Атака самодержавия
В очень жаркий июльский день 1904 года по Аптекарскому острову орловские рысаки везли бронированную карету. За каретой быстро неслись полицейские дрожки с четырьмя агентами, все четверо телохранителей на велосипедах ехали между дрожками и каретой, чуть справа и слева от охраняемого объекта. На доклад к Николаю II в Царское село отбывал всесильный и многолетний столп самодержавия и министр внутренних дел Вячеслав Плеве, формальный победитель «Народной воли». Раз в неделю, в точно определенное время он отправлялся со своей дачи на Аптекарском острове на Балтийский вокзал и на поезде ехал в Царское село, главную летнюю резиденцию императора всероссийского, докладывать Николаю II о том, как приближается к России социалистическая революция. Карета Плеве проехала по Кронверкской набережной мимо места казни декабристов, по Биржевому мосту въехала на Стрелку Васильевского острова, затем по Дворцовому мосту, мимо Зимнего и Адмиралтейства, пронеслась на Вознесенский проспект, миновала Исаакиевский собор, по Синему мосту перескочила Мойку, проехала через Екатерининский канал, пересекла Садовую улицу, по Измайловскому мосту переехала Фонтанку и въехала на Измайловский проспект. До Балтийского вокзала оставалось менее километра и уже была видна набережная Обводного канала.
По левой стороне Измайловского проспекта один за одним на расстоянии тридцати метров друг от друга шли четыре боевика недавно созданной партии социалистов-революционеров. Первый, рабочий, должен был пропустить карету всесильного министра и взорвать ее, если она вдруг повернет назад. Второй, боевик, студент, считался основным метальщиком. Если бы он не взорвал Плеве, третий боевик, студент, и четвертый, рабочий, должны были взорвать карету, если бы она прорвалась за второго, основного метальщика. Карета Плева проехала мимо первого боевика и влетела в стометровую эсеровскую ловушку. У министра внутренних дел империи больше не было шанса остаться в живых. Боевики специально дублировали схему атаки народовольцев на императора Александра II 1 марта 1881 года, и казалось, что тень грозного Исполнительного Комитета накрыла Измайловский проспект. Бронированная карета почти поравнялась со вторым метальщиком и боевик со всего размаха всадил пятикилограммовую адскую машину прямо в каретное окно. Его тут же сбил с ног охранник-велосипедист и упал на боевика. Раздался страшный взрыв и всесильного Плеве не стало. Рядом с израненными охранниками медленно кружась, падал на землю большой белый лист бумаги с крупно написанными буквами: «Приговор Боевой Организации Партии Социалистов-Революционеров душителю гражданских и политических свобод». Взорвавший Плеве Егор Сазонов объявил, что эсеры по примеру своих духовных отцов-народовольцев, взялись за оружие потому, что самодержавие не считало подданных людьми: «С нами обращаются как с гонимым избиваемым зверем. Потому мы оскалили зубы, потому мы взялись за оружие. Террор против террора забывшихся в своем произволе сановников. Смерть за смерть, раны за раны и за бесчестие. Революционный суд для безответных перед законом и народом олигархов!»
Глухое время конца XIX века в империи закончилось задолго до его окончания. Преемницей и наследницей «Народной воли» объявила себя партия социалистов-революционеров, «подняв ее не знавшее побед, но не запятнанное знамя, залитое кровью героев». Массовая революционная партия создавалась из отдельных революционных групп и кружков. Один из ее основателей и отчаянный боевик Степан Слетов успел записать историю возникновения и объединения имперских социалистов в партию:
«Медленно и нестройно, словно ощупью, шло развитие социалистической мысли и деятельности в организациях девяностых годов, шло и протекало многочисленными ручьями и ручейками, то, выбиваясь бойким ключом наружу, то, рассасываясь и пропитывая пористую почву, то, исчезая бесследно. Развитие шло вширь, на все более широкие слои населения, и вглубь, усиливая резкость приемов борьбы и решительность ставящихся задач. От попыток объединить уцелевших народовольцев, через возвращение кружковой работы на местах, от пропаганды к агитации движение развертывалось в наступление открытым фронтом. С 1891 года небольшие кружки культурной интеллигенции пробудили общественно сознание у массы «умственного пролетариата», вступившего в лице студенчества в открытый бой с существующим строем. Союзы земляков-студентов и раньше выступали с демонстрациями и резкими политическими заявлениями. В конце XIX века масса студентов встала сначала на защиту своих академических интересов, а затем, увлеченная самой логикой вещей, перешла в наступление против самых основ политического строя. Точно так же из мелких рабочих кружков, занимавшихся саморазвитием, социально-революционная волна сначала разлилась стачечным движением в защиту экономических и профессиональных интересов, а затем силой той же логики событий слилась с бурным наступлением студенчества против общего врага. Крестьянство, молча гнувшее спину под тяжестью стихийных бед, изнемогавшее под гнетом нужды и произвола, также начинало выпрямляться и узнавать общего врага».
В 1893 году в Париже во главе с Лавровым возникла «Группа старых народовольцев». Через год в Берне был создан «Союз русских социалистов-революционеров», издававших газету «Русский рабочий». В 1896 году группа социалистов-революционеров появилась в Киеве. В том же году в Саратове был организован «Союз социалистов-революционеров», перебравшийся с Волги в Москву, где Союз возглавил старый революционер, тридцатилетний Александр Аргунов, выработавший основную программу создававшейся партии. В 1896 году «Северный союз социалистов-революционеров» в своей типографии в Финляндии издал «Основные положения программы» Союза, где сразу указал, что она во всем главном сходна с программой «Народной воли». Главными средствами для достижения цели, захвата власти, Союз считал пропаганду, агитацию террор и массовую революционную борьбу: «Политический террор, диктуемый нашим революционным прошлым, заключается в уничтожении наиболее вредных и влиятельных лиц русского самодержавия. Систематический террор вместе с фабричными и аграрными бунтами, демонстрациями приведет к дезорганизации врага. Террористическая деятельность прекратиться лишь с победой над самодержавием, лишь с полным достижением политической свободы. Террор также послужит и средством агитации и пропаганды, как форма открытой, совершающейся на глазах всего народа, борьбы, подрывающей обаяние правительственной власти, доказывающей возможность этой борьбы и вызывающей к жизни новые революционные силы. Террористическая деятельность также является для всей тайной революционной партии средством самозащиты и охраны от шпионов и предателей».
