Глава 2
Птеард
Слово «лигурит» больше века как утратило исконное значение, указывавшее человека, которому лигур временно передал особые свойства силы, защиты или воздействия на окружающие предметы. В наши дни лигуритами принято называть всякого, кого затронуло влияние лигура, вне зависимости от того, было оно полным или частичным, усиливающим или ослабляющим.
Все бо́льшую популярность обретает деление таких лигуритов на «отражения» и «порождения».
К первым относят все тех же временно усилившихся людей, среди которых немало представителей богатейших родов и приближенных к ойгуру, а также любого, кто хоть один раз воспользовался целебными, омолаживающими или просто бодрящими свойствами «лигурной воды», то есть источника, в который нарочно помещен соответствующий лигур.
В свою очередь к «порождениям» относят прежде всего черноитов, или артаков (названных так по имени Артака из рода Клиата), – людей, измененных, но в большей или меньшей степени сохранивших отголоски изначальной личности. Кроме того, к «порождениям» относят салауров (артаков) – людей измененных, но сохранивших отголоски изначальной личности, салауров[6] – людей, полностью созданных влиянием лигура (таких, как ниады, сиволлы, кромники и новоявленные фаиты, существование и особенности которых, однако, еще не подтверждены достоверно), и зордалинов[7] – людей, целиком утративших и внешность, и личность, выродившихся в звероподобных и опасных существ (ставших подобием древних калургов).
Многим такая классификация представляется наиболее точной и удобной, однако исчерпывающей ее назвать нельзя. До сих пор непонятно, куда относить людей, на которых лигуры не оказывают никакого воздействия вообще (как те счастливчики из Вепрогона, кто без каких-либо лишений пережил Черный мор), людей, способных частично изменять влияние лигура, людей, устанавливающих необычную тесную связь с лигуром даже после разъединения с ним, и многих других людей, особенности которых еще требуют достоверного свидетельства.
Вглядывался в щель между половых досок. Ничего толком не видел. Нужно было прижаться к полу лицом, тогда я, пожалуй, смог бы разглядеть, что сейчас творилось на нижней улице, но делать этого не хотел. «Угораздило спрятаться в свинарнике!» Два октинских хряка недовольно похрюкивали в тесных загонах. Густые челки падали на глаза, почти доставали до закрытых колпачками бивней. Загривки были украшены синими лентами. Бока лоснились. Ухоженные. Плохо. Хозяева могли в любой момент прийти проведать питомцев.
Хряки беспокоились. Догадывались, что чужак не ушел. Видели, как я вломился через крышу. В пробоину теперь заливал дождь.
Выругавшись, я все же лег, прислонился лицом к грязным, пахнущим навозом и турцанской мазью доскам. На нижней улице, подо мной, неторопливо шли прохожие с листовыми зонтами. Никаких наемников. Впрочем, обзор тут был ограничен поперечными балками. Многого не увидишь при всем желании. Оставалось ждать.
Я медленно, опасаясь шуметь, сел к стене. Осмотрел ногу. Брючина разорвана. Прокусил до кожи. Поцарапал. Могло быть хуже. Такой бы и кусок мяса выдрал. Корове Громбакха пришлось бы делиться своими протезами. Я беззвучно усмехнулся. Представил, как буду рассказывать охотнику о побеге. Тут есть о чем рассказать. Одни мавганы чего стоят.
Хряки терлись о перестенки, топтались, позвякивали глухими колокольчиками. Оставалось надеяться, что шум дождя и ветра скроет их беспокойство. Жилой дом рядом. Я уже заглядывал за дверь. Там – промежуточная хозяйственная комната с инструментами и запасом кормового овса.
Проблем у Теора нашлось куда больше, чем нам представилось той ночью в «Хмельнесе». Городскими стражниками тут не обошлось. Птеард… Не хотел бы я ссориться с этим стариком. Но пришлось. Спасибо Теору. Мог бы предупредить. Он наверняка догадывался, что его, а заодно и нас, будет выслеживать чуть ли не половина Предместья.
Подумывал бросить хрякам лежавшие в мешках кормовые корнеплоды – в надежде купить их молчание, когда из хозяйственной комнаты донеслись голоса. «Идут. Ну, все». Взмолился, чтобы хозяева свинарника оказались кроткими, добродушными людьми, которые, увидев мою разодранную брючину, подумали бы, что…
– Сен! – надрывно заголосила старуха в потрепанном сарафане с капюшоном. Вошла из хозяйственной комнаты. Выронила корзину. По грязному полу раскатились крупные морковины. – Сен!
– Постойте! – Я вытянул руки, стараясь успокоить старуху.
– Сен! – Старуха не унималась.
Из-за ее спины протолкнулся старик в плотной домотканой дханте. В руках у него был меч.
– Послушайте…
– Ах ты, поганец! Стража!
Вздохнув, я прикрыл глаза. Опять бежать. Опять эта круговерть в паутине навесных улиц. Еще несколько мгновений отдыха и – в дверь. Я заранее позаботился о том, чтобы выдернуть засов. Если б не паршивые хряки с синими ленточками на холке…
Когда я, запыхавшийся, мокрый от дождя и к тому же перепачканный в навозе, ввалился в первую попавшуюся таверну, половой встретил меня недовольным оценивающим взглядом. Промолчал. Думаю, к нему заглядывали и более сомнительные посетители.
Потребовав крапивный суп с мятками, я разместился за столом в дальнем углу.
Погоня затягивалась. Я выбивался из сил. Короткий отдых в свинарнике не помог. Еще часок такой беготни, и я бы точно свалился с одного из горизонтов. Полетел бы, кувыркаясь, сшибая перила нижних улиц, и грохнулся бы на землю. Оставалось надеяться, что наемникам наскучит гоняться за мной по всему Предместью и они решат, что лучше напрямую ловить Теора. Или хотя бы Громбакха. С ним бы наверняка вышел более толковый разговор.
Таверна пустовала. Трое закутанных в дханты посетителей. Не самое удачное место, чтобы прятаться, но выбирать не приходилось. Оглядевшись, я поморщился. Черный ход – на кухне. Туда так просто не пробиться. Половой загораживал дверь. Да и бежать пришлось бы через весь зал. Значит, окно. Я едва сдержал смех, представив, что повторю вчерашний трюк Теора. «Этак мы все запишемся в акробаты». Впрочем, окно здесь, хоть и затянутое сеткой, было значительно шире. В такое я бы протиснулся.
Принесли крапивный суп. Молча кивнув служанке, я сгорбился над столом. Только сейчас почувствовал, как густо от рукавов несет навозом. Мокрый, растрепанный, я вполне мог сойти за местного работягу. Мысль приятная, но, когда в таверну вбежали два наемника, я о ней как-то позабыл.
«Один шаг и – в окно».
Неторопливо поднимал ложку. Демонстративно вылавливал из миски разбухшие мятки. Почесывал голову и грудь. Косился на входную дверь. Видел тяжелые гронды наемников.
«Один шаг и – в окно».
«Не буду ждать, пока они пройдут через весь зал».
«Надо было заплатить половому. Он бы спрятал на кухне. Там и черный ход на всякий случай. Два медяка, и я спасен. Как же сразу не сообразил…»
– Где? – Монета глухо ударилась о деревянную стойку.
«Хватило бы одного медяка…»
Я вскочил прежде, чем половой указал на меня.
Еще больше развеселившись от мысли, что наемники, бросив половому монету, в сущности оплатили мой неоконченный обед, я кинулся к окну. На ходу примерился и, зажмурившись, выставив плечо и прижав к нему голову, ломанулся через сетку…
Не таким мне представлялся этот день, когда утром, едва Предместье очнулось от тяжелого хмельного сна, в дверь моей комнаты постучал бегунок. Парнишка в тугих холщовых брюках и сорочке достал сложенный вдвое, запечатанный смольной печатью листок.
– Ты уверен, что это мне?
– Четвертый восточный горизонт. Шестая линия. Подворье «Хмельнес». Восьмая комната. Передать сразу после пробуждения.
