4 этюд
Обними меня
Лесенка, ведущая к вершине замка, пожалуй, после бассейна с водой – одно из самых магических мест, привораживающих детей до трех лет. Они способны бесконечно долго без устали лазать вверх и сползать вниз, испытывая и выражая различные чувства. Для некоторых это стартовая площадка овладения пространством – начало преодоления страха, утверждения себя. Для других – не менее чудесных переживаний: восторга, ощущения радости полета и своего летящего тела в прыжке, приземления, вновь обретенной устойчивости…
Иногда у подножия лестницы выстраивается очередь из 5–6 детей – шеренга из звеньев гусеницы, ползущей вверх-вниз.
Так было и в этот день. Я стояла у перил, наблюдая за этой цепочкой тел, выполняющих бесконечное движение туда-обратно. Вскоре я заметила еще одного «наблюдателя». Это была Анна, стоящая между мной и своей мамой, сидящей прямо напротив лестницы. Мама была занята беседой, видимо, о чем-то важном, с другой мамой, а дочь, держа в руках куклу, разглядывала с интересом эту суетливую возню двигающихся наверх тел. Мой взгляд, брошенный вначале на нее, а затем на это движение, очевидно, стал для нее приглашением и придал ей решимости. Она медленно приблизилась и начала пристраиваться к хвосту цепочки, продолжая одной рукой держать куклу. Теперь она стала частью этого движения наверх. Где-то на середине лестницы она повернулась к матери, беспомощно смотря на нее, но мама, увлеченная разговором, не заметила призыва дочери.
Я поняла, что кукла мешает, молча протянула ей руку, в которую она также молча вложила куклу. Все в порядке. Анна продолжает подниматься. Наконец она наверху! Оттуда, размахивая руками, ликующе зовет маму:
– Посмотри, где я.
И мама, оторвавшись от беседы, смотрит на дочь, ободряет и хвалит ее:
– Умница, молодец. Тебе там хорошо?
Анна, видимо, решила устроиться «пожить» там наверху – ей хорошо! Сверху она кричит, теперь окликая меня. Полная радостного ожидания, требует:
– Дай сюда мою куклу.
И я, идя навстречу ее желанию, вынужденно вытягиваюсь, став на цыпочки, чтобы не задеть эту ползущую вниз цепочку, а она наклоняется над ней. Выхватив куклу, она отходит от лестницы. «Гусеница» тем временем продолжает свое движение вниз. Стоя у перил, я продолжаю наблюдать. Через некоторое время замечаю, что «гусеничка» начинает «распадаться».
Единое движение этой цепочки тел вверх-вниз начинается и прекращается всегда стихийно. Не в первый раз я пытаюсь угадать начало и конец возникновения этого феномена – желания «слиться» и «отделиться», время и миг которого известны только самому ребенку. Вот и теперь каждый стал самим собой. Они разбрелись, нашли или ищут новые объекты приложения своего либидо.
Неожиданно громкие рыдания, раздающиеся сверху, и крики всполошившейся внизу матери вывели меня из состояния философского созерцания. Анна, стоя наверху у края лестницы с куклой, висящей на левой руке, отчаянно и истошно вопит, смотря вниз. Ее мама сначала спрашивала «Что случилось?», а теперь протягивает ей руки и уговаривает, пытаясь говорить спокойным голосом:
– Не плачь, держись за перила, спускайся… Ну давай я тебе помогу…
Бесполезно! Анна словно никого не видит и не слышит, продолжает рыдать.
Поняв ее состояние, я мгновенно поднимаюсь к ней наверх. Я опускаюсь перед ней на колени и, глядя в ее ничего не видящие, полные ужаса глаза, тихо спрашиваю:
– Тебе стало страшно? Ты не одна. Мы вместе.
Мгновенно прекратив рыдания, она шепотом произнесла:
– Обними меня.
