Эссе председателя городского суда Санкт-Петербурга. Часть 1. Власть для людей, а не люди для власти (В. И. Полудняков, 2003)

Оглядываясь в прошлое, человек вольно или невольно подводит итоги своей деятельности, сравнивает свои и чужие поступки, вспоминает события, факты. Примечательно, что остается в памяти больше хорошего, чем плохого. Видно, так устроен человек, чтобы помнить позитивные моменты, чтобы уверенно, хотя бы себе, сказать или просто подумать: в жизни все интересно, все что случилось – к лучшему, о чем-то сожалеешь, но судьба распорядилась именно так, а не иначе.

Думая о том, что в трудовой книжке последние сорок три года одно место работы – судебная система Ленинграда – Санкт-Петербурга, ловлю себя на минутном сомнении: а ведь могли быть и другие повороты, шаги в сторону и наверх. И не фантазии какие-нибудь, а конкретная реальность, но колебаний остаться на одной прямой или свернуть с нее, не было ни разу. Прав или не прав был тогда?.. Самооценка всегда субъективна.

Что было на старте? То же, что у других: довоенный белобрысый малыш любящих, мягких родителей-работяг, блокада, ленинградская нормальная школа-десятилетка, провал в технический институт, техническое училище, токарь на заводе, три года срочной службы в войсках противовоздушной обороны. Обычный путь тысяч простых парней в пятидесятые годы.

А с 1960 года – работа в качестве секретаря судебных заседаний и учеба на юридическом факультете ЛГУ одновременно…

Откуда появляются судьи

Работа судьей никогда не была элитарной, не является она таковой и сейчас – пока. Элитарный признак чего-то – это не только нечто лучшее, но в современном понимании– это еще обладание какими-то особенными благами, комфортом, обеспеченность, свобода в словах и поступках, возвышенность, обособленность.

Ни по одному из этих признаков судью невозможно отнести к элите общества. В узком профессиональном смысле, среди юристов-специалистов– да, судья элитарен. Высококлассные юристы есть в прокуратуре, адвокатуре, в спецслужбах, среди юрисконсультов предприятий, но все же уровень юридического класса судей, безусловно, выше.

Не случайно предназначение судьи – находиться на вершине правосудия. Все юристы так или иначе, в той или иной степени, напрямую или косвенно работают на суд. Другое дело, далеко не всегда суд использует результаты деятельности других юристов. Но потенциально любая жизненная ситуация может оказаться в орбите судебного разбирательства.

Закономерно, что на Западе судейская должность, как правило, завершает карьеру юриста-практика, юриста-ученого, юриста-политика. Престижность работы судьи у них подтверждает элитарность этой профессии и должности в правовом государстве.

Мне есть, с чем сравнивать. За последние сорок лет, особенно с 90-х годов, положение меняется к лучшему. Делаются попытки поднять престиж судьи, привлечь к этой работе лучших юристов, гарантировать соответствующие условия труда в судебной системе. Все чаще судьями становятся прокуроры и адвокаты, что очень показательно, поскольку адвокаты в судейском сообществе раньше исчислялись единицами.

Но, по-прежнему, в российских судах стабильно пустуют более тысячи судейских должностей. Кроме того, ежегодная ротация в судах достигает десяти процентов. Это симптом недостаточного желания юристов быть судьями, и говорить о привлекательности этой государственной службы не приходится.

Я часто встречаюсь со студентами юридических учебных заведений. Иногда практикую экспромт– социологический гласный опрос. Из многих сотен студентов поднимают руку один, два, максимум три человека, видящие себя в будущем судьей. Но зато лес рук – за адвокатуру, поменьше – за коммерческие структуры, еще меньше, но на порядок больше, чем судейских – за прокуратуру, таможню, госбезопасность.

За юридическим образованием идут осознанно, а значит, и выбор перспективы определен продуманно. Получается удручающая картина: на современном этапе профессиональная элитарность явно проигрывает другим признакам элитарности: большему доходу, меньшей нагрузке, меньшей ответственности.

Для снижения нагрузки судам в последнее время сделано немало: увеличены штаты судей, вводятся новые суды, реанимирована мировая юстиция, вот-вот появятся административные, специализированные суды. От нагрузки– один судья на двадцать тысяч населения, сегодня пришли к расчету– один судья на семь тысяч людей в среднем по стране. И зарплата у судей неплохая – на уровне заработной платы квалифицированного работника промышленности. Казалось бы, тенденция позитивная. Но вот беда – очередей на вакансии судей не наблюдается. Отсюда конкурсы проходят трудно, с натяжкой.

Причина одна: хорошая, по сравнению со среднероссийским уровнем, зарплата не адекватна, не соответствует тяжести работы судьи, а снижающаяся нагрузка не компенсирует постоянные, ежедневные эмоционально-физические стрессы, неизбежные в судейской профессии.

И, наконец, далеко не каждый, даже опытный, умудренный жизнью юрист согласится взять на себя ответственность определять судьбы людей. Разумеется, некоторые берутся за это дело, но довольно скоро понимают, что это такое, и не выдерживают пресса эмоциональных, психологических перегрузок от принятых решений и от самой необходимости принять решения по конкретным делам, в отношении конкретных людей, полностью отдавая себе отчет в том, какие последствия влекут эти решения.

Судейские династии, в отличие от творческих, династий в бизнесе и политике, встречаются крайне редко. Дети и внуки видят очень предметно, что это за работа судьи. Домочадцы видят, как судья нередко приносит домой судебные дела, что, в общем-то, является нарушением, допоздна что-то читает, пишет, часами перебирает компьютерную клавиатуру, а в выходные часто уходит из дома, но не в музей или театр, а в суд «подбирать хвосты». Жены, мужья, дети судей живут своей жизнью, имеют свое представление обо всем. Нередко они не понимают причины такой занятости, что не улучшает моральную и психологическую атмосферу в судейской семье. Это одна, правда, не главная, из причин того, что по статистике судья (особенно женщина-судья) либо бездетен, либо разведен чаще, чем в среднем по России.

Создание семьи для судьи, начавшего свою карьеру холостяком или незамужней, становится проблемой, так как тысячи семейных трагедий, увиденных и осознанных им по судебным делам, вырабатывают специфический стереотип отношения, требования к кандидату в мужья или жены. Переступить через себя, преодолеть результаты сравнения удается далеко не всем. Чаще всего судья предъявляет требования к другим не менее жесткие, чем по отношению к самому себе. Это не совсем верно с житейской точки зрения, а может быть и совсем неправильно, но таков судья. Такова его внутренняя установка, сложившаяся на сотнях примеров других людей, на личном опыте восприятия многочисленных негативных человеческих историй.

Но судьи все-таки есть, их стало больше. В 60-е годы в Советском Союзе судей было пятнадцать тысяч, а сейчас в России – около тридцати тысяч. Значит, все не так безнадежно, значит, приходят в суд грамотные юристы, понимающие, на какую работу они претендуют.

При всех трудностях и тяготах работы судьи есть два обстоятельства, которые привлекают юристов. Во-первых, для профессионала-юриста судейская деятельность представляется наиболее разносторонней и творческой. Из специалистов узкого профиля они трансформируются в юристов-универсалов, набирают опыт, знания за счет разнообразия судебных дел. А это всегда интересно и не рутинно.

Во-вторых, любой человек, работник, специалист испытывает удовлетворение, видя результаты своего труда. Перебирание бумажек, занудность, ничегонеделание на работе, отсутствие завершенности, незаполненность рабочего времени– это развращающее, угнетающее безделье приводит к деградации любого человека. И он превращается в лентяя, потребителя, аморфную личность. У него отсутствует интерес к службе, пропадают амбиции. Претензии на содержание становятся неадекватными коэффициенту полезной отдачи. Появляется комплекс неполноценности либо непонимание этого несоответствия. Отсутствие перспективы, порожденной бессмысленностью, ненужностью своей деятельности, обязательно доводит человека до «болотного» уровня. Активная жизненная позиция пропадает незаметно, последовательно и в итоге такие люди считают себя незаслуженно обиженными окружающими и судьбой.

Всего этого удается избежать судье, поскольку его работа настолько конкретна и однозначна, предметна, что в ней он реализует себя полностью и очень результативно. Как художник, закончив прекрасную картину, токарь – сложную деталь, скульптор – завершенную миниатюру, кулинар – изысканное блюдо, судья от начала и до конца лично, самостоятельно создает законченное изделие – судебное дело. Он автор этого юридического произведения. И не имеет значения – мелкое ли это дело о взыскании алиментов или чрезвычайно отягощенный нюансами имущественный спор, материал о мелком хулиганстве или групповое, многотомное бандитское дело, – судья выносит решение или приговор, ставит точку. Обязательность его вердикта– не декларация, а реальность, имеющая самые серьезные правовые последствия.

Самодостаточность – одно из самых важных качеств, необходимых человеку для реализации себя в жизни, в обществе. Творчество и результат– составляющие, важные для достижения самодостаточности. Эти принципы– суть судейской профессии. Тот, кто этого достигает, остается судьей многие-многие годы, а начинающие, руководствуясь этими принципами, с большой долей вероятности не свернут с начатого пути.

Именно по этим причинам должность судьи является уникальной, специфической среди чиновничьего люда. Судьи не любят, когда их называют чиновниками, и в этом есть определенный резон. Ведь они занимаются самым настоящим производством. Да и сами их действия называются гражданским, уголовным и административным судопроизводством.

Когда судья ощущает удовлетворение от своей деятельности, несмотря на объективные трудности, он становится настоящим судьей. Практика показывает, что судья начинает соответствовать всем требованиям своей профессии через 6–7 лет с начала своей карьеры. Разумеется, есть исключения, но в основном это оптимальный судейский стаж для профессионала.

Обычно судьи уходят со своей должности по истечении так называемого испытательного трехлетнего срока, на который их назначают в первый раз. За это время определяется не только профессионализм, умение работать с людьми и делами, но и внутреннее состояние судьи, его соответствие статусу судьи.

На должность судьи, в общем-то, попасть нетрудно. Не нужны ни блат, ни деньги, ни родство. Вакансии есть всегда. Нормальное здоровье, отсутствие компромата, квалификационный экзамен – все это обычно, как и для многих других профессий и должностей, даже конкурсы, объявляемые на судейские должности, дают в итоге, как правило, одну кандидатуру на одно место, так как другие кандидаты просто не появляются, несмотря на то, что перепроизводство юристов очевидно.

Иная ситуация с должностями председателей судов: досрочно никто с этого поста добровольно не уходит, конкурс на свободные места реален и порой достаточно жесток. Такое положение было не всегда, а лишь последние десять – двенадцать лет. Прежде отбор проходил кулуарно, в партийных кабинетах.

Парадоксально, но принципы подбора кандидатов на судейские должности как раньше, так и теперь, одни и те же. Изменилась форма: вместо партийных функционеров кадровые вопросы решают сами судьи, вместо тихих единоличных согласований – публичные, гласные решения. Но критерии: знания, опыт, авторитет, порядочность претендента и никаких протекций, обусловленных материальными или моральными посулами, – остались прежними. Более того, в дореформенные времена отбор юристов в судьи, несмотря на постоянный дефицит желающих, был всегда жестче, требовательнее, чем теперь. Комплексные, глубокие проверки гарантировали то, что в судьи не мог попасть человек, обремененный проблемами, которые в будущем могли стать поводом, причиной давления или шантажа с чьей бы то ни было стороны.

Среднее и старшее поколение помнит, что даже слухов о коррумпированности судей не было. За сорок лет работы мне известен в прошлом лишь один случай взятки судьи. Женщина-судья районного суда позарилась на золотую цепочку и немедленно попала под суд.

Можно критиковать тогдашние методы, удивляться способам, подходам к решению кадровых вопросов, но в логике и эффективности преобладал устойчивый рационализм. Судьи, пришедшие в 50-70-е годы, прослужили по двадцать-тридцать лет. А вот те, кто начал свою карьеру в 80-е годы, больше двадцати лет и не выдержали.

Разумеется, есть и исключения. Речь же идет об основной массе судейского корпуса. Не случайно тем, кому за шестьдесят, составляют в районных судах не более одного процента, а в областных – не более пяти процентов.

Как ни оценивай историю, ошибок в подборе судейских кадров было значительно меньше. Например, сейчас никто не придает особого значения семейному положению кандидата в судьи. Наверное, это правильно, так как не это главное для определения годности к судебной работе. А тогда разведенному юристу могли и отказать: сможет ли объективно разобраться с семейными делами граждан судья, не сумевший сохранить собственную семью? Может быть, это наивно, возможно – тоталитарно, но это одна из комплекса оценок, данных, которые иногда препятствовали водворению на судейский подиум.

Граждане не делают судьям никаких скидок на возраст, житейский и профессиональный опыт, ни в чем и никому. Требования к ним максимальные. Судья в глазах людей – это эталон порядочности, честности и профессионализма, идеал справедливости. А поскольку жизнь приземленней, реальней, многие разочаровываются в судьях, не прощая им малейших ошибок, погрешностей, обычных для этой тяжелой многообразной деятельности, но вызывающих у людей недовольство и даже определенные подозрения. Граждане не учитывают, что судьи – это обычные люди, так же, как и они сами, воспитанные, выросшие точно в таких же условиях. Каждый четвертый судья-новичок нуждается в улучшении жилищных условий. Многие живут в коммуналках и в общежитиях.

Тестирование кандидатов в судьи пока не проводится, хотя такие разработки уже есть. Нужна лишь нормативная база для применения тестов. Юристы идут в судьи абсолютно осознанно, уверенные в своем выборе. Конечно, бывают сомнения, некоторый страх, беспокойство, но, заявивший о своем окончательном желании стать судьей и предпринявший реальные шаги для прохождения вступительных процедур юрист, можно сказать, определился в правильности своего решения.

Остается убедить в этом тех, кто принимает решение о назначении судьи: членов Квалификационной коллегии судей и Президента Российской Федерации. Субъективизм при этом невелик, поскольку часто кандидат в судьи никому не знаком: обратиться с заявлением может любой, что называется, с улицы, из другого региона. Но и для объективных, всесторонних оценок данных недостаточно по той же причине. Формальности соблюдаются: справки, характеристики в порядке. А вот что за человек, годится ли он по своим личностным качествам быть судьей, – остается загадкой. Хорошо, что судьи, опытные и мудрые, умеют разбираться в людях, поэтому вероятность ошибочных оценок не очень велика. Но, все-таки, приходится признать, что ротация в первые три года судебной работы значительна – один из десяти оставляет свою деятельность, переходит в адвокатуру или в коммерческие структуры. Казалось бы, это неплохо – не мучается сам судья, не мучает граждан и вовремя уходит. Но в том-то и проблема, что происходит это не сразу, а через несколько лет. А в такой сфере, как суд, где сплошные конфликты и споры, два-три года– огромный период: в орбите правосудия проходят тысячи людских судеб.

Испытательный срок слишком дорого обходится. Но он есть, и без каких-то временных рамок не обойтись. Это означает, что в настоящее время государство признает, что гарантировать безошибочность судейских назначений не может.

Было время, когда судья назначался или избирался на три года, затем первый срок был увеличен до пяти, а затем и до десяти лет. Потом колесо повернулось в обратную сторону, и мы вновь пришли к трехлетнему испытательному периоду. Тридцать-сорок лет назад выборы судей народом проводились раз в три года и раз в пять лет. Хотя выборы были безальтернативными, замены судей исчислялись единицами, что свидетельствовало о безошибочности практически по каждой персональной кандидатуре.