В 1897 году группа специалистов-революционеров была образованна в Петербурге. В августе этого года на съезде в Воронеже присутствовали делегаты киевской, полтавской, харьковской, воронежской, петербургской групп социалистов-революционеров. В ноябре они вновь встретились в Полтаве, а в августе 1898 года провели съезд в Киеве, на котором присутствовали эсеры Воронежа, Саратова, Чернигова, Екатеринослава. Московский «Северный союз социалистов-революционеров» начал издавать свой печатный орган – газету «Революционная Россия», выходившую до 1905 года. Типографию смогли организовать в Финляндии, в Куоккале, в имении одной революционной помещицы. В декабре 1900 года вышел первый номер «Революционной России» были напечатаны программа Союза, листовки, прокламации, брошюра «Наши задачи». Газета широко разошлась по всей империи и уже летом 1901 года общество читало во втором номере «Революционной России»: «Можно подумать, что в нескольких днях перехода от XIX века к XX – му заключалась какая то особая историческая энергия. Великие силы разрушения и созидания денно и нощно работают над общественным организмом, уничтожая и выделяя отживающие элементы и образуя новые и нет конца этой работе. Вот вам эволюция. Когда молодая жизнь выросла в недрах старой, она разом разбивает окостеневшие покровы и является на свет божий, блистая свежестью и красотой. Вот вам революция. Снова, как двадцать лет тому назад, перед нами стоят во всей своей жизненности задачи, написанные на знамени «Народной воли». Рабочий класс ждет своей революционной программы, и мы видим, что рабочая программа «Народной воли» снова начинает завоевывать себе почву».
В 1899 году в Минске Григорий Гершуни и Екатерина Брешко-Брешковская создали «Рабочую партию политического освобождения России». Группа имела свою типографию, которая напечатала очень яркую террористическую брошюру «Свобода», наделавшую много шума в империи. Теория почти народовольца писателя Николая Михайловского о «героях и толпе», по которой историю делают отдельные выдающиеся личности, герои, была популярна в империи. Зимний дворец приказал начальнику Московского охранного отделения Сергею Зубатову разгромить появившихся эсеров. Давно еже прошли те времена, когда привилегированные сословия всех тех, кто не держал перед ними руки по швам, называли нигилистами, используя это слово, введенное в обиход Иваном Тургеневым, как бранную кличку или ярлык. Нигилисты, особое идеологическое течение среди русской интеллигенции, с начала 1860-х годов, уже не занимали видное место в имперском обществе. В середине XIX века нигилисты боролись за освобожденные мысли от давления самодержавных традиций. Это были безусловные индивидуалисты, во имя личной свободы отрицавшие все стеснения, налагаемые на человека обществом, семьей и религией. Нигилисты протестовали не против политического деспотизма, а против нравственного, угнетающего личность в ее частной жизни. Нигилисты воевали со всем, что не было основано на чистом и здоровом разуме, и доводили свою словесную борьбу до абсурда. Они называли искусство одним из проявлений идеализма, потому что простой сапожник выше великого Рафаэля, потому что он делает полезную всем обувь, а картины художника Возрождения ни на что не годны. После того, как нигилисты стали говорить, что женщины равноправны с мужчинами, их общественное движение перешло в революционное народничество, из которого была образована грозная «Народная воля». После глухого десятилетия Александра III начался новый революционный шторм и Зимний дворец, кажется, понимал, что жандармы, еще со времен Николая II занятые фальсификацией и созданием из ничего якобы крупных политических то ли дел, то ли заговоров, с этим новым штормом не справляются. Самодержавие поняло, что для борьбы с массовым недовольством населения должны быть созданы новые полицейские структуры. О том, чтобы просто убрать причины этого коллективного недовольства подданных, конечно, не могло быть и речи. Для этого привилегированным сословиям прошлось бы обагрить свои руки работой, и это было совершенно неприемлемо. Империя конца XIX столетия просто ломилась в 1917 год.
Революционеров конца XIX столетия монархия называла «внутренними врагами государства, ворами, мошенниками, убийцами, шпионами, социалистами, идущими против государя и внутреннего порядка в империи». В этой внутренней войне жандармам было, конечно, не победить. Создание десятков охранных отделений в монархии возглавил бывший революционер Сергей Зубатов.
Человек, который мог изменить историю Российской империи, родился в 1863 году в Москве. Он поступил учиться в гимназию, быстро увлекся социалистическими идеями, вступил в народовольческий кружок Михаила Гоца, будущего теоретика терроризма и создателя партии эсеров, и попал в поле зрения московского охранного отделения своими резкими высказываниями в адрес самодержавия. В шестом классе он ушел из гимназии, то ли по требованию своего отца, боявшегося, что сын уйдет в революционеры, то ли как неблагонадежный ученик. Зубатов поступил служить на московский телеграф, продолжал общаться с последними народовольцами и женился на одной из известных в Москве сестер Михиных, владелиц очень популярной в Москве либеральной библиотеки, где постоянно встречались молодые люди разных политических убеждений. Летом 1886 года его незаметно задержал на улице и лично заагентурил начальник московского охранного отделения ротмистр Бердяев. В либеральных и революционных кружках молодые люди обсуждали взятые из библиотеки книги, выходившие на разных европейских языках, писали и читали рефераты о социализме, о политической экономии, о рабочих проблемах. Муж хозяйки либеральной библиотеки мог знать всех действующих оппозиционеров и даже потенциальных инакомыслящих и вскоре секретный сотрудник охранки Сергей Зубатов начал выдавать своих бывших товарищей-народовольцев. Он даже на полицейские деньги помог организовать нелегальную типографию, которая начала печатать революционные газеты, листовки, прокламации. В мае 1887 года охранное отделение арестовало в Москве около двухсот революционеров, и за заслуги перед монархией Сергей Зубатов стал кадровым сотрудником охранки. Через два года он был назначен помощником начальника московского охранного отделения. Среди выданных Зубатовым революционеров был Л. Меньщиков, сначала секретный сотрудник, потом филер, а потом кадровый чиновник охранки и подчиненный Зубатова.