– Ясно.
Сломал печать. Расправил листок. Написано большими четкими буквами, на долгом языке. Приглашение немедля посетить Эйнардлин, Селиванную рощу, третий канал, дерево сорок пятое.
– Эйнардлин… Самый центр Целиндела.
– Так точно, – кивнул бегунок.
Приглашаю обсудить дела, важные не только для вас, но и для нашей общей знакомой, Миалинты. Приезжайте сразу, как сможете. Потом будет поздно что-либо обсуждать.
Ни подписи, ни даты в записке не было.
– Пролетка вас ждет, – отчитался бегунок. – Поездка оплачена. Ответ запиской не оплачен.
Приглашение вызывало вопросы, однако ничего подозрительного я в нем не увидел. Возможно, кто-то из знакомых Миалинты решил лично расспросить ее спутников – не так легко принять, что твой друг стал фаитом, салауром.
Сказал Грому и Тену, что хочу съездить в Целиндел, о записке умолчал. В начале следующего часа уже покинул Предместье – по широкому деревянному мосту въехал в город. Под мостом шел ров, заполненный густым хлорисом. Теор вчера упоминал, что в него порой падали захмелевшие горожане. Большая часть гибла. Те, кто выбирался, на всю жизнь оставался обезображен ожогами.
На въезде в город пришлось вновь показать плечевую сигву.
В Целинделе, в отличие от Предместья, большие навесные улицы были запрещены. Все дома тут располагались на земле. По окраине в основном ютились плетеные или бревенчатые строения, а в центре, известном как Эйнардлин, дома были выдолблены в стволах эйнских деревьев. Сам Эйнардлин представлял собой древнюю Предрождённую рощу, выросшую за многие века до прихода первых переселенцев из Земель Ворватоила. Посреди рощи стояло гигантское, не меньше шестидесяти саженей в обхвате, дерево Мортхи. Его крона возвышалась над всеми здешними лесами.
Дерево Мортхи было сердцем всего Эйнардлина – единственным из сохранившихся до наших дней реликтовым эйнским деревом. В древности ветви Мортхи неторопливо разрастались по сторонам, укрывались плотной листвой и вытягивали вниз, к земле, воздушные корни. Поначалу тонкие, легко развевающиеся на ветру корни удлинялись, тяжелели, а достигнув почвы, впивались в нее. Со временем такой корень покрывался корой и превращался в новое дерево – крепкий отросток, который обрел самостоятельность, но навсегда остался связан с предрождённым деревом. С веками отростков становилось больше. Иногда расстояние между ними едва насчитывало десять шагов, но чаще составляло от пятнадцати до двадцати саженей. И каждый сам по себе становился огромным, ветвистым деревом, по толщине в пять-шесть раз превосходившим эйнские деревья в Предместье. Отросток в любом другом месте смотрелся бы могучим, величественным и только здесь, в Эйнардлине, оставался слабым сыном исполинского отца. Так и появилась Предрождённая роща, где, в сущности, росло одно-единственное дерево.
Первые поселенцы прибыли сюда в годы правления Эрхегорда Великого, но тогда, по его же указу, разместились в отдалении от Рощи, ближе к реке Дарве. Целиндела как такового еще не было, а возведенный тут восточный форпост называли просто Ноил-Дарвааном, что в переводе с ворватоильского означало «стена, построенная на Дарве».
Уже в правление Горфандира, третьего Венценосца из рода Эрхегорда, в вечной мерзлоте под Муэрдорским лесом нашли соляные залежи. После открытия соляных шахт был основан приписанный к Матриандиру Целиндельский острог, тогда же появились первые навесные улицы, где в основном жили рабочие, служившие на рудниках. Прошло несколько десятилетий, прежде чем Целиндел признали самостоятельным городом. Первый же назначенный сюда наместник распорядился облагородить Предрождённую рощу: в отростках вырубить жилые дома, а в самом дереве Мортхи устроить резиденцию.
Освоение Рощи затянулось на долгие два века из-за необычайной твердости железного дерева и не замирало даже в годы Темной эпохи. Сейчас строительство в Роще запретили. Впрочем, и новые отростки теперь не появлялись. Кроны и ветви деревьев по-прежнему плотно покрывались листвой, к лету украшались разлапистыми белыми бутонами, толстые стены домов и резиденции оставались живыми, но Роща больше не расширялась.
По заверениям авторов «Земель Эрхегорда в своеобычии древнейших поселений», Целиндел на ворватоильском означал «поющий лес». В самом деле, ночью, когда вдоль каналов бродили лишь беззвучные светляки, на всех этажах Рощи можно было различить легкое гудение – слабую вибрацию реликтовой эйнской древесины. Говорят, во времена, когда люди еще не заселили Эйнардлин, деревья в любую погоду до того громко тянули древнюю многоголосую песню, что о приближении к Роще путники узнавали за несколько верст.
«Какой была эта песня? В самом ли деле в ее переливах звучали подлинные мелодии, лишь в общих чертах доступные нотному раскладу наших музыкантов, или же звучание их было до того глубоким, что лишь пугало человека – показывало ему собственную ограниченность, ведь на каждую нашу ноту у дерева Мортхи наверняка таились десятки для нас неуловимых созвучий. То был голос старых эпох, уводящих к расцвету Предшественников, а быть может, и к их зарождению. К временам, когда еще не поднялись над землей скалы Хамаруданского хребта, когда озеро Бай-Урлин еще лежало пойменной ложей, а великая река Амунандакан, омывающая склоны Эридиуса, текла скромным ручьем. Не было ни Южной расщелины, ни Скальных бросов, а в долины Зиалантира еще не ступила нога чужаков. И этот некогда могучий голос ныне стал слабым эхом самого себя, служит к ублажению тех, кто живет в новомодных домах, адресный номер каждого из которых указывает на дерево: номер 5 или номер 12 по одному из 47 каналов, в одной из 12 внутренних рощ».
Весь этот отрывок я еще ночью, перед сном, старательно выписал себе в бумаги – неожиданная встреча со стражниками Предместья напомнила о необходимости и впредь разыгрывать вольного путешественника, приехавшего в Земли Эрхегорда для составления путеводника.
Когда пролетка выехала на мощеные улочки Эйнардлина, я заметил, что кроны реликтовых отростков сливались в единые узлы гигантских веток, по которым тянулись прогулочные мостовые. Там же, в листве и бутонах, стояли резные беседки, миниатюрные танжурки для отдыха и украшенные цветами деревянные пологи.
Всю Рощу прорезали витиеватые каналы. Через них вели арочные мостики и крепкие бревенчатые пролеты. Все каналы лучами расходились от Озера песен и сливались в единый Окружной канал, отделявший Рощу от окраинных построек Целиндела.
Озеро песен стелилось вокруг дерева Мортхи. По нему свободно плавали белокрылые аиты, а на его дне в закрепленной стальными цепями дианитовой сфере хранился один из трех наместных лигуров – «Зерно айвы», благодаря которому Эйнардлин навсегда очистился от гнуса и прочих насекомых.
Пролетка остановилась на берегу канала, возле одного из домов в реликтовом отростке. Поблагодарив возничего, я в наилучшем настроении, жмурясь от яркого солнца, отправился к вырубленной в корнях лестнице. Наслаждался приятной смесью цветения, свежести и пропитанной маслами древесины. Поднялся на веранду. Помедлил, наслаждаясь видом на канал. Постучал.
Никто не ответил.
Постучав уже в третий раз, понял, что дверь не заперта. Толкнул ее. Она беззвучно отворилась. Уверенный, что меня ждут, вошел в прихожую.
О размещении дома внутри огромного живого дерева напоминало не так много. Разве что удивляли низкие потолки и отсутствие люстр – для освещения по углам стояли шарообразные светильники. Травяные ковры полностью покрывали пол, а стены оставались открытыми – лучшим украшением для них был естественный узор эйнской древесины. Ни одного гвоздя или держателя. Стену явно берегли и, должно быть, время от времени покрывали питающими маслами, чтобы она не темнела. Картины, гобелены, деревянные маски с мордами животных, низки цветочных гроздей и все прочее крепилось на своеобразные треноги: покрытые резьбой, они становились дополнительным украшением комнаты.
