил по трапу, и по обе стороны выхода из самолета стояли, профессионально улыбаясь, стюардессы в кокетливо заломленных шляпках.

Беспрерывно, как позывные, звучал голос Менахема Бегина: «No more War, no more Bloodshed!” – «Не будет больше войн, не будет больше кровопролитий!»

Жажда долгожданного мира бросала израильтян в эйфорию, граничащую с глупостью.

Из окна пока еще необжитой квартиры во всю ширь пласталось Средиземное море.

Скрипичный ключ колокольни францисканского монастыря старого Яффо разворачивал нотную линию горизонта.

Город пронизывался главной темой, невидимо, но всеслышимо и всеощутимо проникающей во все самые глухие слуховые извилины этого разрастающегося на глазах и в реальном времени городского урочища, называемого Холмом весны – Тель-Авивом.

И тема это разворачивалась мыслью о детях унижаемых, оскорбляемых и убиваемых от начала мира и на всех его широтах, которые, вернувшись к этой черте горизонта, вырастали без горба страха, пресмыкания и дрожания при малейшем ветерке, как субботние свечи, которые в галуте зажигали их родители.

Откровения сына шаха

«Отец мой играл на всю ставку и проигрался в пух и прах. Он считал, что надо сделать страну и общество современными. Все это происходило во время холодной войны, в стране, где семьдесят процентов жителей не умеют ни читать, ни писать. Отец внес большие деньги в развитие образования. Возник слой образованных людей, интеллектуалов, которые, подобно всем интеллектуалам в мире, требовали открытости и демократии.

По наивности отец полагал, что люди будут ему благодарны за строительство больниц, создание рабочих мест, прокладывание шоссейных дорог. Он ошибся. Выяснилось, что людей интересует, главным образом, каково их личное участие в этом новом порядке. Они бы даже удовлетворились малым, чувствуя себя участниками во властных структурах – и не выступали бы в массовых демонстрациях, провоцируемых Хомейни.

Отец не видел, как крестьяне пали жертвой манипуляций Хомейни. У людей этих были религиозные чувства, но они были наивны и легко поддавались уловкам Хомейни, который намеренно путал западничество с модернизацией, убеждая их в том, что отец выступает против религии.

Отец ошибся также в своем понимании коммунизма и его носителей в Иране, которые при поддержке Москвы пытались подорвать связи Ирана с США. Левые считали, что сбросят власть отца сообща с исламистами и что Хомейни вернется в священный город Кум продолжать учить исламу, а им достанется власть. Они естественно ошиблись. Хомейни пришел, истребил их под корень, и лишь малая часть из них спаслась в изгнании.

Кроме этого секретные службы страны совершали ненужные провокационные действия, которые будоражили общественность. Мог ли отец все предвидеть? Думаю, что нет. Слишком он был погружен в будничную работу правительства, и все проблемы стекались к его рабочему столу.

Мы не имеем права забывать вклад других держав. Как быть с Францией Жискара Д' Эстена, который не только дал политическое убежище Хомейни, но и возможность вести проповеди в средствах массовой информации, направленные на Иран. А сами эти средства сосредоточились на нарушениях отцом прав человека, вместо того, чтобы говорить о достижениях Ирана. Би-Би-Си каждый день передавало из Ирана об арестах, производимых САВАКом по приказу отца. Большинство на Западе было введено в заблуждение этой пропагандой против режима отца. Явившегося в Тегеран Хомейни ожидали сотни людей на инвалидных колясках, как говорилось, жертвы пыток САВАКа.

Все это было фальшью, представлением.

Но что должен был делать отец, получая сведения о том, что марксисты собираются совершать покушения на правительственных чиновников и иностранных дипломатов? Ответ ясен: послать людей САВАКа – арестовать их и посадить в тюрьму. Когда бросают в воду большую рыболовную сеть, по ошибке туда попадают и мелкие рыбешки. Но был ли иной выход? Западные средства массовой информации были насквозь лживы. До переворота все они только и зациклились на нарушении прав человека в Иране. После переворота, когда действительно стали жестоко подавлять права человека, это их вообще не трогало. Все только искали, как делать дела с Хомейни. Я всегда открыто был против пыток и насилия. Но если это касается национальной безопасности и сохранения режима, правительство обязано защищать себя. Кстати, создание секретной службы не было нашей инициативой. Она создавалась по совету и прямой помощи американской Си-Ай-Эй, английской Ми-6 и Мосада…»

Год тысяча девятьсот семьдесят восьмой

Почти внезапно маленькие демонстрации в провинциальных городах Ирана охватили сотни и тысячи людей. Пропаганда Хомейни начала приносить плоды. Особенно подливали масло в огонь продавцы на рынках. Базар во всю работал против шаха. Он объявил всеобщую забастовку. Кто осмеливался нарушать ее, находил в лучшем случае свою лавку закрытой, в худшем – сожженной. В дома штрейкбрехеров забрасывали дохлых кошек, а иногда и бутылки с зажигательной смесью.

