Вы здесь

Эстетика звука на экране и в книге. Материалы Всероссийской научно-практической конференции 12–14 апреля 2016 года. Утраченное иди обретенное? Экранизация звуков М. Пруста ( Коллектив авторов, 2016)

Утраченное иди обретенное? Экранизация звуков М. Пруста

Карцев А.А.

Москва, ВГИК


Пруст выстраивает в романе особую нарративную топологию воспоминаний, оживляя в них различные области прошлого, связанные между собой ассоциативным движением мысли рассказчика. Прустовский поток сознания вводится с первых страниц романа, автор как бы закладывает матрицу, кодируя повествование определенным образом. С развитием сюжета происходит нанизывание структурных единиц романа на эту схему. Если рассмотреть повествование Пруста структурно, то лирический герой – Марсель – выстраивает свое метапространство или пространство самоидентификации, окружая себя паутиной обрывков воспоминаний-пространств, принимающих вид онтологических свай, на которых и держится целостное метапространство прустовского героя. Он как бы определяет для себя значение того или иного предмета, вступает в семиотические отношения с различными феноменами (это могут быть люди, вещи, события, чувства)[58]. Способ организации текста автором в такой модели активно использует различные композиционные техники, такие как нарушение хронологии (повествователь может свободно переноситься как в прошлое, так и в будущее) и нарушение топологии (свободное перемещение в пространстве), а также особый вид текстового монтажа, позволяющий, несмотря на разрывы прямолинейного повествования, выразить непрерывную длительность в бергсоновском понимании. Прустовский поток сознания можно назвать монтажом чувств или чувственных ассоциаций. В свою очередь, его составляют непроизвольное воспоминание, которое, по выражению Делёза, связывает два момента единым объёмом длительности[59], и синестетический образ Пруста, насыщающий момент времени максимальным количеством потенциальной энергии.

Набоков, анализируя «В поисках утраченного времени», приводит несколько примеров такого монтажа чувственных ассоциаций[60]. Оставим в покое печенье «Мадлен» и возьмём, к примеру, знаменитую тему боярышника, которая вводится Прустом в церкви и развивается на тропинке, «жужжащей» запахом боярышника, где Марсель вновь ищет встречи с Жильбертой. Пруст чрезвычайно легко переходит от одной ассоциации к другой: «Но напрасно я останавливался перед боярышником вдохнуть, поставить перед своим сознанием (не знавшим, что делать с ним), утратить, чтобы затем вновь найти, невидимый характерный запах его цветов, слиться с ритмом, разбрасывавшим эти цветы там и сям с юношеской легкостью на расстояниях столь неожиданных, как бывают неожиданны некоторые музыкальные интервалы, – цветы без конца изливали передо мной, с неистощимой расточительностью, все то же очарование, но не позволяли проникнуть в него глубже, подобно тем мелодиям, которые переигрываешь сто раз подряд, нисколько не приближаясь к заключенной в них тайне»[61]. Образ боярышника в приведенной цитате даётся через музыкальный образ: через ритм, тональность и мелодию. Через звуковой образ передаётся и запах, для этого автором используется причастие «жужжащий» (пер. А.А. Франковского; в оригинале: «Je le trouvai tout bourdonnant de l’odeur des aubépines»[62]), которое на самом деле имплицитно даёт представление и о зазубренной форме листа, и о ярко-красном цвете цветов, и о форме куста, и о расположении кустов вдоль тропинки. Далее вводится сравнение цветков с архитектурным стилем, с другими цветами, с шёлком – постепенно задействуются все органы восприятия, череда метафор обволакивает читателя и выстраивает в его воображении чрезвычайно насыщенную чувственную картину.

Образование метафорических рядов, составляющих образ-воспоминание, для того чтобы развиваться в течение романа, должно являться максимально ярко и разносторонне. Поскольку арка, связывающая одни и те же совокупности образов, может быть достаточно длинной, Пруст часто использует два приема: усложненная компоновка образа и его варьирование (в музыкальном смысле этого термина). Усложненная компоновка образа представляет собой вовлечение максимального количества чувственных метафор, комплексное смешение чувств. Варьирование образа осуществляется посредством неоднократного возвращения к одному и тому же воспоминанию, но не равному самому себе, а проявленному с различных сторон. Одно дополняет другое: сложная метафорическая структура образа позволяет его варьировать. Пруст сначала компонует образ из различных метафор, а потом разбирает его и компонует заново, меняя структуру. Таким образом, прустовский рассказчик пребывает в зачарованном мире, где каждый материальный факт не раскрывается как некая атомарная сущность, но даётся через восприятие, через сетку индексов, указывающих на различные его стороны.

Грандиозное количество прустовских образов компонуется в более усложненные образы. Любовь Свана, к примеру, обозначается в романе через некоторую тему, включающую в себя и орхидеи на груди Одетты (обоняние), и музыкальную фразу из сонаты Вентейля (слух), и Боттичелли с изображением Сепфоры (зрение) и т. д. Комбре даётся через звук колокольчика калитки («двукратное робкое, овальное и золотистое, звяканье колокольчика»), через мартенвильские колокольни, через запах боярышника, через бой часов на колокольне Сент-Илер.

Для повествовательной структуры Пруста важно наличие главных узлов, срезов длительности, в пространстве между которыми с героем Пруста происходит трансформация, таким образом, эти срезы играют роль измерителя протекшего времени. Пруст закрепляет несколько «исходных» состояний (их может быть два или три в пределах одного тома), рассеивает их по тексту, а отрезки между ними являются своеобразными легатами психологического осмысления и становления героя, что, соответственно, и образует ритмическую структуру повествования. При более детальном рассмотрении формы романа, можно выявить развитие прустовских мотивов в различных нарративных пластах, таких как чувства героя-рассказчика по отношению к другим людям, к вещам, к событиям, к искусству. Движение мысли писателя можно образно сопоставить с полифонией, одним из важнейших средств музыкальной композиции и художественной выразительности, а мотивы или темы обозначаются в повествовании как музыкальные голоса.

Эти мотивы (голоса) в прустовском нарративе непрерывно развиваются, переплетаются друг с другом, каждый из них следует своей собственной драматургии. В какой-то момент каждый из этих мотивов (голосов) достигает кульминации и отпечатывается в памяти героя в своём наиболее интенсивном проявлении, в разрешении, к которому данный мотив (голос) стремился всю предшествующую часть. В некотором смысле можно сказать, что каждое такое разрешение оставляет царапину или след в памяти героя. При этом, как и присуще полифонии, «голоса редко кадансируют одновременно, обычно их кадансы не совпадают, что и вызывает ощущение непрерывности движения как особого выразительного качества. В то время как одни голоса начинают изложение новой или повторение (имитацию) прежней мелодии (темы), другие еще не окончили предыдущей. В такие моменты образуются узлы сложных структурных сплетений, совмещающие в одновременности разные функции музыкальной формы. Вслед за тем наступает определённое разрежение напряженности, движение упрощается вплоть до следующего узла сложных сплетений и т. д.»[63]. В развитии сюжета «Поисков» постепенно подбираются гармонии, неустойчивые созвучия, постепенно находящие консонансное звучание и формирующие тональность, которая вводится внезапным образом-кадансом, создающим почти эпифанический эффект.

Конец ознакомительного фрагмента.