Меня никто не встретил. Я кашлянул, стараясь привлечь внимание слуг или хозяев дома. Не дождавшись ответа, подумывал уйти, но решил, что глупо так и не выяснить, кто и по какой причине вызвал меня в столь ранний час.
Из прихожей вглубь дома вела единственная дверь. Собственно, вместо двери на проходе висела тонкая занавесь. Раздвинув ее, я вошел в комнату побольше. Отсюда на второй этаж уводила витая деревянная лестница. Комната, уставленная зеркалами, сверкавшая хрустальными переливниками и по стенам вся затянутая травным плетением, тоже пустовала. Ни людей, ни голосов.
Я зашагал вперед, к еще одному проходу, завешенному плотной, утяжеленной большими красными кистями тканью. Пройдя мимо раскрытого окна, увидел, что по каналу плывет прогулочная лодка. Белоснежные зонтики сидевших в ней женщин отражали солнечный свет.
Раздвинул занавесь. Темно. Прислушался. Смело шагнул вперед. Передо мной оказалась загородка из рисовой бумаги. Раскрашенная видами Эйнардлина, она напоминала театральную ширму.
Прошел вдоль ширмы. Заметил, что в глубине комнаты горит свет. Сделал еще несколько шагов и замер.
Перед высоким трюмо в окружении свечей стояла девушка. Увидев в зеркале мое отражение, она обернулась. Крепкая волна темных волос. Зажатая в руке костяная расческа. Светлые перчатки. Босые ноги, по щиколотку утопавшие в мягком ворсе ковра. Девушка была в ночной са́ффе из легкой ткани. Спальня… Возле трюмо – широкая, еще не застеленная кровать. Окна закрыты плотными портьерами. Красный полумрак. Я дернулся назад. Ударился спиной о раму загородки, едва не порвал полотно из рисовой бумаги. Девушка чуть улыбнулась. Пристально посмотрела на меня – взглядом тягучим, будто обволакивающим, погружающим в дрему и, несмотря ни на что, лишенным страха. Пробормотав какую-то глупость, я махнул запиской, будто она могла хоть отчасти объяснить мое поведение, и наконец выбрался из комнаты.
Задернув за собой занавесь, быстрым шагом направился к окну. Лишь выглянув на улицу, глубоко вздохнул.
Теперь выбегать из дома было бы вдвойне глупо. Я решил дождаться хозяйку. Не отходил от окна, всматривался в искрящие под солнцем во́ды канала, а перед моими глазами по-прежнему стояла девушка. С распущенными волосами. В легкой саффе, под которой просвечивала ее теплая кожа. Вдыхая свежие запахи канала, я по-прежнему чувствовал травный аромат уюта и сна, наполнявший спальню, поднимавшийся от мятых простыней, от бордового тафтяного одеяла.
Развернулся, намереваясь пройтись по комнате, и опять замер. Я был не один. Выбежав из спальни, не заметил, что теперь под лестницей стоял наемник. Высокий, в целую сажень, в клепаном жилете поверх кожаной рубахи, с громоздким молотом в ногах. Оставалось надеяться, что записка все-таки была именно от девушки. К этой минуте я уже ничего не мог изменить, хоть, конечно, и не догадывался, что за краткую прогулку по Эйнардлину вскоре должен буду расплачиваться рваными брюками и беготней по навесным улицам.
– Простите. Вы быстро приехали. – Я еще не успел провонять навозом, ободрать штаны и рубашку, вывалиться вверх тормашками на мокрую от дождя мостовую, так что девушка, переодевшись и выйдя в комнату, отнеслась ко мне благосклонно, пусть даже минутами ранее я вломился к ней в спальню. – И вас должна была встретить служанка. Не знала, что вы встаете с рассветом. Вчера в таверне вы сидели допоздна.
– Путевая привычка, – мягко поклонился я. – А вы за нами следили?
– Следили? Нет, что вы! Простая предосторожность.
– Как скажете. Так Миалинта – ваша знакомая.
– Моя подруга.
– И вы хотели обсудить какое-то связанное с ней дело.
– Читать вы умеете, это обнадеживает. Думаю, мы сговоримся.
– Как скажете.
– Вы всегда так услужливы? – Девушка улыбнулась. Скорее насмешливо.
– Что вы! Простая предосторожность.
Улыбка стала мягче.
– Эрза. А это, – девушка указала на стоявшего под лестницей наемника, – Нордис. Не обращайте на него внимания.
– Непросто игнорировать стоящего за спиной гирвиндионца с боевым молотом.
– Вы знаете, что он гирвиндионец? Думала, вы в наших краях не так давно.
– Читал Гаона Свента из Ликинора.
– «Поучение о разнообразии народов»?
– Именно.
– Чудесный был старичок.
– Свент?
– Да. Это ж надо умудриться столько написать о разнообразии народов Кольца и при этом ни разу за всю свою долгую жизнь не покинуть мелкотравчатый Ликинор. Говорят, он даже не умел ездить верхом.
– Действительно говорят.
– И что же он написал про наш Гирвиндион?
– Многое.
– Например?
– Боюсь, не вспомню ничего, что можно было бы процитировать вот так, стоя спиной к гирвиндионцу.
– С боевым молотом?
– Именно.
– Нордис добрый. Если его не злить.
– Логично.
Я еще не знал, как относиться к Эрзе и что вообще думать об этом разговоре, но не мог не отметить ее красоту. В легком тканом костюме с короткими рукавами и узким плоеным воротником она смотрелась ничуть не хуже, чем в ночной саффе. На руках у нее были светлые кожаные перчатки, вместо привычных сандалий – диалинки на высокой деревянной подошве. В умеренной красоте Эрзы не было ничего величественного, однако весь ее облик таил что-то притягивающее, завораживающее. Отчасти нескладная, с чересчур пышными и длинными волосами при таком небольшом росте. Вся тонкая, как жила – не слабая, а натянутая, подобно тетиве, с лицом, которое могло бы послужить образчиком для гравюр того же Гаона Свента при изображении лучших черт людей среднегорной полосы, но с излишне заостренными ушами, верхушки которых прорезали даже густую шапку волос. Эрза заставляла смотреть на себя, пристально и с неожиданным наслаждением изучать каждую несуразицу ее красоты. Если б не первые тонкие морщинки, я бы подумал, что она еще не получила кухтиар, но и без того ей могло быть и двадцать, и тридцать лет. В этом противоречии тоже крылось что-то приятное.
– Миалинта знает, что она ваша подруга? – небрежно спросил я и заставил себя отвести взгляд от девушки.
– Догадывается.
– Даже так?
– С тех пор, как помогла мне бежать из Багульдина.
– Бежать? От чего? Или от кого?
– Вы заинтригованы?
– Просто любопытствую.
– В наших краях любопытство – порок и карается строго.
Я невольно покосился на глыбу Нордиса. Гирвиндионец, как и прежде, стоял неподвижно. Не зря их называли колунами. Голова у наемника в самом деле была почти треугольной, с заостренным к подбородку лицом, и отчасти напоминала лезвие колуна. Низкий широкий лоб. Над ним короткими кудрями топорщились грубые черные волосы. Сросшиеся над переносицей брови угольной чертой рассекали кожу от виска к виску. Лицо без чувств и, кажется, без мыслей.
– Не мне вас судить. – Эрза отвернулась к окну и теперь стояла ко мне спиной, будто нарочно позволяя внимательно осмотреть себя со всех сторон. – Я и сама порой излишне любопытна. Скажите, что случилось с Мией.
– Вы не знаете?
– Знаю. Она рассказала. Но… – Эрза резко повернулась ко мне. – Миа изменилась. Ее поведение, ее слова… И эти глаза… Вы заметили, что они меняют цвет в зависимости от настроения?
– Заметил.
