Брамин
Его звали… а впрочем, не так важно, как его звали, главное, что он был брамином из рода браминов, из поколения в поколение занимавшихся астрологией, проводящих время в бесконечных расчетах и измерениях, составляя таблицы и публикуя книги. Единственно, что они не могли делать, так это зарабатывать на составлении гороскопов, но такова была их карма, а потому надо было работать в другой сфере, например переводчиком или экскурсоводом. Странно было после стольких заверений, что касты в Индии искоренены и не имеют никакого влияния ни на современную экономику, ни на политику, узнать, что это не вполне так. Да, конечно, в стране есть обязательное среднее образование, только обязательно оно для желающих его получить. И в институт может поступить каждый – и брамин, и шудра. Только вот дальше их пути расходятся: кому не подняться выше среднего уровня, а кому добро пожаловать в высший эшелон. Только наш брамин вопреки всему упорно отстаивал идею, что каст в Индии больше нет, а в доказательство этого приводил два примера: один его собственный – он был женат на русской девушке из Новосибирска, другой – его брата, женатого на мусульманке. И то и другое, по его мнению, было бы невозможно в случае существования кастовой системы. Но брамин на то и брамин, чтобы быть убедительным в споре и уметь доказать даже недоказуемое.
В конце восьмидесятых он оказался в России студентом мехмата МГУ и хлебнул лиха, когда в девяносто первом распался СССР, произошла денежная реформа и реформа цен, магазины в одночасье опустели – не стало не только свежей зелени, не припомню, была ли она раньше, но и картошки с морковкой. Впрочем, если бы его рацион включал мясо или рыбу, это бы ему не помогло. Молодой человек подголадывал, и более предприимчивый его однокурсник, уже имевший место на рынке в Лужниках, предложил ему заработать на хлеб насущный, торгуя вместе с ним. Выбора особого не было, и смуглолицый студент, значительно, правда, побледневший от московского холода и скудного рациона, согласился. Вот тогда-то и пригодилось ему знание своего жизненного гороскопа: если нет указаний на то, что тебя убьют в холодной стране на северо-востоке от места рождения, значит, не убьют. И когда после его первого заработка неадекватный чечен стал угрожать ему пистолетом, требуя денег, он с медлительным равнодушием человека, родившегося на 28-й широте и наперед знающего свою судьбу, ответил: «Разве ты мой родственник, чтобы просить у меня денег. Хочешь стрелять, стреляй, ничего не дам». Такой отпор возымел свое действие, его приписали необычайной смелости и хладнокровию, индус стал достопримечательностью Лужников. Грузины с видимым удовольствием принимали его за своего, армяне не сомневались, что он армянин, русские звали Серегой, чтобы не заморачиваться с его труднопроизносимым именем, а он просто старался выжить и понять страну, так непохожую на его родину. Впрочем, достаточно скоро он понял обратное – между Россией и Индией много сходства, и прежде всего колоссальное терпение народа, которое брамин, конечно, мог объяснить только кармой. А когда ты находишь нечто общее с привычным тебе миром, то жить становится легче, и брамин не уехал, к тому же он родился в предгорьях Памира, а там тоже бывает холодно. Впрочем, по его мнению, «холодно» и «жарко» – две схожие категории одного и того же порядка, потому и переносятся человеком примерно одинаково.
Закончив университет и получив диплом математика, молодой человек не стал торопиться с возвращением: отчасти он привык, и его не пугала царящая вокруг разруха и неразбериха, не в пример самим россиянам. Человек, практикующий йогу, умеет абстрагироваться, так что просто необходимо в младших классах российских школ проводить такие занятия – если нельзя исправить, надо абстрагироваться и не тратить свои нервы на ежеминутную борьбу. Великий Ганг вбирает в себя все, а остается чистым. И брамин остался в России, избрав для себя довольно неспокойное занятие, – устроился в авиакомпанию, занимающуюся перелетами за Уральским хребтом. Странный выбор для южанина.
Можно предположить, что молодой человек хотел испытать себя на выносливость, но это было не так. Он хотел понять и почувствовать, а через это принять народ, среди которого жил. Зачем, не век же он собирался здесь жить? Не век, но двенадцать лет, а это, согласитесь, с учетом девяностых годов, немало, опыта можно было набраться разного, и это в то время, когда многие русские стремились уехать в спокойную Европу, а то и в Индию. Парадокс, но такой род внешнего патриотизма достаточно часто встречается среди иностранных студентов, окончивших советские вузы. Выходцы из Азии, Африки, Индии, Вьетнама, возвращаясь в свои страны, на всю жизнь оставались истинно русскими патриотами, старательно скрывая это свое чувство от соплеменников и с непонятной тягой, точно перелетные птицы, стремясь вернуться назад.
