Глава 3
В 1953 году мы переехали в город Омск, который располагается на берегу Иртыша и небольшой речки Омки. Город, в те годы, был довольно большим промышленным центром, улицы прямые, чистые, многоэтажные каменные дома располагались только по центральным улицам, а дальше были сплошные деревянные постройки.
В этот город ссылали людей в наказание и до революции, и в советское время. Ссыльные 1920-30-х годов покупали и строили свои собственные дома – с размахом. У них были большие земельные участки. А ссыльные 1940-50-х годов ютились в деревянных бараках. Эти бараки, сначала одноэтажные, а потом и двухэтажные, занимали большую часть города.
Каменным строительством занимались, в основном, военнопленные немцы. Они построили и наш пятиэтажный кирпичный дом, что на пересечении улиц Маяковского и Пушкина. Недалеко от этого дома, ими же, было построено здание управления Северной железной дороги. Здание было очень красивое, облицовано серым гранитом. Там находились все отделы управления, в том числе и фабрика механизированного учета, которой руководил мой отец; чтобы попасть в кабинет отца, мне приходилось миновать вахту у входа, контроль первого и второго этажа, секретаря, заместителя, и только тогда я оказывался в большом кабинете с кожаным диваном, креслами и огромным дубовым столом. На нем располагались три черных телефона, большой письменный прибор с хрустальными чернильницами и масса всяких бумаг.
Наш дом еще сохранил запах краски свежего дерева. Все было сделано со сталинским размахом: высокие потолки, большие лестничные клетки. Мы занимали комнату в двухкомнатной квартире. Нашей соседкой была пожилая женщина с тремя дочерьми. Когда мы вошли в квартиру, одна из дочерей, юная девушка, сказала: «Какой красивый мальчик!» Старуха тут же загнала ее в комнату.
В нашей комнате все было новое, светлое, чистое; паркет блистал светлыми породами дерева, большое окно привлекало своей белизной. Посмотрев на улицу, я увидел странную, удивительную картину: тихо позванивая бубенчиками, двигался караван верблюдов с тяжелой поклажей; погонщики были в тюбетейках и халатах. Они ехали в сторону Казахского базара, который находился недалеко от нашего дома. Для меня такое зрелище было необычно, и я громко позвал родителей посмотреть это чудо. Вспомнил Московский зоопарк, где несколько раз видел этих животных.
Перед окнами нашего дома производилось строительство кирпичного дома, а дальше виднелись деревянные дома и огороды.
На соседней улице была моя школа – четырехклассное учебное заведение. Это было деревянное п-образное, одноэтажное здание. Двор был большим и пустынным, заросшим по краям лебедой и другими сорными травами. Ни одного дерева его не украшало. В центре была площадка для игры в футбол и волейбол, а также для общего построения школьников в хорошую погоду. С улицы был центральный вход в школу.
Здание школы, вероятно, ничем не отличалось от типичных построек в провинциальных городках. В маленьком коридоре слева была дверь в учительскую, где находились учителя, завуч, директор школы и медицинская сестра. Из маленького коридора ученик попадал в большой, главным украшением которого были железные печи. Они стояли так, что одна половина была выдвинута в коридор, а другая – в класс. Печи обогревали одновременно всю школу. Дрова закладывал истопник со стороны коридора. Классные комнаты располагались по левую и правую стороны большого коридора, их было шесть. Так как школа имела п-образное строение, то небольшие помещения за углами тоже имели свое предназначение: в одном был первый класс и два туалета, в другом – складское помещение. Выход во двор был отдельный – за туалетами. Высота коридоров и классов была примерно два с половиной метра.
Каждый класс имел по два окна, так что света было вполне достаточно, чтобы ученикам не портить зрение. Классы были относительно просторны, в них помещалось по три ряда парт на двадцать учеников, стол учителя, доска – перевертыш: на ней можно было писать задание на одной стороне, а решение – на другой. Один учитель вел учеников с первого по четвертый класс и преподавал все предметы – от физкультуры до математики.
Размеры парт были разные: маленькие стояли впереди, а большие – сзади. Парты, в те времена, имели оригинальную форму: стол и сиденья были сращены снизу, крышка была с полезным для осанки наклоном, к тому же наполовину откидывалась, чтобы удобнее было вставать. Портфели убирали под крышку, на специальную полочку. Оригинальны были и чернильницы – непроливайки, содержимое которых было трудно случайно пролить; писали ручками со стальными перьями. Эти ручки клали в предназначенные специально для этого желобки, перья при этом осушали от чернил перочистками (это изделие из сшитых посередине маленьких тряпичных лоскутков).