– Как необычно. И неудобно. Запомни соответствие цветов и спокойно читай ее чувства.
– Думаю, это временно.
– Что?
– Радужки стали меняться два дня назад. До этого они были жемчужными. Словно отблески Млечного Пути.
– Отблески Млечного Пути… Вы всегда так внимательны к женским глазам?
– У всех фаитов такие глаза. В них будто застыло небо.
– Фаитов можно отличить только по глазам?
– По волосам. По изменившемуся поведению.
– Так и есть. – Эрза кивнула.
Подошла ко мне – достаточно близко, чтобы я в деталях услышал ее сложный аромат из смеси черемухи, сирени и какого-то еще сладкого, мне не знакомого цветка.
– На Дарве фаитов останавливают. Никто из тех, кто покинул Целиндел в западном направлении, не доехал даже до отворота в Нилм. – Девушка говорила на удивление четко, быстро. При этом неотрывно смотрела мне в глаза. Радужки мягко-голубые, с примесью темно-синего. – Миа сказала, что сопровождает вас в Авендилл, затем уже вы сопровождаете ее в Оридор. Обе затеи – глупые. Но все это неважно. Потому что она не проедет заставу. Фаитов отлавливают. По распоряжению коменданта.
– Я ничего…
– Это не разглашается. Впрочем, фаитов ловит не только стража.
– Кому…
– Их ловят наемники.
Эрза говорила напористо, не позволяла прервать себя вопросом. Смотрела настойчиво, при этом чуть наклонилась вперед. Мне стало тесно.
– Фаиты – нечто новенькое. И многим интересно, что они из себя представляют. Правда ли, их тела иссыхают после смерти? Правда ли, они видят больше, чем другие люди? Правда ли, питаются солнечным светом, а в темноте умирают от голода?
– Чушь какая-то…
– И вы готовы всем доказывать, что это чушь?
– Я…
– Нет. Проще поступить иначе.
– И как?
– Отказаться от поездки по Кумаранскому тракту.
– Мы…
– Нет, я не буду отговаривать вас от затеи с руинами и городом книжников. – Начинало злить то, как легко и самоуверенно Эрза срезала любое из моих возражений. – Это ее выбор. Но вот так отправлять подругу на смерть я не могу. Миалинта меня не слушает. Не верит, что кто-то на заставе посмеет схватить дочь наместника, пусть и… ненастоящую.
– Ненастоящую?
– Это самоубийство. И в память о том, как однажды Миа спасла меня, я сделаю все, чтобы спасти ее в ответ. Пусть даже она этого не понимает.
– А что вы предлагаете? Остаться в Целинделе? Вернуться в Багульдин?
– Отправиться по Старой дороге.
– Но… – Тут Эрза не стала перебивать. С интересом наблюдала за моей реакцией. – Я слышал, Старая дорога закрыта.
– Ее закрыл страх.
– Для вас этого недостаточно?
– Я этим живу.
– Страхом?
– Мои люди сопровождают тех, кто едет по Старой дороге.
– Зачем сопровождать, если дорогу закрывает только страх?
Не только. Крысятники. Оскотинившиеся наемники. Мелкие воришки. Отбросы, которым не нашлось места даже на окраинах Предместья. Ждут там легкой добычи. Мечтают добраться до пропавшего Лаэрнора и сцедить все богатства его знатных жителей. А попутно грабят проезжих.
– Значит, дорогой все-таки пользуются? Иначе грабить было бы некого.
– Пользуются. Но грабят лишь тех, кто пожадничал и отправился туда без сопровождения.
– Логично.
– Более чем. Поэтому я и позвала вас. Хочу, чтобы вы объяснили вашим спутникам эту логику. Миа опасается ехать по Старой дороге только из-за них. Согласитесь, глупая ситуация.
– И ведь по Старой дороге ближе, чем по тракту.
– Значит, мы договорились.
Я кивнул.
Эрза сделала еще два шага в мою сторону – оказалась так близко, что прикоснулась бы ко мне при следующем шаге. Привстала на диалинках. А я отчего-то в эти мгновения думал о стоявшем за моей спиной Нордисе. О его боевом молоте.
– Скажите. Шепните. Я все-таки хочу услышать.
Эрза говорила с едва приметной улыбкой. Смотрела на мои губы, будто в самом деле ждала каких-то важных слов.
– Сказать? Что?..
– Скажите, что там Свент писал про наших гирвиндионцев.
Когда Эрза говорила, я чувствовал, как шеи касается ее теплое дыхание.
– Что они убийцы, – нехотя признался я. – Что они тугодумы.
– Что-то еще?
– Ну… – Я заставлял себя отойти от Эрзы хоть на один шаг, но вместо этого стоял на месте и, как дурак, отвечал ей урок истории, надеясь, что моей памяти хватит на пару дополнительных фактов из «Поучения». – Смешанный народ. Когда-то были кочевниками. К концу Темной эпохи пришли в защиту княжества Леонгард[8], но были разбиты союзниками княжества Миорит и спрятались в горах Запада, за Саильскими пещерами.
– Так, – кивнула Эрза.
Я ощутил прикосновение ее волос.
– После Войны пяти княжеств единственный проход к их укрытию завалило во время обвала. Все думали, они там помрут в первую же зиму, но они выжили.
– Так. – Вновь прикосновение волос.
– Пробили новый выход в низину, к сопкам… не помню название.
– Мелантинским.
– Кажется, так. Поначалу воровали скот, людей. А потом стали торговать рудой. Объявили основание своего княжества. Гирвиндион. Ойгур их не признал, но и воевать с ними в западных горах не захотел.
– Так.
– Гирвиндионцы часто идут в наемники. Правда, из Западных Земель редко выезжают. Как наемники известны жестокостью.
– И?
– И… преданностью, силой.
– Все правильно, хангол. Все правильно. – Эрза привстала еще выше, на самые цыпочки, так, что стала чуть покачиваться и должна была упереться рукой мне в плечо. Маленькая теплая ладонь. – Хорошо, что ты все это знаешь. Значит, понимаешь, что идти в сопровождении такого наемника можно спокойно, не вспоминая ни крысятников, ни мелких грабителей. Понимаешь?
Я неуверенно кивнул.
– Вот и хорошо.
Эрза резко отстранилась от меня. Отошла к висевшему на стене гобелену с изображением ойгурной охоты на маргул.
– Я рада, что мы поняли друг друга.
Впервые за все время Нордис оживился. Переступил с ноги на ногу. Беззвучно вздохнув, выпрямился. Едва не задев лестницу, вскинул молот на плечо. Встреча была окончена.
Лишь выйдя к набережной канала, я наконец почувствовал легкость. Будто вырвался из по-своему приятной, но все же губительной западни. Нужно было как следует обдумать услышанное. Не помешало бы еще поговорить с Миалинтой.
Брать пролетку не хотелось. Я надеялся, что прогулка через Эйнардлин освежит. К тому же планировал подробнее осмотреть окраины Целиндела.
Обернувшись, увидел, как трое мужчин скользнули в дом Эрзы. Дверь за ними спешно захлопнулась. Должно быть, это были ее люди, сопровождение которых она так настойчиво предлагала. Судя по ширине в плечах – явно не гирвиндионцы.
Еще двое пошли за мной.
Склонившись к перилам, отгораживавшим канал от набережной, я притворился, будто интересуюсь прогулочными лодками, а сам вновь посмотрел назад. Да, никаких сомнений, двое шли следом. Ускорялись и задерживались вместе со мной, не приближались ни на шаг от изначального расстояния, но при этом совсем не прятались, более того – неприкрыто смотрели на меня.
«Тоже люди Эрзы? Не лучший способ заслужить доверие. Если только она не выслала их для моей же безопасности».