Хронические вакансии и реальная возможность для любого человека претендовать на них, конкурс и отсутствие достаточного количества претендентов, формальная полнота данных о личности и несменяемость в течение трех лет, естественные недостатки в опыте, практике и предельные судейские полномочия – как все это совместить на только начавшемся судейском пути, как минимизировать эти противоречия?

Первичное вступление в должность судьи порой бывает результатом заблуждения самого судьи, неправильной оценки им и будущими коллегами его возможностей, качеств, достоинств и недостатков. Выход есть: испытательный срок должен быть таким же – два-три года, но не в судейском статусе, а близком к нему, то есть стажировка, по содержанию и ресурсам адекватная деятельности судьи, но без права его заменять. Этот путь даст возможность стажеру, помощнику судьи, как специалисту, получающему соответствующее вознаграждение, на которое он сможет содержать себя и семью, активно проявить свои юридические знания и профессиональный опыт. А его коллеги и руководители смогут понять, что он представляет собой как личность, и оценить его характер, честность, порядочность, самодисциплину, инициативность, коммуникабельность, здоровье, эрудицию.

Критики судебной системы упрекали ее в замкнутости, корпоративности и отчасти были правы. В 90-е годы, кстати, таких претензий не было до принятия закона о статусе судей в СССР и в Российской Федерации. Одним из оснований для негативных оценок было то обстоятельство, что часть судей – это в прошлом секретари, судебные исполнители, консультанты. Авторы таких суждений невольно оказались в плену распространенной легенды, в основе которой лежит недоверие в целом к суду как к власти.

Но судья – это не только власть, но еще и профессия, юридическая специальность. Любой думающий, разумный человек согласится, что мастерство не появляется сразу же, что совершенство в любом деле достигается знаниями и практикой. Знать все тонкости профессии, самые мелкие, но все равно значимые, ибо они проявляются в процессуальных формах – сути судопроизводства, значит, овладеть делом всесторонне.

Таким опытом обладают те (и это присуще любой специальности), кто последовательно прошел все ступени служебной лестницы: от самой низшей– до самой верхней, от секретаря судебного заседания– до судьи. Есть еще одно обстоятельство, которое делает этих людей профессионалами, наиболее полезными для судейских полномочий. Эти люди всю свою трудовую жизнь в судейских стенах получали небольшую зарплату и работали в режиме чрезвычайных нагрузок. Они закалились в этих экстремальных условиях и считают подобные сложности нормальными. Они научились воспринимать физические и эмоциональные перегрузки спокойно, выдержанно. Они знают людей, обращающихся в суд. Типы людей, человеческие качества, поведение и реакции, множество трагедий, конфликтов и трудно разрешимых эксцессов – все это воспитывает, влияет на работников аппарата суда, воздействует на их взгляды, учит.

Утверждение, что в состав судейского корпуса в основном входят технические работники суда, о чем часто говорили оппоненты, оказалось мифом. Это подтвердил Председатель Верховного Суда Российской Федерации не шестом съезде судей России. Он отметил, что таких людей, достигших судейской должности, в стране не более двух процентов. В разных местах, конечно, по-разному. В Петербурге судей, выросших из секретарей и консультантов, значительно больше – каждый седьмой.

На моих глазах прошло три поколения судей и, зная проблему изнутри, утверждаю, что более грамотными, сильными, уважаемыми судьями стали именно те, кто прошел все ступеньки своей профессиональной лестницы. Здесь не уместен пресловутый современный сарказм: «из грязи– в князи», потому что нет неожиданного и непредсказуемого взлета. Долгая, тернистая дорога последовательна и логична.

Моя служебная биография типична для сотен моих коллег. Пять лет работал секретарем судебных заседаний с судьей по гражданским делам в Калининском районном суде Ленинграда. И все пять лет учился на вечернем отделении юридического факультета. Эти годы, когда я непосредственно участвовал в досудебной подготовке дел, в судебных заседаниях, были хорошим источником знаний и опыта в области гражданского права и процесса, что потом положительно сказалось в деятельности председателя суда, которому необходимо ориентироваться не только в уголовном судопроизводстве. Эти пять лет научили меня воспринимать и использовать на практике не только позитивные, но и негативные особенности, что отрицательно воспринимается людьми, соприкасающимися с судом.

Судья, с которой я работал так долго и «без побега», – умная, грамотная, выдержанная, дотошная. Эти качества особенно необходимы при ведении гражданских дел. С чистого листа и до вынесения решения судья-цивилист разбирается в гражданском деле. Терпение и пунктуальность, спокойствие и желание найти истину в споре сторон – нужны максимальные, иначе не хватит либо времени, либо нервов, чтобы довести дело до логического конца.

По гражданским делам, в отличие от уголовных, стороны ведут себя более раскованно, более эмоционально. Если подсудимого по уголовному делу и его жертву разделяют железная клетка, вооруженный конвои, то по гражданскому делу в суде истец и ответчик– рядом, между ними нет барьера, а для провокации бурного столкновения достаточно одной эмоциональной искры, одного унизительного, оскорбительного слова.

Страсти, интересы в житейских спорах достигают таких глубин, раскрываются в таких неожиданных ракурсах, что, к сожалению, приходится констатировать: очень часто самыми непримиримыми, а то и смертельными врагами являются близкие родственники. Меня это всегда поражало. Но, увы, это факт, знакомый всем судьям по уголовным и гражданским делам.

И если такие, казалось бы, близкие друг другу люди не могут разобраться со своими проблемами, можно представить, как это сложно сделать человеку со стороны – представителю государства. При этом надо иметь в виду, что практически в каждом деле стороны, желая показать себя с лучшей стороны, а своих противников с наихудшей, либо не хотят, либо не могут быть искренними в своих утверждениях или опровержениях.

Полуправда, преувеличение – весьма распространенный способ дозированной информации, используемый сторонами, в официальном процессе. Умолчание или, наоборот, накручивание, детализация событий вольно или невольно имеют определенную цель – создать трудности противоборствующей стороне, а в конечном счете – суду, чтобы получить необходимый результат, на который трудно рассчитывать при всесторонней, полной характеристике событий, обстоятельств спора и всех доказательств.

Истцы и ответчики понимают, что их ответственность за дезинформацию не такая, как в уголовном процессе. В худшем случае они проиграют дело. Вот почему судьи по гражданским делам вынуждены шаг за шагом, стежок за стежком, как в утомительном, тягучем вязании, собирать по крупицам необходимую информацию, чтобы установить истину и правильно решить спор.

Любовь Степановна Колосова, у которой я был секретарем, обладала всеми качествами судьи-труженицы. С утра и до вечера, ежедневно она вела процессы, иногда объявляя пятиминутные перерывы. Эта обаятельная, улыбчивая женщина была полноватой и соблюдала диету: в обед одно яблоко, а для подавления чувства голода – «беломорину».

Мне диета была не нужна, но из-за меня обеды не планировали. Так за пять лет я привык работать без обедов и обрел порочную привычку – курение утилитарных сигарет.

Кстати, способность работать без обеденных перерывов пригодилась, когда я стал председателем суда, особенного – городского. Мои коллеги и судьи быстро усекли эту необычность и могли по делам обратиться ко мне именно в это время, так как в другие часы возможностей было меньше.

Так уж получилось, что безобеденная работа с куревом не сделала Любовь Степановну стройнее, но и не повлияла отрицательно на ее здоровье, предотвратила тучность, склонность к которой у нее, очевидно, была от природы.

Многие скептически относятся к таким моментам, подкручивают пальцем у виска, но привычки сильнее нас, а если им более сорока лет, это уже нечто большее – индивидуальная сущность. По крайней мере, я не знаю, что такое сонливость, тяжесть после обеда, замедление рабочего ритма, снижение активности к вечеру.

Еще одно важное обстоятельство, которому я научился у Любови Степановны и пронес через всю судейскую жизнь. Если спросить судью, какие трудности в его работе, он назовет многое: нагрузку; сложное, порой противоречивое законодательство; нехватку секретарей, народных заседателей, оргтехники; тесноту помещений; недисциплинированность участников процесса; недостаточность финансирования судов; невозможность обеспечить стопроцентную явку в суд не только подсудимых, потерпевших, свидетелей, истца и ответчика, но и прокуроров и адвокатов; отсутствие времени на свою семью и свое здоровье; несоразмерную его труду заработную плату. Он может назвать еще целый ряд проблем: несправедливую оценку его деятельности обществом и журналистами, явно заниженный рейтинг судебной власти; традиционное массовое неуважение гражданами и должностными лицами законов; отсутствие внимания к проблемам судебной власти со стороны всех других ветвей власти. Разумеется, судья вспомнит среди своих трудностей тяжесть вынесения судебных решений, приговоров.

И все же самым трудным в своей работе абсолютное большинство судей считает прием граждан, особенно по гражданским делам.

И они правы: принять огромное количество посетителей, общаться лицом к лицу с людьми взвинченными, возбужденными, убежденными в своей правоте и чьей-то несправедливости, с недоверием относящимися к судье – все это составляет самую тяжелую часть судейской деятельности.

Но… и самую интересную. Многие мои коллеги не согласятся со мной, да, наверное, и граждане – тоже, ведь прием посетителей – рутинная, тягостная работа для обеих сторон. Люди часами стоят в очереди к судье. И эти очереди мало отличаются от очередей к чиновникам в паспортных отделениях, в жилконторах, к врачам, в авиакассах и на вокзалах в сезонное время. Но к судье идут по разным вопросам, порой настолько неожиданным, что если бы у судьи было больше времени, то он от каждого посетителя мог бы приобрести интереснейшую жизненную информацию. Да и сами люди такие разные, удивительные, интересные. По каждой истории и человеческой судьбе можно написать книгу.

Почему же судьи считают прием самым тяжелым делом? В основном из-за количества людей. Чтобы поговорить, разобраться с бумагами даже десяти-пятнадцати человек, требуется несколько часов, а к судье по гражданским делам приходит в несколько раз больше народа. И, как ни обидно применять этот термин к живым людям, но получается самый настоящий конвейер. Конечно, прием сопровождается справедливыми упреками посетителей в недостаточном внимании к ним со стороны судьи. По существу они правы, а объективно судья в этом не виноват. И те, и другие на себе испытывают нашу общую беду – не определен норматив, сколько может и должен судья принять посетителей.

Вспоминается, что часто весь зал судьи Колосовой был заполнен гражданами, пришедшими или вызванными ею на прием.

Меньше 30–40 человек не бывало. И успевали принять всех, потому что никогда не заканчивали работу, пока не уйдет последний посетитель.

У Любови Степановны я научился методике приема. Ее беседы с гражданами были короткими – пять-семь минут, но крайне редко люди из ее кабинета выходили раздраженными и недовольными. Она вела прием при открытых дверях, и мы видели друг друга – мой секретарский стол был напротив. Разговоры не слышны, а по мимике лиц, размеренности движений видно, что посетитель и судья обсуждают, беседуют, а не спорят, спрашивают – отвечают, а не полемизируют, смотрят друг другу в глаза, а не избегают психологического контакта.

Это важно, потому что люди эмоционально «заводят» друг друга. На приеме у судьи речь всегда идет о далеко не радостных событиях в их жизни. И те, кто сидит в зале, слыша, что в кабинете нет истерик, повышенных голосов, видя, что человек уходит спокойным, зная, что все они будут приняты, хотя ждать долго, воспринимают ситуацию адекватно, с пониманием. Поэтому и прием проходит быстро. Без эксцессов не обходилось, но за пять лет я припоминаю единичные случаи, исключения, о которых говорить не стоит.

Набирая опыта судейства, я учитывал и отрицательные моменты, которые определил для себя как недопустимые в своей будущей работе.

По разным причинам судья за все эти пять лет ни разу не открыла первое судебное заседание в назначенное время, что сбивало график назначенных на этот день дел. Удивительно, но при той педантичности, старательности, скрупулезности, с которой Колосова беседовала с людьми и рассматривала дела, она так же постоянно, конечно, не умышленно, но ежедневно не начинала первый судебный процесс вовремя. Объяснить это просто невозможно. Я даже вел для себя в журнале записи фактического начала заседаний и периодически показывал Любови Степановне. Самая маленькая задержка– десять минут, самая большая – сорок. Она на этот хронометраж реагировала так: «Володечка, будешь судьей, поймешь. Мы не на вокзале, а суд – это не поезд.

К процессу нужна подготовка, кое-что приходится обсудить с заседателями, ввести их в курс дела, да мало ли что еще возникает в начале рабочего дня».

Может быть, она по-своему была права. Но я для себя сделал вывод: необходимо начинать первое дело точно в указанное время, и все последующие годы руководствовался этим. Ни разу в районном суде ни по одному делу первое заседание я не начал с опозданием. Конечно, следующие за ним другие дела нередко смещались на некоторое время, но это уже другое: каждое дело специфично, все предусмотреть в нем невозможно (в судебном заседании идет исследование дополнительных обстоятельств, появляются дополнительные участники).

Люди понимают, что их дело не начинается из-за того, что не закончен предыдущий процесс, но они удивляются и раздражаются, если начало первого дела затягивается без объяснения причин.

И еще один негативный момент. По уголовным делам приговор выносится полным текстом и полностью оглашается судом. А по Гражданскому процессуальному кодексу судья вправе по сложным, объемным делам вынести так называемую резолютивную часть решения, то есть написать и огласить название дела и результат: что суд решил. А затем, опять же по закону, в течение трех дней написать полный текст этого решения. Но это должно делаться в порядке исключения. Любовь же Степановна так поступала почти по всем делам. И не от лени или недобросовестности, а скорее потому, что не успевала из-за огромного количества дел. Ежедневно рассматривали до двадцати гражданских дел, а по «прокурорским» дням, то есть по делам с обязательным участием прокурора, – до восьми дел об увольнении, о лишении родительских прав, о выселении из жилища и тому подобных.

Так вот, как бы не было трудно, как бы не был велик список назначенных дел, я, видя, как потом сложно судье «отписать» решение через несколько дней, исключил из своей практики этот метод. За шестнадцать лет работы судьей в районном суде я вынес резолютивную часть решения по гражданским делам, которых было несколько тысяч, лишь в 5 случаях. И каждое такое дело я помню до сих пор.

В начале 60-х годов произошли радикальные перемены в судебной системе: от участковых судов – к единым районным судам. Профессия юриста начала привлекать молодежь. В судах работали девочки, совмещающие работу с учебой на юридическом факультете. Девушки, женщины доминировали в судебной системе Ленинграда. Мальчиков можно было сосчитать по пальцам. Все молодые, время веселое.

Именно тогда, в 1962 году, я в Калининском районном суде подружился с секретарем заседаний Людмилой, а через год женился на ней. С этой жизнерадостной, доброжелательной, терпеливой девушкой мы вместе вот уже сорок лет. Она, как и я, идет по прямой в жизни и профессии, работая в сфере дошкольного воспитания– в роновском детском саду. Прошла простенький карьерный рост от воспитателя до заведующей обойденного вниманием государства хронически бедного детского учреждения. Людмила подарила мне двух замечательных детей: сына и дочку, а теперь у нас есть еще и трое любимцев-внуков – мальчик и две девочки.

И шестидневная рабочая неделя, и оклад секретаря в 42 руб. 50 коп., и ежедневная вечерняя учеба, и отсутствие метро с Васильевского острова к Финляндскому вокзалу, и многие другие трудности не повлияли на жизненный тонус, правильность выбора. В молодости все преодолимо, все воспринимается с оптимизмом и надеждой.

А судьи кто?

Сакраментально звучит эта фраза. Произносят ее обычно с подтекстом, иронизируя. Чаще всего в этом проявляется, с одной стороны, отношение к должности и функциям судьи как к идеалу справедливости, а с другой – негативная оценка людьми суда и судьи. То есть доминирует точка зрения, что судьи не соответствовали и до сих пор не очень-то соответствуют высоким требованиям, предъявляемым к служителям Фемиды.