В 1896 году Сергей Зубатов в тридцать три года был назначен начальником Московского охранного отделения и это было очень большое повышение в очень молодом возрасте. Зубатов сблизился с новым обер-полицмейстером Москвы Дмитрием Треповым, сыном того самого губернатора Петербурга, в которого стреляла Вера Засулич. Трепов познакомил Зубатова с всесильным генерал-губернатором Москвы, дядей Николая II Сергеем Александровичем, к тому же женатым на сестре императрицы. Сергей Зубатов рассказывал начальникам о своей тотальной вербовки провокаторов из среды революционеров, о разложении либерально-демократической оппозиции, о своих монархических идеях. Один из его офицеров, знаменитый в будущем командир личной охраны императора Александр Спиридович писал: «Зубатов смог поставить внутреннюю агентуру на редкую высоту. Осведомленность отделения была изумительны. Его имя сделалось нарицательным и ненавистным в революционных кругах. Москву считали гнездом провокации и заниматься в ней революционным делом считалось безнадежным».
Зубатов поставил на учет в Москве триста тысяч оппозиционеров, инакомыслящих, революционеров, заведя на каждого карточку, желтые – для студентов, белые – у либералов, зеленые – у анархистов, розовые у эсеров, синие – у социал-демократов. Офицеры Московского охранного отделения накопили обширные материалы об оппозиции, их деятельности, приемах и методах борьбы, стали великолепными профессионалами и работали не только в Москве, но и по всей империи. Зубатов повел успешную и ожесточенную борьбу со всеми революционными проявлениями в монархии, блокируя рост студенческого движения, контролируя объединение разбогатевших крестьян и городских предпринимателей, создание партии социалистов-революционеров. Провокация, как метод разведки и наблюдения в среде оппозиции, применялась в самых широких размерах. Изобретательность и новаторство статского советника Зубатова в развитии имперского политического сыска были поразительны. Зубатов, никогда не имевший офицерского звания, был прекрасно начитан, хорошо знал историю, интересовался проблемами социализма. Он был убежденным монархистом и считал, что царская власть дала России величие, прогресс и цивилизацию и являлась единственно подходящей ей формой правления: «Без царя не может быть России. Счастье и величие России – в ее государях и их работе. Так будет и дальше. Те, кто идут против монархии в России – идут против России. С ними надо бороться не на жизнь, а на смерть. Главным приемом борьбы Зубатов считал провоцирование преступлений. Он прекрасно понимал, где работает: «Вся штука в департаменте полиции и именно потому, что они – жулики. Не может быть при жульничестве хороших честных отношений. А разве у них так? Ведь они кошка с собакой. Жулики, а не исключение. Из-за них мучайся и порть кровь. Я говорю, что надо захватить дела насколько сил хватит, чтобы этим обеспечить за собой успех в революционной борьбе, а на меня доносят, что я преследую личные виды самовозвеличивания. Нет, от департаментских мозгов прямо г… пахнет».
Руководителем главного в МВД, Особого отдела стал Л. Ратаев, в прошлом помощник министра внутренних дел Д. Толстого, лично допрашивавший всех членов Исполнительного Комитета «Народной воли». Хотя в системе политического сыска империи его полувежливо звали «господин Отлетаев» из-за его любви к богатым видам отдыха и путешествий, Ратаев быстро понял, что Зубатов намного талантливее даже знаменитого Судейкина и фактически доверил ему заведывание политическим розыском монархии. Основой системы Зубатова стала внутренняя агентура, провоцировавшая революционные преступления. Искусство провокации при Зубатове приняло такой утонченный вид, что она стала почти незаметной обществу, а потому не имела скандального характера. Если бы у Зубатова в распоряжении было хотя бы десять лет спокойной работы, он бы мог спасти империю от кровавой революции, но у Зимнего дворца весь XIX век было плохо с мозгами, и это приближало и приближало его кровавую гибель вместе с миллионами ни в чем не повинных подданных.
Одним из основных типов провокаторов у Зубатова были революционные агенты-пропагандисты. Сам статский советник и герой имперского сыска любил в революционной молодости раздавать рабочим и студентам нелегальную литературу, а потом давал их адреса охранке. Точно так же боролся с народовольцами и знаменитый впоследствии сексот Петр Рачковский, сдававший потенциальных революционеров жандармов десятками.
Секретный сотрудник входил в оппозиционные круги, к студентам, литераторам, рабочим и распространял среди них революционные прокламации и листовки. На собраниях и встречах он призывал людей к забастовкам, демонстрациям, незаконным акциям, предлагал брать у него для распространения нелегальную литературу. Он снимал на деньги охранки помещения для собраний и подстрекал людей к нарушению закона. Сотни зубатовских провокаторов инсценировали государственные преступления и тысячи либералов арестовывались и ссылались без суда на север и в Сибирь.
На заводы и фабрики по приказам охранников и жандармов принимали их агентов-рабочих, которые провоцировали работающих там людей нам, создание кружков, проведение собраний, обсуждение нелегальной литературы. Дошло до того, что многие фабриканты и заводчики стали подавать жалобы губернаторам, чтобы с их предприятий убрали провокаторов и помогали рабочим их обезвредить. Жандармы и охранка рапортовали в МВД, которое все знало, о ликвидации заговоров, революционных организаций и всяких других анархистов и чины социальных служб с удовольствием получали чины, пожалования и премии.