Обняв ее и поднявшись с колен, я взяла ее на руки, а она, выпустив куклу и обхватив меня за шею руками, крепко прижалась ко мне. Ощутив, как ее напряженное тело постепенно «размякло», я проследила за ее взглядом: она смотрела на неподвижную безжизненную лестницу, у подножия которой в зияющей пустоте стояла ее мама. Фантазматическое целое, единое движение – тело, частичкой которого Анна стала, поднимаясь наверх, исчезло. Теперь лестница стала жуткой, страшной дырой, ужасом, отделяющим ее от мамы, превратившим ее в беспомощного зародыша, которому вне тела мамы грозит исчезновение. Могла ли Анна в этом состоянии видеть, слышать, ходить?
Я обращаюсь к девочке, слившейся с моим телом:
– Ты уже родилась, у тебя есть твое тело. Ты живешь, ходишь, делаешь все, что хочешь сама, а твоя мама…
Анна не дает закончить:
– Спусти меня, – просит она тем же шепотом.
Я опустила ее на пол. Мама зовет Анну, а она отвечает ей сверху уже громким голосом:
– Я еще здесь поиграю.
Но, забыв о брошенной кукле, садится рисовать:
– Это для тебя, – говорит она мне, – только сначала покажу своей маме…
Закончив рисунок, она его сверху показывает маме, а потом, повернувшись ко мне, говорит:
– Я спущусь, а ты мне потом дашь куклу.
Я жду наверху, пока она спустится, но где-то посередине лестницы Анна вновь призывает маму:
– Мама, смотри, я сейчас буду прыгать, – и смело прыгает вниз, где ее ждет, раскрыв объятия, мама.
Анна вновь обрела свое тело и возраст, я ей была уже не нужна и могла заняться своим делом. Спустя некоторое время, когда они собрались уходить, Анна подошла ко мне и протянула свой рисунок.
– Это тебе.
Попрощавшись, они ушли, но у меня остался не только ее рисунок, но и переживания прожитого с Анной процесса ее возрождения – отрезок совместно прожитого времени, иллюстрирующий готовность психики человека к символической замене, восстановлению через нее отсутствующей, отколотой части целого.
Для того чтобы понять, что произошло с Анной, необходимо обратиться к основным положениям концепции Ф. Дольто о бессознательном образе тела, который она определяет следующей метафорой: «Образ тела – это живой синтез нашего эмоционального опыта: межличностного, повторно переживаемого, оживающего через избирательные эрогенные ощущения, архаические или актуальные»[22]. Далее она уточняет, что «образ тела – это синтез трех образов в постоянном их становлении: базового, функционального и эрогенного», связанных между собой влечением к жизни и актуализирующихся для субъекта в том, что Ф. Дольто называет динамическим образом, понимая его как «желание быть, утверждаться в происходящем»[23].
Образ тела начинает формироваться уже в зародышевой жизни человеческого существа; в своем становлении три его составляющие: базовый, функциональный и эрогенный образ тела – проходят все стадии развития личности – оральную, анальную, генитальную, но целостность приобретает лишь к эдипову возрасту. В отличие от схемы тела заданный анатомически бессознательный образ тела – это образ целостного, «интегрированного» тела, составленного из фрагментов, – разрабатывается на всем протяжении развития ребенка и истории личности.
«Образ тела – всегда потенциальный образ из общения в фантазме»[24].
Ф. Дольто характеризует базовый образ тела как статичный, функциональный – стеничный. Остановимся на функциональном образе тела, так как он понадобится для анализа нашей ситуации: «Благодаря функциональному образу влечения к жизни, после того как они субъективируются в желании, могут нацеливаться на достижение удовольствия, объективироваться в общении с миром, с Другими»[25].
Потерю функционального образа тела Ф. Дольто иллюстрирует многочисленными примерами из своей практики, но один из них достоин особого внимания – о 5-летней девочке, потерявшей двигательные способности верхних конечностей и в течение 2 лет не пользовавшейся руками.
Конец ознакомительного фрагмента.