Находясь сорок лет рядом и среди коллег-судей, естественно, знаю о них все или почти все. Иногда некоторые люди, журналисты упрекают меня в том, что я защищаю судей. Было бы странно, если бы председатель высшей городской судебной инстанции не защищал своих коллег.

Во-первых, судьи нуждаются в защите от разного рода обвинений, в основе которых, как правило, лежат слухи, домыслы, субъективные оценки проигравших дело людей. У судей хватает оппонентов почти во всех уголовных и гражданских делах, во многих средствах массовой информации, в исполнительной и законодательной властях.

Но ведь кто-то должен представлять иное мнение, кто-то должен сказать хотя бы одно доброе слово о судьях. Получается, что кроме самих судей об этом никто не хочет сказать или написать.

Редко, но встречается в прессе восторженная оценка некоторых судебных процессов XIX века, либо одобрительные отзывы о современных судах и судьях, но не в Российской, а в Западной прессе.

Как будто кто-то объявил табу на любую положительную информацию о наших судьях.

Во-вторых, если бы десятки лет я жил и работал среди недостойных людей либо сам в глазах коллег был таковым, то взаимные реверансы были бы вызваны лицемерием и корпоративным единением. Но ведь нет ни того, ни другого, поскольку так долго фальшивить просто невозможно. Все мы на виду: наши дела и нашу жизнь, внешний вид и внутреннее состояние от тысяч людей не спрятать. Именно на судей смотрят очень внимательно, с предубеждением, а значит– с обостренным критическим интересом. Ни один жест, ни одно слово судьи не остается незамеченным.

Но и коллеги хорошо знают друг друга, достоинства и недостатки каждого. Не могут люди быть все хорошими или плохими. Все люди разные. Так же и судьи – разные люди, но еще и судьи. А это уже другой критерий оценок, внутренний прессинг, давящий постоянно, каждый день и всю жизнь, это, если сказать проще, – самоцензура и самоограничение.

Не смог бы руководитель работать среди плохого коллектива десятки лет, как и хороший коллектив не потерпит плохого руководителя столько лет. Несовместимость очевидна. Оппоненты могут возразить: а если и сотрудники и их руководитель плохие, тогда и будет то отрицательное единство. Не станут же они критиковать друг друга? В этих словах есть истина, но она неприменима к судейскому сообществу по одной существенной причине. При всей корпоративности и солидарности особенность судебной деятельности такова, что она публична, гласна, а отсюда и появляется тот мощный общественный контроль, сметающий со своих постов любого судью или председателя суда.

Не сможет судья остаться в своем кресле десяток-другой лет, будучи постоянным объектом народной критики. В такой ситуации количество переходит в качество, и это закономерно. Судья или председатель суда понимает, что при всех его положительных качествах профессия оказалась не его. Не дано некоторым юристам быть судьями и не всегда осознание этого приходит быстро. Длительный, многолетний неправильно избранный путь тоже невозможен.

Суммируя сказанное, я могу утверждать (и в этом достаточно объективен), что судебная система Ленинграда – Санкт-Петербурга за последние сорок лет никогда не была плохой. Судебная система – это судьи. Никогда судьи не были врагами людей, в чем их порой обвиняют горячие головы. Судьи и суды нашего города, как и нашего общества, в принципе не могли и не могут быть таковыми. Судей и людей объединяет одно общество, одна жизнь, культура, традиции, история и повседневность.

Да, судей и граждан разделяет судейский стол, судейская мантия, но этот барьер необходим, чтобы действия и решения судьи не оказались вынужденными, зависящими от симпатий и антипатий, бедности и богатства, слабости и силы тех, чьи проблемы он обязан решить.

Сотни тысяч, если не миллионы правильно рассмотренных судебных дел за многие годы дают мне моральное право говорить об устойчивости судебной власти, объективности, профессионализме судей, которые выражаются в конкретности, открытости, доступности для любой оценки.

Разумеется, наших судей, себя я не исключаю из их числа, есть за что критиковать. В любой деятельности ошибки неизбежны, как профессиональные, так и личностные. Были и кадровые упущения, были среди судей случайные люди. Не удалось избежать и фактов, порочащих поведение судьи. Но эти моменты не характерны для питерской юстиции. Эти редкие исключения подтверждают общее правило – преобладание судей-тружеников, честно исполняющих свой долг, несмотря на сложившееся не очень-то благоприятное, явно незаслуженное общественное мнение, сложные условия ежедневной работы.

Любопытно отношение зарубежных судей к своим российским коллегам. С одной стороны, они удивлены нагрузкой наших судей и приличным качеством судебных решений, что подтверждается высказываниями судей международного суда по правам человека в Страсбурге, а с другой – поражены, как это нам удается осуществлять свои полномочия в существующих условиях. Не вызывает сомнений, что американский судья не выдержал бы и полугода работы в тех условиях, к которым российские судьи привыкли и считают нормальными.

Благодаря судебно-правовой реформе ситуация в последние десять лет меняется к лучшему: судьи почувствовали себя судьями, осознали свое значение, имеют некоторую социальную государственную поддержку и защищенность. Строятся и реконструируются звенья судов. Наступает и в судах век компьютеризации. Но зашоренность прошлых десятилетий, приниженность суда, экономические проблемы в целом влияют на темпы этих улучшений: они не так быстры, как этого хотелось бы, как это остро необходимо.

Две главные причины, замедляющие рост авторитета суда, актуальны вчера, сегодня и, видимо, будут актуальными в будущем: во-первых, перегрузка судов, влекущая волокиту и справедливое недовольство людей; во-вторых, медленные перемены к лучшему в правосознании и в правовой культуре, что растягивает на годы реализацию реформ.

Примеры становления, развития правовых государств свидетельствуют о долговременности перемен. Наша же всеобщая нетерпимость, традиционное стремление сделать все и сразу стимулируют, казалось бы, быстрый процесс развития, но тут же и разочаровывают. Ведь с понедельника или с нового года правовое государство вдруг не появится. А значит, усиливается, естественно, негативная реакция на все, что имеет отношение к правосудию. И поэтому в эпицентре отрицательных чувств граждан оказываются те, кто находится с ними лицом к лицу – наши судьи.

Судьям к такому общественному мнению следует относиться с пониманием. Даже единичный факт коррупции, злоупотребления, грубости, невежества, пренебрежения человеческим достоинством, допущенный хотя бы одним судьей, воспринимается людьми обобщенно. Выводы делаются широкие – на всю судебную систему.

Так устроены люди, что они оценивают ситуацию не абстрактно, а субъективно, и, заблуждаясь, приходят к ошибочному, неприятному для всех судей выводу. И с этим не считаться нельзя. Таковы наши традиции, уровень образованности и правовой культуры. Судьям надо терпеть обидные, несправедливые высказывания и правильно реагировать на действия своих коллег, давших повод, а возможно, и основание для подобного отношения людей.

Любопытно сравнить общественные оценки судей разных поколений. Судей образца 60-70-х годов критиковали за несамостоятельность, зависимость от партийных органов. Насколько справедлива такая критика– это отдельная тема. Но упреки в волоките были достаточно редки, а обвинений во взяточничестве вообще не было.

Судьи 80-х – начала 90-х годов воспринимались обществом как участники перестройки, более грамотные специалисты, но уже с ярлыками волокитчиков. Все чаще можно было прочитать в прессе и услышать резкие, оскорбительные эпитеты в адрес судей. Их называли рудиментом партийного прошлого. Кроме того, высказывались подозрения в коррумпированности судей в условиях нарастающих рыночных отношений.

И, наконец, современное поколение судей начала XXI века, по заключению общественного мнения, это уже не партийные ставленники, не придаток других ветвей власти, они, наоборот, излишне независимы – до беспредела – и явные коррупционеры.

Большинство может ошибаться! Исторических примеров тому множество. Как создается не терпящее иных оценок подавляющее общественное мнение, хорошо известно. И все же какими бы ошибочными ни были высказывания о судьях, они соответствуют именно тому уровню правовой культуры, правосознания, способности воспринимать и понимать происходящее, который сложился на данном историческом этапе. Иначе говоря: каков народ, такие и судьи.

Крайние, радикальные оценки всегда ошибочны. Это подтверждает наука и практика. Живые примеры таких ошибок всегда найдутся. Но не они являются типичным отражением фактического положения и не на их основе должны строиться выводы о том, а кто же у нас судьи. К сожалению, очень трудно, даже невозможно в условиях еще не сложившегося правового государства, доказывать, что это так. Многие просто не поверят этой точке зрения. Нужны многие десятилетия, чтобы достичь уровня доверия к судье, которым обладают наши зарубежные коллеги.

И все же информировать людей о том, что представляют собой судьи, необходимо, даже если доводы и факты покажутся неубедительными.

Еще раз повторюсь: уничижительные заявления в адрес судей в отдельных случаях, в отношении некоторых фигурантов соответствуют истине, но их нельзя относить ко всему судейскому сообществу.

Если бы судьи (или большинство из них) не соответствовали своему статусу, общество и государство не стали бы терпеть и заменили бы судей. Возможности для этого были и есть. Последние десять лет реформ ярко продемонстрировали легитимные, законные способы мощных перемен в государственном устройстве.

Но тотального изгнания судей не произошло, значит, суды выполняют свои функции в интересах общества, и нет необходимости менять судебную систему. Более того, во всех решениях, направленных на совершенствование правосудия, подчеркивается необходимость не допустить революционных скачков, а наоборот, последовательно, поступательно и, по возможности, быстро улучшить судебную деятельность, избавляясь, продуманно и взвешенно от негативных явлений.

Судьи 60-х годов – это люди, в большинстве своем прошедшие Великую Отечественную войну, пережившие послевоенную бедность, дефицит, бытовую неустроенность. Эти люди имели несколько важнейших качеств: они обладали колоссальным иммунитетом к трудностям, не стремились к большим доходам, благам, довольствовались тем, что имели, считая это нормальным. Это старшее судейское поколение, ветераны войны и труда, не знало, что такое доллары и порнография, электрические пишущие машинки и автотранспорт, зарубежная поездка и видеомагнитофон.

Я знаю их, начинал с ними свою работу. Им сейчас за восемьдесят. Многие ушли из жизни. Они стали судьями в 50-х годах, когда им было по 27–30 лет. Мужчины и женщины годами ходили в одном костюме и платье, а то и в гимнастерке и кителе. Некоторые заводили садоводство, но чтобы домик был не выше 6 метров от земли до конька крыши. Не допускалось никаких излишков жилой площади. Зарплата – 70 рублей у народного судьи и 90 – у городского, областного. Многим не хватало той грамотности и знаний, которыми владеют современные судьи. Подчеркиваю, речь идет обо всей судейской массе тех лет, потому что и таланты и образованнейшие люди среди них, конечно же, были.

У того поколения судей была огромная воля и самодисциплина, самоотверженность и самоотдача, коллективизм и взаимоуважение, выдержка и самообладание, безотказность и, пожалуй, самое главное, – жизненный опыт, мудрость не по годам.

Навсегда запомнил председателя Дзержинского народного суда Ленинграда Никанора Михайловича Румянцева. Войну он встретил молоденьким лейтенантом – юристом, служил тогда в Прибалтике. В августе сорок первого при переходе флота из Таллина в Ленинград корабли подверглись фашистской бомбардировке. Шесть часов он провел в воде, держась за какой-то плавающий предмет, пока его не подобрали наши матросы.

Именно тогда Румянцев надорвал сердце, из-за чего все последующие годы страдал сердечной аритмией. После войны был народным судьей, затем заместителем председателя Ленинградского городского суда. Но в этой должности находился недолго, не более двух лет, вернулся участковым народным судьей Дзержинского района.

С января 1961 года участковые судьи были объединены в единые районные народные суды, председателем такого суда и стал Н. М. Румянцев. Он, кстати, был одним из инициаторов изменения судоустройства, неоднократно обращался со своим предложением в ЦК КПСС и в правительство. А идея состояла в создании районных судов – организационные преимущества и экономия бюджетных средств были очевидны.

Как показал опыт, такой способ решения судебных проблем ошибочен: нельзя экономить на правосудии. Наверное, следовало создавать районные суды не вместо участковых, а как самостоятельное судебное звено, в дополнение к уже сложившейся системе.

Никанор Михайлович – это судья-самородок. От природы он обладал острым умом, великолепной памятью, но… сложным характером. Став председателем, он рассматривал немного дел и только уголовные, но зато был для судей мозговым центром. Новое законодательство тех лет мы все изучали заново, а он это делал скрупулезно и упорнее других. Сам изучал комментарии, практику верховных судов Союза и России.

Он избегал контактов с вышестоящими инстанциями, имея на все свое мнение. К чинам относился равнодушно, бывал резок с ревизорами, мог даже кое-кого кое-куда послать.

Меня Н. М. Румянцев принял в Дзержинский народный суд сразу. Зная, что из Калининского суда меня отпускать не хотят, Никанор Михайлович посоветовал поставить вопрос так: либо перевод, либо увольнение. Так я и поступил. Перевод состоялся. Он был жестким руководителем, но хорошим товарищем. Терпеть не мог расхлябанности, опозданий, волокиты, но никогда не устраивал унизительных сцен, крика и брани.

Его скуластое лицо не бороздили желваки, а голубые глаза придавали лицу искренность и какую-то наивность. И лишь огромная лысина была индикатором нарастающего волнения и недовольства – она медленно, но заметно багровела.

Когда я стал председателем городского суда, попытался узнать, почему Румянцев ушел оттуда. Это мне не удалось. Из полунамеков его коллег предполагаю, что с кем-то из очень высоких руководителей он сильно повздорил.

Как и многие после войны, Никанор Михайлович не имел достатка: жил с женой и дочерью в однокомнатной квартире, не было у него ни дачи, ни машины. И лишь уже в семидесятые купил у друга за небольшие деньги подержанный «Москвич» – горбатую коробку на четверых, да построил сам из фанеры сарай-домик за сто километров от города – базу для рыбалки.

Он приучил меня к усидчивости, терпению в рутинной работе с законодательством и юридической литературой, посоветовал не кичиться креслом первого лица, поскольку все судьи, в том числе и председатель, имеют равный статус. В результате общения с Румянцевым я усвоил, что председатель Суда должен владеть не только уголовным правом и процессом, но и гражданским; и еще – чем выше уровень руководителя, тем большим тактом, выдержанностью он должен обладать.

С ним было работать интересно, и наверняка не стал бы я председателем городского суда, если бы не преждевременная смерть Никанора Михайловича. Он умер в шестьдесят лет, а мог бы работать еще многие годы и никуда я от него не перешел бы, поскольку и мыслей таких не было. А тут пришлось занять его место, так как не было других кандидатур, правда, конкурсов в то время также не было.

И еще один вывод я сделал: нельзя круто менять привычный ритм жизни. После первого инфаркта Румянцев по совету врача отказался от всего: резко перестал курить, употреблять спиртное, до минимума сократил рыбалку. Насилие над организмом в совокупности с нервными профессиональными нагрузками не спасло – после четвертого инфаркта, в 1976 году, он скончался.

Это поколение судей ушло на скромную пенсию в середине восьмидесятых. К нашему стыду они оказались обделенными вниманием своих молодых коллег. А случилось это (не для оправдания, ради констатации фактов скажу) потому, что замена произошла практически одномоментно. Молодые не знали ветеранов лично, а потому и не общались с ними. Конечно, пришедшие молодые судьи не нуждались в знаниях ушедших ветеранов, поскольку и законы, и практика быстро меняются. Но вот чего недоставало им, так это личного примера живого судьи того поколения – образца мудрости, терпения и выдержки.