Особенно охранники и жандармы любили «обнаруживать» революционные типографии. Тайных типографий, само собой, на всю полицию не хватало, и деятели имперского сыска с помощью своих секретных сотрудников сами ставили и организовывали типографии, конечно, на казенные деньги. Сексоты привлекали к типографиям настоящих революционеров, которые носили им тексты прокламаций и листовок. Месяцами типографии печатали революционные воззвания, которые тысячами расходились по империи, а секретные сотрудники все устанавливали и устанавливали членов революционных партий. В Зимний дворец шли доклады сенаторов и членов Государственного совета о том, что в такой-то «типографии принимал активное участие агент губернского жандармского управления или охранного отделения, который ее организовал, нанял для нее помещение и в течение нескольких месяцев занимался печатанием революционных произведений». Жандармы и охранники арестовывали созданные ими типографии и всех тех, кто оказывался рядом с ними, и получали за это орден и внеочередной чин. Местные революционные организации значительно увеличивались за счет новых членов, оппозиционно настроенных к монархии после многомесячного чтения нелегальных изданий.
Много горя невиновным людям принесли агенты-террористы из охранных отделений и жандармских управлений. На эшафоты и виселицы шли спровоцированные революционеры, а провокаторы алчно считали свои серебренники. Их преступления становились известны обществу и увеличивали и увеличивали число пламенных революционеров в империи.
Секретный сотрудник начальника Варшавского охранного отделения создал группу и бросил бомбу в полицейского пристава. Бомбы вреда не принесла, но всех участников осудили на каторгу, естественно, без сексота. Агент витебского жандарма спровоцировал студентов на покушение на местного пристава. Екатеринославский бандит и агент местного охранного отделения получил там револьверы, собрал группу и напал на богатого ювелира со стрельбой. Ограбление доблестно раскрыли местные охранники и все участники грабежа, кроме агента-провокатора, пошли на каторгу. Экспроприаций и налетов, организованных и открытых жандармами, было очень много. Секретный агент Петербургского охранного отделения организовал в Финляндии динамитную мастерскую и выдал своих товарищей, которых приговорили к смертной казни. Бомбы и динамитные мастерские быстро изготавливались в империи, революционеров ловили и казнили. Вся страна читала в листовках и революционных газетах о судебных заседаниях: «Я признаюсь в том, что служил агентом Калужского охранного отделения. Ротмистр Никифоров, за три дня до нападения, просил меня устроить налет на аптекарский магазин для захвата динамитных принадлежностей. Я, опасаясь наказания, сначала отказывался, но ротмистр сказал мне, что дает честное слово в том, что ни я, ни другие участники не понесут наказания. После экспроприации я поехал к Никифорову и сказал, что все сделано. Ротмистр сказал: «Хорошо».
Но полицейский агент в Екатеринославе дал своим товарищам-рабочим на хранение взрывчатые вещества и тут же донес на них, отправив на военный суд, у которого был только один приговор. Почти сто гимназистов и студентов были брошены в Лубенскую тюрьму как члены революционной организации, открытой полицейским агентом, устроившим в месте собраний склад бомб, оружия и нелегальной литературы. Склады бомб обнаруживались по всей империи и сотни невиновных людей шли на каторгу или виселицу. Один из жандармских полковников так зарвался, что даже попал под суд, который признал его виновным: «1) производя обыск у журналиста Гольдбрейха, полковник через своего агента подбросил ему несколько революционных изданий; 2) сотрудники полковника изготовили несколько бомб и подбросили их в частный дом; 3) сотрудники полковника изготовили по его приказу поддельные печати революционные организаций, наложили их оттиски на нелегальные брошюры подбрасывали их на обысках; 4) полковник изготовил фальшивые списки запрещенных книг, членов тайного кружка, чертежи разрывных снарядов, наложил на них оттиски фальшивых печатей и велел все это подбросить в ремонтную мастерскую, после чего арестовал одиннадцать ни в чем не повинных рабочих; 5) послал от имени революционеров командиру военного порта угрожающее письмо с требованием денег; 6) полковник сам себе от имени революционеров написал смертный приговор, чтобы показать властям, что он действовал на этих обысках с опасностью для жизни, заказал через своих агентов гроб и приказал принести его себе на квартиру, якобы от имени революционного комитета».
По липовым доносам жандармского полковника семь невиновных людей были казнены, двадцать два пошли на каторгу и ссылку. Суд дал верному царскому слуге три года условно, а потом помиловал. Революционеры в своих газетах подробно сообщали обществу обо всех преступлениях самодержавия, среди которых все больше и больше было самых вопиющих. Немногочисленные честные охранники увольнялись со службы, отправляя рапорты начальникам:
«Считаю своим долгом уведомить Вас о следующем. В бытность ротмистра Левдикова начальником Охранного пункта в Николаеве, к нам в охранное отделение в Одессе приезжал по делу его агент, который рассказал, что он сам при работе среди анархистов-коммунистов поставил динамитную лабораторию, изготовил бомбы, а потом эту лабораторию вместе с изготовленными им же бомбами, и всеми анархистами арестовал ротмистр Левдиков, а его агент удрал.
Теперь при переводе Левдикова за заслуги к нам в Одессу начальником Охранного отделения здесь же создается та же провокация. Тот же агент и Левдиков в Одессе организовал также группу анархистов-коммунистов, стал ее руководителем, участвует во многих крупных экспроприациях, поставил нелегальную типографию, где сам работает, на днях в аптекарском магазине экспроприировал взрывчатые вещества и поставил лабораторию, в которой опять сам сотрудник изготавливает бомбы. Но даже этого мало. Для большего эффекта лицами его группы подготавливается покушение на одесского генерал-губернатора. Одним словом, блестящее дело полной провокации.
Мы доложили обо всем начальнику жандармского управления и заявили о его провокаторской деятельности самому Левдикову. Служить при таких условиях, когда из-за подобной провокации люди пойдут на виселицу – согласитесь, трудно».
