Глава 4
Лаэрта Кассандр впервые увидел, когда по приказу Реса позировал обнаженным для статуи. Скульптор Алкиной работал в специально оборудованной для него студии, вероятно, Рес так часто пользовался его услугами, что решил устроить мастерскую в одной из комнат своего большого дома.
Ваятель оказался невысоким, полноватым, очень подвижным и разговорчивым. Его яркие губы постоянно шевелились, а голос часто менял тональность. Алкиной сопровождал каждое своё действие поясняющими словами, часто поправлял позу Кассандра и напоминал, что мальчишка удостоился огромной чести – его статую изваяет лучший после Праксителя.
Слыша это, юноша только усмехался – скромность явно не входила в перечень добродетелей, которыми наградили Алкиноя боги, но, несмотря на это, скульптор Кассандру нравился, с ним было легко, а взгляд мужчины не повергал в смятение. Это был беспристрастный взор мастера своего дела, для которого Кассандр – всего лишь очередной натурщик из сотен таких же.
До тех пор, пока они были в мастерской только вдвоем, юноша позировал с удовольствием, смеялся над не всегда удачными шутками Алкиноя, сочувствовал, когда тот жаловался на свою сварливую жену, с которой живет вместе уже двадцать три года и так устал от ее скрипучего голоса и вечного недовольства. Скульптор говорил, что уже давно отдыхает только на симпозиумах Реса, да в обществе гетер.
Прикосновения Алкиноя тоже ни капли не смущали – в них не вплеталось желание большего, как в каждое касание наставника, это были всего лишь поправки положения тела, которое интересовало скульптора только с точки зрения натуры. Тут у него претензий к Кассандру не было:
– Боги были щедры к тебе, юноша, – заявил Алкиной в самую первую встречу, – пропорции твоего тела близки к идеалу, во всяком случае, я так думаю. Я уверен, что спустя несколько лет ты будешь невероятно популярен у афинских ваятелей, однако лавров первенства им не видать! Наконец-то Рес нашел для меня достойную натуру, и мне не придется выискивать тот ракурс, который скроет недостатки и подчеркнет достоинства, тебя можно поворачивать любой стороной. Прекрасно, просто прекрасно!
– Я же говорил, что теперь самый прекрасный юноша Ойкумены – мой воспитанник, – Рес вошел в комнату и окинул Кассандра долгим взглядом, – а ты не верил.
– Слова… слова – это сор, Рес, – скептически сморщился Алкиной, – их слишком быстро уносит ветер времени, и даже записанные на папирусах они подвержены тлену! Мои же творения переживут меня и расскажут о подлинной красоте куда больше, чем самые изысканные речи пылкого поклонника юности.
– Ты не прав, друг мой! Неужто забыл о неподвластной времени Одиссее? Или бессмертные слова Илиады для тебя суть тлен и безделица?! – нахмурился Рес, и Кассандр невольно напрягся, ожидая, что вот-вот разразится буря. Но ничего подобного не случилось, Алкиной даже ответить не удосужился, отмахнулся пухлой рукой, насмешливо фыркнул и принялся еще внимательнее осматривать обнаженного Кассандра.
– Время рассудит нас, Рес, – не допускающим возражений тоном заявил ваятель, отступая на пару шагов назад и продолжая оглядывать смуглое тело своего нового натурщика. – Но этот мне нравится больше других, он действительно хорош, а потому я даже возьму с тебя меньше, чем в прошлый раз.
– Неслыханная щедрость, – расхохотался Рес, и Кассандр понял, что ссоры не будет, и не мог не обрадоваться этому. – Особенно учитывая, что в прошлый раз ты содрал с меня в три раза больше, чем обещал в начале работы!
– И был к тебе милосерден, – совершенно серьезно парировал Алкиной, – тот юноша мне категорически не нравился! Более заносчивого негодника я в жизни не встречал! Он осмеливался указывать мне, как я должен работать! Мне! Которым никто не смеет руководить!
– Так это ты наказал меня, увеличив плату втрое? – улыбаясь, спросил Рес, продолжая между тем любоваться Кассандром, застывшим в напряженной позе.
– Ну а кто заставил меня увековечивать в мраморе это высокомерное ничтожество с кучей недостатков? – возмущенно фыркнул Алкиной. – У всего есть своя цена, друг мой, а моё время и вовсе бесценно, как и вот эти руки, – тут он вытянул вперед обе кисти, демонстрируя их обоим: и наставнику, и ученику.
– Да будет так, – улыбка Реса стала шире, а в глазах снова заплясали те странные искры, – надеюсь, в этот раз цена не изменится.
– Надежда – это дар богов, – поучительно изрек Алкиной, – а теперь оставь нас, ты смущаешь юношу и отвлекаешь меня неуместной болтовней!
– Ухожу-ухожу, – Рес даже поклонился шутливо, направляясь к выходу из комнаты, и Кассандр облегченно вздохнул.