Опыт показал, что не следует допускать глобальной и скоротечной смены поколений судей. Нарушается процесс передачи опыта, преемственности психологических установок на то, что судьи не столько власть, сколько специалисты, профессионалы, производственники для работы с людьми, но со специальными полномочиями.

Судьи и председатели, пришедшие в 70-е годы, отличались от своих предшественников. Предвоенное, военное, блокадное детство научило их понимать человеческие трагедии, сопереживать старшему поколению, сочувствовать своим сверстникам, не испорченным плодами суперцивилизации.

Они заняли свои должности естественным, эволюционным, логическим и последовательным путем. Они никого не выдавливали, чтобы освободить не сладкое, жесткое судейское председательское место для себя. Для многих из них руководящие посты были неожиданными, хотя, казалось бы, вполне предсказуемыми. Старшие товарищи уже по возрасту, а новички еще по стажу и опыту не могли претендовать на эти места.

Этот разумный, самый благодатный судейский слой, сочетавший относительную молодость и уже достаточно приличный судейский опыт, был тонок, малочислен и потому не смог повлиять на плавность перехода от старшего поколения к молодому. В целом этот переход получился скачкообразным.

Таких председателей районных судов было немного: Николай Костецкий, Юрий Сидоренко, Юрий Жеглов, Борис Попов, Владимир Столяров, Николай Семенов.

Сильное влияние на меня оказал Николай Костецкий. Этот большой человек, настоящий, добродушный русский медведь, увалень, голубоглазый, с обаятельной улыбкой, интеллигент в лучшем значении этого слова.

К 1965 году он имел два высших образования: военное и юридическое. На своего брата – известного российского актера Виктора Костецкого – Николай был похож живостью, увлеченностью и общительностью. Профессия судьи оказалась самой подходящей для него – человека честного, порядочного, объективного, мягкого к людям, очень внимательного и отзывчивого.

Вначале многих удивляла его способность реагировать на обращение любого человека, но потом все поняли, что в этом его суть. Если кто-нибудь обратится к нему, Николай обязательно остановится и терпеливо ответит, разъяснит, покажет, куда идти, к кому обратиться, подскажет, что необходимо представить судье, тут же посмотрит бумаги, вернется к себе и даст ход делу или материалу.

Это происходило не оттого, что делать ему было нечего: судей было в два раза меньше, чем сейчас, и дел хватало на всех с избытком, просто он всегда был настроен на одну волну с людьми – будь то бабулька или подросток – разницы нет. Многие гражданские дела у него заканчивались миром, а по уголовным делам в отношении несовершеннолетних Костецкий чаще, чем другие судьи, выносил не приговоры, а определения о применении к виновному подростку мер воспитательного воздействия.

Его трудно, почти невозможно было вывести из себя. По-моему, его терпимости к людям и их недостаткам не было границ. Но и всепрощения не было: суровые приговоры выносил адекватно содеянному и личности рецидивистов.

Нужно снять стресс, поделиться проблемой – сразу в кабинет Костецкого. Специалист по заварке чая. Всем был известен его знаменитый «белый ключ» – момент появления белых пузырьков начинающегося кипения. Николай благотворно влиял на всех.

Мы с ним были ближе друг к другу, чем иные судьи: он немного старше меня, судейство начинали одновременно, да и запас знаний и опыта почти совпадали.

Н. М. Румянцеву с нами и нам с ним повезло – взаимопонимание полное. О карьерных подсидках и речи быть не могло: судейская должность самодостаточна, а руководящие горизонты ни Костецкого, ни меня совершенно не манили.

Даже от перехода в городской суд Костецкий отказался, хотя его настойчиво приглашали в конце 60-х. Но в 1977 году он согласился возглавить Сестрорецкий районный суд. И не случайно. Его всегда привлекала провинция, если можно так сказать о городском районе. Размеренная жизнь в небольшом населенном пункте соответствовала его характеру, образу жизни.

Огромная эрудиция, знание русской истории и культуры, прекрасная библиотека, собрание периодики на исторические темы заменяли ему театры и другие развлечения, а также начинающиеся тусовки чиновного люда. А официальные мероприятия, многочасовые заседания, не относящиеся к судейству, он физически не переносил. Отметившись о явке, тут же исчезал и возвращался в суд.

Ему не было равных, по крайней мере в судейской среде, в знании лекарственных трав. Он изобретал настойки на все случаи жизни, делился своими рецептами. Гордился, если его средство помогало. Грибник, каких мало. Знаток опят. Сколько прекрасного, естественного, натурального было на его хлебосольном столе. Он мог из простого батона сделать отличную закуску.

Этот замечательный человек и судья не получил при жизни ни одной награды. В связи с 25-летием безупречной судейской деятельности Н. Костецкий был представлен к почетному званию «Заслуженный юрист РСФСР», но новое молодое поколение судей, доминирующих в квалификационной коллегии судей, отказало ему в этой награде.

И лишь через пять лет он получил это звание: я положил скромный значок ему на грудь на похоронах на Сестрорецком кладбище.

Как известно, наши недостатки есть продолжение наших достоинств. Костецкий в этом не исключение. Его общительность, внимание ко всем порой проявлялись в ущерб времени, которого судье всегда не хватало. Его неторопливый ритм, иногда явно излишняя обстоятельность влекли потерю времени на второстепенных деталях в ущерб главному, ожидающему его в другом месте, в другом деле, в других обстоятельствах. Поражало, но потом все привыкли, что Николай Костецкий никогда не носил часов. Это приводило к тому, что он забывал о встречах, мог опоздать на полчаса и на час. И только знающие эту его особенность самые близкие ему люди, к которым я относил и себя, не обижались, ибо все остальное в нем нивелировало этот не такой уж и незначительный недостаток. Переделать его характер было невозможно. Почему он не следил за временем, так никто и не понял. Широкая улыбка и проникающий теплый взгляд гасили все претензии к нему.

Увлечение народной медициной, травами, думаю, способствовало развитию мнительности, озабоченности своим здоровьем. Костецкий постоянно как бы прислушивался к своему организму, беспокоился о малейших недомоганиях, тогда как другой не обратил бы на них внимания. Заболел он внезапно: что-то мозговое, сосудистое, но не инсульт. Умер, не мучаясь, легко, без боли. Замечательный человек и судья ушел от нас рано – в шестьдесят лет.

Ярких личностей среди судей много. Перечислить их трудно, а упустить кого-то – несправедливо. Поэтому я упоминаю только тех, кто оказал влияние на мое формирование как судьи и председателя суда, чьи человеческие качества и отдельные недостатки явились для меня примером судейской деятельности или предостережением от того, чего необходимо избегать.

Судьи восьмидесятых– это рывок во власть судейскую. Нет – не жажда власти, не амбиции, а появление нового поколения юристов за судейским столом.

Так получилось, что возрастные пределы старшего поколения совпали с началом перестройки середины 80-х, и поэтому искать причину глобальной замены одних судей другими не приходится. Не было такой задачи и цели. Все произошло естественно, но сразу же проявились издержки от ухода многоопытных практиков.

По существу большинство молодых судей самостоятельно, вместе с такими же, как они, стремительно входили в мир правосудия. Это были другие люди: энергичные, не отягощенные бытовыми проблемами, как их предшественники, с зарплатой более двухсот рублей, что было не так уж плохо по тем временам. Это были уже на начальном этапе знающие юриспруденцию специалисты, эрудированные молодые люди, раскованные, устремленные, спешащие охватить всю многообразную судебную практику.

Ротация судей в эти годы была значительной, путь к председательству районным судом достаточно долог. Чаще всего места председателей занимали мужчины, имеющие небольшой – три-пять лет – судейский стаж.

Вот почему и судьи и председатели тех лет оказались практически ровесниками, созвучными друг другу в настроениях, отношении к происходящему в обществе. Они, как единомышленники, не могли не соответствовать тенденции того периода общественного и государственного развития. Именно они стали непосредственными участниками судебно-правовой реформы начала 90-х годов. Это сейчас они уже ветераны, имеют за плечами 18–20 лет судейской работы. А тогда эйфория, свойственная молодым, органично впитывающим новизну, постепенно захватывала их, увлекала вперед, быстро и решительно.

Именно это поколение судей было наиболее активной частью перемен в судейском мире. Принятые законы о статусе судей, о судебной системе дали юридическую возможность реализовать то, что давно созрело в умах и сердцах судебных деятелей. К лавинообразным изменениям в сфере правосудия общество оказалось не готово и, прежде всего, в экономическом аспекте.

Развитие судебных реформ стало замедляться. Создалась ситуация, когда судьи хотели радикальных изменений, но не могли сами, без участия государства, их реализовать, а общественность все более критически относилась к судам и судьям, считая, что те, получив по закону большие возможности для судебной реформы, фактически тормозят ее.

Претензий поступало все больше и больше: волокита, обусловленная перегруженностью судей и расширяющейся их компетенцией, не обеспеченной экономически, факты отдельных непродуманных, непонятных решений по «громким» делам, сложность импичмента судьи, корпоративность, замкнутость судейского сообщества и другие.

С учетом настроения общественности и с целью преодоления застоя в судебной реформе законодательная и исполнительная власти приняли разумные меры: увеличили финансирование судебной системы, расширили штатную численность судей, ввели мировую юстицию, специализацию судей, приняли Уголовно-процессуальный, Гражданско-процессуальный, Трудовой кодексы и другие правовые акты, чем способствовали большей мобильности судов и их разгрузке. Были введены представители общественности в квалификационные коллегии судей, ограничен предельный возраст судей, срок полномочий председателей, дисциплинарная ответственность судей, чем выровнялся статус судьи как носителя власти в глазах общественности, получившей реальную возможность контролировать деятельность судебной системы более эффективно.

О власти

Судья – это не только профессия, но еще и власть. Судья – это еще и чиновник, судебный чин. Судьи очень не любят, когда их называют чиновниками, потому что таковыми себя не ощущают.

Отношение к чиновничеству в России всегда было негативное: в лучшем случае презрительно-ироническое, а в худшем – ненавистное. Все в той или иной степени имеют дело с чиновниками – одни чаще, другие от случая к случаю. Впечатления простого человека от общения с чиновником редко бывают приятными. Иного трудно ожидать в государстве, которое еще только на пути к правовому совершенству. Любой чиновник у нас – это обладающий хоть какой-то властью человек, а значит, обратившийся к нему гражданин сразу же попадает в зависимость, неважно какую, но вполне конкретную.

Всякая зависимость унижает человека, вынуждает его терпеть какие-то ограничения, испытывать некоторую несвободу. Взаимоотношения человека-просителя, человека-посетителя с человеком-чиновником – односторонние и разноуровневые. Односторонность обусловлена правилами учреждения, обязательными для клиентов, а разность уровней – невидимым подиумом, постаментом, на котором восседает обладатель соответствующих полномочий. И не имеет значения, что должность чиновника невелика, что и чиновником он, по существу, в ряде случаев вообще не является, любая, даже микроскопическая зависимость от него образует пусть маленькую, ничтожную, но власть, дающую такому лицу возможность реализовать свои властные амбиции.

Признаком зависимости от власти маленькой, никчемной, но вполне реальной, является очередь. Есть спрос, потребность – есть адекватные силовые, организационные, финансовые, психологические, наконец, варианты реагирования того, к кому обратился человек. И неважно, что обязанности определены законом, правилами, такова уж суть обладателя любой по объему власти– многовариантность. Проявиться это может во всем: во взгляде, в мимике, в словах, в окружающем его антураже, в настроении, в физическом и психологическом состоянии, в наличии или отсутствии объекта для «выпускания пара», симпатиях и антипатиях. Реакция чиновника может зависеть от погодных и метеорологических условий, времени года и времени начала или окончания работы, от услышанных официальных новостей или частных сплетен.

Влияние на носителя власти внутренних и внешних раздражителей многообразно и безгранично. У него есть право, и есть обязанность. Первое обычно доминирует над вторым. Это психология. Чиновник тоже стремится к свободе в своих действиях, он, как любой человек, подсознательно ведет себя так потому, что быть правым всегда лучше и легче. На бытовом уровне так называемых властных полномочий все это хорошо знают, поскольку все с этим имеют дело постоянно.

Невелика должность кассира в магазине, в сберкассе, техника-смотрителя, паспортистки, инспектора собеса, контролера метро, но как только образуется к ним людская очередь, тут же вылезает из них «бытовая власть». Такое лицо воспринимает людей как безликую массу, раздражающую своей неповоротливостью, непониманием ведомственной терминологии и специфики, надоевшую глупыми, наивными вопросами, нерасторопностью. Эти мелкие чиновники могут общаться, не глядя в глаза, говорить либо очень тихо, либо очень громко. Отгородившись от очереди стеклом, столом, турникетом, они, как бы уже над людьми, пусть на полчаса или на несколько минут, но над каждым в отдельности и над всеми, вместе взятыми.

Ушло в прошлое «Вас много, а я одна», так уже не говорят, но само явление существует, осязаемо, живуче. Любая неловкость посетителя, клиента, неосторожное слово, ненужный вопрос немедленно вызывает раздражительность, плохо скрываемую, а то и вовсе неприкрытую. Раздражение влечет взаимное раздражение, неприязнь, конфликт. Из таких мини-конфликтов складывается отношение общества и власти. И никакими разумными рассуждениями не удается снизить накал страстей, потому что искра недовольства друг другом передается как по цепочке следующему.

Не влияет на поведение «бытового чиновника» то, что он сам обязательно попадет в очередь к себе подобным в другое время, в другом месте при схожих обстоятельствах и нарвется на такое же к себе отношение. Он будет так же возмущаться, будет так же унижен своим коллегой по профессии. Но в такие моменты он совершенно не способен вспомнить себя на службе.

Есть и другие аналогии: пешеход и водитель, владелец ротвейлера и прохожий, продавец и покупатель, перевозчик и пассажир – все они систематически меняются местами, пересекаются в своем противоположном качестве, но ведут себя абсолютно одинаково.

Отсюда следует удивительная терпимость и всепрощение. Не то, которое, к сожалению, редко бывает в конкретной ситуации, а то абстрактное, обращенное к себе любимому, порождающее всеобщее неуважение друг к другу, обыденное смирение перед хамством. Все это составляет уровень правовой культуры и правосудия в обществе.

Предупредительность, сопереживание, умение поставить себя на место другого, способность представить себя в его положении, суметь в данный момент, именно в эту же секунду сказать себе: «Сегодня ты, а завтра я» – все это далеко не просто, ибо не может быть в индивидуальном случае хорошо то, что кругом плохо, традиционно плохо. Общество состоит из людей. Каковы люди, таково и общество; соответственно, каково общество, такова и власть. Поступки у всех одинаковые, оценки действий – тоже. Полномочия и ответственность – разные. Последствия – тоже.

Так кто же они – современные судьи? Критерии оценок могут быть разными, но целесообразно обозначить какие-то средние параметры, чтобы определить общее кадровое состояние в системе правосудия Санкт-Петербурга.

Типичный судья начала XXI века– это женщина 35 лет, с высшим юридическим образованием, имеющая судейский опыт 6 лет, имеющая одного ребенка, с заработком 250 долларов (применим этот нерусский эквивалент для простоты сравнения), приобретшая к этому возрасту кое-какие профессиональные болячки.

Средняя статистика нуждается в пояснении. Дело в том, что мужчины-судьи составляют лишь 25 % от общего числа судей в городе; множество молодых судей, пришедших в последние три года, уравновешиваются большим количеством судей, имеющих судебный стаж 10 и более лет; количество уголовных дел в судах стабилизировалось и имеет тенденцию к снижению, а гражданских дел– наоборот, что логически объясняет большинство в судах судей-женщин.