Петр Рачковский, потомственный дворянин без образования, начавший службу без чина младшим сортировщиком почтовой конторы в Киеве еще в 1867 году, десять лет прослужил в канцелярии одесского градоначальника, киевского и варшавского губернаторов, в канцелярии Государственного совета, работал следователем в Архангельске, затем воспитателем в частном петербургском доме. Рачковский начал общаться с революционерами, был тут же арестован Третьим отделением и на всякий случай обвинен в государственном преступлении. Рачковский тут же стал секретным сотрудником полиции и через год выдач был разоблачен агентом Исполнительного Комитета «Народной воли» Николаем Клеточниковым. За сыскные таланты знаменитый Судейкин сделал его своим помощником, а весной 1884 года Департамент полиции назначил Рачковского заведующим заграничной агентурой со штаб-квартирой в Париже. Так он в первую очередь дважды нелегально разгромил типографию Льва Тихомирова, оставив его без средств к существованию. Рачковский установил тесные личные контакты с французскими промышленниками и стал тайно защищать их интересы в России и продвигать их товары. Департамент полиции послал в Париж ревизора генерала Сильвестрова, но он тут же был убит при невыясненных обстоятельствах. Причастность к этому Рачковского, само собой, доказать не удалось. Чтобы укрепить свои российские позиции, подкрепленные французскими деньгами Рачковский решил организовать и раскрыть покушение на императора Александра III.
Агент-провокатор заведующего заграничной агентурой империи Геккельман-Ландезен-Гардинг на полицейские деньги собрал в Париже группу из народовольцев-эмигрантов и предложил им подготовить покушение на царя. Провокатор с жаром говорил народовольцам, что после убийства Александра III в империи произойдет народное восстание и царизм рухнет. Ландезен в предместье Парижа организовал динамитную мастерскую и начал выпуск бомб.
Рачковский доложил в Петербург, что им совместно с французскими секретными службами выявлена в столице Франции очень опасная группа народовольцев-террористов, которая с бомбами готовится выехать в империю для покушения на императора. Липовое дело доложили Александру III и царь стал лично следить за деятельностью Рачковского по спасению его жизни.
Народовольцы были арестованы на парижском вокзале с бомбами Рачковским и его французскими коллегами. Тут же в Петербурге были взяты революционеры, готовившиеся встречать своих эмигрантских товарищей. Александр III был в восторге, наградил Рачковского орденом, чином и деньгами. Спровоцированных народовольцев отправили на каторгу. Помощь французской полиции в захвате террористов была особо отмечена императором и Рачковский, получивший огромную премию и от французских промышленников, стал еще активнее представлять их интересы в империи. Его агент Ландезен-Гартин также был награжден и повышен до поста заместителя Рачковского в Берлине.
После подобного провокационного успеха Рачковский решил провести в Европе серию динамитных террористических актов, приписать их русским революционерам-эмигрантам, само собой, тут же раскрывать взрывы, и возбудить европейское общественное мнение против народовольцев, до которых ни как не могли дотянуться руки Департамента полиции. Агент Рачковского Яголковский-Штернберг взорвал в бельгийском Антверпене бомбу, и при этом погибли невиновные бельгийцы.
Полиция быстро выяснила, что это совсем не русские революционеры и Рачковский с трудом сумел устроить нелегальный побег Яголковского в империю. Больше взрывать Европу Рачковский не рисковал, а Яголковский успешно работал в петербургском охранном отделении и в черной сотне.
Рачковского стали прочить на место министра внутренних дел и Плеве с трудом с помощью интриг смог отправить Рачковского, заслуженного орденоносца и действительного статского советника, в отставку в 1901 году, но совсем ненадолго. Рачковского в Париже заменил начальник особого отдела Департамента полиции МВД и патрон Зубатова действительный статский советник Ратаев, которого сменил Гартинг, а сам Петр Рачковский был лично Николаем II назначен руководителем политического сыска империи, вице-директором Департамента полиции и помощником руководителя личной царской охраны Д. Трепова. До 1909 года специалист по провокации Петр Рачковский доблестно и денежно служил самодержавию, активно приближая революцию.
Зубатов активно работал среди московских и петербургских студентов, заагентуривая тех академистов, которые считали, что наука не должна смешиваться с политикой. Революционеры в своих газетах публиковали добытую ими переписку студентов-агентов и начальника московской охраны:
«Милостивый государь, Сергей Васильевич! По поводу создания среди студентов организации, могущей вредить спокойному течению университетской жизни, я могу сообщить довольно ценные сведения за хорошее вознаграждение. Если найдете возможным воспользоваться моим предложением, то назовите место, куда я должен явиться. Действительный студент московского университета Николай Вознесенский».
Сотрудники охранных отделений называли студентов-агентов своими стипендиатами и передавали из рук в руки студенческие письма в охранку:
«Как грустно наблюдать за печальными и нелепыми явлениями среди студентов высших учебных заведений человеку истинно русскому, благоговеющему перед существующим государственным устройством. Я благоговейный сторонник батюшки-царя. За последнее время у нас в Ярославле агитация стала пускать глубокие корни, благодаря деятельности местной группы партии социалистов-революционеров. Я желал бы поступить в агенты тайной полиции и готов за родину и за царя-батюшку душу свою положить. В этом я не нахожу ничего плохого. Слово «шпион», которым обыкновенно клеймят людей, служащих в тайной полиции – ничего плохого, по-моему, не означает. Я обращаюсь к Вашему превосходительству с высочайшей просьбой не отказать принять меня на службу по тайной полиции, хотя бы и с небольшим, но постоянным круглогодичным окладом жалованья, чтобы служить государству до последней капли крови и до последнего издыхания. Вашего высокопревосходительства нижайший послушник и благоговеющий перед Вами студент Демидовского юридического лицея Евгений Белков».