От такой мысли сделалось кисло. Возможно, подобная опека не нравилась и Миалинте. Не зря же она игнорировала предупреждения подруги. Если они действительно были подругами. И если это действительно были люди Эрзы…
Вскоре Окружной канал, а с ним и Предрождённая роща остались позади. Окраины Целиндела, занимавшие не меньше половины его пространства, оказались куда более шумными и оживленными. Я шел по мощеным и земляным улочкам. По навесным мостам переходил через оросительные речки и Светлые пруды, в которых рыбы и вся донная растительность по ночам светились густым зеленым светом. Побывал в ткацком, скорняжном кварталах, в квартале деревянных поделок, на цветочном рынке и рынке шкур. Видел спрятавшихся под холщовым навесом художников – они торговали лубком и картинами, сплетенными из ивняка.
Вдоль прогулочных аллей по деревянным шпалерам тянулись фосфулины, раскрывавшие свои бутоны лишь в темноте, – их лепестки, напитавшись солнечным светом, излучали сияние недостаточно сильное, чтобы заменить уличные фонари, но настолько теплое и уютное, что они вполне сходили за городские ночники.
На моем пути кричали возничие, скрипели телеги, из земляных будок лаяли собаки. Город жил – шумно, бойко. Я насчитал не меньше пяти постоялых дворов и семи таверн. Были тут и мелкие харчевни, и хмельные ро́звальни, где есть и пить можно было лежа, развалившись на перине перед составленным из бочек столом. Видел и трактир «Соленые озера», предлагавший брагу из Южных Земель – о нем как-то упоминал Громбакх. Побывал в уличном театре под навесом, где пели и танцевали артисты, полностью облаченные в костюмы из цветов.
И все это время преследователи не отставали от меня ни на шаг, проявляя удивительную настойчивость даже в те мгновения, когда я бросался наперерез дробившему по брусчатке экипажу, а затем сворачивал за угол одного из плетеных домов. Все это казалось глупой игрой, играть в которую мне в итоге надоело. Я решил, что самое время отправиться в Предместье. Затеряться там было проще.
Целиндел находился в отдалении от Лощин Эридиуса и Южных Земель, но даже здесь чувствовалось смешение народов, о котором писал Гаон Свент. Помимо уже привычных дворков, здесь то и дело встречались так похожие на Теора длинноногие и тонкорукие пустынные аваки с Соленых озер. Нарголы из горных селений, до того низкорослые, что издалека могли бы сойти за ребенка, если б не типичная для них походка с развальцей. Узколицые потомки степных гулов – их прадеды в составе летучих отрядов из Земель Нурволкина вторглись в Земли Эрхегорда, когда здесь бушевала Война пяти княжеств. Гулы хотели урвать кусок Южных Земель, а с ними – большую часть медных рудников и плавильных селений, но в итоге лишь призвали войну на свои же земли. Нарнаиты из Земель Молонтина, с привычным для людей среднегорной полосы телом, но с пугающими лицами: ромбовидные глазницы и расположенные вертикально, чуть наискось, дыхательные щели на щеках, поросль густых, стянутых в косичку волос на месте, где привычнее видеть обычный нос. Анаиты, гольдры, синеглазые кульды и кульды высокогорной полосы, всевозможные кочевники, выходцы из далекого царства Махардишана с их приплюснутыми носами и заостренными, будто рог, локтями и многие другие народы, ни названия, ни происхождения которых я не мог вспомнить. Некоторые отчасти сохраняли традиционную для родного края одежду и украшения, но большая часть давно чувствовала себя подданными Венценосцев из рода Эрхегорда, жителями одного из старейших городов Восточных Земель, Целиндела, а потому предпочитала следовать его традициям и чаще выбирала тканую дханту, конопляные костюмы или уж совсем заурядные хлопковые сарафаны.
Впереди показался мост, а за ним – горизонты навесных улиц. В надежде окончательно утомить преследователей, убедить их, что ни опасности, ни интереса мои прогулки не представляют, я заглянул на оживленный хозяйственный рынок. Долго бродил между лавками, с которых торговали семенами эгонии, мхом, паклей, эвкалиптовой стружкой, отшлифованными комлями и прочими материалами.
Выйдя с рынка, обнаружил, что остался один, без сопровождения. Однако моя радость была недолгой. Стоило приблизиться к мосту, ведущему в Предместье, как мне навстречу выехали два всадника. Один из них вел в поводу оседланную лошадь без ездока. В ламеллярных доспехах с легкими кожаными наручами. По нагруднику стальными бляшками был наклепан узор: птица с растопыренными когтями и воздетыми крыльями. Наемники. Ни знаков на правом плече, ни герба Целиндела.
– Вы поедете с нами, – без приветствий бросил всадник, ехавший впереди.
Одновременно с его словами по небу разнеслись громовые перекаты.
– Эффектно, – признал я. – Вам с такими фокусами идти в проповедники.
Небо над городом мрачнело. С гор на востоке, где крохотными точками был обозначен Багульдин, дыхнуло влажным ветром. Осень, еще на месяц прикованная к снежным пикам, напомнила о скором приходе и обещала холода.
– Садитесь. – Всадник указал на свободную лошадь.
– Бесплатные прогулки по городу с рассказами о достопримечательностях? Нет, спасибо, не интересуюсь.
– Садитесь, – вкрадчиво, чуть склонившись, повторил наемник.
– Вас приглашает Птеард из рода Креолина, – с улыбкой, почти вежливо промолвил второй всадник.
Я бегло осмотрел его оружие. Короткий меч. Скрученный ремнями кистень в седельном креплении.
– Приглашает?
– Для разговора. В ваших интересах.
– А я сегодня пользуюсь популярностью. И кто он, ваш Птеард?
– Саир обязательно расскажет вам при встрече. Прошу, скоро начнется дождь.
Второй наемник, Диндар, мне понравился куда больше первого. Даже его короткая рыжая борода, украшенная бисером и синими перьями, показалась вполне приятной. Я ведь не знал, что пройдет несколько часов и он со своим кистенем будет носиться за мной по всем горизонтам навесных улиц, обещая выпотрошить до самых пят, скормить эорлитам, а из черепа сделать плевательницу в таверне дворков…
Ощупывая разбитое после падения плечо, я вжимался в стену какого-то сарая. Все-таки прыгать из окна было не лучшей затеей. Я не Теор. Ушиб снизил мою подвижность. Но и наемники, кажется, стали выдыхаться. Среди людей Птеарда было несколько громадин – им бы поля плугом вспахивать, причем без тягловой силы. Поначалу они резво бежали за мной. Сносились на пути все преграды, которые я оббегал или перепрыгивал. Будто кто-то пустил под откос парочку тупоголовых валунов. Только щепки летели. И перья. Да, перьев я сегодня навидался прилично. Мог бы собрать себе на платье, ничуть не хуже, чем у Птеарда. Стоя у сарая, протирая глаза от беспрестанного дождя, я веселил себя, представляя, что бы сказал Громбакх, увидев такое чудо, как этот Птеард из рода Креолина.
Скверное укрытие. Просматривалось почти со всех сторон. Но деваться было некуда, оставалось ждать. Здесь тупик. Отсюда ход один – вниз. А там – проезжая навесная улица. Пустая. В непогоду все нормальные люди давно спрятались дома или в таверне. Просто так не спрыгнешь. Расшибешься. И лететь-то недалеко, пару саженей, но мне бы хватило. Набегался. «Сразу не поднимусь, а там наемники спустят мавганов».
Я опять слышал их лай. А мне было достаточно и одного. Сам мавган нашу встречу едва ли будет вспоминать с улыбкой. Я ему такую зазубрину вытесал на хребте, что оставил от жизни минуты три, не больше.
«Хватит, чтобы поскулить о своей никчемной собачьей жизни. Нашел, кому прислуживать. Куриному князьку Птеарду…»
Развеселившись, я поежился. Сказывался ветер. Холодно. А вот свою работу псина все-таки выполнила. Правда, укусила слабо, едва оцарапала. А меч забрала. Оставила у себя в хребте на память.
Выглянул за угол. Отдернулся назад. Сердце колотилось. Меня могли заметить. Диндар. Теперь борода у него была растрепанной. Я успел поободрать с нее все бисерины и перья. Шел сюда. И скалился не хуже мавгана, вынюхивающего след.