В последние несколько лет в городской судебной системе (без учета мировых судей) сложилась устойчивая надежная ситуация гармонии возраста и опыта, наиболее благоприятного для судьи, а в конечном счете для общества. Если провести опрос на тему: какому судье вы отдали бы предпочтение в разбирательстве дела – новичку, малоопытному специалисту или судье постарше и поопытней, ответ вполне предсказуем. Убеленных сединой и со стажем судейства двадцать и более лет осталось немного. Так что среднее поколение, средний стаж – оптимальный вариант в наших условиях.

В профессиональном аспекте, по результатам качественной оценки судебных постановлений, оказалось, что и эффективность деятельности питерских судей достаточно высока. А волокита, продолжающаяся в судах, – это последствие многолетней расширяющейся компетенции судебной власти, – не вина судей, а их беда. Перспективы решения этой застарелой, хронической проблемы обнадеживающие: с введением мировых судей и специализацией федеральных судов предсказуемы радикальные позитивные изменения через год-полтора.

Кто они– судьи обозримого будущего, допустим, через 10–15 лет? Расчеты некоторых горячих голов, радикалов на глобальную замену судей не оправдались: во-первых, общество такую задачу и не ставило, а во-вторых, заменить десятки тысяч судей некем. Те, кто этого хотел, думал, конечно, об улучшении ситуации, но в жизни все просто, потому что реально. Принцип: «Хотели как лучше, а получилось как всегда», к счастью, в судебной системе неосуществим. Слишком заметна фигура судьи, чтобы тут же не обнаружилось несоответствие его своему предназначению.

Вот почему невозможно найти в таком количестве хотя бы равноценные кандидатуры для замены, а кроме того, не видно очередей желающих на судейские посты. Поэтому объявляемые в прессе конкурсы на судейские должности не привлекают юристов. В списках кандидатов в абсолютном большинстве остаются те, кто участвует в конкурсе в связи с истечением своего срока полномочий.

Обещанный к 2006 году оклад судьи в тысячу долларов никого не привлекает. Люди живут сегодняшним днем, и опытные юристы эту тысячу имеют в других местах, без судейских эмоциональных и физических нагрузок, без суперответственности, возложенной на суд законом и общественным мнением.

Замена судей будет происходить так же, как в последние десять лет, – плавно, последовательно, без истерических и грубых компроматных телодвижений.

Социально-экономические изменения, улучшения в этой сфере начнут привлекать адвокатов, прокуроров, ученых, юрисконсультов в судьи. Но этот процесс не может быть быстрым, как не может быть резким изменение материального состояния нашего общества. Рост благосостояния– процесс поступательный, объективно медленный, обусловленный многими взаимосвязанными факторами.

И все-таки я уверен: в судах к 2010–2015 годам будут те, кто сегодня уже работает судьями 5–6 лет, а также пришедшие за эти годы опытные юристы из других государственных и негосударственных структур. Следующее поколение судей– судей 20-х годов XXI века – будем надеяться, станет реализатором этой самой престижной юридической профессии и должности. Самой желанной для юристов, а для многих– недосягаемой мечтой должность судьи будет потому, что к тому времени Россия, завершив построение правового государства, добьется надлежащего и заслуженного места в мире Правосудия.

Наверное, многим покажется, что это так нескоро, но для исторического развития этот срок очень мал. Иные государства веками стремились воздвигнуть суд на вершину Правосудия. У них и судьи становятся судьями на завершающем этапе юридической карьеры, а не наоборот, как у нас сегодня. В этом принципиальная разница, определяющая престижность должности судьи.

Судья будущего – это мужчина 50 лет, имеющий за плечами не менее пятнадцати лет самостоятельной юридической работы, создавший хорошую, прочную семью, достигший определенных успехов на службе и материального благополучия, а потому не имеющий серьезных проблем, не думающий ни о чем, кроме профессионального совершенства, интереснейшей юридической деятельности и статуса самоутверждения.

Неформальные конкурсы, одновременные выборы народом судей повсеместно и на всех уровнях– одна из возможностей добиться, чтобы юридическая элита не оторвалась от народа, не оказалась вдруг стоящей над народом.

В теории государства и права давно разработаны понятие и сущность власти. Судебная власть, разумеется, – власть, так как имеет все признаки и развивается по принципам государственной власти. Люди это понимают и относятся к ней как к власти (и абстрактно – как к государственному властному институту и конкретно – в каждом судебном деле).

Но, как и в ситуации проявления «бытовой власти», люди с трудом перестраиваются, «влезают в шкуру» противоположной стороны, они не в состоянии взглянуть на себя и своих оппонентов с точки зрения судьи, как бы из-за судейского стола.

Конечно, это им и не нужно, так как для этой роли предназначены специалисты, профессионалы. Но в то же время речь идет об общественно важных событиях, о личных интересах людей, которые составляют их жизнь, и потому воспринимают как нечто понятное и простое, а значит не требующее сложного, изощренного разбирательства. Проще говоря, каждый считает, что умеет судить. И это вполне объяснимо, поскольку в основе суждений людей лежит принцип справедливости, который редко их подводит. В этом граждане и судьи едины, ибо правда и справедливость нужны и тем и другим. Люди и судьи «обречены» понять друг друга, так как первые ищут справедливую защиту, а вторые обязаны установить истину и укрепить доверие к себе.

Не случайно исторически судебная власть появилась раньше законодательной и исполнительной – еще до библейских царей. Казалось бы, к судьям и отношение должно быть более уважительное, чем к другим властным органам и чиновникам. Но, к сожалению, пока этого не происходит. Гражданин не понимает внутреннее состояние судьи и испытывает к нему недоверие, подозрения. Даже еще не видя, не зная судью, ни разу с ним не пообщавшись, люди запрограммированы на негативное отношение к нему, как к чиновнику, от которого они зависят.

Как преодолеть такое неприязненное отношение? Если бы это удалось, то и решения судов, подавляющее большинство которых правильные, воспринимались бы как справедливые. Удовлетворенность обеих сторон в судебных делах – редкое явление, но если бы обе стороны были уверены, что их спор рассматривает совершенно объективный, честный, независимый судья, то любое решение они воспринимали бы как должный результат, пусть обидный, но неоспоримый, законный и юридически обоснованный.

Понять судью – это значит приблизиться к благородному по чистоте помыслов общению. Но и судья должен проявить себя так, чтобы люди прежде всего видели в нем высококлассного юриста, а уже потом – властный чин. Это труднодостижимо, так как все люди и все судьи разные. Может быть, в далеком будущем решать споры будут машины, безупречные, многофункциональные, не подверженные эмоциям. Но завидовать такому будущему я не стал бы.

Конечно, как хирурги адаптируются к крови, боли своих пациентов, так и судьи обладают определенным иммунитетом к исключительным для одного человека, но постоянно встречающимся в судебной практике обстоятельствам.

Не так уж редко случается в жизни, что обаятельный молодой человек с чистыми ясными глазами, тихим голосом, мягкими движениями– совершает жесточайшее убийство и изнасилование ребенка; опустившийся пьяница, грязный, в лохмотьях бомж, воришка и попрошайка– пальцем не тронет другого человека; дерзкая, неприятная, резкая в словах и поступках, неуживчивая в коллективе женщина– ласковая до самопожертвования мать своего ребенка; респектабельный, богатый господин – монстр по отношению к своим собственным детям. Множество внутренних и внешних несоответствий судьям хорошо знакомо по многолетней практике.

И если поверить голубому ясному взгляду, искренней улыбке, проникновенной клятве, – ошибка, как правило, неизбежна. Судебная ошибка также возможна, если опираться в решениях на бросающуюся в глаза грубость в речах, уродство в лице, невоздержанность и бескультурье человека.

Судьи знают, что в каждом человеке есть и положительные и отрицательные качества, поэтому они анализируют комплексно все, что относится к данному человеку и только после всесторонней оценки увиденного, услышанного, пропущенного через себя принимают решение. На судью воздействует множество факторов, в том числе немало провоцирующих, вводящих в заблуждение, направленных на то, чтобы улучшить или ухудшить положение той или иной стороны. Порой складывается ситуация «фифти-фифти», когда любое решение может быть воспринято как единственно верное, так и абсолютно неправильное. Искать разумное, справедливое решение в таком варианте на эмоциональной основе крайне рискованно.

Еще никто не доказал, что интуиция, предчувствие, предвидение могут заменить правовую методику, юридическую технику и технологию, что неосязаемые, мистические, метафизические способы определения истины есть выход из тупиковых судебных дел.

Судейское усмотрение, интеллект судьи, знание законодательства, опыт, умение применять прецеденты и, наконец, возможность выбора в разрешенных законом параметрах – незаменимые в современных условиях составляющие правосудия в действии.

Механика, электроника и даже гигантские компьютерные достижения не помогут разобраться там, где конкурируют добро и зло, честь и бесчестье, достоинство и низость, сила и слабость, любовь и ненависть, отвага и трусость, боль и наслаждение, богатство и нищета, романтизм и корысть, предательство и самопожертвование, труд и лень, интеллект и невежество. Но в этом должен разобраться судья. Любой судья сошел бы с ума, если бы все эти страсти касались его лично. Выдержать сотни трагедий, чудовищных стрессов не сможет никто. Но перед судьей люди – субъекты и жертвы экстремальных ситуаций. А он должен принять решение, единственное, правильное. Так реализуется судебная власть.

В судье совмещается, казалось бы, невозможное – понимание происходящего, проникновение в суть человеческих отношений, характеров, мотивов, реагирование чувствами, сердцем, умом на эти события и, в то же время, способность устоять от подавляющих эмоциональных перегрузок. Если будет доминировать что-нибудь одно, тогда исчезнет объективность. А ведь есть примеры, когда один судья проявлял жестокость к отдельным категориям преступников, совершавших сексуальные преступления; другой призывала участников процесса к богопослушанию, заставляя свидетелей присягу на правду подкреплять крестным знамением; третий испытывала непреходящее раздражение от многословия истцов и ответчиков; четвертый непрерывно мыла руки после каждого прикосновения к делу, по которому фигурантами были венерически больные люди, пятый… Все эти судьи не смогли работать более одного-двух лет. Эти исключительные факты подтверждают, насколько сложна работа судьи не только профессионально, но и с точки зрения простой житейской мудрости.

И если требовательность людей к судьям как представителям власти вполне естественна, то удручает нежелание тех же людей понять, что испытывают судьи-люди, вынужденные изо дня в день рассматривать негативные явления человеческой жизни.

Сухие, официальные строки приговоров и решений, юридические термины и в малой степени не раскрывают суть людских пороков, таких, как зверство, алчность и многих других. Судебные документы лаконичны, без эпитетов и сравнений, гипербол и литературных приемов, они сухи и категоричны. А о том, что судьи– авторы вердиктов обременены внутренне пережитыми жуткими, постоянными картинами, никто даже не задумывается.

Судья – это профессия повышенного эмоционального риска. Немногие, даже самые опытные, юристы способны и решаются занять эту должность, сопряженную с ежедневным негативным стрессом. Угрюмые взгляды и злобный рык проигравших процесс, обвинения в бездушии, оскорбления, угрозы – повседневная обыденность судебных заседаний.

Судебная власть сильна тем, что может отменить решения законодательной и исполнительной власти, но она же и уязвима, так как эти две ветви власти могут и законодательно и финансово-силовыми средствами ее ограничить и даже ликвидировать. Судебная власть сильна своей конкретностью, однозначностью, она не может постоянно находиться под прессом субъективных, а потому несправедливых оценок и критики. Сила любой власти в доверии к ней и поддержке общества. Суду этого явно не достает и не по его вине.

Власть сама по себе – не профессия. Профессия может быть средством реализации властных полномочий. Судье нет необходимости стремиться к власти, так как судья самодостаточен и его власть реализуется через судебные решения, регулирующие предметные, человеческие, общественные, государственные отношения. Судья – власть, в которой первична профессия, а сама власть, как это ни странно, – вторична. Власть способна проявить себя и без суда, примеров тому сколько угодно, да и судить власть способна без судьи, что хорошо известно из истории. Но судья, суд без властных атрибутов невозможен. Это профессия и властная должность в одном лице.

Подавляющее большинство юристов, желающих стать судьей, претендующих на эту должность, менее всего думают о власти как таковой.

Сорокалетняя работа среди судей дает мне право утверждать, что начинающий судья не преследует властную цель. Он понимает трудность, сложность, ответственность избранной профессии и хочет реализоваться в этой интересной, многосторонней, творческой и независимой деятельности.

Судья как носитель власти работает с конкретным человеком, в отличие от власти законодательной, принимающей решения в виде законов и нормативных актов, адресованных неопределенному кругу лиц.

Судья выносит однозначные решения, а не декларации и абстрактные правила, которые часто издаются различными комитетами и ведомствами исполнительной власти.

Судья выносит вердикты одномоментно и без каких-либо условий, что редко можно встретить в решениях двух других ветвей власти.

Судья персонифицирован. Он не может избежать поименного голосования при вынесении вердикта, так как его подпись всегда присутствует под приговором и судебным решением.

Судебная власть всегда ответственна в отличие от некоторых безымянных, коллективных, ошибочных решений, принятых тайным голосованием законодателей за себя и за отсутствующих коллег.

Судьи представляют собой самую стабильную, консервативную (в хорошем смысле этого слова), ровную, без организационных и психологических зигзагов власть.

Судьям, по определению, нет необходимости венчать себя ореолом, возвышающим их над всеми чиновниками. Все люди, по крайней мере, имеют представление, что такое суд и судья. Судейский антураж сам по себе «работает» на судебную власть. Процедура судебных разбирательств – тоже.

Поэтому судье не нужны дополнительные внешние атрибуты, усиливающие его значение как представителя власти. Например, металл в голосе, стальной взгляд, каменное выражение лица превращают судью в монстра, бездушную властную машину. И даже справедливое решение не сгладит этого впечатления, оставит горький осадок от общения с таким судьей.

И, наоборот, строго официальное судебное заседание, которое судья ведет без напряжения, в спокойном тоне, не прерывая говорящих участников процесса, реагируя на эксцессы твердо, но без истерики, создает у присутствующих мнение о судье как умном, достойном, внимательном человеке.

Спокойствие, выдержка– признаки силы и уверенности; нервозность, скандальность – неуверенности и слабости. Разумеется, у каждого свой характер, личные качества, частные и служебные проблемы. И дело делу– рознь. Однако судья не должен под влиянием каких-либо обстоятельств выходить из себя, нагнетая тем самым обстановку, – это вызывает неприязненное отношение к нему людей.

Власть– не лучший признак цивилизации, но, безусловно, вынужденная, историческая, объективная необходимость. Нормальное развитие и существование общества и государства невозможно без государственной власти. Люди заинтересованы в определенном порядке, установлении правил и их соблюдении.

Но исходя из природы человека, стремление к власти, желание управлять себе подобными, властвовать над ними – аномалия. Люди в государствах с вековыми правовыми традициями, устойчивой правовой системой и развитым гражданским обществом давно поняли эту ненормальность, сознают ее неизбежность, но терпят, потому что без людей, жаждущих власти, не обойтись. Все равно они были, есть и будут. Для того чтобы это несвойственное человеку стремление не приняло экстраординарных форм, общество пришло к выводу о необходимости действенного, эффективного контроля за деятельностью властных структур и лиц, стоящих у власти. В таких условиях простым гражданам нет нужды обращаться к власти, и делают они это лишь тогда, когда иначе не обойтись, либо не обращают на нее внимания, так как она им не нужна для решения личных проблем. Любое ненужное, по мнению гражданина, вмешательство власти в его частные интересы, права и свободы получает резкую ответную вполне законную реакцию в правовом поле: судебная защита, избирательное право, общественное мнение, средства массовой информации.