Благодаря провокациям полиции и жандармов многие люди понимали, что выдача революционеров – дело хлебное и писали в охранку: «Я согласился работать секретным сотрудником и с этой минуты стал двуличным человеком. Таким двуличным человеком, по моему мнению, должен быть любой, тайно служащий на пользу государству. Таким путем он гораздо больше принесет пользы».
Сотрудники охраны и жандармерии набирали множество секретных сотрудников среди студентов, брали с них расписки в получении жалованья, а денег полностью не выдавали и это становилось известно в обществе. Для оправдания жалованья тысячи липовых агентов писали десятки тысяч липовых донесений об успешной борьбе с революцией, и она, конечно, так же успешно приближалась. Скандалы о том, что провокаторская работа стоит дороже, постоянно просачивались в газеты империи. Революционеры писали в своих изданиях о мотивах агентов-провокаторов, печатая их признания: «Главный мотив, который заставил меня усердно работать по политическому розыску, это тот, чтобы еще студентом суметь составить о себе хорошее мнение у сильных мира сего, чтобы по окончании курса получить скорее и получше место. Жандармы не откажутся закинуть обо мне словцо кому нужно будет». В обществе появилась большая группа подданных с благообразной наружностью и наглым цинизмом внутри.
Со всей империи охранные отделения и жандармские управления заваливались письмами и прошениями будущих, действующих и прошлых агентов, многие из которых становились известны обществу: «Я обладаю чисто природной наклонностью к жандармской службе. Я имею обширный круг знакомств в разных сферах общества и прошу назначить меня политическим агентом. Так как эта служба потребует посещения лекций и собраний, соответствующего платья и вообще приличной жизни, в городе не дешевой, то месячное мое жалованье не может быть ниже ста рублей, кроме путевых и других расходов на случай поездок».
Сергей Зубатов на мастер-классах для сотрудников охранных отделений говорил, что они должны относиться к сексотам, как к любовнице, являющейся замужней женщиной. В его кабинете в больших шкафах находились тридцать тысяч карточек на настоящих активных революционеров и в десять раз больше карточек на имперских либералов. Все общество было в поле его зрения. Он знал все псевдонимы революционных руководителей, читал их шифры и химические послания, нелегальные паспорта и конспиративные квартиры, «чистые» адреса для революционной переписки, условные знаки и пароли революционеров, почему они отказывались от показаний на следствии и говорили в суде. Зубатов говорил сотрудникам, что революционная конспирация очень поучительна. Охранникам было очень тяжело добывать против оппозиции всякие улики и суды редко выносили ей суровые приговоры. Жандармы и охранники без суда в административном порядке высылали на север и в Сибирь тысячи и тысячи виновных и полувиновных подданных империи.
Зубатов читал своим сотрудникам высказывания уже известного в 1900 году социал-демократа Владимира Ульянова: «Профессиональный революционер в любую минуты должен быть готов к аресту. Кто не рискует жизнью в революционной борьбе – тот не борется!»
Тайная агентура во времена Зубатова насчитывала в империи почти пятьдесят тысяч сексотов, рабочих, крестьян, земских и думских служащих, адвокатов, торговцев, купцов, студентов, журналистов, врачей, солдат, матросов, со средним жалованьем пятьдесят рублей в месяц. Секретные сотрудники провоцировали революцию в соответствии с разработанной Департаментом полиции должностной инструкцией:
«Тайный сотрудник охраны, работающий в революционных организациях, должен знать: программу партии о которой дает сведения; структуру местной организации; нелегальную литературу, издаваемую партией; кто арестован и кто на свободе в этой партии; кто является наиболее активным и талантливым революционером и как незаметно за ним можно установить наблюдение; с какими революционными группами контактирует обслуживаемая агентом организация; какие нелегальные издания распространяет партия – временные, периодические, подпольные, легальные заграничные, местные; кто для партии составляет злобу дня в определенный момент; к чему сводится партийная работа в данный момент; в чем проявляется преступная деятельность обслуживаемой агентом организации; какие террористические акты готовятся, даже если это маловероятные и непроверенные слухи; кто и куда выезжал и выезжает из революционеров; сведения о других партиях; о любых неблагонадежных лицах; где находится партийная касса, паспорта, библиотека, разрывные снаряды, взрывчатка, ядовитые вещества, оружие, боевые припасы, кинжалы, финские ножи, кастеты; какие есть сведения об общеуголовных преступлениях; что известно агенту как очевидцу, что носит достоверный характер, что носит предположительный характер, что является слухами; каковы имя, отчество, фамилия обслуживаемых революционеров, их место жительства, род и место занятий, службы, приметы: возраст, рост, телосложение, наружность и ее особенности, знаки, следы ран на лице и теле, лицо, цвет, размеры и форма волос на голове, бороде и усах, походка, манера говорить, тембр голоса, национальность, костюм, обувь, головной убор, привычки, с кем встречается и где бывает чаще всего, роль в партии и преступная деятельность; копии партийной переписки и нелегальной литературы; сведения о готовящихся беспорядках, особенно за две недели до 19 февраля.
Ложное заявление, искажение в ту или иную сторону добываемых агентов сведений и умышленное создание обстановки преступления в видах получения вознаграждения, из мести или по иным соображениям личного характера является тяжким преступлением и наказывается на общем основании по закону».
Секретным сотрудникам указывалось, кого из революционеров можно вербовать легче всего: жадных до денег, неубежденных, слабохарактерных, материально нуждающихся.
При Зубатове почти на всех видных революционеров охранка завела фиктивные дела, в которых утверждалось, что они секретные сотрудники. Информацию тайно отправили в газеты, распространяли через агентов революционных организаций. Фальшивки, само собой, быстро разгадали, при этом провалились многие агенты-провокаторы. Революционеры стали давать свои разоблачительные материалы не только в свои, но и в легальные газеты. Обычно доказательств и улик на революционеров и случайно задержанных людей у охранки не было, и при обысках им подбрасывали динамит, оружие, нелегальную литературу. Взаимное озлобление в обществе быстро росло.