Так что же брамин, не трудности же его привлекали? Нет, его удерживала карма, или, проще сказать, судьба. На роду ему было написано, а ученым языком – звезды в натальной карте указали прожить эти годы в России и встретить здесь свою единственную любовь. И ведь встретил. На маршруте Москва – Новосибирск встретил статную сибирячку и женился, невзирая на сопротивление родителей. Судьба! Что против нее человек? Родители девушки в восторг от темнолицего жениха не пришли и отправили их попутешествовать по миру и подумать, надо ли им связывать друг с другом жизнь. Маршрут выбрали своеобразный – Колумбия, Чили, Куба. Согласитесь, в любой из этих стран можно было остаться навсегда и не по собственной воле. Папа-генерал составлял маршрут, должно быть, не без умысла. И хотя в пути почти удалось потерять незваного индуса, кубинские коллеги готовы были помочь, но карма, знаете ли. Оказалось, что он знаком с дочерью министра внутренних дел, жил с ней когда-то в одном общежитии, и та заступилась, отпустили. Злодейство по типу мыльных опер не удалось, да было ли злодейство?! Так что молодые вернулись, женились, завели детей и живут счастливо в городе Дели, а русская теща приезжает к ним время от времени погостить.
Русский опыт и знание языка помогли брамину найти себе подходящую профессию – он стал экскурсоводом, и, надо признать, хорошим, поскольку знание истории у него не поверхностно, а глубинно и основывается еще на ведической традиции его предков. Знал ли он так же хорошо психологию людей, сказать трудно, поскольку относился к ним спокойно и с тем терпением, с которым воспринимают различные проявления природы: дождь, туман, ветер изменить нельзя, значит, нужно принять как данность, все имеет свое завершение.
Мы всегда выбираем ту страну для путешествий, где сознательно или бессознательно надеемся получить ответ на какой-то уже оформившийся вопрос, вот и с Индией было то же. Хотя, в силу причин, пришлось отказаться от поездки по Южной Индии и выбрать более цивилизованный, с точки зрения европейцев, север, оставалась надежда каким-нибудь неожиданным образом получить долгожданный ответ. Для туристов это всегда проблематично, они практически не соприкасаются с реальной жизнью, окруженные назойливым персоналом туристического бизнеса, выполняющим роль добровольного буфера. Так можно проехать через всю страну, не вдохнув ее запахов, не прикоснувшись к ее земле, не выпив глотка воды, – точно в виртуальном путешествии. И таким же девственно невежественным вернуться обратно. И только если твоя карма привела тебя в эту страну, ты получишь ответ. Нам повезло, экскурсовод оказался брамином, воспринявшим наследие своей семьи как долг, и он мог читать настоящее, которое только кажется нам очевидным, и через это видел будущее.
Мы были в Джайпуре – городе ярких и сочных красок, которые проступают здесь абсолютно во всем: в расцветке тканей, пестреющих во всех уличных лавках, в одежде женщин, похожих на райских птиц в своих разноцветных сари, в драгоценных камнях на витринах ювелирных магазинов и во фруктах на импровизированных прилавках. Кажется, все, что есть в этом городе, – все выставлено напоказ, на обозрение жаждущей красок публике. Мы, лишенные живого цвета в затянувшейся московской зиме, впитывали эти краски каждой клеточкой своей бледной кожи и не могли насытиться. Хотелось взять все, заполнить себя до отказа этой эйфорией цвета, насытиться им. Наверное, поэтому, оказавшись в Джантар-Мантар, мы не могли сразу понять, зачем нас привезли туда, где присутствует лишь один цвет – золотистый цвет песчаника, из которого были сделаны окружающие нас в каком-то хаотичном строе неопределяемые постройки. Все разъяснилось, когда брамин, переходя от одной постройки к другой, стал объяснять их непонятное для случайного человека назначение, пользуясь для этого достаточно умело своими астрологическими знаниями. Он с удивительным упорством старался заинтересовать нас возможностью через эти каменные сооружения понять принцип действия вселенной. Эгоцентризм в каждом из нас настолько велик, что мы бессознательно определяем себя как центр вселенной и оттого, возможно, обижаемся на своих близких, действующих подобным же образом. Но здесь, в этом отлаженном механизме, до долей секунды определяющем движение планет и созвездий, мы вдруг не нашли себя и осознали, в сущности, простую истину – мы лишь мельчайшие песчинки, не определяемые ничем, кроме божественной сущности нашей души. Не этого ли хотел брамин, приведя трех ничего не смыслящих в астрономии, бледных и измученных зимой людей в это святилище астрологической науки? Забыв о красочной пестроте города, мы бродили по обсерватории, построенной раджпутским махараджей Савай Джай Сингхом – талантливым астрономом, в соответствии с ведическими текстами, до сих пор с удивительной точностью выполняющей свои функции – возвращать к реальности тех, кто сбился в системе координат вечности, чтобы он не был потерян для животворящей Вселенной.
– Когда вы родились? – спросил брамин, обращаясь к моей дочери, и, услышав ответ, подвел ее к странной конструкции, показывающей движение Солнца по знаку Стрельца. – Вам нужно жить на юго-западе от места вашего рождения, – сказал он неожиданно.