Власть существует на средства налогоплательщиков, как бы нанимается ими. Человек и чиновник обособлены друг от друга, малоприятное пересечение возникает редко. Там, у них, стоящие у власти серьезно ограничены в своих возможностях напомнить о себе людям. Там люди используют любой повод, чтобы поставить власть на подобающее ей место – наемной, зависимой от них структуры. Это не ослабляет власть, более того – усиливает ее, поскольку в такой форме проявляется одновременно и поддержка власти обществом.

Различия взаимоотношений человека и власти на самом обыденном уровне у нас и у них очевидны. Как поступит наш человек в большинстве случаев, став свидетелем конфликта? Как правило, сделает замечание, вступит в спор, станет прямым или косвенным участником разборки.

А вот другая история, рассказанная очевидцем. В аэропорту Сан-Франциско курение запрещено. Везде на видных местах вывешены запрещающие знаки. Русский турист– пожилой, седой мужчина, уверенный в том, что уж в туалете-то можно покурить, дымил сигаретой в ожидании авиарейса. Из кабины вышел американец и, не взглянув на курильщика, вышел из туалетного помещения. Найдя двух полицейских, патрулирующих по аэропорту, он потребовал навести порядок в туалете. Два высоченных парня, упакованные во все полицейские атрибуты, с дубинками, наручниками немедленно зашли в туалет, а американец с чувством выполненного долга удалился.

Полицейский бесцеремонно взял туриста за лацканы пиджака, развел их в стороны, осмотрел карманы, заставил выбросить пачку и не докуренную сигарету в урну. Не знающий английского мужчина жестом показал на стены – нет, мол, знака, что курить нельзя, но, видя движение руки второго полисмена к ремню, где висели наручники, понял, что спор закончится задержанием, штрафом и опозданием на самолет.

Так американская власть выполнила быстро, решительно, безапелляционно требование своего соотечественника, а тот, убежденный, что будет именно так, а не иначе, остался в стороне от этого неприятного эпизода.

Известны случаи, когда водители на зарубежных автобанах сообщают дорожной полиции номера автомашин, из окон которых выбрасывают окурки, либо шофер пьет пиво: звонок с мобильника и крупный штраф нарушителю гарантирован.

Не уверен, что во всех этих ситуациях для суда было достаточно оснований и доказательств для наказания. А в первом эпизоде, тем более, действия полицейских далеко не бесспорны. Но до суда такие истории обычно не доходят. Впрочем, как и у нас, если, конечно, происшествие не перерастает в более серьезное столкновение людей и власти.

У нас все по-другому. Задержанного окружающие, скорее всего, будут защищать. Водитель предупредит фарами встречного коллегу о спрятавшемся за кустом гаишнике. Солидарность граждан в противостоянии властям на бытовом уровне – явление весьма распространенное. Не убежден, что это наихудшее качество, не думаю, что люди, сочувствуя друг другу, проявляют плохую мотивацию. Это наше, российское, родное. Вопрос в другом – люди и власть не достигли желаемого паритета уважения и доверия друг к другу. Отсюда и отсутствие должной взаимопомощи и поддержки.

Наверное, все изменится в будущем, но путь к нему, как показывает зарубежный опыт, долог и тернист. Человек ведет себя так, как и все другие люди, но жизнь подбрасывает такие тесты, которые выявляют сущность субъекта ярко и очень убедительно. Необычность обстоятельств, новизна ощущений раскрывают характеры, воспитание и культуру, иммунитеты. Весьма полезно было бы буквально каждому россиянину хотя бы один раз побывать за рубежом и посмотреть на себя со стороны. Диапазоном поведения: от телячьих восторгов от вымытых шампунем тротуаров до искренней бравады: «У нас тоже это есть, у нас не хуже».

Но есть самый верный способ узнать человека– дать ему власть, пусть небольшую, но власть, и из него в большинстве случаев вылезет такое!..

На одном предприятии профсоюзная организация практически распалась. Осталось десять членов профсоюза. Собрались они и решили попробовать ее реанимировать. Но лидера нет и желающих– никого. Одна скромная, милая дама согласилась возглавить комитет. На том и порешили. Через день она в приказном тоне потребовала погашения задолженности по взносам за год, через неделю назначила очередное собрание, через пару недель составила план и дала всем поручения. А через месяц она не ходила по кабинетам, а носила себя, с товарищами общалась свысока, в капризно поучающем тоне.

Остатки членов профсоюза тут же разбежались, оставив эту даму в единственном лице. Власть ее закончилась, и она вновь стала милой, приятной коллегой.

Получив пост, властные полномочия, остаться товарищем удается далеко не всем. В этом смысле судейский и председательский пост в суде отличается от других властных должностей. Судьи в своем статусе равны, им нечего делить, а по отношению к гражданам их власть реализуется в судебных решениях, поэтому доказывать людям, что они власть, иным путем – надменностью, чванством, недоступностью– судьям нет объективных причин.

И если такие факты и встречаются, то это из истории о «председателе профкома». Многие мои коллеги, особенно постарше, опытные, мудрые, убеждены, что тестирование для определения пригодности для работы во властных структурах необходимо. Не всем власть по плечу. Это может быть благом, но может быть и опасностью и для окружающих и для самого обладателя властью.

Людям вообще свойственна субъективность самооценки. Если человек комплексует, считает себя никчемным, неудачником, безнадежным во всем – он не видит смысла своего существования, а отсюда– депрессии, деградация, психушка, суицид, либо – раздражение, агрессия, преступление.

Если человек переоценивает себя, то появляются амбиции, нетерпимость, пренебрежение критикой, отчужденность, утрата друзей и семьи, разочарование от неожиданных, но вполне предсказуемых неудач. И похожие последствия.

Обычному человеку правильно оценить себя все-таки проще. Происходящее с ним и вокруг него он почти всегда воспринимает адекватно. Намного сложней с людьми, претендующими на власть. Само это стремление предполагает амбициозность. Но чтобы амбиции не стали главным двигателем, претендент должен уметь соизмерять их со своими достоинствами, недостатками и возможностями. Любопытно наблюдать, как относится к себе такая персона. Он с удовольствием перечислит свои положительные качества, свой опыт, знания. На вопрос: «Какие у Вас есть недостатки?» так же уверенно ответит: «Недостатков у меня много». Однако на просьбу назвать хотя бы один-два из них следует длительная пауза и… никакого ответа. Он вполне искренен, так как переоценка чаще всего происходит на подсознательном уровне. Еще одной причиной неадекватности самооценки являются комплименты, ежедневно раздаваемые друг другу.

Явная переоценка, как и явная недооценка себя– это две крайности, которые, как правило, пагубно сказываются на жизни и работе.

Как я стал председателем

В отличие от чиновничьей среды у судей не принято строить карьеру на основе жесткой конкуренции, претендуя на «живые» места. Так было всегда и такая традиция сохранилась до последнего времени. Во многом это обусловлено порядочностью судей и другими качествами, без которых человек не сможет стать судьей. Но это не все – судейская должность чаще всего самодостаточна для профессиональных амбиций большинства судей.

Административные, организационные, хозяйственные функции в судейских коллективах мало кого привлекают. Есть, конечно, и такие, которые хотели бы попробовать «порулить», но думают об этом «абстрактно», а когда дело доходит до вакансий – чаще всего отказываются от предложений.

Работая судьей в районном суде, я никогда не думал и не заявлял о желании стать председателем суда. Рядовым судьей я проработал одиннадцать лет. За это время освобождались места председателей в других районах, создавались новые районные суды, руководители управления юстиции предлагали и мне пару раз должность председателя в таких районах. Но я отказывался, считая, что работа судьи – это самая подходящая для меня деятельность. И если бы не болезнь председателя Дзержинского районного суда Ленинграда Н. М. Румянцева и его преждевременная смерть – не стал бы я его преемником, о чем, уверен, никогда бы не сожалел.

Так сложилось, что со мной работали трое судей предпенсионного возраста, других желающих почему-то не нашлось. Эту должность я не просил, предложений занять ее не получал. Просто исполнял обязанности во время болезни Н. М. Румянцева, а потом, когда он умер, появилось решение. Тихо так, незаметно, ниоткуда, как будто само собой разумеющееся. Период реабилитации после каждого инфаркта моего предшественника длился от четырех до шести месяцев, поэтому опыт, приобретенный во время замещений, оказался достаточным.

Это сейчас многие молодые люди, даже не представляя, что это такое, не думая о реалиях, готовы занять любой руководящий пост, искренне считая, что полностью соответствуют любой вышестоящей должности. Это теперь никого не удивляют публичные заявки ничем себя не проявивших, малоизвестных лиц на универсальную деятельность в любой сфере власти.

А тогда мы стеснялись не только говорить, но даже думать о чем-то ином, кроме текущей работы. Резервистами на выдвижение никогда себя не считали. За время замещений я никогда не занимал пустующий кабинет председателя, хотя знал, что некоторые так делали даже во время отпуска руководителя, мотивируя это тем, что так целесообразнее для посетителей и различных инстанций, да и с коллективом общаться удобнее. От лукавого такие объяснения. Людям простым все равно, где его примет руководитель, другие должностные лица могли связаться с заместителем председателя в любое время. А коллеги-то все понимают и в кулуарах иронизируют над калифом на час.

На моих глазах сменилось огромное количество начальников в самых разных учреждениях и организациях как местного, так и регионального уровня. Любопытна закономерность: если смена руководителя происходила принудительно, и новое лицо было причастно к снятию предшественника, судьба оборачивалась к нему тем же концом, била по тому же месту и с такой же силой. Примеров тому не счесть, только их приводить ни к чему, жизнь жестоко наказала тех, кто хотел и получал власть силком, выдавив прежнего руководителя, освободив для себя место, используя неблагоприятную, чаще всего временную, ситуацию, сложившуюся вокруг предшественника.

Достаточно много примеров и того, как власть оказывалась у людей достойных, и их назначение не вызывало сомнений, слухов и пересудов. Особенно важно с нравственной точки зрения, чтобы властные полномочия передавались новому лицу не во время ухода, а после ухода предыдущего руководителя. Никто никого не должен подталкивать.

Властные полномочия – неприятные полномочия. Человеку по природе не свойственно испытывать удовольствие от того, что он должен преодолевать чьи-то возражения, обязывать кого-то делать то, чего он не хочет или не может, делать внушения и ущемлять чьи-то интересы, принимать волевые решения вопреки мнению подчиненных. И если начальник делает это с чувством удовлетворения, упивается этим, то вы не ошибетесь, предположив, что к власти он стремился, жаждал этого, предпринимал все, что мог, чтобы приблизить положительное решение вышестоящих органов.

Власть в лице такого человека авторитета себе не добавит. Люди будут бояться его и презирать. Правда, есть такая поговорка «боятся – значит уважают». Это миф, легенда. При первой же возможности люди используют серьезную, а может быть даже и не очень, ошибку, упущение, чтобы избавиться от такого обладателя власти без малейшего сожаления.

В судебной системе такие эпизоды до последнего времени были редкостью и тем еще раз подтверждается порядочность власти судебной, испытавшей значительно меньше скандалов, чем другие властные структуры.

Тесты на пригодность обладания властью необходимы не только в интересах людей, вынужденных терпеть начальника-монстра, пусть даже в масштабах микрорайона, но и для пользы самого тестируемого. Необходимо, чтобы он знал, что случится с ним через некоторое время.

Тестирование используется в разных профессиях, в том числе и тех, где присутствуют силовые, волевые, властные критерии. Но не создана пока методика определения качеств человека, способного, могущего и должного быть носителем власти. Психологи говорят, что подобные разработки есть, но, как правило, неофициальные, на коммерческой основе.

Если откажется кандидат в судьи от такого испытания, никто не сможет его обязать отвечать на несколько сотен вопросов, подвергнуться воздействию специальной аппаратуры.

Конкурс – дело хорошее, но часто соперники стоят друг друга и выбирают их по принципу наименьшего зла. Все равно кого-то надо назначать на властную должность: хоть депутата, хоть чиновника. Вот где особенно необходимо тестирование претендентов по всем параметрам, чтобы предостеречь тех, кто его будет выбирать или назначать: «Смотрите, он думает только о своей будущей должности, только о себе, хотя говорит совсем другое».

Отсутствие научных исследований образует нишу, заполняемую иными способами. Принцип «я – хороший, а ты хуже» преобладает над принципом «ты хороший, а я лучше». Отсюда и традиционная война компроматов, несвобода выбора.

Если государственная власть должна быть прочной, с чем все согласны, почему же две ее ветви часто глубоко антагонистичны и готовы порой уничтожить друг друга. Некоторые деятели разделение властей, сдержки и противовесы понимают буквально, как задачу задавить друг друга. Сотрудничество и согласие они воспринимают как собственную слабость и подчиненность.

Третья ветвь власти– судебная– до недавнего времени была свободна от этих проблем и многие годы, в том числе в период крайнего обострения отношений между первыми двумя, оставалась амортизатором, стабилизатором между ними. Однако судебная власть в результате не приобретала союзников, хотя, по большому счету, нередко именно она, единственная, снимала общественный стресс, беря на себя решение конкретных и важнейших коллизий. Причем не в общем, абстрактном, а в однозначном, предметном аспекте.

И опять следует подчеркнуть, что третья власть потому так отличается от первых двух, что над ней не довлеет тяжелый груз политических страстей, соревновательный дух «кто главней», а руководствуется она правовыми, юридическими нормами.

Введение конкурсов на судебные должности уже оборачивается той темной стороной– войной компроматов, ранее совершенно незнакомой в судейском сообществе. Это означает, что при равных профессиональных качествах, опыте, знаниях убрать соперника сможет в отдельных случаях прозвучавший, но не подтвержденный негативный факт. И пусть он потом будет опровергнут– назначение автора негатива может уже состояться. Такой судья или председатель будет непорядочным в глазах своих коллег, но уже займет властную должность со всеми полномочиями.

Эти конкурсы объявляются публично, обсуждение кандидатуры также осуществляется большой группой лиц – общественностью и судьями – членами квалификационных коллегий. Но в отличие от депутатов или губернаторов, назначение судей происходит иным образом. Первых избирает народ, а судей – должностные лица. Многие компроматы неизвестны, а чего не знаешь, от того трудно защищаться и опровергать. Скандалы по результатам таких «конкурсов» в судейской среде неизбежны в будущем.

Судебная власть – власть профессионалов-производственников, не говорунов, а деятелей-специалистов. Судьи хорошо друг друга знают, они осведомлены о каждом, если не обо всем, то о многом. Случайности здесь минимальны. Наиболее объективный, оптимальный вариант– избрание председателей судов всех уровней самими судьями и на определенный, возможно даже очень ограниченный – 2–3 года – срок, но без пресловутых «два срока подряд». Таким образом следует проводить и конкурсы, но без ненужных никому компроматов.

Дело в том, что если компроматы подтверждаются, то претендент не может быть не только конкурсантом, не только председателем суда, но и судьей.

А вот тестирование судьи – назревшая необходимость. Власть и профессия в одном лице – сложнейший комплекс. Оценить профессиональные качества нетрудно, а пригодность к власти – сложно. Сейчас это делается скорее интуитивно и самим претендентом и теми, кто принимает решение. А потом раздаются удивительные возгласы: «Как же так получилось, где у нас были глаза?».

Сложившееся в обществе ошибочное недоверие к судебной власти, растиражированное средствами массовой информации, незаслуженно низкий рейтинг судей обусловили стремление государственных и негосударственных структур влиять на формирование судебной власти, ограничивать ее самостоятельность. В процессе создания правового государства это объяснимо, но буквально через несколько лет такие попытки будут объективно неоправданны.