Покровитель его смущал, взгляды, прикосновения и даже слова мужчины были слишком уж двусмысленны, слишком откровенно намекали на то, чего он желает от своего Ганимеда. И это заставляло Кассандра внутренне подбираться, а тело юноши словно каменело, стоило только Ресу прикоснуться к нему. Алкиной понял это очень скоро, потому и старался спровадить Реса из мастерской, резонно полагая, что так работа будет продвигаться быстрее.
А сам Рес, напротив, желал как можно больше времени проводить рядом с воспитанником. Утром они вместе завтракали, потом отправлялись в библиотеку, где Кассандр переписывал свитки, а наставник вел с юношей философские беседы, суть которых рано или поздно сводилась к одному и тому же, к той самой теме, которая была так важна для обоих, только Рес этого желал, а Кассандр – опасался.
Когда пальцы юноши уставали, покровитель отпускал его отдохнуть, а сам отправлялся на Агору – разузнать новости, обсудить новые законы и купить какой-то подарок для воспитанника. Кроме того, он приглашал на будущий симпозиум ближайших друзей, обещая удивить их красотой своего юного возлюбленного, а по возвращении домой снова вызывал к себе Кассандра и не отпускал до самой ночи.
Рес рассказывал о том, как нужно себя вести, чтобы добиться положения в обществе, обзавестись влиятельными друзьями и даже войти в Совет, членом которого Рес был несколько лет назад и гордился этим, полагая, что полностью состоялся как гражданин.
И точно так же гордился он и своим сыном Лаэртом, хвастал его успехами у философов и обещал отправить в Академию и самого Кассандра, если тот проявит надлежащее рвение к наукам. В ответ на все эти посулы юноша только молча улыбался, почему-то опасаясь заглядывать так далеко в будущее – оно неведомо смертным, и только боги знают, что случится завтра. Боги, да еще те, кто удостоен их особой милости и может видеть сквозь время, как Дельфийский оракул.
Однако, таких людей среди жителей Ойкумены единицы, остальные же не видят дня завтрашнего. Благо это или проклятие Кассандр не знал, хоть был уверен в одном – ему бы не хотелось точно знать, в какой из дней Клото перережет его нить. Это было бы знание из тех, без которых жить просто, а вот с ним – наоборот.
И точно так же Кассандр знал, что чувствовал бы себя куда лучше и спокойнее, если бы Рес не входил в купальню всякий раз, когда он мылся, а потом Идей вытирал и умащивал тело юноши маслом. Все эти приятные и полезные для здоровья процедуры теряли львиную долю своей приятности, как только в купальню входил наставник, усаживался в одно из кресел и неотрывно следил за своим воспитанником, откровенно любуясь им. А однажды Рес вдруг остановил Идея, потянувшегося за маслом, и сказал:
– Сегодня я сделаю это сам.
Мальчишка молча поклонился, подал хозяину арибалл и быстро и бесшумно скрылся за дверью.
– Идей – славный малыш, – улыбнулся Рес, глядя на сидящего на ложе воспитанника, – однако его рукам пока что не достает сноровки и силы. Я видел, как он растирает тебя, мой Ганимед, и хочу показать, как это нужно делать. Ты сам почувствуешь разницу, – Рес указал рукой на ложе, и юноше не оставалось ничего, как вытянуться на нем лицом вниз.
Обещанную разницу Кассандр ощутил очень скоро. Ладони раба просто втирали масло в кожу, руки наставника – ласкали. Скользили, гладили, легко касались и тут же – надавливали сильнее, это было что угодно, но не просто дань обычаю. Особенно четкой стала эта разница, когда руки Реса опустились со спины ученика на поясницу, а потом и ниже.
– Мне нравится твоя кожа, Кассандр, – негромко начал Рес, поглаживая невольно напрягшегося воспитанника гораздо ниже спины, – она гладкая, как лучший шелк. И твое тело… оно достаточно сильное и при этом – очень гибкое. Ты не похож на Эвмела, помню, он был изрядным крепышом.
– Говорят, я похож на мать, – как можно ровнее ответил юноша, надеясь при помощи разговора отвлечься от неоднозначного ответа своего тела на эти касания. Мысль о том, что скоро ему придется повернуться лицом к Ресу, пугала и смущала одновременно, и какое чувство было сильнее – юноша не знал. – Но я совсем не помню её, учитель.
– Немудрено, – так же негромко и мягко продолжил наставник, – ты был совсем мал, когда Танат забрал её. Однако она отдала тебе самое лучшее – свою красоту. Помню, я даже позавидовал Эвмелу, когда он представил мне твою мать. Жаль, что боги так быстро отняли её жизнь, – вздохнул сожалеюще Рес и добавил безо всякого перехода, – а теперь перевернись.
Конец ознакомительного фрагмента.