Учителей школы и директора – абсолютно не помню, но зато на всю жизнь в памяти осталась первая учительница, которая вела все предметы с первого по третий классы, затем ушла на пенсию. Она хорошо знала свое дело, но с точки зрения психолога, ее и близко нельзя было подпускать к школе.
У этой учительницы были свои любимчики, и ученики, которых она просто ненавидела. Родители любимчиков на все праздники приносили ей дорогие подарки, а остальные отделывались дешевыми открытками.
Я был живым, любопытным и не очень сообразительным ребенком; тискал девчонок, сцеплялся с мальчишками, учился ниже среднего. Моя мать не любила ходить в школу, а когда учительница ругала меня за плохую учебу и поведение, мать говорила: «Не справляется – оставляйте на второй год!» Но та меня переводила из класса в класс с одними тройками, вдоволь поиздевавшись надо мной. Ей доставляло большое удовольствие дать мне какое-нибудь задание, которое я не смогу выполнить один, и отправить за доску-перевертыш. Я один на один оставался с черной доской. В конце урока она переворачивала доску и, видя, что сделано все неправильно, начинала надо мной насмехаться перед всем классом. Так она делала меня посмешищем перед ребятами и девчонками.
Таких, «мальчиков для битья» было у нее человека три, и мы попеременно играли на уроках роль шутов. Особенно мне запомнились уроки математики в третьем классе, где я никак не мог понять решение задач о бассейнах и трубах с водой; о поездах, которые едут из пункта А в пункт Б и где-то в пути встречаются. Дома от моей учебы все отстранялись, только ругали, а в школе никак не могли вбить мне в голову эти истины…
Так как я был физически сильным ребенком, мальчишки насмехались надо мной не открыто, а за спиной. Если кто-то пытался оскорбить меня, то на перемене я его вызывал на поединок, и мы дрались в рыцарском духе, один на один. Бои проходили в туалете, помещении – десять квадратных метров. В туалете всегда было чисто вымыто, стены, и пол покрашены коричневой краской и всегда блестели.
По физической силе я почти всех превосходил в классе, так что в драке редко кто мог меня победить, не считая второгодников или третьегодников: один-два человека всегда «застревали» на год-другой. Но это были в основном добродушные увальни, которых ничто не интересовало, кроме самих себя.
В третьем классе всех приняли в пионеры, кроме меня. Я оказался не достоин, носить красный галстук из-за плохого поведения и учебы. Мне было очень стыдно выходить из школы без галстука на груди. Мать, которая присутствовала на этом собрании, быстро взяла меня за руку и отвела домой. Первый и третий классы оставили в моей жизни самые неприятные воспоминания: дома я был никому не нужен – меня только кормили, одевали и хвастались перед всеми: какой красивый ребенок! В школе – издевались. Спасала только улица, где я быстро нашел свое место. Я был сильнее и отчаяннее многих ребят, поэтому меня уважали и боялись. Мое слово во дворе было всегда законом: «Орел» сказал – против него не попрешь! Мальчишки постарше были моими друзьями, иногда помогали мне наводить «порядок» во дворе. А школа была той занозой, которая портила мне жизнь.
В школе мне нравилось несколько девочек, за которыми ухаживал по-своему: дергал за косички, показывал непристойные жесты, отбирал сладости. Это заметила моя учительница и пыталась вразумить меня: вызывала мать, ставила в угол, стыдила меня перед классом. Так мы с ней противостояли друг другу целых три года. Последнюю неприятность учительница мне сделала в последний день окончания третьего класса. Она громко, на весь класс произнесла: «На второй год остаются: О…О…О…» – и при этом внимательно смотрела на меня, как, впрочем, и весь класс. Насладившись неизвестным «О…» и сделав большую паузу, закончила: «О..О…Озеров!» За эти пять-десять секунд, пока она тянула злосчастное «О», у меня, девятилетнего мальчугана, в голове промелькнуло много страшных мыслей: «Что делать?! Надо кончать жизнь! Мне не пережить такой стыд! Или броситься под машину, или утопиться, или выброситься из окна!» Но, когда была названа фамилия «Озеров» – второгодник или третьегодник, которому было все равно, – я вздохнул с облегчением, мир зажегся всеми яркими красками, которые притягивали меня, – жизнь продолжалась!
Конец ознакомительного фрагмента.