«Придется прыгать».
Посмотрел вниз. Подвода! Крытая, широкая.
«Не промахнусь. Главное, чтоб в ней было сено, а не камни. Если сено, шлепнусь, как в подушку на вааличьем пуху. Если камни… будет что рассказать, когда доберусь до охотника. Повеселю его, перед тем как испустить дух».
Лег на дощатый пол. Выглянул за угол.
«Еще есть время. Диндар знает, что я где-то здесь, но не уверен, за каким из сараев».
Теперь он не улыбался, как тогда. Не извинялся за дождь…
– Жаль, что не успели. У нас непогода быстро случается. – Борода, еще не растрепанная, не ободранная, чуть подрагивала с порывами ветра. В ней задорно дрожали перья.
– Все в порядке, не переживайте, – вежливо крикнул я в ответ, а сам старался запомнить дорогу, по которой мы ехали.
Надеялся, что Птеард, пригласивший меня для беседы, догадается распалить камин и подготовить что-нибудь горячее.
Небо вскипало над лесом Предместья, выкручивалось серыми воронками. Ветер поднимал с земли листья и городской сор. Если поначалу дождь неуверенно брызгал мелкими каплями, то теперь зашелся шумным ливнем. Запахло травами и влажной землей.
Все дороги Предместья, кроме Кумаранского тракта, опустели. В дождь из земли поднимались чешуйчатые черви – неприятные гады, способные проскрести даже трехслойную подошву. Скот с необработанными копытами часто из-за них страдал. Зная это, я, подобно двум моим сопроводителям, старался объезжать большие лужи. Впрочем, вскоре мы свернули к одному из взвозов, о чешуйчатых червях можно было забыть.
Один пролет за другим мы поднимались все выше. Миновали шесть горизонтов и наконец поднялись под самые макушки эйнских деревьев. Так высоко мне еще не доводилось бывать в Предместье. Отсюда за мутной пеленой дождя, должно быть, открывался хороший вид на Предрождённую рощу.
Оставили лошадей в стойле у взвоза и дальше шли пешком. Пройдя несколько улочек и одну площадь с помостом для артистов, оказались на птичьем рынке. Все лавки здесь были уставлены клетками, ящиками, свертками, из которых торчали клювы разных форм – острые, раскосые, волнистые, загнутые длинной дугой. Шелест дождя, птичьи крики и пересвисты, смех и разговоры людей перемешивались в единый торговый гомон. Под ногами в лужах плавали перья и крошки от корма.
Несмотря на ливень, покупателей было много. Их отчасти спасал тканый навес, то надувавшийся глубоким парусом, то опадавший на головы людей.
От торговых рядов Диндар провел меня к одноэтажному, вытянутому вширь зданию. С торцов он упирался в стволы двух исполинских деревьев.
Зашли внутрь.
Это был склад. Лабиринт из этажерок с птичьими клетками. С потолка свисали неказистые литые люстры на десяток свечей каждая, кое-где стояли тумбы наподобие рукомойников, в остальном обстановка была самая простая: просмоленные, ничем не укрытые полы, стены и потолки. Два не самых привлекательных гобелена с изображением птичьей ловли и несколько запыленных чучел, расставленных по углам.
Возле дальней стены за столом сидел старик. Он мог показаться заурядным писарем, назначенным сюда вести учет проданных и вновь поступивших птиц, если б не богатые лицевые сигвы. Приглядевшись, я понял, что весь его жилет, а возможно, и брюки расшиты разноцветными перьями. Каждое перышко зажиточно украшала оборка из мелких бисерин. К вороту на кружевную тесьму были приделаны золотистые маховые перья красногрудого горлопана. Одно такое перо стоило не меньше десяти золотых.
Это был Птеард.
Он, безусловно, слышал, как мы вошли, но не отвлекался от бумаг. Перекладывал их, что-то в них записывал, подчеркивал. Изредка побрякивал счетными палочками. Пришлось ждать. Диндар покорно стоял рядом. Ни словом, ни жестом не уточнил, для чего мы тут собрались. Положение становилось глупым. Подумав, что на старика обрушилась не требующая отлагательств волокита, я отошел к этажеркам. Хотел рассмотреть хранившихся там птиц.
– Дин, – Птеард вдруг подал голос, – подожди снаружи.
Диндар кивнул. Прошел к дверям. Открыл их, на мгновение усилив шум дождя, и торопливо прикрыл. Тишина вернулась и вновь была беспечной, безразличной, будто я пришел сюда докучным просителем, а не желанным гостем.
Все это начинало раздражать.
Не разрешая себе злиться, я как можно более дружелюбно спросил:
– Могу я…
– Так вы дружите с этим проходимцем? – тут же перебил меня Птеард.
Тонкий, будто стальная струна, голос. И неприятное клокотание в горле. Захотелось самому прокашляться.
– Что?
Я действительно не понимал, о чем идет речь.
Старик отложил перо в латунной оправе. Поднял голову. Морщинистое склочное лицо с маленькими подвижными глазками. Угловатые лицевые сигвы. Кистевые сигвы с изображением птицы, воздевшей крылья.
– Теор Наирус ас Леонгард. – Птеард с отвращением выплевывал каждое слово. – Глупое имя для ничтожного человека. Вам оно знакомо, не так ли?
Теор… Можно было догадаться. «А паренек-то у нас мутный».
– Молчите? Проглотили всю свою смелость?
– Не понимаю, к чему эти вопросы.
Уже второй раз за день кто-то пытался играть со мной в игры, вместо того чтобы говорить прямо. Это раздражало. Правда, первый раз был приятным. Я бы предпочел вновь вломиться к Эрзе. Представил ее здесь, в этом курином костюме, и не сдержал улыбку. Птеард мою улыбку явно заметил и, конечно, понял неправильно.
Ударив по столу кулаками, вскочил. Казалось, сейчас будет кричать. Его крохотные глазки стали еще меньше, сузились в два острых уголька. Вместо крика через силу улыбнулся, скорее даже оскалился. Вышел из-за стола, показав, что я был прав, – на брюках перьев висело не меньше, и все они покачивались в такт движениям.
– Красивый костюм, – зачем-то промолвил я и до боли сжал челюсти, чтобы не обронить какую-нибудь из рвущихся наружу шуток.
Старик, судя по всему, не отличался смешливостью. Заложив руки за спину, молча смотрел на меня. Приподняв брови, наконец промолвил:
– Ну что ж. – Он неспешно приблизился к этажеркам. – Видите этих птиц? – кивком указал на одну из клеток. – Это синие пугачки. От страха выбрасывают едкий синий дымок. Насекомых убивает, а человеку становится дурно.
– Интересно, – продавил я сквозь зевоту и тут же вновь отругал себя за несдержанность.
Но зевок был настоящим. Эрза сказала правду – лег я поздно.
Старик, скривив губы, зашел за этажерку, будто хотел спрятаться от меня.
– Вот каморки, – продолжал он еще громче, отчего клокотание в горле усилилось. – Бестолковые, крикливые. Но только они могут отыскать земляные трюисы. Любимое блюдо нашего наместника. На мой вкус, горьковато и солоновато. Но я, конечно, не кравчий. И не наместник. Вот виалуты остроклювые. Их часто покупают в Багульдин, вывешивают в трапезных. В резиденции тамошнего наместника висит не меньше десяти клеток с виалутами. Хорошие птицы. Заполняют тишину. Поют, когда вокруг тихо. И спят, если слышат человеческую речь. Вот удивительные создания, ручные хвойники. Помогают охотникам ловить востриц. Те, знаете ли, слишком быстрые, ловкие и летят неровно. Трудно попасть. А силки обходят стороной, даже если натереть травой. Чуют запах человека.
– Вы пригласили меня, чтобы рассказать о птицах?
– За ними тяжело ухаживать, за хвойниками. – Птеард не обратил внимания на мои слова. Даже не замедлил шаг. Все так же шел вдоль этажерки и говорил: – Еще сложнее поймать и приручить.