– Насколько далеко? – спросила его я, надеясь, что юго-запад Москвы вполне может подойти.
– Далеко, – опроверг мои надежды брамин. Его выводы меня не утешили, но дали основание думать, что он не лжет, поскольку дочь уже третий год отдалялась от дома именно в этом направлении.
– Моя старшая дочь, ей сейчас семнадцать, тоже живет не дома. В тринадцать лет Microsoft предоставил ей грант на обучение в США, мы с женой не препятствовали. После получения образования еще семь лет будет на них работать.
– Вам не жаль, что ваша дочь не будет уже жить в Индии? – задала я вопрос, зная о глубоком патриотизме брамина.
– Нет, – спокойно ответил тот, – не жалко, она талантлива и должна реализовать свой талант, а где конкретно, не так важно. – Вот и опять проявился этот взгляд на настоящее сквозь призму вечного, свойственный скорее философу, чем любящему отцу. Но все, что я слышала от него о девочках, свидетельствовало о его сильной привязанности к ним. Мое желание понять наткнулось на непреодолимое препятствие – менталитет западного человека.
– Сколько реинкарнаций нам предстоит пройти? – неожиданно спросил муж всезнающего брамина. Тот посмотрел на солнце, поднявшееся уже высоко на зимнем безоблачном и синем небе Джайпура, нам бы их зимы, указал на тень, показывающую на древних двадцатипятиметровых солнечных часах точное время настоящего, и спокойно ответил:
– Восемьдесят пять миллионов превращений.
После такого заявления торопиться было некуда.
– Кем же нам предстоит быть? – этот вопрос интересовал уже всех нас и не определялся одним только любопытством.
– Всем, – ответил индус почти равнодушно, это его явно не трогало: растениями, животными, деревьями, людьми. Все зависит от той кармы, которую мы уже имеем, и той, которую создаем себе сейчас, в этом жизненном обращении. Только те, кто достигнет Мокши, смогут выйти из круга реинкарнаций.
– Как же ее можно достигнуть? – подала голос прежде молчавшая дочь, ей, как всякому юному человеку, казалось, что она уже устала в этой жизни, и совсем не хотелось мучиться, еще восемьдесят пять миллионов раз заново сдавая бесконечные экзамены. Индус, у которого было три дочери, понимающе улыбнулся ее нетерпению.
– Вести праведный образ жизни, – назидательно сказал он и, увидев в ответ кислую мину, добавил: – или умереть в одном из семи священных мест Индии. Кстати, мы сегодня будем в одном из них – Варанасе, месте, где родился бог Кришна.
Дочь посмотрела на него взглядом, в котором читалось недоверие, любопытство и еще что-то, что можно было определить как настороженность образованного человека, столкнувшегося с проявлением чуда. Ее можно было понять – все, что нас окружало, было чудом, даже то, что мы до таких лет сохранили детскую веру в слова старика Хоттабыча: Индия – это страна, где много золота, которое добывают муравьи. После такой характеристики только очень ленивый не захочет побывать в Индии.
– Когда родились вы? – задал свой лаконичный вопрос наш сопровождающий, обращаясь одновременно ко мне и мужу, должно быть, считая, что и ответ для нас может быть один на двоих. Я назвала дату и время. Он с интересом посмотрел на меня, впервые за неделю нашего путешествия, словно вдруг увидел мою телесную многомерность. Ну что необычного он мог мне сказать из того, что я еще не знаю, и надо ли мне знать это, может быть, лучше будет повременить? Кажется, восточная неспешность в познании сиюминутных проблем жизни уже проникла в меня. Вперед выдвинулся муж, имеющий много неразрешенных, как ему казалось, вопросов, и брамин ответил:
– Вы ведь пишете, продолжайте писать, но новой книгой займитесь через месяц, тогда она принесет вам желаемый успех.
– Что же принесет успех мне? – не выдержала я взятой прежде паузы и получила:
– А вы его уже имеете. Вы знамениты. – Далее следовала та информация, которую прилично слушать на своих поминках, уже в бестелесном состоянии, и мне от этого вдруг стало неловко и грустно одновременно, точно я и не жила еще вовсе, а вот он, итог.
«Нет, – решила я для себя, – не надо мне таких результатов без процесса, кажется, жизнь и есть самое интересное в жизни».
Вопросов задавать больше не хотелось, да и какие могут быть вопросы, когда у собеседников различное восприятие реальности, а возможно, и ирреальности тоже. Восемьдесят пять миллионов перерождений, согласно ведическому учению, должна претерпеть душа, так что брамин мог немножко промахнуться с моей известностью – на одну жизнь раньше или на одну позже, ему в череде этих бесконечных перерождений, может быть, все едино.
Но не сочтите меня тщеславной, а хотелось бы все-таки знать, как бы мне этой своей известностью насладиться в моей настоящей системе координат.