Против всего этого бедлама ощущалось бессилие шаха. Как пишет бывший военный атташе Израиля в Иране генерал армии Ицхак Сегев: «Люди власти в Иране вели себя невероятно глупо. Невозможно об этом сказать по-другому. Они слепо верили в мощь шаха. Эта вера, скорее похожая на опьянение наркотиками, проистекала от веры самого шаха в свою незыблемость. Ведь он гордился тем, что знаком был с восьмью американскими президентами, которые сменяли друг друга, а он все еще у власти. Когда грянула революция, шах был верховным главнокомандующим вооруженных сил и Богом во плоти и крови. Не было у него замены, не было наследника, более молодого и обладающего опытом. Когда он заболел и вообще отключился от действительности, никто не мог давать указания вместо него.

Раньше он давал приказы стрелять в беснующуюся толпу, ныне колебался, и в связи с тяжелой болезнью, и в связи с угрозами президента Картера отменить сделку на продажу самолетов Эф-16 в случае нарушения шахом прав человека. Генералы просили шаха дать приказ об открытии огня, ибо в Иране с его плотностью населения им было запрещено открывать огонь по собственному усмотрению. Шах не отдал такого приказа».

В августе командующий авиацией Ирана генерал Равии вызвал к себе Ицхака Сегева на тайную встречу в явочной квартире в центре Тегерана:

«У меня к вам личная просьба: привезите сюда генерала Даяна. Шах его ценит очень высоко. Кто-то должен сказать шаху, что творится на улице».

«Но господин генерал, вы сами говорили мне, что в ожидании аудиенции в приемной шаха среди 12 – вы первый, то есть пользуетесь самым большим уважением у него. Почему бы вам самому не сказать ему этого?»

«Все это верно. Но он сидит на троне, смотрит на нас сверху вниз, а мы лишь можем говорить: да, Ваше Высочество, нет, Ваше Высочество».

28 октября, по просьбе представителя Мосада в Иране Элиэзера (Гейзи) Цафрира (автор книги «Большой сатана, малый сатана: революция и пути спасения из Ирана». 2002 г.), в Иран прилетел глава Мосада Ицхак Хофи, чтобы убедить власть предержащих предпринять более активные меры против демонстрантов. Поездка не принесла результатов.

Моше Даян был тогда министром иностранных дел Израиля, но все же согласился прилететь в Тегеран.

«До встречи с шахом, – пишет Сегев, – Гейзи Цафрир повез нас к генералу Насири. «Слушайте, Насири, – сказал Даян, – я слышу от своих людей, что тут у вас проблемы и власть колеблется?» Насири улыбнулся и ответил: «Господин генерал, не знаю, что известно вашим людям, но мы полностью владеем ситуацией. Нет необходимости обсуждать эту малозначительную проблему. Поговорим лучше о том, что беспокоит Его Высочество: о положении в Эфиопии и Сомали». Даян попытался еще раз вернуться к положению в Иране. Насири снова улыбнулся: «Но я же сказал вам, генерал Даян, что мы полностью владеем ситуацией». Даян обернулся и шепнул мне на иврите: «Он абсолютно синилен. Жаль тратить на него время». Встреча с шахом привела к тем же результатам».

Начало года ознаменовалось волной беспорядков после публикации в одном из иранских еженедельников сфабрикованного службой безопасности Ирана САВАК письма с тяжкими обвинениями в адрес Хомейни. Беспорядки перекинулись из города Кум в Тибриз, а затем и в другие города. Сотни людей были убиты в столкновении с силами безопасности.

В начале сентября незапланированным полетом из Ирака в Иране приземлился «Боинг» с одним пассажиром – сводным братом Саддама Хусейна, главой иракской секретной службы Баразаном Аль-Такрити. После соглашения между двумя государствами по разделу залива Шат-Эль-Араб (Персидского залива), отношения Ирака с Ираном улучшились. Садам Хусейн передал через сводного брата послание: следует железной рукой подавить беспорядки, Ирак придет на помощь. Такрити намекнул шаху, что для его службы не составляет никакого труда ликвидировать Хомейни в Наджафе И тут шах совершил ошибку, которая будет ему стоить престола: вместо того, чтобы уничтожить Хомейни, шах попросил выслать его из Ирака. Ал-Такрити согласился на это без всякого возражения (Таири. Дух Аллаха. Стр.202).

Конец ознакомительного фрагмента.