Сергей Зубатов почти первым увидел и понял, что рабочий класс в конце XIX века массово вышел на политическую сцену империи. Это была такая сила, о которой народовольцы могли только мечтать. Зубатов стал говорить, что объединение рабочих вокруг боевых революционных партий представляет колоссальную угрозу самому существованию самодержавия и даже может просто уничтожить монархический мир. Двухэтажное светло-зеленое здание Московского охранного отделения в Гнездниковском переулке стало центром политического сыска в империи.
Зубатов просил своих сотрудников беречь агентов как зеницу ока, работать с ними честно и самоотверженно, никому и никогда, даже начальству, не называть их подлинных имен. Он подробно анализировал причины, толкающие людей на предательство своих товарищей, друзей, близких, даже родных. Они могли быть как низкими, так и высокими. Основной причиной предательства Зубатов называл деньги, затем месть.
Чиновник по особым поручениям при Зубатове Евстратий Медников организовал не только прекрасную филерскую службу в Москве, но и создал очень мощный и высокопрофессиональный летучий филерский отряд Департамента полиции МВД. Его филеры прочесывали империю вдоль и поперек, выполняя поручения Зубатова по розыску революционеров. Это были единственные филеры в монархии, которые не уступали профессиональным революционерам в мастерстве, наблюдательности, подвижности, конспирации, приспособлении к обстоятельствам. Они сутками без движения лежали в несусветных засадах, без багажа могли проехать в поездах через всю страну за наблюдаемым подпольщиком, при этом попадая даже за границу, без денег и знания языков. Настоящий извозчик, лотошник, торговец признавал филеров Медникова, изображавших таких же торговцев, как они, за своих. Секретные агенты и филеры играли главную роль во всех победах Зубатова, который почти первый предложил вести за революционерами комбинированное конное и пешее наблюдение, даже завел в охранке извозчичий филерский двор. Большую помощь охранникам оказывала перлюстрация частных писем подданных, вскрывавшихся десятками тысяч. «Черные кабинеты» существовали в Петербурге, Москве, Киеве, Харькове, Одессе, Варшаве, Вильнюсе, Риге, Тбилиси, Томске, Нижнем Новгороде, Казани. Вскрывались письма оппозиционеров, либералов, студентов, сановников, высших чиновников, профессоров, кого угодно и где угодно. «Письмо по наблюдению» вскрывались по особому списку Департамента полиции, «письма по подозрению» вскрывались интуитивно. Все письма вскрывались и запечатывались особым способом без следов и перлюстрация была могучим средством в руках охранников в борьбе с подпольем. Один из первых Зубатов читал письмо Льва Толстого 1901 года «К царю и его помощникам»: «Для того чтобы люди перестали волноваться и нападать на Вас, нужно очень мало сделать: во-первых, уровнять крестьян во всех правах с другими гражданами; во-вторых, нужно перестать применять так называемые правила усиленной охраны; в-третьих, нужно уничтожить все преграды к образованию, воспитанию и преподаванию; в-четвертых, самое главное, нужно уничтожить все стеснения религиозной свободы. Только тогда Ваше положение будет спокойно и истинно хорошо».
Московское охранное отделение искало революционеров по всей империи. В Северо-Западном крае в 1897 году был создан «Бунд», Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России, объединивший все имперские еврейские революционные группы. Это была мощная и хорошо законспирированная организация, в разговорах использовавшая трудно понимаемый даже для специалистов специфический еврейский жаргон. Главный орган «Бунда» газета «Арбейтерсштимме» издавался на жаргоне, как и все пропагандистские издания. Филеры Медникова и Зубатова мотались по всей Белоруссии и Литве, следили за бундовцами в Минске, Гродно, Ковно, Белостоке. Они выяснили всех ведущих революционеров «Бунда» и их массовые аресты провели офицеры Зубатова с приданными им местными жандармскими управлениями. Еврейских революционеров вагонами везли в Москву, где шло следствие. Доказательств, как всегда было очень мало, и бундовцев сослали в Сибирь без суда.
В первые годы работы начальником Московского охранного отделения для борьбы с революционерами Зубатов использовал два метода. Охранники давали группе разрастись и потом арестовывали всех с возможно большими доказательствами и уликами, во втором случае охранники проводили систематические аресты, мешали революционерам, не давали им организовываться, сеяли их недоверия друг другу. Поняв и оценив опасность рабочего движения, Зубатов решил разложить его изнутри, создать многочисленные автономные общества, которые бы занимались исключительно экономической борьбой с заводчиками и фабрикантами, отказываясь от политической борьбы и поддерживая монархию. Зубатов решил отвлечь рабочих от революционной борьбы и прекрасно понимал, что их недовольство вызвано условиями труда и быта на фабриках, заводах и в мастерских. Революционные партии эсеров и социал-демократов еще только создавались, имея у себя теорию социализма Карла Маркса, и вот-вот тысячи пропагандистов должны были начать организовывать миллионы рабочих. Зубатов решил организационно овладеть рабочим классом и рассеять его, арестовать среди рабочих революционных идеологов и заменить их идеологию своей. Его действия стали называть полицейским социализмом. Зубатов оказался в нужном месте в нужное время, и его программа могла изменить историю империи, сделав ее не такой кровавой. Статский советник, так никогда и не ставший генералом, в своем монархическом угаре ни как не мог принять полную имперскую некомпетентность Зимнего дворца и его равнодушие к жизни подданных. В 1900 году, на переломе веков и эпох, рабочее движение стояло на перепутье и только от самодержавия зависело, какую дорогу выберут миллионы пролетариев.