Избрание меня на должность председателя Ленинградского городского суда в 1981 году было неожиданным для многих и, прежде всего, для меня самого. Ни о какой перемене службы я и не думал. К этому времени я уже пять лет возглавлял Дзержинский районный суд. Штаты были полностью укомплектованы, состав судей увеличен на двадцать процентов, нагрузка несколько снизилась, дела, уголовные и гражданские, практически все, рассматривались в установленные законом сроки, жалоб на судей и аппарат суда за грубость, волокиту или невнимательное отношение не было. Одним словом, суд работал ритмично, с высоким качеством рассмотрения дел. Коллектив небольшой, дружный. Провели косметический ремонт помещений, поменяли мебель и оборудование.

И вдруг руководство городского суда предлагает мне должность председателя или заместителя председателя. Ни о каком повышении по судейской вертикали я не думал. Но немотивированно отвергать такие предложения не только не принято, но и некорректно.

От должности заместителя председателя городского суда я отказался, объяснив это тем, что предпочитаю должность председателя нижестоящего суда, которая дает больше самостоятельности, поскольку она является высшей в районном суде. А на должность председателя городского суда согласился, уверенный, что это резервное предложение на будущее, что есть другие кандидатуры, вполне достойные этого высокого поста.

Мне неизвестно, какие персоналии тогда рассматривались. Я знал, что, например, тогдашний председатель Красногвардейского районного суда Николай Глебович Власов был вполне реальной кандидатурой. И среди судей городского суда, безусловно, были перспективные претенденты. Но произошло то, что представить было невозможно: минуя две служебные ступени – судьи городского суда, заместителя председателя городского суда, председателем одного из крупнейших региональных судов стал председатель районного суда.

Тогда мне было 43 года и шестнадцать лет судейского стажа. Но, не кокетничая, реально оценивая себя, я искренне считал в то время, что не готов возглавлять городской суд. Там работали по двадцать и более лет такие корифеи, опытнейшие судьи, прошедшие все этапы судебной системы, что я, как мне казалось, не смогу вписаться в этот мощный, авторитетный коллектив.

Скорее потому, что повернуть назад уже было нельзя, чем от стремления сделать карьеру, я прошел все необходимые формальности, до самого последнего момента уверенный, что эти «смотрины» окончатся не в мою пользу.

Но… в июне 1981 года я был избран председателем городского суда.

Этому предшествовала моя последняя наивная попытка уговорить Николая Александровича Ермакова, восемнадцать лет руководившего городским судом, не уходить на пенсию. Ему был всего 61 год и, насколько я знаю, уходил он абсолютно добровольно, по состоянию здоровья.

Этот большой, во всех смыслах, человек, милейший добряк, которого все любили и уважали, похоже, сам выбрал себе преемника. По крайней мере, у меня осталось такое впечатление от многих с ним встреч, в том числе и по этому поводу. Он почему-то был уверен в моих способностях и не скрывал своего удовлетворения моим назначением.

Уровень председателя областного и приравненного ему суда весьма высок, а Ленинградский и Московский городские суды, как суды городов федерального значения, всегда занимали особое место в судебной системе по объему, масштабу, сложности дел. Поэтому и отношение различных руководящих структур к ним было пристальным и постоянным. С одной стороны, эти суды, безусловно, олицетворяют большую власть в субъектах Федерации, но на них возложена и огромная ответственность.

Есть разные варианты вхождения во власть: энергичный рывок наверх или последовательное преодоление каждой служебной ступени. Первый вариант чаще используют яркие, амбициозные, без комплексов личности, не считающиеся с конкурентами, нередко вытесняя своим напором и с чьей-то поддержкой предшественника, вынужденного уступить свое место досрочно. Второй вариант для людей, видящих конкретную цель, соизмеряющих свои возможности, обладающих профессиональным и административным опытом, порядочных и разумных. Объединяет тех и других общий знаменатель – они хотели и хотят быть во власти, и чем выше – тем лучше, и они к ней идут, по-разному, но вполне осознанно.

Но есть еще один, парадоксальный вариант: власть как бы сама сваливается на плечи человека, и он ее несет, постепенно подрастая до ее уровня. Он начинает соответствовать своей должности далеко не сразу. Внутренний психологический дискомфорт остается достаточно долго.

Явно переоценивающий себя нередко разочаровывается из-за неизбежных неудач и провалов и быстро сгорает. Недооценивающий себя человек, оказывающийся во власти, стойко воспринимает объективные трудности, а в каждом успехе видит подарок судьбы, добавляющий ему уверенности в своих силах.

Естественно, несколько лет я находился именно в таком состоянии. Помогали мне прежде всего коллеги– судьи, с которыми мы вели судопроизводство. Имея равный статус, мы хорошо понимали друг друга. Не последнюю роль сыграло то, что я в одинаковой степени освоил уголовное и гражданское право и процесс.

Организационные вопросы мне помогали решать ветераны городского суда и мои заместители, которые всегда весьма самостоятельно руководили своими коллегиями.

Некоторые считают должность председателя областного или приравненного ему суда политической и глубоко в этом заблуждаются. Если бы это было так, то ротация председателей судов субъектов Федерации проходила бы так часто, как меняется власть в регионах или социально-политические условия в стране.

Во-вторых, председатель суда – он же судья, он же процессуальное лицо, и большую часть его работы составляет рассмотрение судебных дел во всех трех инстанциях: первой, кассационной, надзорной. Этим обусловлены и организационные функции. Кадровые вопросы, как и у любого руководителя, – важная задача, но поскольку председатель суда и его коллеги – профессионалы и в статусе с ним равны, то здесь нет серьезных проблем, так как кадровые процедуры – это еще и процессуальные процедуры прохождения назначения.

Так что ничего близкого к политической деятельности в полномочиях и должности председателя в принципе быть не может. Скептики, конечно, найдутся всегда. Они этому не верят и никогда не поверят, потому что думают: раз есть судебные дела, которые они интерпретируют как заказные, ангажированные, обусловленные чьей-то сторонней волей, значит, руководитель суда такой же и озабочен тем же. Не понимают они, что судья, ведущий дело, не смотрит в рот председателю, не имеет от него каких-либо заданий. Если бы было иначе, судьи не молчали бы и не потерпели такой зависимости и незаконности.

Мой выбор, профессиональный и карьерный, до 1981 года был закономерен. Избрание же на пост председателя городского суда было не совсем логично, хотя, как я потом узнал, прецеденты подобных назначений в России были.

Следующие двадцать два года работы свидетельствуют, что, по-видимому, это была не ошибка. Ни в коем случае не преувеличивая значение своей персоны, хочу сказать, что весь этот период характеризуется стабильностью судебной системы Ленинграда – Санкт-Петербурга.

Периодически мне предлагали продвижение по профессиональной лестнице: в Верховный Суд СССР, в Верховный Суд Российской Федерации, в Министерство юстиции СССР, но я, считая, что это не мой уровень, не мог принять эти престижные предложения. Кроме того, менять Питер на Москву мне, коренному ленинградцу, не хотелось.

В самый сложный период, на пике перемен, когда в государстве и обществе происходили бурные события, мои полномочия председателя городского суда в 1993 году были подтверждены – я был избран на тот же пост в соответствии с новым законом о статусе судей без ограничения срока полномочий.

И до и после этого представители различных политических партий и движений, общественных организаций периодически будировали вопросы смены руководства городского суда, порой несдержанно, оскорбительно, почти всегда оспаривая конкретные судебные решения районных и городского судов, невзирая на то, что эти решения не отменялись, поскольку были законными и справедливыми. Даже самые незначительные ошибки судов возводились до уровня умышленных и целенаправленных. Показательно, что оценки одних и тех же гражданских или уголовных дел нередко были прямо противоположными.

Иногда мне задают вопрос: «Как Вам удается столь долго занимать кресло председателя?», а порой и более конкретно: «Вы что, всех всегда устраиваете?»

Повторюсь, моя должность – это, прежде всего, профессиональная, очень интересная юридическая деятельность. Власть, как таковая, для меня вторична.

Было много судебных решений и принесенных мною протестов, которые не вызывали восторгов. Были спорные, дискуссионные вердикты, были и ошибки. Но если брать за основу правовые аспекты, то всегда можно объяснить, почему было принято именно это, а не иное решение. Разумеется, объяснить тем, кто хочет услышать и понять.

И еще. Все эти годы я старался держаться подальше от всех властей и политических структур, а также от радикалов, дилетантов и конъюнктурщиков. Может быть, поэтому я ничей и принадлежу своим коллегам, судейскому сообществу. А вот их-то, надеюсь, я устраивал, иначе не терпели бы они меня столь длительное время, и не постеснялись бы заменить. Судьи Санкт-Петербурга в этом смысле достаточно решительны, принципиальны и располагают предусмотренными законом соответствующими полномочиями.

К судебной власти, а значит, и к правосудию, отношение людей сложное: от абсолютного безразличия к неизвестной сфере человеческой деятельности до страха перед тяжелой, властной государственной машиной. Это крайности, а большинство испытывают настороженность, сомнения перед неизбежностью общения с этим громоздким, непонятным механизмом.

Даже если человек соприкасается с судом всего один раз в жизни, и в памяти этот эпизод не остается, поскольку людям свойственно избегать малоприятных воспоминаний, но, как ни странно, никто не сомневается, что суд обществу нужен и без него не обойтись. Кто-то должен быть арбитром в спорах, кто-то должен взять на себя ответственность решать, кто прав, а кто нет, и, наконец, кто-то должен разбираться в удручающих, а нередко низменных жизненных историях.

Почему же люди часто не удовлетворены тем, как проходит суд, и его вердиктами. Одна сторона проигрывает дело и радости от этого, разумеется, не получает, но нередко и победившая сторона огорчена, испытывает досаду от процедуры и неприятных контактов с судом. Приходится констатировать, что нет у нас доверия к судьям. А доверие зависит не только от их авторитета, но и от стабильной и понятной всем Конституции; хороших, умных законов; уважения к суду всех ветвей власти и высокопоставленных чиновников; разумной быстроты судебных разбирательств; торжественности судебных процессов. Немаловажное значение имеют строгие, но красивые и чистые помещения судов; спокойные, образованные, интеллигентные судьи, не озабоченные бытовухой, не задавленные материальными проблемами.

Правосудие – это дословно «судить по праву», судить правильно. Но ведь и право, и закон бывают плохими, вызывающими раздражение, желание не исполнять нормативные предписания. И правильное судопроизводство бывает отягощено непониманием людьми долгих бюрократических разборок, заорганизованностью, мучительной и для судей и для обычных граждан. Вот тут-то и спасает правосудие авторитет суда, если он, конечно, есть. И тогда все плохое нивелируется в сознании граждан и воспринимается хотя и с недовольством, но с внутренним пониманием справедливости состоявшегося исхода дела.

Изначальная готовность согласиться с любым решением суда – это достижение правового государства, идеального общества, основанного на демократии и порядке, свободе и дисциплине, уважении не только своего, но и чужого достоинства.

Таким образом, и при плохих законах, и в удручающих условиях судопроизводства возможно такое правосудие, о котором люди могли бы сказать: этот вердикт наиболее оптимален, любое другое решение было бы несправедливым.

Авторитет и доверие – решающие признаки становления Правосудия. Великодушие, снисходительность к слабостям других – это удел сильного. Чтобы проявить принципиальную, но разумную жесткость, нужно иметь не только мужество, но и независимость, свободу в решениях и поступках. Чтобы совместить великодушие и жесткость, нужно быть не только умным и все понимающим судьей, не только выдержанным, культурным человеком, нужно еще обладать мудростью.

Ум, мужество, независимость и мудрость в своей совокупности образуют тот ореол доверия и авторитета, так необходимого в нашей неспокойной, неустойчивой, разноречивой и безалаберной повседневности.

Стремление человека к справедливости– естественное желание души, неотъемлемое право людей. Даже матерый преступник, бурно реагирующий на приговор, на самом деле внутренне соглашается с наказанием, если убеждается, что судили его справедливо, а судья был объективен, внимателен к каждому его слову, выслушал все аргументы.

И агрессивно настроенная сторона воспринимает не устраивающее ее решение суда легче, когда видит, что все участники процесса были равны перед судом, не имели преимуществ и ущемлений, а судья, как строгий, но независимый от чьего-либо влияния арбитр, провел процесс от начала и до конца, не дав малейшего повода для симпатий и антипатий, даже намека на то, какое будет решение по данному делу.

Все это не просто профессионализм и мастерство, но и та мудрость и справедливость, без которых никогда Правосудие не займет достойного места в человеческом сознании.

Власть не каждому по плечу. Она представляет опасность не только для окружающих, но и для самого носителя этой власти, когда он мучает не только других, но и самого себя. Но людям от этого не легче, потому что их душевная боль в тысячу раз острее.

Отчего некоторые судьи, обладая огромной властью, проявляют иногда сверхсамолюбие и суперамбиции? Да потому, что они комплексуют от ощущения своей слабости и ущербности в обыденной жизни. И не это ли чувство, случается, руководит нашими словами и поступками, вызывает резкую реакцию на малейшее несогласие в зале суда с нашими требованиями. Где та самодостаточность, приносящая судье психологическое удовлетворение не только во время судебного процесса, но и за его пределами. Ее-то, как правило, и нет. Остается уповать на прирожденные и воспитанные качества судьи-человека, способного быть при любых обстоятельствах мудрым и справедливым.

Чтобы все судьи были такими, необходимо создать сильный, мудрый, независимый суд, дать ему подняться и окрепнуть, несмотря на все его объективные и субъективные недостатки, авансировать доверие к нему, смириться на время с негативными сторонами судебной деятельности, понять, что судья и суд не виноваты в том, что преобразования и реформы судебной системы проходят в не очень-то благоприятных условиях.

Экономические трудности, высокий уровень преступности, низкая правовая культура и правосознание населения, падение нравов, медленное совершенствование законодательства, отсутствие необходимого резерва для замены судей-ветеранов – все это замедляет движение вперед.

Если видеть цель и иметь средства для ее достижения, легче всем вместе преодолевать препятствия на этом нелегком пути. Самый быстрый способ продвижения к цели– учесть чужие ошибки и успехи.

Как нет пророков в своем отечестве, так нет и эталонов в других странах. Никакая техника, никакие мощные компьютеры не заменят людей в человеческом общении. Все очень тонко, интимно, индивидуально, когда речь идет о судьбах, характерах, добре и зле.

Но есть и нечто общее, например, принципы правосудия. Здесь мы можем и должны использовать то лучшее и просто хорошее, что есть у других, отвергнув то, что неприемлемо для нас в силу особенностей нашей истории, культуры. Ломать себя не надо, но кое в чем изменения необходимы, последовательные, целенаправленные.

Пусть то, что есть у других, кажется сегодня фантастическим и недостижимым, пройдет время и эти фантазии станут реальностью.

Думали ли мы, что несменяемость и неприкосновенность наших судей, в принципе, возможны. Даже и не мечтали, хотя всегда подсознательно стремились к этому. И вот в начале 90-х, обогнав время, а потому неожиданно для многих, судьи получили эту психологическую независимость, без которой судебная власть никогда не стала бы сильной и самостоятельной в своих решениях.

Но власть, в том числе судебная, не может и не должна быть абсолютной. Контроль народа за властью необходим. Вот почему доминантой реформ последних лет является выравнивание силы, веса, значения всех ветвей власти, расширение возможностей общественности реально влиять на власть.

Но при этом актуальным становится опасение: как бы не принизить роль судебной власти, наиболее уязвимой из всех ветвей власти, как бы не нарушить еще пока зыбкое равновесие властей, в котором суд является самым слабым звеном, но самым нужным людям, для защиты их прав и интересов.