– Все это замечательно, но, боюсь, сегодня я не планировал покупать ничего пернатого. Если только на ужин. У вас тут водятся куры?
– А вот луантин, или соловей шелкоголосый. Чудно́е создание. Поет от голода. Если кормить, он будет молчать. Ни одной ноты не протянет. Но начните морить его голодом и услышите чудесные серенады. Такие грустные, нежные. Девушки любят этих птиц. Часто плачут над ними. Тут, главное, не переусердствовать. Свою лучшую песню луантин поет перед тем, как умереть от истощения.
Происходящее становилось слишком странным. Мне даже расхотелось шутить.
– Вот сизые портняжки. У них вся прелесть в перьях. Их можно ощипывать раз в месяц. Они быстро восстанавливаются. Тут много птиц. У каждой своя особенность.
Старик вышел ко мне из-за этажерки.
– Вы слышали о Вайрике Птицелове? – В напряжении голос Птеарда забулькал еще сильнее.
Я не ответил.
– Нет, конечно. А это был хороший птицелов. Да что там, лучший в этих краях. Понимаете? Вы когда-нибудь ели запеченных сарданок? Сомневаюсь. Дорогое удовольствие. Мы их только в Матриандир поставляем. В других городах Восточных Земель не могут позволить себе такое блюдо. Иногда из Лощин Эридиуса поступают заказы. – Старик теперь шел прямиком на меня. Цедил каждое слово. – Тут весь фокус в том, чтобы вовремя найти и снять сарданку с дерева. Гнезда у них в потайных местечках. В предгорьях. Самец буквально замуровывает самку в гнездо из веток и глины. Оставляет только горлышко. А потом через это горлышко кормит. Вот так. Прилетает и кормит. А самка высиживает яйца и жиреет. Так жиреет, что уже не может пошевелиться в своем гнезде. Самец усердствует, отдает ей весь поклев, а сам сохнет. Под конец летает худенький, слабый. На них охота запрещена. С них ни мяса, ни перьев, а самка с голоду помрет, потому как из гнезда она вылезет, только если разжиреет настолько, что гнездо лопнет. Считайте, как из яйца вылупляется. К этому времени поспевают птенцы. Все гармонично. И самку эту нужно вовремя снять. С гнездом. Не раньше, не позже. А потом запечь целиком. В гнезде. И так подавать к столу. Разделывать уже в блюде. Понимаете? Тут нужно знать и место, и время. Снимешь раньше, жиру мало, не так вкусно. Поздно снять не получится – самка уже вылупится и убежит.
– Послушайте…
Казалось, Птеард будет до ночи рассказывать про птиц, а это в мои планы не входило.
– Нет, это ты послушай!
Старик подошел так близко, что смог ткнуть меня длинным пальцем в плечо. От неожиданности я отшатнулся.
– И Вайрик каждый год приносил по два десятка сарданок. В лучшем виде. Слышишь? И это все… Все! – Птеард махнул на этажерки. – Все должно было перейти к нему. Понимаешь?! – Старик теперь кричал. Перья на костюме вздергивались вразнобой, иссушенный годами подбородок дрожал мелкой дрожью, отчего клокотание в голосе стало невыносимым. – Вайрик был моим сыном! А сорок восемь дней назад появился ваш Теор! – Старик вновь ткнул меня пальцем. – Наговорил ему каких-то небылиц! Увел за собой! И я даже не знаю куда! Только и отследили, что до Старой дороги! Понимаешь, я тебя спрашиваю?! Не знаю, что он там, эта тварь, сделал с Вайриком, но сына своего я больше не видел. – Старик заговорил чуть тише, ковырял меня угольками прищуренных глаз. Между фразами дышал тяжело, с хрипом. – А потом этот проходимец как ни в чем не бывало вернулся в Целиндел! И представьте, разбогател. Принес золотые кубки! У кого он только их украл? Плевать, не мое дело. Бегал тут бедняком, давал представления по тавернам, разве что с костряками не водился, а сейчас лошадей покупает, беднякам бросает монеты, дом себе присматривает в Эйнардлине. Как тебе такое? Хорошо одет, улыбчивый, щедрый. Притащил с собой какую-то свору, говорят, связался с дочерью наместника Багульдина! А?! Весь из себя, будто из луаварского, если не из приобщенного рода. А все золотые кубки. Кубки из мерионитового скобленого золота, которые он привез вместо моего сына! Уж конечно, не на Старой дороге он так обогатился. Даже если подался в крысятники. Там уж давно никто в своем уме не возит ни золота, ни товаров. А если и возит, то под таким конвоем, что и всем вам с вашими топорами не снилось. Не знаю, какие у вас с ним дела. – Старик перешел на ядовитый сдавленный шепот. – Я даже не спрашиваю. Вы хоть тут всю округу разграбьте, называя себя ханголом, вольным путешественником. Плевать. Но Теора вы мне отдадите. По добру. Или вас заставят.
Я сделал еще один шаг назад. Если поначалу старик раздражал, то теперь мне было его жалко. Однако, несмотря на жалость, я решил, что выслушал достаточно:
– Спасибо за приглашение. И за птичек. Я не знаю, что тут…
– Мне! Нужен! Теор! – Птеард закричал во всю силу своего рваного мерзкого голоса: до предела расширив налившиеся кровью глаза, побагровев до коричневых пятен на лбу и брызнув слюной, все это время клокотавшей в горле.
По клеткам затрепыхались птицы.
Дверь за моей спиной распахнулась. Шум дождя.
Кто-то вошел.
– Где он?! – Старик стал ко мне вплотную.
– Будем считать, что разговор окончен.
Я толкнул старика. Как можно мягче, стараясь его не опрокинуть. Боялся, что он в последний момент вцепится мне в одежду и уже не отпустит.
Птеард отшатнулся. Задохнулся злобой. Весь задрожал. Сжал кулаки и опять завопил на пределе стальной струны:
– Взять! Взять тварь! Выбить все! Найти!
Дробные шаги. Это Диндар. С обнаженным мечом. Я рванул вбок, за этажерки.
– Хватай! Хватай! – надрывался старик, потрясая кулаками.
Диндар не отставал. Бежал быстрее меня. До дверей не успеть. Я стал наугад сбивать клетки с птицами. Валить их за собой. Дикий гвалт отчасти покрыл даже голос Птеарда. Мельком оглянувшись, я увидел, что за мной с пола поднялось облако синего дыма. Пугачки. Вовремя. Диндар закашлялся, прикрыв руками лицо, ломился вперед, задевал мечом деревянные стойки. Его промедления было достаточно, чтобы выскочить со склада. Голова пульсировала от напряжения.
Наемники. Надрывно, с пеной ревущие мавганы. Цепи упали. Когти заскрежетали по влажным доскам. Я ускорился, насколько это вообще было возможно.
Заграждение из торговых рядов. Они меня спасли. Растолкав покупателей, бросился на первый прилавок. Разнес тюки и коробки. Неудачно свалился на спину и проскользил еще добрую сажень по влажному полу. Сам не заметил, как вскочил. Рычание чуть отдалилось. Хорошо. Главное, не останавливаться.
Два наемника впереди. Они еще не понимали, что происходит, но на всякий случай обнажили клинки. Арбалетный болт ударил в прилавок рядом со мной. Стреляли низко. Хотели добыть меня живым. Хоть какая-то радость.
– Стой! – Наемники неуверенно шагнули вперед.
– Держи! – донеслось сзади.
Торговые ряды заканчивались. Люди, обеспокоенные шумом, заранее расступились. Я переметнулся через последний прилавок, на ходу выхватил меч из ножен. Приземлившись на дощатый настил, взмахнул клинком по короткой дуге возле головы наемника. Хотел отпугнуть его. Но острие задело лицо. Я даже не почувствовал сопротивления в руке. Черная щетина разошлась. В разорванной щеке мелькнул плотный ряд желтых зубов. Почти не было крови. Вскрик. И растерянный взгляд второго наемника. Совсем еще молодой. Принял боевую стойку. Готовился отражать нападение. Но я уже пронесся мимо. Не стал оборачиваться. Понимал, что теперь, если меня поймают, точно не обойдутся простым разговором. Церемонии закончились. В подтверждение этому очередной арбалетный болт пробил стену ближайшего дома на высоте груди. Хриплый рык мавганов приближался.