В 1897 году был принят имперский закон о продолжительности рабочего дня. Закон сокращал рабочий день с четырнадцати – шестнадцати часов до одиннадцати с половиной в обычные дни, и до десяти часов ночью и в субботу. Хозяева фабрик и заводов под давлением министра финансов Витте сквозь зубы согласились на сокращение рабочего дня законом, который, впрочем, тут же свели на нет широко применявшимися сверхурочными работами. Сами рабочие все больше и больше прислушивались к революционным пропагандистам, которые предлагали им борьбу не только политическую, но и смену социального уклада жизни. На фабриках и заводах заговорили о социальной революции и диктатуре пролетариата. Зубатов решил легализовать рабочее движение, сделать его законным, а значит, безопасным для монархии. Он понимал, что только экономическими уступками ему можно отвлечь рабочих от революционеров. Однако ни он, ни самодержавие, ни как не могли понять, что применять колоссальную провокацию в миллионных движениях – значило играть с огнем.
Зубатов попытался объяснить самодержавию, что социалистические идеи направлены против царствующей династии, а рабочие не довольны только алчными заводчиками и фабрикантами, потому, что их жизнь была удачна. Репрессиями рабочих выгонять на смену не получится. К концу XIX столетия в России официально насчитывалось более семи миллионов рабочих, а реально их было почти десять миллионов. Для империи, в которой сто двадцать миллионов подданных охраняла двухмиллионная армия, это было уже много. Зубатову отвечали из Зимнего, что «благодаря нашим счастливым условиям землепользования большая часть русских рабочих тесно связана с землей и на фабричные работы она идет как на отхожие промыслы, ради подсобного заработка». Зубатов отвечал, что в руках рабочих находилась вся техника страны, а сами рабочие опираются на крестьянство, снизу, и активно общаются с интеллигенцией сверху: «Будучи разъярен социалистической пропагандой и революционной агитацией в направлении уничтожения государственного и общественного строя, этот коллектив может оказаться серьезнейшей угрозой для существующего порядка вещей». А причин для того, чтобы разъярить миллионы рабочих, хватало.
Средняя продолжительность жизни имперских рабочих была 32 года. Россия занимала первое место в мире по их производственному травматизму. Многие владельцы заводов и фабрик сами были выходцами из крестьян и рабочих и считались в обществе самыми зверскими эксплуататорами, не желавшими идти ни на какие разумные уступки рабочим. Квалифицированные мастера и рабочие получали хорошее жалование, но их было мало. Основной рабочей массе заработка с трудом хватало на еду и оплату жилья и дров, которые стоили очень дорого. Чернорабочие вообще получали заработную плату меньше прожиточного минимума. Рабочие массово чувствовали ущербность и отверженность своей жизни. Обычно в одной квартире жили двадцать рабочих в комнате, в которой стояли длинный стол с двумя лавками и матрасами на полу. В прихожей-кухне за занавеской жила артельная кухарка. Семейная жизнь рабочих в городах была почти невозможна, и большинство рабочих не видели своих деревенских жен и детей годами. Половина рабочих была жената вот таким образом, а вторая половина не могла себе позволить даже этого. Бывшие крестьяне посылали своим семьям заработанные потом рубли, которые часто шли не на детей и жену, а на долги семейства перед общиной, связанной круговой порукой. Если городские рабочие отказывались платить по долгам нерадивых или ленивых крестьянских общин, в ответ они отменяли выданные рабочим паспорта, что лишало пролетариев правового статуса. Доходило до того, что некоторые общины рассматривали отпущенных на заработки своих крестьян, как источник дохода. Рабочих, как и крестьян, справедливо считали в обществе наиболее бесправными подданными, и они это хорошо понимали. Имперские писатели и журналисты подробно описывали скудную, нездоровую, бессемейную жизнь рабочих монархии: «Бывали ли вы, читатель, когда-нибудь в крупных фабричных селах средней России? Голая, ровная местность, не паханные и не сеянные, поросшие сорной травой голые поля; тихо протекающая в берегах без кустика вонючая речка – вот обычный ландшафт, среди которого вы видите высокие трубы и громадные корпуса фабричных зданий. Вы увидите здесь длинные ряды маленьких избушек без всяких признаков хозяйственных построек, утопающих в убийственной грязи и нечистотах, развешенное на веревках и кольях тряпье, представляющее одежду обитателей этих лачуг».
Рабочие с 1895 года проводили массовые забастовки, требуя отмены штрафов, с помощью которых хозяева, инженеры и мастера глумились над ними, забирая каждый десятый заработанный рубль. Рабочие требовали ненавистных мастеров и восстановления на работе уволенных товарищей. Они хотели остановить произвол начальства протестуя против собственного бесправия, социальной униженности, наглости и жадности фабрикантов, особенно молодых, борясь за собственное человеческое достоинство. Фабрична инспекция и заводская полиция всегда была, само собой, на стороне хозяев: «нанялся – продался, а закон барину не указ». За десять последних лет XIX века имперская промышленность выросла чуть ли не втрое и тут же стала зоной наибольшего социального напряжения. Еще агитаторы «Народной воли» во главе с Андреем Желябовым создавали в 1880 году рабочие кружки, но были выбиты Департаментом полиции. Теперь, на переломе венков, сотни революционных пропагандистов пробуждали и раскрепощали самосознание массового пролетариата. В ответ хозяева фабрик и заводов старались в ущерб производству брать на работу не опытных рабочих, которые могли за себя постоять, а женщин и подростков, которым платили втрое меньше.
Зубатов понимал, что с рабочим движением нельзя бороться только полицейскими мерами. Он заявил монархии, что если рабочими завладеют социалисты, то революция в России неизбежна. Нужно создавать легальные рабочие организации во главе с секретными сотрудниками охранки и внушать рабочим идею, что во всех их бедах виноват совсем не император, а плохие заводчики и фабриканты. Царь, конечно, делает все возможное, чтобы уменьшить эксплуатацию рабочих и улучшить их положение. Нужно просить Его Императорское Величество, чтобы он получил от хозяев фабрик и заводов экономические уступки рабочим, которые могут получить все, что им нужно, через царя. Лучшее этому доказательство – освобождение крестьян в 1861 году.
Конец ознакомительного фрагмента.