Опыт и традиции народа, передаваемые из поколения в поколение веками и тысячелетиями, – это бесценное богатство, предназначенное на пользу людям, а не во вред им.

К сожалению, человек устроен так, что он воспринимает, прежде всего, собственный жизненный опыт, не учитывая путь, пройденный человечеством, и ошибки на этом пути, из которых уже сделаны определенные выводы, тысячекратно проверенные на практике, изложенные в доступной форме для любого пытливого взгляда и желания.

Никто не сможет возразить, что народная мудрость – наивысшее достижение истории развития общества. В нравственном смысле все остальное вторично: и экономика, и политика. Людьми движут интересы; каждый поступок, дело, решение преследует определенную цель, обусловленную волевыми устремлениями или намеченную подсознательно. Во всем есть своя логика, своя целесообразность, а в итоге добро доминирует над злом, светлые помыслы над черными. Разумеется, немало в истории трагедий и катастроф, индивидуальных и массовых, иногда физический и моральный ущерб многим приносят единицы и зло торжествует временную победу. Но конечный результат, пусть не сразу, не скоро, всегда один и тот же – утверждение справедливости. Отрицательные последствия – это тоже результат. Они показывают очень предметно и наглядно, нередко очень болезненно, с невосполнимыми потерями, что этого могло бы не произойти, если следовать достижениям разума, знать и учитывать опыт прошлой и современной жизни.

Есть вещи очевидные. Например, только слепой может белую скатерть назвать голубой или черной. А есть категории, укрытые от поверхностного взгляда. Их не увидеть и не потрогать, их даже порой не почувствовать.

Предвидение, интуиция, ощущения. Или– аналогия, закономерность, взаимосвязь. Мыслящее существо стремится не только познать, но и объяснить, почему происходит то или иное явление или почему оно не происходит, отчего именно так, а не иначе. Человек делает это прежде всего для себя самого, для самоуспокоения и оправдания своих поступков либо для критики и осуждения других. И в том и другом случае он анализирует прошедшее и прогнозирует будущее. Это слагаемые житейских установок, то есть суть самой жизни.

Абсолютное большинство людей не философствуют о том, что и от чего. Они просто живут, и не нужны им эти теоретические изыски. Но объяснение себе и другим своих поступков – неизбежно. Помогает в этом сконцентрированный, проверенный временем общечеловеческий опыт. Ему можно верить или не верить и, соответственно, поступать, как считаешь нужным. Почти всегда есть выбор: решать или нет, делать или воздержаться, а если решиться и сделать, то как сделать, чтобы тебе было хорошо, а другим хотя бы неплохо.

Иметь возможность выбора– значит, быть независимым, самостоятельно определять свою судьбу, которая состоит из совокупности ежедневных поступков. Свобода делать выбор – счастье, безошибочный выбор – предел мечтаний, но, как показала история, далеко не всегда и не для всех.

Есть ли возможность достигнуть этих пределов? Или хотя бы приблизиться к ним и избежать ошибочных решений? Да, есть – не может не быть. На помощь здесь приходят культура, мировоззрение, традиции народа, сохраняющие все лучшее и отвергающие порочное, пагубное, опасное. Самосохранение и совершенствование, материально и духовно достойная жизнь – главный интерес народа. Поэтому разные народы, исповедующие различные религии, принимают за основу своего существования одинаковые нравственные принципы: не убий, не укради, не завидуй, не желай другому, чего себе не пожелаешь, и другие предписания, объединенные основополагающим принципом – не навреди.

Повторимся: верить или не верить – личное дело, но сотни и тысячи примеров из юридической практики подтверждают, что отступление от указанных правил не сулит ничего хорошего.

Одни могут вовремя остановиться и не переступить черту дозволенного, не упасть в пропасть, другие, находясь в плену своих взглядов, воспитания, сознания, переходят незримую грань совести.

Как быть, как жить: осознанно, добровольно или под страхом ответственности – каждый решает сам.

Это правило, этот общечеловеческий закон – самостоятельно решать свою судьбу чаще всего люди вспоминают именно тогда, когда что-то случается.

А о коллективном разуме, суммированном обществом нравственном потенциале говорится обычно в общем, так сказать, теоретическом аспекте при исторических либо социальных исследованиях.

Но теория и практика – вещи разные, они могут расходиться и порождать конфликт: в лучшем случае непонимание и смутное недовольство, в худшем – протесты, от индивидуальных до общесоциальных.

Общение человека с властью – как правило, вынужденное и чаще всего малоприятное событие. В момент этого пересечения никто не размышляет о нравственных принципах «не навреди», и уж тем более не аргументирует этим свою позицию. Все гораздо проще: поступок, действие – адекватная или, наоборот, неадекватная реакция, результат – более или менее благополучный исход или недовольство гражданина.

Не так уж редко человек сам создает конфликтную ситуацию неправильными, неосторожными, непродуманными действиями, из-за чего и возникает потребность обратиться к представителю власти, а власть, в свою очередь, применяет свои полномочия, используя закон в интересах таких же людей. Такое происходит повсеместно и ежеминутно. Из мелких фрагментов складывается общая картина правопорядка или хаоса, взаимного уважения или нигилизма в зависимости от традиций, культуры, правовой сбалансированности.

В переходные периоды, особенно если они скачкообразны, не эволюционны, обостряются все социальные противоречия, в том числе взаимоотношения людей и власти. Случается, что человек сам создает нечто, кажущееся ему необходимым, а затем, поняв свою ошибку, испытывает комплекс собственной вины, чем довольно умело пользуются те, кто более энергичен, шустр, имеет больше возможностей для самореализации.

Человеку свойственно не замечать свои недостатки, но недостатки других он видит хорошо и реагирует на них весьма активно, искренне веря, что сам-то он не такой.

Наделенное же властью лицо не только не может не знать свои недостатки, но обязано их устранить и уж совсем не вправе использовать слабости другого человека. А самое циничное – сыграть на комплексе вины и неполноценности людей, допустивших оплошность и своими же руками, предоставившими чиновнику возможность использовать это преимущество. Снисходительность к людским недостаткам – удел сильного, а нетерпимость к ним или использование их в своих интересах – признак непорядочности. И последнее происходит довольно часто.

Удивительно, что при огромном историческом опыте нации, благородной, сильной, глубоко нравственной, так низок уровень правосудия.

Всеобщий, массовый правовой нигилизм, проявившийся в последние десять лет, удручает своей устойчивостью и откровенностью. Все знают о наглых набегах на малонаселенные деревеньки и пустующие зимой садоводства, об игнорировании пешеходами красного света светофора, о парковке автомашин на тротуарах, обгонах попутных трамваев слева, о выгуле собак бойцовых и сторожевых пород без намордников и поводков.

Позволяя себе эти распространенные вольности, люди терпимо относятся к столь же массовым мелким и не очень вольностям чиновников. И те и другие друг друга стоят в смысле несоблюдения элементарных правовых норм. Примеры пренебрежения к закону всюду. А если это делают те, кто создает законы, то чего же ожидать от тех, для кого эти законы предназначены.

Полупустой зал Думы, бегающие по рядам депутаты, голосующие за пятерых, – картинка насколько знакомая, настолько же и привычная. А ведь нет закона, позволяющего так принимать законы. И никто на это не реагирует, принятые таким способом законы не оспаривает.

Так взаимно влияют друг на друга власть и граждане, а безразличие и всеобщее неуважение к закону и правопорядку не способствует укреплению правового государства. В таких условиях трудно ожидать быстрых перемен и создания единого правового поля.

Не случайно в последние годы появилось модное обобщающее словечко «электорат». Произносимое совершенно серьезно, имеющее достаточно понятный смысл, оно, тем не менее, воспринимается с неким подтекстом. Что-то слышится в этом современном термине пренебрежительное.

Русское, понятное слово «избиратель» заменено удобным для публичного потребления штампом. И в этом есть некоторый смысл. Дело в том, что избирателей, то есть людей, участвующих в выборах, как правило, немного, за исключением избирателей Президента России. Остальных выборных лиц избирают лишь 20–25 процентов от потенциальных избирателей. Все это знают. Поэтому нелепо будет звучать: «Мои избиратели меня уполномочили…» в устах депутата муниципального или регионального уровня, когда за него проголосовало, к примеру, менее 20 процентов зарегистрированного населения. А «мой электорат поддерживает…» звучит убедительней, потому что маскирует истинное положение, а многим, особенно пожилой части общества, кстати, наиболее активно голосующей, еще и непонятно. Так же как в свое время «гектопаскаль» – единица атмосферного давления.

Получается, что есть коллективный разум, основанный на общих нравственных принципах вековой человеческой истории; есть личность, принимающая эти принципы вообще, но не соблюдающая их в частностях, – есть власть и человек, на словах следующие общим правилам и установлениям, но фактически постоянно их нарушающие.

В результате те и другие прощают взаимные отступления от правовых норм. Поэтому избиратель становится «электоратом», а попавшие во власть остаются на орбите властных структур столько, сколько хотят, перемещаясь из одного качества в другое, с одного уровня на другой, из одной ветви власти в другую. Новые термины, клички удобны для выражения сути объекта, но, кроме того, создают некоторую условность и нередко подтекст, от поощряюще-благодарного, до иронически-унизительного. Наверное, в отношении отдельного человека – это оправданно, так как дает возможность коротко, но емко его охарактеризовать, но когда речь идет о большой группе людей, а тем более о народе в целом, думается, это свидетельствует о неуважении к себе подобным и характеризует авторов этих словесных вольностей как людей, далеких от народа, но претендующих на роль лидеров, поучающих всех и всему.

Например, распространение в свое время средствами массовой информации клички народных заседателей – «кивалы» – привело к устранению института народных заседателей. А когда поняли, что без них не обойтись, начались отсрочки ликвидации представителей народа в судах. Как всегда, сам народ при этом не спросили, а считает ли он себя «кивалами».

Я как-то организовал встречу журналистов с народными заседателями и предложил задать им любые вопросы. Было любопытно, будет ли журналистам неловко перед этими обычными людьми, активная жизненная позиция которых не вызывает сомнений. Представители прессы вяло задали пару малозначительных вопросов и утратили к ним интерес.

Похоже, сленг настолько замусоривает мозги тем, кто его употребляет, что отойти от него они не в состоянии. А это очень тревожит, так как свидетельствует о пренебрежительном отношении к собственному народу и, по-видимому, идет от непонимания людей. Некоторые политики, чиновники, журналисты искренне считают, что «электорат», «кивалы» – однородная, аморфная людская масса, пассивная, неинтересная, но нужная для соблюдения законных и общественно значимых процедур. Нетрудно представить, какие определения могут появиться в адрес присяжных: «молчуны», «спящие», «из толпы», «с улицы».

В основе обобщающих оценок лежит обычно легкое, поверхностное, внешнее восприятие однотипных, типичных действий. Не владея внутренним содержанием, легко оказаться в плену таких ошибочных представлений.

Работа с людьми – это самая трудная, сложная, неблагодарная, но и самая интересная деятельность. Судьи, учителя, врачи знают это более, чем кто-либо.

За сорок три года работы в судебной системе мне довелось общаться с огромным количеством людей. Если считать рассмотренные административные, гражданские, уголовные дела, а это в совокупности десятки тысяч судебных дел, то по моим приблизительным, но достаточно обоснованным подсчетам, число истцов, ответчиков, свидетелей составляет около четырехсот тысяч человек. Но наиболее интересны встречи с людьми во время приемов, когда они приходили ко мне как к судье, председателю районного суда и председателю городского суда.

Прием граждан– самая тяжелая часть работы судьи. Это мнение всех судей. На приеме судья и посетитель один на один, лицом к лицу, глаза в глаза. Эмоционально – это сложнейшая ситуация как для одних, так и для других. Судья такой же человек, как и все, и подвержен любому воздействию. Многие, не знающие особенности судейской деятельности, вообще об этом не думают либо примитивно считают: подал жалобу, получил повестку, пришел, спросил, ответили, ушел.

Мне неизвестны случаи, чтобы депутат, чиновник администрации, журналист попробовал присутствовать на приеме граждан судьей. Вот где нашли бы они море информации. Живые люди – это такие сюжеты, персонажи, которые придумать невозможно. Люди говорят то, что думают, а не то, что за них придумывает кто-то. И ничего от «электорального» (до чего же неприятный термин) у них нет.

Я не раз пытался подсчитать, сколько человек принял: от сорока до семидесяти за один прием. В среднем – около пятидесяти пяти. Правда, были посетители, которые приходили неоднократно, но и те, кто приходил один раз, обычно были вдвоем, втроем. Так что цифра близка к истине. А это означает, что мне удалось увидеть, услышать, поговорить с сотней тысяч граждан. Напрямую, без посредников, не через судейский стол и, хотя и в кабинете, но в достаточно неофициальной обстановке.

Конечно, я понимаю, что человек в кабинете чиновника находится в необычной ситуации, а председатель суда для него – чиновник, начальник. И хотя посетитель пришел к нему с надеждой, но и с негативным предубеждением.

О приемах граждан я написал две книги и мог бы на эту тему написать еще не одну. Не все мои коллеги верят, что я испытываю удовольствие и большое удовлетворение от этой части своей работы. Но я не лукавлю. Мне неизвестно ни одной жалобы по поводу приема посетителей. Я принимал людей при любой возможности, вне расписания. Думаю, что притворяться, играть роль любителя приема в течение сорока лет невозможно.

Десятки лет я принимал всех, кто пришел, и без записи и без соблюдения часов приема. И лишь последние полтора года вынужден был перейти на предварительную запись, так как чрезмерное количество посетителей (до ста за один день) влияло на качество и глубину общения, а в результате – неудовлетворенность обеих сторон. Многочасовые очереди выматывали граждан, а ожидающие психологически давили на вошедших в кабинет посетителей и на меня.

Все это я говорю для того, чтобы подчеркнуть, что и количество людей и многолетнее желание общения с ними дает мне возможность и даже право утверждать, что я знаю их. Поэтому не могу согласиться с теми, кто считает людей электоратом, ибо вижу в этом намек на запрограммированность, безответную управляемость, неосознанность поведения людей.

Люди, разумеется, разные, но они все и все знают, все и все понимают. Все хотят хорошего, лучшего, все понимают, что такое порядочность и справедливость, добро и зло, достоинство и унижение, порядок и беспредел – одним словом, всех их объединяют национальные, культурные и исторические традиции.

«Электорально-киваловые» оценки людей не только ошибочны, но и вредны. Они вводят в заблуждение, ведут к ошибочным решениям, поступкам, принижают роль людей в общественной и государственной жизни.

Не случайно в последние десять лет отмечается падение нравов, пассивность, безразличие к происходящему, протестное поведение многих. Разобщенность, отсутствие объединяющей идеологии, перекосы нравственных ценностей, разрыв между поколениями, несоразмерная разница доходов, – все это находится в неестественном противоречии с еще пока не утраченной исторической народной мудростью, многовековым опытом познания хорошего и плохого, полезного и вредного, стремлением к самосохранению и всеобщему развитию.

Человек противоречив. Он может доверять слухам, сплетням, но при этом не верить никому и ничему; он может ненавидеть близкого родственника, но быть безгранично добрым к совершенно постороннему, незнакомому человеку; он может соблюдать непонятную осторожность в безобидной ситуации и проявить безумную отвагу в явно рискованном положении; он может проявить обескураживающую скупость, алчность, жадность, но и абсолютное бескорыстие, отдав последнее другому; он может проявить явное отвращение к кому-либо, но тут же поддержать его.

Конец ознакомительного фрагмента.