Так и начался мой забег по навесным улицам северных горизонтов Предместья. Дальше была разодранная штанина, пробитый мечом хребет мавгана, оцарапавший ухо арбалетный болт, прыгнувший на меня Диндар, которому я успел двинуть локтем в шею, а на прощание дернуть за бороду – так, что выдрал целый клок, а с ним сорвал все бисерины и перья. Было несколько двухэтажных домов, в которые я врывался, расталкивая прислугу, увертываясь от ударов метлой и кочергой, падение с витых лестниц, которые уводили меня на нижние горизонты. Были опрокинутые баки с водой, пробитые узлы канализации и сколь зящие по жидким нечистотам наемники. Были попытки спрятаться в пустом колеснике, в мусорных повозках, в свинарнике, в таверне, наконец, за стенкой сарая, где я сейчас лежал, готовясь прыгнуть на последний горизонт. Если в крытой подводе все-таки сено, а не камни, у меня появится шанс добежать до стойла и выкрасть коня – я уже приметил неподалеку один из взвозов. Оставалось прыгнуть.
– Взять! – рявкнуло почти над ухом.
Сквозь шум дождя рыкнули мавганы. Совсем близко. Уже знали, что я здесь. Скрежет когтей. Диндар спустил их с цепи. Не было времени раздумывать и причитать из-за того, что подвода ехала так медленно. Из последних сил, толком не восстановив дыхание, я вскочил, в три коротких шага рванул к перилам. Поджав колени, взлетел на них и толкнулся ногами.
Перед глазами все смешалось. Паутина навесных улиц окончательно сплелась в тугой клубок с трещинами сереющего неба. Дождь бил одновременно со всех сторон: и снизу, и сверху, и сбоку. Ветер холодными плетями выхлестывал по спине. Прыжок получился сильным, но я не мог управиться с телом. Слепо, неуклюже барахтал руками, то поджимал, то распрямлял ноги, не зная, как лучше сгруппироваться. Решил, что надежнее будет сжаться и упасть в подводу одним подобранным ядром, когда ветер, озверев и потемнев, хлестнул так сильно и размашисто, что хрустнули позвонки. Голова неприятно дернулась. Рука подмялась под бок. Падение прекратилось. Теперь я действительно чувствовал себя настоящим ядром, уложенным в готовую к выстрелу чашу камнемета. Сейчас прозвучит штурмовая команда, скрипнут шестеренки, и тугие ремни швырнут меня вверх, на стены вражеской крепости. Ни команды, ни скрипа не было. Только шум дождя, ржание лошадей и причитания возницы. Сено. Я попал-таки в подводу, и в ней действительно было сено. Никаких камней. Хорошо.
Я расслабил дрожавшее тело. Подвода остановилась. Плевать. Нужно было отдохнуть. Откуда-то сзади донеслись голоса. «Приближаются». Наемники. «Будь они прокляты. Сколько же их тут…» Пришлось вскочить, позабыв о ссадинах и онемевшей руке.
Второй прыжок, из подводы, оказался не таким удачным. Я зацепился ногой за борт. Грохнулся на локти. Еще несколько таких падений, и Птеард будет допрашивать отбивную. Только черичного соуса добавить.
Поднялся и тут же отдернулся – рядом пролетел арбалетный болт. Наемники – на смежной линии. Перемычки между улицами в этом месте не было. Значит, еще оставался шанс добраться до взвоза.
Обогнув подводу и рассвирепевшего возничего, я бросился к площади.
Грудь рвалась в одышке. Сердце пульсировало в висках. Одежда тяжелыми влажными складками обтягивала тело.
Пастух гнал через площадь отару мокрых овец. Возле мясной лавки под листовыми зонтами стояли женщины. Под навесом сидели старики, дымили эвкалиптом.
Пересек площадь. Еще одна улица. Перепрыгнул через изгородь. Зацепился за прясло и упал. Вокруг закудахтали куры. Поднялся. Пробежал мимо хлева со свиньями. Не видел преследователей, но не останавливался. Они наверняка были рядом.
Мне бы только добраться до взвоза… Остановился. Так резко, что, не удержавшись, упал на колени. Скрипнули доски. Одышка заглушала прочие звуки. Сливалась с шипением дождя. У взвоза – наемники. Они догадались. Ждали там. Давно ждали. Может, я еще прыгал в подводу, а они уже тут стояли. Дурак…
– Сюда!
Я не сразу понял, откуда донесся этот голос. Кто-то меня заметил.
– Эй, хангол! Сюда!
Оглоушенный, одуревший от погони, я никак не мог понять, что происходит. Схватился за пустующие ножны. Забыл, что меча в них нет.
– Внизу!
Не поднимаясь с колен, приблизился к ограждению. Просунул голову между веревочных креплений. Посмотрел вниз, на земляной проселок. Всадник на извивающемся коне. Теор!
Неизменный черный костюм. Черные волосы, мокрые от дождя и теперь напоминавшие бархатный капюшон. Это был Теор. «Ну хоть что-то».
– Скорее! Сюда!
От нижнего горизонта до земли было не меньше пяти саженей. Тут я бы даже в подводу не решился прыгать. Клочком сена не обойтись.
Последний рывок. Еще чуть-чуть.
Упираясь в изгородь, поднялся. Прихрамывая побежал. С каждым шагом боль в ногах тупела, растворялась, и я начинал бежать быстрее. Вернулся к хлеву. Заплутал среди крытых загонов. Свиньи, обеспокоенные моим появлением, повизгивали, жались к грязным яслям.
Веревка! Схватил ее. Торопливо привязал к перилам.
– Сюда!
Теперь уже кричал не Теор. Наемник. Увидел меня. Бежал с обнаженным мечом. За ним мелькнул Диндар. «Сколько можно… И где стража? Мы тут полдня носимся по всему Предместью, почему нас никто не остановит?»
Привязал. Не было времени проверять крепление. Сбросив свободный конец веревки, перелез через перила. Влажные руки заскользили. Дух вывернуло из меня белыми лоскутами. Едва успел затормозить. Ладони обожгло. Засучил руками. Скорее вниз. Веревка выплясывала подо мной бесноватой змеей. Это мешало спускаться.
Подбежал наемник. Поднял меч. Сейчас рубанет по узлу!
Не дожидаясь удара, я прыгнул. Пролетел две сажени. Чуть отклонился на спину. Наемник застыл на отдалившемся горизонте.
С глухим дрязгом упал в лужу. Разлетелись брызги. Веревка хлестнула по лицу и замерла.
Живой. Все болит. Но, кажется, ничего не сломано.
Все… Дальше падать некуда. Я был на земле.
Дышал. Пытался понять, повредил ли руку.
Тело ломило, но я был цел. «Нужно уходить. Если подоспеют арбалетчики…» Обожгло шею. Я вздернулся. Расплескав лужу, вскочил. Черви! Завыв от боли, выпрыгнул из лужи. Выплясывал. С водой черви попали за пазуху, успели расцарапать грудь. Расстегнул жилет, отбросил. Вытряхивал рубашку. Видел, как от меня отлетают серебристые палочки чешуйчатых червей. Какая мерзость! Не мог остановиться. Торопливо выщупывал рваные брюки.
– Быстрее! – Теор, о котором я, кажется, успел позабыть, протянул руку.
Конь под ним продолжал выплясывать.
Последнее усилие, и я на крупе. Неудобно, но времени привередничать не осталось. Теор тронул лошадь. Она через несколько шагов перешла в галоп.
Так и казалось, что черви скребут мне кожу. Я держался за луку седла и пробовал себя ощупать. Усмехнувшись, подумал, что нас с Теором ждет долгий разговор. Ему предстояло многое объяснить.